Ловец

Мамаева Надежда

Ловец

Пролог

Весенний рассвет в горах. Каждый раз – чудо. Горящие алым шапки ледников, и сумрака покров в долинах. Тишина, которая оглушает. Чистый воздух. Им невозможно надышаться. Каждый раз кажется, что для абсолютного счастья не хватает ровно глотка этого первозданного покоя.

Сегодня туман, что стелился по расщелинам, казался особенно густым, молочным. Про такой горцы говорили: может укутать в шаль вечных снов.

Мужчина, выбежавший из штольни на террасу, взмыленный, запыхавшийся, выругался и выкинул в обрыв бесполезный разряженный револьвер. Пот градом тек по его седым вискам, сердце билось о грудную клетку в рваном ритме, свистящее дыхание то и дело сменялось покашливанием. И не мудрено: гремучий пещерный газ вдоволь сдобрил воздух там, внизу.

Беглец зажал ладонью рану на плече и оглянулся. Топота еще не было слышно, но он знал: пройдет меньше минуты, и его настигнут.

Взгляд ввысь, словно подстреленный заранее просил у неба прощения за задуманное.

– Не дождешься, – зло выплюнул он и, набрав побольше воздуха в грудь, крикнул что есть мочи: – Э-ге-гей!

О горах он знал даже больше, чем всё. Легенды и предания, научные выкладки и магические расчёты. Его жизнь была посвящена им. И лишь малая толика – семье, вернее, тому, что от нее осталось. А сейчас не будет ничего: ни жизни, ни семьи. И его самого не будет.

Гора откликнулась на зов. Эхо прокатилось по склонам, отразилось от вершин, ударилось о глыбы, сдвинуло с места каменную крошку. Она полетела вниз, пихая по пути соседок габаритами поболее, и вот уже со склона понесся камнепад, толкнувший в свою очередь целый пласт, подмытый вешними водами.

В грохоте лавины потонули и выстрелы, и отборный мат, и мольбы к Престололикому. Ни небо, ни земля не услышали голосов мелких людишек, когда изволила заговорить гора.

Глава 1

Хлоя Элгрис

– Моя медовая, просыпайся, – нежный голос мужа с характерной утренней хрипотцой прозвучал у самого уха. Невесомый поцелуй в висок я почувствовала сквозь сладкую негу.

– Грег, еще две минуточки, – пробормотала сонно, зарываясь в одеяло.

Супруг проявил настойчивость, и его рука скользнула в вырез ночной сорочки.

– Ну зачем ты начинаешь? Так же хорошо спали, – пробормотала я, отчаянно цепляясь за ускользающее сновидение.

– Я подумал, что моя замечательная женушка захочет проводить своего котика. Ведь я сегодня уезжаю на целый день на верфи… – протянул соблазнитель и поцеловал. На этот раз в губы, окончательно прогоняя остатки ночных грез.

Все же мне достался прекрасный супруг: чуткий, внимательный, обаятельный. Это не считая того, что он умопомрачительно красив, в отличие от заурядной меня.

Едва я откинула одеяло, мне протянули пеньюар.

– Солнышко, тебе стоит одеться. В комнате промозгло. Ты можешь снова простудиться… Целитель и так опасается за твое шаткое здоровье. У тебя еще не прошел до конца кашель.

В этом была я вся. То шмыгающая носом, то со слезящимися глазами, то с раздражением по всей коже. Постоянно. Если не одно, так другое. Дни, когда я была абсолютно здоровой, можно пересчитать по пальцам. Не мудрено, что меня, перманентно чахнущую жену муж окружал сверхзаботой.

Я вышла в холл проводить Грега. Чмокнула его в щеку на прощанье.

– Моя медовая, какие у тебя были планы на сегодня? – уже почти на пороге спросил супруг.

Я пожала плечами. Последнюю неделю все дни я проводила одинаково: лежа в постели с дамским романом, кружкой горячего липового чая и медовой коврижкой. А все оттого, что опять умудрилась где – то подхватить простуду. И это на исходе лета, в особняке, где даже в самый жаркий месяц топят камины.

Но сегодня такой день, который я просто не могла провести под одеялом.

– Думаю, что пройдусь по магазинам, – чуть смущенно я поведала супругу.

На лицо Грега набежала мимолетная тень, словно мой променад был не менее важен, чем котировки акций на бирже.

– Хорошо, Хло, тебе и вправду стоит развеяться. Только оденься потеплее и долго не задерживайся. Ты еще не до конца оправилась, – в его словах слышались мягкий упрек и увещевание.

Дверь за Грегом закрылась, а я все еще глупо улыбалась. Не знаю, сколько бы я простояла, если бы не появилась служанка.

Лили, молоденькая горничная, вошла в холл со стопкой отглаженного белья.

– Леди, что же вы босиком стоите! – воскликнула она. – Не ровен час опять сляжете…

Я уже привыкла, что все вокруг в первую очередь беспокоятся о моем здоровье. Вот и рыжая до осеннего багрянца Лили, усыпанная конопушками ото лба до подбородка, сначала покачала головой оттого, что я не надела тапочки, а потом поинтересовалась:

– А господин Грегори поздравил вас с годовщиной свадьбы? – судя по тому, как она после этого вопроса зарделась, слова вырвались у нее невольно.

– Еще нет, но думаю, что вечером мы ее отметим. А сегодня я хотела съездить за подарком в ювелирную лавку, что находится на Ист – Лайдос.

– Через барьер? – Лили поджала пухлые губы, а потом, словно поясняя причину тревоги, запричитала: – А может, не стоит? Неужто в столице не сыщется золотых дел мастера, который бы вам угодил? Вчера в океане шторм был. Чародейский заслон, конечно, крепкий, и не дает воде залить столицу, но все же… этому прозрачному барьеру я бы не доверяла. Вон, даже в синематографическом театре про это картину показывали, как плетение заклинаний, сдерживающих дамбу, может разорваться…

Ее слова заронили в мою мнительную душу беспокойство. Но я была настроена во что бы то ни стало порадовать мужа. Да и к тому же я не разделяла беспочвенный страх Лили, внушенный ей синематографом, появившимся не так давно.

– Этому барьеру уже не один десяток веков, Лили.

– Леди, воля ваша, – произнесла служанка с нарочитой покорностью. Дальнейшие ее слова показали, что Лили, как вышколенная прислуга, своего истинного отношения к моему упрямому желанию никак не выразила, но дружеские нотки, что иногда сквозили в нашем общении, исчезли. – Тогда разрешите сообщить шоферу о вашем намерении прокатиться на магомобиле.

– Позже, Лили, позже. Сначала нужно привести себя в порядок, да и поесть…

– Подать завтрак в столовую? – уточнила горничная.

– Нет, принеси в спальню.

Получив распоряжения, служанка ушла, а я поняла, что Лили была права: не стоило пренебрегать теплыми тапочками. Босые ноги замерзли. Только бы не разболеться сегодня. Такой день! Годовщина. Грег, как всегда, был мил и обходителен, вот только отчего он не упомянул о нашей дате? Забыть не мог. Может, тоже решил приготовить для меня сюрприз?

Подарок мужу я заказала давно, но вот выкупить его никак не получалось: то я с простудой, то мастер Окинар в разъездах. А через посыльного передавать не хотелось. Все же старик ювелир был другом моего покойного отца. Поэтому – то мастера за работу я желала поблагодарить именно лично, глядя в глаза в глаза.

Я поднималась по лестнице в раздумьях. Рука машинально гладила мореный дуб, а мыслями я была уже в нашей спальне, когда вечернее солнце вызолотит витражное окно и на белом ковре расцветет причудливая мозаика красок. Три года. Мы с Грегом женаты три года. Я даже не представляю сейчас жизни без него. Того, кто взвалил на плечи все заботы о доме, верфях после смерти моего отца. Кто приумножал доставшееся мне наследство на бирже, заботился обо мне.

В гардеробной я все так же витала в облаках. Оттого с выбором туалета мне помогла Лили, вернувшаяся с подносом. Пока я завтракала тостами с джемом и мятным чаем, горничная достала несколько нарядов, из которых я выбрала короткое (чуть ниже колена) платье без рукавов, украшенное бахромой и паетками. К нему прилагались шляпка – котелок, лайковые перчатки до локтя и туфли – лодочки жемчужного цвета. А чтобы я, не дай Престололикий, не застудилась, Лили предложила надеть мне манто.

Мои недлинные каштановые волосы Лили уложила волнами, расположив пряди у левого виска, а правую сторону оставила идеально гладкой.

Наконец, я была готова.

Выйдя из дома, спустилась по мраморной лестнице к стоявшему у ворот магомобилю. Стенфорд, наш водитель, поджидал меня у распахнутой дверцы. Я всегда боялась садиться за руль, в отличие от Грега, который не признавал никого за рулем, кроме себя.

– Леди Хлоя, прошу вас, – Стэн учтивым жестом указал на заднее сиденье.

Наш водитель был уже в летах и обладал совершенной и идеальной фигурой в понимании математиков – шара. Его образ доброго дядюшки дополняли и лихо закрученные усы, и шляпа пирожком. Стэн предпочитал носить пиджаки даже в собственные выходные и курить старомодную трубку, а не папиросы. Но при этом всем умудрялся так виртуозно управлять магомобилем, что успевал всегда и везде, умел при этом проскакивать ухабы и обгонять лихачей так, что я этого даже не замечала. А по столичным меркам, когда на улицах число магомобилей уже сравнялось с числом экипажей, а вскоре и вовсе грозило вытеснить повозки с лошадьми, такой талант вождения Стэна был сродни искусству.

Я расположилась на заднем сиденье, двигатель машины, поршни которого работали на усилии огненного элементаля, заурчал, и мы тронулись.

Уже выехав на шумную Авеню – Роур, я вспомнила, что оставила на кровати свой клатч.

– Стэн, притормози, пожалуйста, – я похлопала водителя по плечу.

– Вы что – то забыли, леди? – не глуша мотор, осведомился он.

– Да, сумочку. Останови, пожалуйста, я выйду. Мы отъехали всего ничего. Полквартала. А погода сегодня – просто чудесная. Я хочу пройтись.

– Давайте подъедем к особняку, госпожа Хлоя.

Солнце светило сквозь стекло согревающими, но не палящими лучами, в воздухе растекался аромат поспевших яблок, а первые желтые листья клена кружили по тротуарам.

– Сегодня замечательный день. А я так давно не гуляла… Подъезжай к воротам, а я пройдусь, мы не спешим. Здесь всего – то шагов триста.

Стэн лишь кивнул и, лихо выкрутив руль, развернулся на булыжной мостовой. Неспешно, так, чтобы видеть меня в боковом зеркале, он двинулся к дому.

Двигатель громко урчал, элементаль, не довольный столь медленным ходом, пофыркивал в выхлопную трубу, и водитель чуть поддал газу, словно согласившись на требование поехать немного быстрее.

Я неспешно брела в сотне шагов позади, в тени кленов, любуясь бликами океана на горизонте, когда машина поравнялась с воротами. Стэн выключил двигатель, и тут раздался он – взрыв небывалой силы. Воздушная волна повалила меня навзничь, протащив пару футов по брусчатке. Шляпка упала с головы, покатившись по тротуару, а в следующее мгновение я кожей ощутила волну жара, которая облизала мои щиколотки и схлынула прочь, оставив после себя смесь запахов жженого металла и обуглившейся плоти.

Я лежала, судорожно пытаясь сделать вдох, и не могла. Пальцы непроизвольно заскребли по брусчатке. Горло словно опоясал огненный жгут. Перед глазами начало темнеть.

Отрезвил женский визг. Истошный, всепроникающий. Он хлестко ударил по ушам, заставил мозг переключиться. Мышцы грудной клетки, вырвавшись из – под контроля запаниковавшего разума, привычно сократились, позволив сделать вдох.

Сколько я так пролежала, приходя в себя? Мне казалось – целую вечность. В сознание ввинчивался все тот же женский крик, подхваченный еще несколькими голосами. Где – то вдалеке раздался свист патрульного, оповещающий о том, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Затылком ощутила вибрацию булыжника от еще далекого топота.

Медленно, прикладывая неимоверные усилия, села. Подол платья бесстыдно задрался, оголив ноги в чулках. На капроне зияли оплавленные жаром дыры. На светлую ткань платья тут же упали алые капли. Почему, когда носом идет кровь, ее всегда столько? Но от созерцания все увеличивающегося числа красных пятен меня отвлек еще один, на этот раз не столь мощный, взрыв.

Огненные языки лизали покореженный остов магомобиля. Осознание. Еще не полное, но отчетливое: Стэн погиб. Он умер так же, как и Лили, выбежавшая на крыльцо с моим клатчем. Ей оторвало кисть. Пальцы, уже не принадлежа хозяйке, все так же сжимали мою перламутровую сумочку.

От чуждой, пугающая до дрожи картины изящной женской руки, для которой природа отчего – то пожалела веснушек, меня вывернуло наизнанку. Красивая кисть, без узлов и жесткой, огрубевшей кожи… так похожая на мою.

«А ведь на месте Лили могла быть я!», – эта мысль, принесшая с собою вторую волну паники, потянула за собой еще одну: «Генри! Срочно надо добраться до Генри! Он поможет, закроет собой от любой опасности».

Я, как чумная, поднялась и, шатаясь, не глядя вокруг, пошла прочь. У меня была единственная цель: добраться до причала. Туда, откуда батискафы отправляются на верфи сектора Южного Ольса.

Бредя по улицам, я старалась не думать о случившемся. Чувствовала, что иначе окончательно сорвусь в бездну, потеряю рассудок и навсегда заблужусь в лабиринтах безумия. Но перед мысленным взором все стояла картина: покореженный магомобиль и обугленное волной огня тело Лили на ступенях. И лишь ее уцелевшая рука с алебастровой кожей.

Не думать.

Не думать.

Не думать.

Я повторяла про себя эти слова, как мантру. Так же монотонно, как стучит отбойный молоток, так же размеренно, как капает вода из крана, в такт механическим шагам, не обращая внимания на то, что прохожие поворачивают головы мне вслед.

Я словно сама себя гипнотизировала. Но это слабо помогало. А потом поняла: если мысли все вновь и вновь возвращаются к взрыву, нужно попытаться подумать о чем – то другом. Без разницы даже, что это будет. Да хоть та же, морская бездна ее поглоти, дамба, что опоясывала столицу. И я судорожно начала вспоминать все, что знаю о барьере.

Еще сотни поколений назад воды океана поднялись столь высоко, что затопили все ровные участки суши. Над морской гладью остались только горные пики и хребты, малопригодные для жизни.

Тогда-то на выручку и пришли маги, выбрав подводное плато и окольцевав его барьером. Получилось, что вокруг, на высоте сотни ярдов, плескались волны, а мы жили в секторе ниже уровня вод. Порою, в сильные шторма, барьер поднимался еще выше и даже, один раз на моей памяти, смыкался куполом над нашими головами. Все бы ничего, но стремительно росшей столице места уже не хватало. Поэтому дома, еще недавно двухэтажные, начали строить не вширь, а ввысь. Может, спустя век, их крыши и вовсе будут возвышаются над морской волной?

И таких опоясанных земель было множество. А меж ними передвигались на батискафах и кораблях. Вторые, гонимые ветрами и винтами – быстроходнее и надежнее, но до них еще надо подняться на дирижабле. Зато батискафы сновали меж столицей и расположенными рядом секторами не хуже мальков. Вообще-то эти верткие посудины, зачастую ржавые, правильнее было бы называть магоскафами, поскольку работали они на магии и на честном слове чародея, накладывавшего защитное поле, но по старой памяти их именовали именно так.

Причаливший к пирсу батискаф выпятил свой кормовой отсек из барьера в паре футов от земли, чтобы пассажиры могли сесть в них.

Я уже подошла вплотную к барьеру – прозрачному и, на первый взгляд, тонкому. Ну, чисто мыльный пузырь. По ту сторону – водная толща, в которой неспешно покачивались водоросли, всеми оттенками алого пестрели кораллы, по своим делами плыли медузы, словно дамы прошлых эпох в кринолинах. Они то раскрывали зонт щупалец, то стремительно сжимались, толкая тело вверх. Распахивали свой капюшон, как птицы – крылья, скаты… Море было спокойным и делилось своим спокойствием со мной.

Площадка для тех, кто предпочитал частные перевозки, находилась чуть дальше. Прямо же передо мой был причал для тех, кто выбирал дешевизну и «убогую серость», как выражался Грэг.

Я же видела эти общественные батискафы до того лишь издали. У нашей семьи был свой, на собственном причале барьера. Но сегодня его взял супруг. Я планировала, что Стэн договорится с одним из частных перевозчиков и сопроводит меня на Ист – Лайдос, оставив магомобиль на стоянке.

Стэн… В горле опять встал ком, который я с усилием проглотила.

– Эй, дамочка, помочь? – недовольный и грубоватый голос заставил меня оторвать отрешенный взгляд от барьера.

Но, едва говоривший глянул на мое лицо, сразу осекся.

– Миссис, что у вас случилось? – высокий, с бледной рыхлой кожей и вислыми щеками мужчина, что стоял у пирса, подался вперед.

Нехорошо начинать разговор, не поприветствовав собеседника. Дурной тон оставлять вопрос без ответа. Этим истинам меня с детства учили гувернантки и бонны. Вот только сейчас было не до этикета.

Я подняла на него взгляд и одними лишь губами прошептала:

– Мне необходимо попасть на верфи.

Удивительно, но, несмотря на мой даже шелест, а не шепот, мужик понял, куда мне надо.

– Если к судострою, то вам к Колченогому Алаиру надо, его батискаф туды ходит, – и в подтверждение своих слов он ткнул пальцем, похожим на грязную сардельку, в стоявший невдалеке батискаф. Тот тоже выпятил свою помятую корму и ржавый винт из барьера и гордо завис в воздухе, не доставая пузом до горбылей причала три фута.

Я лишь кивнула и, как робот из витрины «Магии механизмов от Джуди Роу», тяжелыми деревянными шагами двинулась в указанном направлении.

Пассажирский батискаф, что отходил к верфям, был неказист, широкобрюх и настолько ржав, что рыжины на его обшивке было больше, чем бирюзовой краски. Боковые винты, что виднелись по ту сторону барьера, неспешно вращались. Зато у такой раритетной посудины имелось одно неоспоримое преимущество: скорость на ней, наверняка, просто не чувствуется (сколько ни подгоняй элементаля в двигателе).

Плачевный вид батискафа объяснялся просто: он был для рабочих. Простых трудяг, что каждое утро спешат на верфи, а потом глубокой ночью добираются до окраин столицы. К чему им переплачивать за комфорт спозаранку? Ведь в предрассветный час, когда глаза еще с прищуром смотрят на мир, а дрянной, повторно сваренный кофе (он же – оружие массового воскрешения), еще не пробудил организм ото сна, изыски интерьера ни к чему. Главное, чтобы посудина не развалилась в воде, а все остальное – мелочи жизни.

Когда я подошла к судну, капитан уже закрывал люк.

– Подождите! – Голос сел, и крик больше походил на шипение.

– Сюда? – с сомнением уточнил худой как щепка капитан, опираясь на костыль.

– Да, мне нужно во что бы то ни стало попасть на верфи.

– Четверть фунта, – безучастно озвучил мзду капитан. Он, в отличие от первого, указавшего мне эту посудину, плевать хотел на внешний вид и состояние леди.

И тут я вспомнила, что у меня с собой нет не только ни одного никелированного фунта, но даже и бронзового пенса.

Капитан, заметив мою растерянность, прошелся взглядом, как наждаком, от мысов туфель – лодочек, испачканных в крови и грязи, до растрепанной макушки, а потом выдал:

– Но если денег нет, то могу взять браслетом.

Я посмотрела на свое запястье. На нем, поверх посеревшей лайкры, красовалась золотая вязь фамильного украшения, оплетавшая рубины. Цена этого обручального браслета равнялась стоимости сотни таких батискафов, но сейчас деньги не имели для меня никакого значения. Единственная мысль, благодаря которой я еще держалась на ногах – это увидеть Грэга. Поэтому я, не торгуясь, сняла браслет и протянула капитану. Тот поднял украшение над головой, так, что солнечные лучи заиграли в драгоценных камнях на свету, и удивленно протянул:

– Настоящие… А я то думал: стеклярус зачарованный…

Впрочем, жадность тут же взяла в его душе верх над порядочностью. Прикинув в уме сумму, попавшую к нему в руки, капитан не поспешил отсчитать «сдачу». Нет. Он положил украшение в нагрудный карман и, похлопав тот ладонью для верности, сварливо осведомился:

– А куда именно на верфи вас доставить?

Видимо, крюк в обход установленного для рейсового батискафа курса в понимании капитана окупал излишне щедрую плату.

– Галерный двор, – я обхватила себя руками.

Мне было холодно от мыслей, от картин, что стояли перед глазами, и от цинизма, что сквозил в колком взгляде этого Колчегогого Алаира.

– Подвезу в лучшем виде, забирайтесь внутрь, леди. Отчаливаем.

Леди… За весь разговор он впервые обратился ко мне, как полагается по статусу. Деньги, пусть и в виде золотой лозы, созданной два века назад ювелиром, – это лучшие учителя этикета и манер. А как быстро они прививают уважение…

Я поднялась по скрипящему на все лады трапу и оказалась в узкой, душной гондоле. «Пригнитесь» капитана прозвучало с запозданием: я, несмотря на свой невысокий рост, уже успела поприветствовать затылком низкий потолок.

Лавчонки, что стояли вдоль стен, были забиты. Кого тут только впритирку не сидело: мужик с испитым лицом, две словоохотливые бабищи с корзинами под ногами и сгорбившийся старик в коротком и ободранном пиджачке, настолько заскорузлом от грязи, что драп уже чем – то напоминал рыцарский доспех. И вонял обладатель кургузого одеяния не хуже, чем немытый пару месяцев тамплиер.

Одна их теток подвинулась, и я тихонечко присела на свободный край скамейки.

Под потолком раздался усиленный рупором капитанский голос:

– Отправляемся. О промежуточных остановках объявлять заранее и громко, поскольку капитан глухой и не успевает сразу нажать протезом тормоз. А еще напоминаю, что в стоимость проезда аварийный дыхательный амулет не вхо…

Окончание прочувственной речи потонуло в скрежете хвостового винта, который наконец – то оказался в воде. Я буквально спиной почувствовала вибрацию, что передавалась от лопастей по всему борту судна.

«Если эта посудина развалится, будет обидно утонуть, едва избежав смерти в огне», – пришла в голову мысль. Руки же тем временем вцепились в засаленное и отполированное сотнями тысяч задов деревянное сиденье.

А две дородные тетки словно и не заметили стона ржавого железа. Достав семечки, они принялись с упоением лузгать их, сплевывая шелуху в кулак. Лишь когда посудина сделала хоть и плавный, но внушительный крен, одна из них крикнула в капитанский отсек:

– Эй, полегче там на поворотах! Меня, между прочим, дома семь детей и муж ждут!

На что ей тут же каркающе отозвался старик:

– Ха, и эта женщина кричит об осторожности!

– А ты не завидуй, пенек замшелый, – не осталась в долгу бабища.

Не знаю, до чего бы дошло, но именно в этот момент капитан объявил: «Галерный двор!», – и я поспешила покинуть батискаф.

Торопилась. Буквально бежала по нижней, придонной, как ее называли в обиходе, верфи. Мимо стапелей, мимо снующих рабочих, дымящих паровых котлов и бухт каната, что выше моего роста.

Входная дверь. Узкий, но чистый коридор и ступеньки. Много ступенек. Я практически задыхалась, мечтая лишь об одном: поскорее бы увидеть мужа.

Дверь в приемную была не заперта, а вот секретарши почему – то на месте не оказалось. Но мне на это было наплевать. Я уже потянулась к массивной латунной ручке, чтобы войти в кабинет Грега, как услышала:

– …милый, ну сколько мне еще ждать? Ты обещал, что женишься на мне этим летом. И вот оно уже на исходе, еще пара дней – и осень…

Шуршание ткани и влажные звуки, словно кто – то решил высосать сок из перезрелого помидора, прокусив кожуру.

– Кларисса, я не отказываюсь от своих слов. Подожди еще чуть-чуть…

Прерывистое дыхание и вновь шелест ткани.

– Но та болезненная моль, которую ты по ошибке называешь женой, все же носит твой обручальный браслет.

Скрип лакированного дерева, царапающий уши.

– Благодаря этой серой моли у нас с тобой вскоре будет состояние. Потерпи еще немного…

Шлепающие звуки. Ритмичный скрип. Я лишь приоткрыла дверь, но и того, что я увидела, было достаточно.

Белокурые волосы, разметавшиеся по письменному столу, ноги в чулках, обхватившие поясницу Грега, который стоял со спущенными штанами – картина казалась столь нереальной, что меня будто парализовало.

А эти двое так увлеклись друг другом, что не заметили чуть скрипнувшей двери. Я плотно закрыла ее, стараясь отгородиться от увиденного. Хотя бы этим покрытым лаком деревом, если уж мысленный заслон не поставить. Слезы, которые не выплакала по дороге к мужу, полились ручьем.

Кто сказал, что самое сильное горе захлебывается в вое и рыданиях? Ложь. Беззвучные слезы – вот спутники отчаяния и боли, идущих из глубины души.

Перед глазами все плыло, когда я спускалась по лестнице. Туман застил глаза, а я искренне сожалела, что не умерла сегодня утром. Жить с пониманием предательства казалось гораздо тяжелее, чем вытерпеть пару мучительных секунд смерти.

Я поравнялась со строительными лесами, когда Престололикий услышал мои мольбы. Раздалось громогласное: «Па-а-аберегись» и сквозь пелену, что застила глаза, я увидела, как на меня падают здоровенные жерди.