– Ничего, что указывало бы на женщину в бегах. Ни оторванного лоскутка, ни отпечатков ног, ни примятой травы. Течение вчера было сильное из-за мощного прилива, поэтому о заплыве говорить не приходится.

– Она могла попытаться.

Это подала голос медсестра Керри Марино, худенькая, с копной рыжих волос, которые она распустила, как только вошла в комнату. Она положила белую шапочку на колени и пальцами обеих рук лениво расчесывала гриву, что можно было бы принять за жест усталости, но, судя по реакции мужчин, исподволь бросавших на нее взгляды, сигнал, который она посылала, означал приглашение в постель.

– Что вы сказали? – переспросил Макферсон.

Расчесывание прекратилось, и обе руки упали на колени.

– Может, она попыталась отправиться вплавь и утонула?

– Тогда бы ее уже выбросило волной на берег. – Коули зевнул в кулак. – Вон какой прилив.

Марино подняла руку, словно собираясь попросить у всех прощения, но сказала другое:

– Я подумала, что это заслуживает внимания.

– Спасибо, – сказал Коули. – Пристав, пожалуйста, задавайте свои вопросы. У всех позади долгий трудовой день.

Тедди оглянулся на Чака, и тот ответил выразительным взглядом. Пропавшая пациентка, известная своими насильственными действиями, разгуливает на свободе, а все думают только о том, чтобы поскорей завалиться спать.

– Мистер Гантон сообщил нам, что в полночь он заглянул к мисс Соландо и не обнаружил ее у себя. Замки на оконной решетке и на двери остались нетронутыми. Мистер Гантон, прошлой ночью между десятью и двенадцатью ваше наблюдение за коридором на третьем этаже ни разу не прерывалось?

Несколько голов повернулись в сторону Гантона, и Тедди слегка смутился; в насмешливых взглядах читалось: и этот учителишка задает вопросы лучшему ученику класса!

Гантон отвечал, разглядывая собственные колени:

– Только когда я заглянул к ней и не застал в палате.

– То есть секунд тридцать.

– Если не пятнадцать. – Он поднял глаза на Тедди. – Комнатка-то крошечная.

– А в остальном?

– А в остальном… В десять всех заперли. Она была последней. Я сидел на посту, возле лестницы, и за два часа никто не проходил.

– И вы ни разу не отлучались?

– Нет, сэр.

– За чашкой кофе, например?

Гантон помотал головой.

– Вот что, ребята, – сказал Чак, отрываясь от балки. – Давайте пофантазируем. Допустим… это не более чем предположение и ничего личного, мистер Гантон… допустим, каким-то образом мисс Соландо прошмыгнула по потолку…

Раздались смешки.

– …и оказалась на лестнице, ведущей на второй этаж. Мимо кого ей пришлось бы пройти?

Санитар-альбинос с крашеными оранжевыми волосами поднял руку.

– Вас зовут?.. – спросил Тедди.

– Глен. Глен Майга.

– О’кей, Глен. Вы были на посту всю ночь?

– Ну да.

– Глен, – с напором сказал Тедди.

– Чё? – Санитар оторвал взгляд от ногтя, из-под которого выковыривал грязь.

– Как на духу?

Глен посмотрел на Коули, потом снова на пристава.

– Всю ночь.

– Глен, я жду.

Под пристальным взглядом Тедди у санитара расширились зрачки, и наконец он выдавил из себя:

– В туалет разок сходил.

Коули всем телом подался вперед:

– Кто вас заменил?

– Я только отлить, сэр. По-быстрому. Извиняюсь.

– И долго вы отсутствовали? – спросил Тедди.

Глен повел плечами:

– Минуту. Не больше.

– Минуту. Вы уверены?

– Я же не верблюд.

– Не спорю.

– Зашел-вышел.

– Вы нарушили протокол, – снова вмешался Коули. – Господи.

– Да, сэр. Я…

– Сколько было на часах? – спросил Тедди.

– Одиннадцать тридцать. Около того. – Страх Глена перед главврачом перерастал в неприязнь к Тедди. Еще пара вопросов – и дело кончится откровенной враждебностью.

– Спасибо, Глен. – Кивком Тедди дал понять партнеру, что пришла его очередь.

– В одиннадцать тридцать или около того игра в покер была в разгаре? – вступил Чак.

Несколько голов повернулись друг к другу, потом к Чаку, затем какой-то негр кивнул, а за ним закивали и остальные.

– Кто еще играл в карты в это время?

Четыре негра и один белый подняли руки.

Чак сосредоточился на самом активном, на том, который первым кивнул и первым поднял руку. Такой сбитый толстячок, чья бритая голова сияла в лучах света.

– Имя?

– Трей, сэр. Трей Вашингтон.

– Где вы все сидели, Трей?

Толстячок ткнул пальцем в пол:

– Примерно здесь. В центре комнаты. Лестница была прямо перед нами. И обе двери, передняя и задняя, просматривались.

Чак встал рядом, чтобы удостовериться, хорошо ли видны обе двери и лестница.

– Да, все видно.

Трей понизил голос:

– Сэр, вы вот все про пациентов. А врачи, сестры? Они нас недолюбливают. Вот в карты играть не дают. Ежели кто идет, то сразу хватайся за швабру.

Чак улыбнулся:

– И как, успеваете?

– Молнию видали?

– Ну?

– Против меня со шваброй она тихоход.

Санитары покатились со смеху, двое негров тыкали пальцами соседей в бока, даже медсестре Марино не удалось скрыть улыбки. Тут-то Тедди и понял, что, пока они здесь, Чаку отведена роль доброго следователя. Он умел находить с людьми общий язык вне зависимости от их социальной принадлежности, цвета кожи и языка. Непонятно, как они там в Сиэтле его отпустили, даже при подружке-японке.

Тедди же был такой бычок. Те, кто принимал его таким, как это было на фронте, довольно быстро становились его корешами. Но поначалу чувствовалось напряжение.

– Ну все, все. – Чак поднял руку, чтобы утихомирить честную компанию, хотя сам посмеивался. – Итак, Трей, вы все сидели возле лестницы и играли в карты. В какой момент вы поняли, что что-то не так?

– Когда Айк… то есть мистер Гантон… закричал сверху: «Звоните смотрителю! У нас побег!»

– И во сколько это было, помните?

– Двенадцать ноль две и тридцать девять секунд.

У Чака брови полезли вверх.

– Вы что, циферблат?

– Нет, сэр, но я первым делом на него смотрю, ежели что не так. Как ЧП, так мы все заполняем СОП… сообщение о происшествии… а там первый вопрос: «Во сколько?» Сами-то их не раз небось заполняли? Это у нас на автомате. Ежели какая неприятность, сразу смотришь на часы.

Несколько санитаров согласно покивали, сопроводив это дружными «ага», как певчие в хоре.

Чак поглядел на напарника, словно спрашивал: «Во разошлись, да?»

– Значит, двенадцать ноль две, – повторил Чак.

– И тридцать девять секунд.

Тедди Гантону:

– Эти две лишних минуты после полуночи появились из-за того, что вы успели проверить несколько палат до того, как добрались до мисс Соландо?

Гантон кивнул:

– Ее палата – пятая по коридору.

– Когда появился смотритель? – спросил Тедди.

– Первым появился Хиксвилл, охранник. Кажется, он дежурил перед входной дверью. Это было в двенадцать ноль шесть и двадцать две секунды. А смотритель пришел через четыре минуты, и с ним шесть человек.

Тедди повернулся к медсестре Марино:

– Вы услышали шум и…

– Я заперла пост медицинской сестры и направилась в комнату отдыха, как раз когда туда через переднюю дверь входил Хиксвилл. – Она пожала плечами и закурила. Остальные восприняли это как сигнал и тоже засмолили.

– Никто не мог прошмыгнуть мимо вас на посту?

Положив подбородок на тыльную сторону ладони, она взирала на пристава сквозь облако дыма.

– Прошмыгнуть куда? В отделение гидротерапии? Чтобы оказаться запертой в цементной коробке среди ванн и маленьких купален?

– А эту палату осматривали?

– Да, пристав, – ответил Макферсон усталым голосом.

– Сестра Марино, вы ведь участвовали в групповой терапии накануне вечером, – сказал Тедди.

– Да.

– Там не случилось ничего необычного?

– Смотря что вы подразумеваете под необычным.

– Простите?

– Это психбольница, пристав. Для невменяемых преступников. День у нас редко проходит в «обычном» режиме.

Тедди в ответ кивнул со слабой улыбкой:

– Спрошу иначе. Не произошло ли во время вчерашней групповой терапии чего-то такого, что отличалось бы от… гм…

– Нормы? – подсказала она.

Это вызвало улыбку у Коули и несколько смешков.

Тедди кивнул.

С минуту она думала, а тем временем пепельный кончик ее сигареты посерел и уже начал загибаться. Заметив это, она стряхнула его в пепельницу и вскинула голову.

– Нет. Уж простите.

– А мисс Соландо вчера что-нибудь говорила?

– Кажется, пару раз, да.

– На тему?

Марино бросила взгляд на главврача.

– В виде исключения, ради приставов, мы можем нарушить правило конфиденциальности, – сказал тот.

Она кивнула, хотя было видно, что она не в восторге от такого решения.

– Мы говорили о том, как сдерживать свою ярость. В последнее время у нас было несколько случаев неподобающих вспышек.

– А именно?

– Шум-крики, выяснения отношений и тому подобное. Ничего экстраординарного, так, небольшие стычки, связанные, вероятно, с недавней тепловой волной. Так что вчера мы обсуждали подобающие и неподобающие способы проявления беспокойства и недовольства.

– У мисс Соландо в последнее время были приступы ярости?

– У Рейчел? Нет. Она только в дождь приходила в возбуждение. И вчера на терапии об этом говорила. «Я слышу дождь. Я слышу дождь. Его еще нет, но скоро пойдет. А что будет с едой?»

– С едой?

Марино загасила сигарету и покивала:

– Рейчел раздражала кормежка. Она постоянно жаловалась.

– По делу? – спросил Тедди.

Марино вовремя заморозила полуулыбку и опустила взгляд.

– Кто-то, возможно, согласится с такой точкой зрения. Мы не оцениваем мнения и мотивы в моральных категориях «хорошо» или «плохо».

Тедди понимающе кивнул.

– Вчерашнюю групповую терапию вел доктор Шин. Он здесь присутствует?

Никто не отозвался. Несколько мужчин затушили свои сигареты в пепельницах, стоявших между стульями.

В конце концов Коули сказал:

– Доктор Шин уехал сегодня на утреннем пароме. На том самом, на котором вы потом приехали.

– Почему?

– Плановый отпуск.

– Но нам надо с ним поговорить.

– У меня есть его обзоры групповых занятий. С комментариями, – сказал Коули. – Вчера в десять вечера он ушел из главного корпуса к себе. А поутру уехал. Его отпуск давно планировался и все время откладывался. Мы не видели причины его задерживать.

Тедди обратился к Макферсону:

– С вашего одобрения?

Тот кивком подтвердил.

– Объявлена строгая изоляция в связи с побегом, – сказал Тедди. – Как вы могли позволить кому-то покинуть территорию?

– Мы проверили, где он находился прошлой ночью, – сказал Макферсон. – Мы все взвесили и не нашли причин, чтобы его задерживать.

– Он врач, – подчеркнул Коули.

– Мать честная, – тихо выдохнул Тедди.

Грубейшее нарушение предписаний, установленных для всех учреждений пенитенциарной системы, а все ведут себя так, будто ничего не произошло.

– Куда он уехал?

– Простите?

– Вы сказали, что он уехал в отпуск. Куда именно?

Коули, припоминая, поднял глаза к потолку.

– Нью-Йорк, по-моему. Там его семья. Парк-авеню.

– Мне нужен его номер телефона, – сказал Тедди.

– Я не понимаю зачем…

– Доктор, – перебил его Тедди, – мне нужен номер телефона.

– Вы его получите, пристав. – Коули смотрел в потолок. – Что-нибудь еще?

– Да уж, – сказал Тедди.

Коули опустил взгляд на пристава.

– Телефон, – сказал Тедди.

Из телефонной трубки на посту медицинской сестры раздавалось тихое шипение. За стеклом было еще четыре аппарата, но, когда доступ к ним открыли, результат оказался таким же.

Тедди и доктор Коули отправились к центральному коммутатору на первом этаже главного больничного корпуса. Оператор поднял глаза, когда они вошли в дверь. Гарнитура висела у него на шее.

– Сэр, – обратился он к главврачу, – связи нет. Даже по радио.

– Погода вроде ничего.

Оператор пожал плечами:

– Я пытаюсь прорваться. Проблема не в том, какая погода у нас, а в том, что творится на материке.

– Продолжайте, – сказал Коули. – Если связь восстановится, дайте мне знать. Этому джентльмену надо сделать важный звонок.

Оператор кивнул и, отвернувшись, надел наушники.

Воздух за окном напоминал задержанное дыхание.

– Что произойдет, если вы не появитесь в положенное время? – поинтересовался Коули.

– В головном офисе? – уточнил Тедди. – Сообщат об этом в вечернем докладе. А если не появлюсь в течение сорока восьми часов, все задергаются.

Коули понимающе кивнул:

– Может, к тому времени все закончится.

– Закончится? – удивился Тедди. – Еще ничего не началось.

Коули передернул плечами и направился к железной двери.

– Часов в девять я собираюсь пропустить стаканчик и выкурить сигару-другую. Можете заглянуть ко мне домой вместе со своим партнером.

– Вот как, – сказал Тедди. – Значит, мы сможем поговорить?

Коули притормозил и развернулся в его сторону. Темные деревья за окном раскачивались и шелестели листвой.

– А чем мы, пристав, занимаемся?

Чак и Тедди шли по территории в сгустившихся сумерках, физически ощущая, как надвигающийся шторм накапливает в себе духоту, словно природа забеременела и ее все больше распирает.

– Чушь какая-то, – сказал Тедди.

– Угу.

– Товар с гнильцой.

– Как баптист говорю тебе «аминь, брат».

– По поводу, брат?

– Да всей этой болтовни. Я год проработал в Миссисипи.

– Да ну?

– Аминь, брат.

Тедди стрельнул у него еще одну сигаретку и закурил.

– Позвонил в головной офис? – спросил Чак.

Тедди мотнул головой:

– Нет телефонной связи. – Он махнул в сторону неба. – Штормовой фронт.

Чак выплюнул табачную крошку.

– Штормовой фронт? Где?

– В воздухе, не чуешь? – сказал Тедди. – Хотя чтобы вырубился центрком…

– Центрком, – хмыкнул Чак. – Ты дембельнулся или все еще ждешь соответствующие бумаги?

– Коммутатор, – поправился Тедди, отмахнувшись сигаретой. – Называй как хочешь. Радиосвязи, кстати, тоже нет.

– Чего-чего? – У Чака округлились глаза. – И радиосвязи? У них нет и радиосвязи, босс?

Тедди кивком подтвердил.

– Мы заперты на острове, где разыскивается женщина, бежавшая из запертой палаты…

– …миновавшая четыре поста с охраной…

– …и комнату, где куча санитаров резались в покер.

– Перемахнула через трехметровую каменную стену…

– …поверх которой протянута проволока под током.

– Проплыла одиннадцать миль…

– …против гневливого течения…

– …чтобы добраться до материка. «Гневливого» – хорошо сказано. И холодного. Градусов девять?

– Тринадцать максимум. К тому же ночью…

– Считай, девять. Тедди, вот что я тебе скажу. Вся эта история…

– Да еще отсутствующий доктор Шин.

– Тебе это тоже показалось странным? Я уж засомневался. Мог бы и больше расковырять задницу этому Коули.

Тедди засмеялся, и его смех, унесенный ночным ветром, растаял в волне далекого прибоя, словно его и не было, словно этот остров и просоленное море хватали то, что вроде бы принадлежало тебе, и…

– …если мы нужны, чтобы эта история попала на обложку журнала?

– А?

– Что, если мы нужны, чтобы эта история попала на обложку журнала? – повторил Чак. – Что, если нас сюда вытащили для того, чтобы помочь им поставить все точки над i?

– Конкретнее, Ватсон.

Очередная улыбка.

– Ладно, босс, следите за моей мыслью.

– Ну-ка, ну-ка.

– Предположим, некий врач по уши влюбился в некую пациентку.

– Мисс Соландо.

– Вы видели ее фото.

– Привлекательная особа.

– Привлекательная? Да это девушка с картинки в личном шкафчике американского солдата. И вот она обработала нашего паренька, Шина… Поняли, куда я клоню?

Тедди отбросил недокуренную сигаретку, искорки вспыхнули на ветру и вместе с окурком унеслись прочь.

– Шин привязывается и решает, что не может без нее жить.

– Здесь ключевое слово «жить». Вдвоем, в большом мире.

– И они делают ноги с этого острова.

– А в эти минуты, может быть, сидят на концерте Толстяка Домино[3].

Тедди остановился перед оранжевым торцом общежития для персонала.

– Но тогда почему они не вызвали ищеек?

– Они и вызвали. По протоколу. А на материке подумали, кого бросить на такое дело, и решили послать нас. Если они здесь покрывают соучастника побега, то мы им нужны в качестве алиби – дескать, все сделано согласно букве закона.

– О’кей, – согласился Тедди. – Но зачем им покрывать Шина?

Чак уперся подошвой ботинка в стену, чтобы поразмять колено, а заодно прикурил.

– Не знаю. Это еще надо обмозговать.

– Если Шин действительно увез ее отсюда, то он должен был кой-кого подмазать.

– Как пить дать.

– Многих людей.

– Нескольких санитаров. Парочку охранников.

– Кого-то на пароме. Может, и не одного.

– Если он уехал на пароме. У него могла быть собственная яхта.

Тедди на пару секунд задумался.

– Он человек не бедный. Парк-авеню, сказал Коули.

– Значит, собственная яхта.

Тедди поднял глаза к тонкой проволоке поверх стены. Атмосферу распирало, как пузырьки воздуха.

– Вопросов больше, чем ответов, – промолвил Тедди после паузы.

– То есть?

– Что значит этот шифр в палате Рейчел Соландо?

– Она же сумасшедшая.

– Но зачем показывать его нам? Я хочу сказать, если это операция прикрытия, то не проще ли, чтобы мы подписали рапорт и уехали восвояси? «Сиделка уснула». Или: «Мы не заметили, что замок на оконной решетке проржавел».

Чак прижал ладонь к стене.

– А может, они это от одиночества. Соскучились по компании извне.

– Почему нет. Сочинили историю, чтобы заманить нас сюда. Будет о чем поговорить. Вполне правдоподобно.

Чак, повернувшись, разглядывал «Эшклиф».

– Шутки в сторону…

Тедди тоже повернулся, и теперь они вдвоем смотрели на здание больницы.

– Да?

– Мне здесь как-то не по себе, Тедди.

– Они называли это «большой залой», – сказал Коули, ведя их через выложенную паркетом прихожую к двустворчатой дубовой двери с медными ручками размером с ананас. – Серьезно. Моя жена обнаружила на чердаке пачку неотосланных писем полковника Спайви, владельца дома. В них он постоянно рассказывает о «большой зале», которую строит.

Коули потянул за «ананас», и створка открылась.

Чак тихо присвистнул. Что касается Тедди, то их с Долорес квартира в Баттонвуде вызывала зависть у друзей, в их прихожей можно было играть в футбол, но эта зала вместила бы в себя две такие прихожие.

Мраморный пол здесь и там покрывали восточные ковры. Камин был выше среднего человеческого роста. Одни только шторы – три ярда пурпурного бархата на одно окно, а всего их было девять – наверняка стоили больше, чем годовая зарплата Тедди. Если не две. Один угол занимал бильярдный стол, а за ним, над громадным камином, висели картины маслом: мужчина в синей форме армии северян, женщина в белом платье с рюшами, они вместе и собака в ногах.

– Полковник? – спросил Тедди.

Проследив за его взглядом, Коули кивнул.

– Его освободили от должности вскоре после того, как были написаны эти картины. Мы их нашли в подвале вместе с бильярдным столом, коврами и стульями. Вы бы видели этот подвал, пристав. Там можно играть в поло.

Вдруг учуяв запах трубочного табака, Тедди и Чак разом повернулись, осознав, что в зале находится еще кто-то. Человек сидел к ним спиной в кресле-качалке с высокой спинкой, лицом к камину, положив вытянутую ногу на колено другой ноги в качестве подставки для раскрытой книги.

Коули подвел их к камину и пригласил жестом сесть на один из повернутых к очагу стульев, а сам направился к бару.

– Какой яд предпочитаете, джентльмены?

– Ржаное виски, если у вас есть, – сказал Чак.

– Думаю, найдется. А вы, пристав Дэниелс?

– Содовую со льдом.

Незнакомец посмотрел на него.

– Вы не употребляете алкоголь?

Тедди опустил взгляд. Маленькая красная головка сидела вишенкой на грузном теле. В нем чувствовался какой-то особый лоск, как будто по утрам он нежил себя в ванной, умащивая тело ароматическими маслами и припудривая тальком.

– А вы?.. – протянул Тедди.

– Мой коллега, – подал голос Коули. – Доктор Джеремайя Нэринг.

Мужчина моргнул в знак подтверждения, однако не протянул руки, поэтому не сделали этого и гости.

– Просто любопытно, – сказал Нэринг, когда они сели слева от него.

– Ради бога, – отозвался Тедди.

– Почему вы не пьете? Разве в вашей среде не склонны к возлияниям?

Взяв у Коули стакан, Тедди встал и прошелся к книжным полкам справа от камина.

– Пожалуй, – ответил он. – А в вашей?

– Простите?

– В вашей среде? – уточнил Тедди. – Только и слышишь, как поддают врачи.

– Я не замечал.

– Может, не очень приглядывались?

– Я не вполне вас понимаю.

– У вас в стакане что, холодный чай?

Отвернувшись от книг, Тедди наблюдал за тем, как Нэринг взглянул на свой стакан, и его мягкие губы тронула улыбка.

– Отлично, пристав. У вас превосходно развит защитный механизм. Вы, наверное, мастер допросов.

Тедди, отметив про себя, что у Коули на книжных полках, по крайней мере в этой комнате, не так уж много медицинской литературы, отрицательно покачал головой. Главным образом романы, несколько тоненьких книжечек, вероятно стихов, а также много биографий и книг по истории.

– Действительно мастер? – спросил Нэринг.

– Я федеральный пристав. Наша задача – доставить человека. А вопросы ему задают другие.

– Я о «допросах», а вы мне о «вопросах». Да, пристав, у вас в самом деле потрясающая защитная реакция. – Он постучал о столик донышком стакана с виски, словно аплодируя. – В мужчинах, склонных к насилию, есть что-то интригующее.

– В каких мужчинах? – Тедди подошел ближе и устремил взгляд на человечка в кресле-качалке, погромыхивая кубиками льда в стакане.

Нэринг, откинув голову назад, пригубил свой скотч.

– Склонных к насилию.

– Не слишком ли смелое предположение, док? – сказал Чак.

Таким откровенно раздраженным Тедди его еще не видел.

– Предположение? Это не предположение.

Тедди еще разок встряхнул стакан со льдом, прежде чем его осушить. У левого глаза Нэринга пульсировала жилка. Тедди сел со словами:

– Не могу не согласиться с моим напарником.

– Не-е-ет. – Односложное слово Нэринг превратил в три. – Я вас назвал мужчинами, склонными к насилию. А это не то же самое, что обвинить вас в насилии.

Тедди встретил его заявление широкой улыбкой.

– Просветите нас.

За их спинами Коули поставил пластинку на диск проигрывателя, послышался скрип иглы, а затем отдельные щелчки и шипение, напомнившие Тедди звуки в трубке мертвого телефона. А дальше – бальзам для слуха – звуки струнных и фортепьяно. Какая-то классика, определил Тедди. Что-то прусское. Вспомнились кафешки за границей, а также коллекция пластинок в кабинете помощника коменданта Дахау, одну из которых он слушал, когда выстрелил себе в рот. Офицер был еще жив, когда вошли Тедди и еще четыре солдата. Он булькал кровью и все пытался дотянуться до пистолета, выпавшего из рук после первого выстрела. Бархатная музыка расползалась по комнате, как пауки. Он умирал минут двадцать, пока двое солдат обыскивали комнату, попутно справляясь у der Kommandant, не больно ли ему. Когда Тедди забрал у него фотографию в рамке, на которой тот был изображен вместе с женой и двумя детишками, он округлил глаза и потянулся за фото. Тедди же, отступив на шаг, переводил взгляд с фотографии на лежащего, туда-обратно, туда-обратно, до тех пор, пока тот не испустил дух. И все это время звучала музыка. Звенела в ушах.

– Брамс? – спросил Чак.

– Малер, – ответил Коули, садясь рядом с коллегой.

– Вы хотели, чтобы я вас просветил, – напомнил Нэринг.

Тедди развел руки в стороны – дескать, милости прошу.

– Ручаюсь, – начал Нэринг, – что со времени окончания школы ни один из вас не уклонился от физической стычки. Это не значит, что вы получали удовольствие, а лишь то, что вариант отступления вы даже не рассматриваете.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

4 из 5