Декорации

– Хватит нести чушь. Вам плевать как на меня и на моих людей, так и на нашу работу, пока она не приносит нужного вам результата.

– Как бы то ни было, ты теперь понимаешь, почему мне не выгодно устраивать эти события. Получив от тебя сейчас полный контроль над ИИ, я бы не смог пока ничего сделать, так и осталась бы она в клетке до лучших времен. Уничтожить ее так же не в моих планах, хотя… как вариант.

– Что тогда делать с космической программой, если Искусственный Интеллект остается там, где есть, а других подозреваемых у нас нет?

– Ты задал очень правильный вопрос. Откуда у каких‑то крестьян может быть подобная техника, опережающая наши возможности? Ни откуда. Значит, ими воспользовались. У нас есть причины полагать прощупывание нашей обороны соседними государствами. Мы вступили в переговоры – пока нет существенных подвижек, но подвязки есть.

– Если вы все время предполагали, откуда шла угроза, почему я этого не знал, а занимался тем, что следовал вашим подозрениям?

– А как еще вычеркнуть Кассандру из списка подозреваемых?! – Неожиданно резко ответил Министр, – твоя работа – не защита страны или народа. Такие, как ты обычно дальше лабораторий выходят лишь для сбора оваций или же моля о прощении, не говоря уже…

– И что же дальше? – Громко отрезал Бенджамин.

– Дальше?! Следуя предположению, замечу, лишь предположению, в невиновности Кассандры, я займусь своей работой, а ты…

– А если это все же она?

– Тогда жду доказательств! А пока их нет, я буду делать свое дело. После того, как все закончится, независимо от результата, ты снова получишь больший контроль над ЦРТ и ее разработками. Разумеется, в разумных пределах, одобренных мной. Ни в коем случае нельзя сейчас терять все то, что у нас есть. Потому что именно это сплотит людей и позволит строить и дальше, несмотря на потери. И ты, Бенджамин, ради безопасности Кассандры, будешь делать необходимое.

– Какие потери?

Министр встретил сверлящий взгляд Бенджамина.

– Сказанное мной, останется в пределах этой комнаты. Я принял решение ликвидировать корабль с космонавтами.

– Что!

– Нельзя допустить, чтобы кто‑то завладел нашими разработками, или еще того хуже – использовал их против нас. Лучше уничтожить и построить заново, ресурсов у нас хватает.

– А как же люди?

– Нравится тебе или нет, но это вынужденные жертвы. И не смей, даже не смей уверять меня в том, что ты всегда ставил жизни людей выше, чем свои амбиции! Я прекрасно знаю, сколько жертв было положено на алтарь ваших изобретений. И это я не только про Сбой говорю. Так что, даже не смей читать мне мораль Бенджамин. Тебе ли не знать, что жертв не избежать. В ту злополучную ночь, погибло два человека – и это было из‑за тебя и изобретения, которое так и осталось темным пятном в истории ЦРТ. Не хочешь мне рассказать, что там произошло, много лет назад, нет? Я так и думал.

Там пятнадцать человек, всего пятнадцать! Да, это тоже люди, и мы будет чтить их память, обеспечим их семьи, возместим весь ущерб. Мы играем в долгую игру. Ты – человек, у которого на все есть ответы, так что скажи мне, Бенджамин Хилл, какая у нас альтернатива?

– Сделав это, мы ничего не исправим!

– Да, это не вернет контроль над спутниками, но это будет показателем для всех и каждого, насколько мы решительны и сильны. Найди способ вернуть контроль, и они будут спасены. У тебя два дня. Потом может быть поздно. Разведка докладывает об активности стран, заинтересованных в нашей неудаче. Пока мы были лидерами, но стоит нам показать уязвимость и слабость – акулы придут.

– И вся ответственность на мне, каков бы исход ни был…

– Ты просил, чтобы космическая программа была прозрачна. Ты просил, чтобы проект «Саркофаг» был общеизвестным, а космонавты заочно возведены в герои, дабы каждый гражданин знал их имена и лица. Я предлагал держать все в секрете – нечего людям знать о нашей кухне, пока мы не будем готовы предоставить им все, уверенные в результате и наученные на неудачах.

– Я должен рассказать Агате Коберн.

– С какой это стати?

– С такой, что она руководит Кесслером и всем полетом. Если это произойдет, думаете она не задастся вопросом, как такое могло случиться? Уж кто‑кто, а Агата не сможет оставить это просто так. Кесслер и Пилигрим – это все, что у нее есть. Лучше предупредить ее сейчас, нежели оправдываться потом, затыкая ее любопытство, – Бенджамин не готов был принять отказа, это было заметно по его интонации и поведению.

– Под твою ответственность.

– Как и всегда.

– Свободен. – Бенджамин не стал спорить и парировать, он ясно понимал бескомпромиссность министра в этом вопросе – вопросе, где последствия могут быть не менее разрушительными, нежели бездействие сейчас.

Соломон

Соломон вернулся в палатку, где первым делом его встретила Кристина, явно преисполненная переживанием.

– Ты бы не уходил надолго, не так давно снова встретились, не хочется тебя еще раз потерять, – впервые она заговорила привычным тоном, что не могло не вызвать у него улыбку.

– На самом деле, я был рядом. Надо было много обдумать.

– У меня тут гость, которого ты знаешь, – Соломон удивился, Кристина отошла в сторону, позволив Эрхарту подойти.

– Ну, здравствуй снова, Соломон. Вижу, ты нашел, кого искал, – Соломон пожал ему руку. – Кажется, нам есть, что обсудить.

Соломон подошел к компьютеру, где на экране был изображен нано‑бот – камень преткновения всех конфликтов в этом помещении. Он развернулся, опершись на стол, и переглянулся с Кристиной.

– Если, все рассказанное Кристиной правда, чему, как я понял, есть доказательства, то единственный выход – это связаться с доверенным человеком, в лице Бенджамина Хилла, – он выдержал паузу, поглядывая на каждого. – Сейчас мы не можем помочь людям, умирающим в муках, как и не можем обеспечить должное лечением тем, у кого еще есть шанс, и это – самое главное, что должно волновать нас. Я пришел сюда, один, нарушив закон и поставив карьеру и свободу под удар, ради тебя, Кристина, и ради вас всех. Нам необходимо вызвать помощь, необходимо пойти на контакт с ЦРТ или государственными службами, не важно с кем, но в обязательном порядке, получить помощь извне, пока еще не слишком поздно.

– Нет. – Ответил Эрхарт, встретив лишь изумленный взгляд Соломона и Кристины, – я прекрасно их понимаю и уважаю твое мнение, но мой ответ останется неизменным.

– Но почему?

– Я понимаю почему, – взяла инициативу Кристина, – и не стану отрицать рискованность этой идеи, Эрхарт. Но при трезвом взгляде, оценивая статус лагеря, возможности не дают нам тех результатов, которых мы все стремимся добиться. Соломон прав.

– И именно поэтому ты должна понимать, почему я, к сожалению, отказываюсь от этой авантюры. Прости, но иначе я никак не могу это назвать.

– Это единственная возможность спасти людей и ваш труд! – Соломон явно терял терпение, – можешь сколько угодно отстаивать свободу и интересы людей, но факт остается фактом. Недостаток ресурсов скажется на всех, и если не принять мое предложение, то очень скоро это место превратиться в кладбище.

– Это не правда, друг мой.

– Но это так. Мы хороним чаще, чем спасаем… – Кристина встала рядом с Соломоном.

– Я услышал вас! – Он задумался и вскоре начал, – я знаю, как обстоит ситуация, и знаю, как много мы потеряли, правда. Но, вопреки неудачам, мы помогаем тем, кому можем, и эти люди продолжают жить дальше, свободные. Если мы вызовем помощь, то они потеряют свою свободу. Их арестуют, стоит хоть кому‑то узнать, чем часть из них занималась, и наше спасение превратиться в суд. Я уверен, большинство из них захотят умереть здесь, на свободе, нежели провести годы в запертой клетке.

– Я не собираюсь никому докладывать кто эти люди, – Соломон увидел в глазах Кристины одобрение. – Сейчас я иду на уступки, закрыв глаза на правду, ради общего блага, и я надеюсь, ты согласишься со мной. Это обычные гражданские, которые пострадали при атаке. Они просто хотят выжить. А ЦРТ станет в глазах общественности настоящими героями.

– Хватит уже смертей, Эрхарт, пожалуйста, – в голосе Кристины звучала усталость.

– Скажи, что для тебя важнее жизнь этих людей больше, чем работа с бесплодием, и тогда я соглашусь, – Эрхарт смотрел строго в глаза Кристины.

– Я так и думал. Видите‑ли, мне важны эти люди сейчас и здесь. Совершенно неважно – бесплодны они или нет, если их жизнь не будет им принадлежать.

Не успели они сказать что‑то в ответ, как Эрхарт покинул их.

– Сами вызовем спасателей. Эрхарт нам не нужен. Он делает свою работу, а мы с тобой свою. Согласны? – Соломон был настроен решительно.

– И как же мы это сделаем?

– Кто‑нибудь знает, как он контактирует с внешним миром? – Все молчали. – Хоть кто‑нибудь вообще знает, как он это делает или где?

– Он никого не посвящал, да и должен ли был, мы знакомы‑то несколько дней, – Аркадий ответил почти раздосадовано.

– Природные земли практически под колпаком. Откуда тогда у него может быть контакт, если даже у передовой компании не получается наладить сеть снова?

– Зачем ему лгать? – Резко вклинилась Кристина, – он организовал большинство из этих людей, смог доставить сюда лекарства и провиант, собрал кого мог и отправился на поиски пострадавших. Он сделал больше, чем твое ЦРТ для этих людей. Зачем ему лгать, Соломон?

– Я не знаю…

– Он все равно отказался. Какие у нас альтернативы – идти к границе и просить помощи? – Аркадий отошел чуть и сел на стул, откинувшись на спинке.

– Да. Именно так.

– Нет. Это очень опасно, не делай этого!

– Я не могу сидеть и смотреть, как люди цепляются за жизнь, пока ваш лидер боится что‑то предпринять! Кристина, я бросил свою работу, буквально поставил свою свободу под вопрос, нарушив все законы отправившись сюда, ради того, чтобы найти тебя и помочь выжившим. Я не могу иначе, поверь. Кем мы будем тогда, если не способны рискнуть всем ради жизни людей? Разве Майя согласилась бы оставить их умирать?

– Это немного иная ситуация, Соломон!

– Нет, она такая же.

– А что будет с моей работой? ЦРТ найдет это, и что? Даст мне все необходимое для продолжения исследования? Нет. Все это похоронят, а нам заткнут рты. Потому что это – часовая бомба, и стоит людям узнать о том, что в их организмах есть микроскопические механизмы… – Кристина не нашла нужных слов.

– Если люди узнают, начнется настоящий хаос, – Аркадий старался говорить размеренно.

– Мы должны держать это в тайне, и сообщить Бенджамину, чтобы начать думать, как разобраться с этим незаметно…

– Ты думаешь, он не знает? Серьезно! Он глава разработок ЦРТ, один из самых влиятельных людей. Как он мог пропустить такое, когда после Сбоя начался настоящий контроль за всем… Это же не программу написать на даче, прячась ото всех, – это целая система, которую человек не может создать в одиночку.

– Зачем тогда он сам просил меня продолжить работу Майи?

– Может потому, что он знал, как ты себя поведешь, и что не бросишь нас здесь. У тебя была лучшая мотивация.

– Я не верю тебе. Мы давно его знаем, он бы так не…

– Ты – знаешь, я – не особо. Он отличный руководитель и бизнесмен, но еще лучший изобретатель, и вот скажи мне, разве не он приложил руку к работе Итана Майерса, разве не он позволил ему избежать ответственности?

– Итан давно не работает, он практически под домашним арестом, и хватит искать предлоги!

– Это то, что мы знаем. Отличное прикрытие, чтобы незаметно ото всех один из самых выдающихся программистов времени, спокойно и без лишних глаз, создавал новую версию своего изобретения. Ты сам видишь, как все складывается, и не допускать такого варианта – пример некомпетентности, которая не дает тебе право решать, что делать дальше.

– Я обещал твоей маме! – Резко вырвалось из его уст, – я обещал ей… обещал тебя найти, что бы ни случилось.

Кристина молча смотрела в его глаза, преисполненные заботой.

– Ты виделся с ней?

– Отправил ей письмо. Ты числишься пропавшей без вести, Кристина. Не знаю почему, но я не мог не дать ей знать, что есть кто‑то, кто любит тебя не меньше чем она, и не позволит пропасть, не бросит в беде.

– Это очень мило, даже благородно, смею признать, – она была в замешательстве, говорила хоть и связно, но внутри нее было гораздо больше, чем могла произнести, – это – то, что я бы сделала для тебя, будь ты на моем месте, спасибо тебе. Но, она, моя мама, еще один повод не возвращаться.

– Что ты такое говоришь?

– Как только наши имена будут связаны с этим открытием… мне страшно представить, какую угрозу это может принести не только нам, но и нашим близким, ясно! Пока, мама думает, что я мертва или пропала без вести – она в безопасности. Я не могу рисковать ей, не могу… Вы двое – все, что у меня есть.

Соломон ничего не сказал, лишь обнял ее, помогая чуть выдохнуть и выпустить эмоции через редкие слезы. Они какое‑то время были в тишине, пока не пришлось вновь продолжить тему.

– Я не знаком ни с Бенджамином, ни с Итаном. Верить в то, что ЦРТ, на которое мы все работали, способно на такие действия по отношению к гражданскому населению – крайне опасный и скользкий путь. По‑хорошему, раз мнения разнятся, единственное, что приходит мне в голову – это голосовать. Как ни посмотри, все здесь правы.

– Голосование? Вот так просто?! – Кристина была несколько удивлена

– Хорошо. Что ты предлагаешь? – Аркадий смиренно шел на встречу, ожидая варианты.

– Надо дать знать лишь о людях, – Соломон уверенно начал рассказывать о своем замысле, – ЦРТ приедет, заберет всех и вряд ли будет дальше проявлять инициативу. Вот лучший вариант, а голосование – это не объективно.

– А вы пока передислоцируетесь, – Эрхарт неожиданно вмешался в разговор, войдя в палатку, – я слышал все ваши доводы. Стены здесь тонкие, а тема крайне шумная. Все вы правы, каждый по‑своему, но единственный верный выход вы определили вместе. Кристина и остальные пусть собирают лабораторию и готовятся к переезду в безопасное место, вдали отсюда. А мы с Соломоном отправимся за помощью.

– Как это произойдет? – Сделал шаг вперед Соломон, явно беря лидерство, но Эрхарт не ответил, – связь с ЦРТ или кем‑то вне этой территории, как она произойдет? Я хочу знать, сейчас.

– Ты не веришь мне?

Соломон не ответил.

– Наземная линия связи. Она существует еще с тех времен, когда не было ни автопилота, ни ЦРТ, ни даже нас с вами. Со временем эти линии потеряли свою актуальность, и большинство из них попросту бросили. Оставили на черный день. Умелые руки и смелый ум тех смельчаков, что стояли у истоков создания Природных земель, решили восстановить их, дабы чуть‑чуть упростить жизнь. Разумеется, это случилось намного позже, незадолго до Сбоя.

– И, разумеется, никто не стал искать провода под землей… это умно, признаю. Начнем копать землю, поднимется шум. А так, вроде бы и не мешает никому.

– Как это нам поможет? – Кристина была сдержанна.

– Есть контакт, который как‑то подключился к нашей линии, информируя нас о происходящем в мире. Он поможет, – увидев определенное недоверие на лицах людей, Эрхарт добавил, – это он отправил нам ресурсы и помогал все время. Я думаю, вы все прекрасно знаете, что Природные земли поддерживают многие из внешнего мира. Разве подобная благотворительная акция может удивлять?

Следующие два часа прошли практически незаметно. Пока Эрхарт организовывал сбор всех и каждого у центральной точки лагеря, Кристина со своей командой начала работу по сбору оборудования и вещей, необходимых для исследования, но уже в другом месте. Соломон помогал им до того момента, пока не услышал громкую речь Эрхарта, стоявшего прямо на столе приемного центра, дабы не только позволить его словам распространится дальше, но и подчеркнуть важность собрания. Кристина, Соломон и остальные отошли от лаборатории на каких‑то пару метров, видя красноречивого лидера в метрах пятнадцати от них. Между ними и Эрхартом почти каждый метр был занят в основном волонтерами, которым, как думал Соломон, будет радостно узнать, что скоро все изменится в лучшую сторону.

– Да, я знаю, многих из нас при открывшейся правде ждет не лучшее отношение и, возможно, даже жизнь, но – это все же жизнь. Никто никому не расскажет ни о наших поступках, ни о наших мотивах, так же и не расскажет о том, как мы сожалеем о содеянном, но такова цена помощи, и я считаю – она приемлема. Ведь мы здесь, изначально и по сию секунду, не из-за страха или ненависти – нет, мы здесь потому, что не можем быть где‑то еще. Наедине с естеством жизни. Да, риск есть. Нас могут не понять, правда может открыться и участь преступников может стать явью. Поэтому я никого не заставляю. Если кто‑то хочет, он может уходить, вам дадут все необходимо на первое время, это немного, но хоть что‑то. Никто вас не осудит, мы свободные люди, и вправе сами решать свою судьбу. К сожалению, если мы не вызовем помощь, то немногие переживут эти недели. Природа позволяет нам сейчас лишь смиренно умереть в ее объятиях. Но многие еще хотят жить, как и я. Поэтому, решайте сами – уходить или остаться и ждать, когда мы приведем помощь.

Не было ни криков, ни подстрекательств, ни уж тем более агрессивных проявлений. Люди были в большей степени спокойны. Эрхарт спустился и стал раздавать указания, а люди попросту вернулись на свои места. Некоторые выбрали роль изгнанников, молча собирая свои пожитки и направляясь в сторону, где они надеются найти новый дом.

Подойдя к транспорту, она увидела идущего к ней Соломона – по его лицу ей сразу стало ясно, о чем будут его первые слова.

– Почему ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – Спросила она, опередив его.

– Ты должна быть здесь, дабы проконтролировать…

– Вранье! Ребята отлично справятся без меня. Скажи правду, не надо со мной обращаться как с…

– Там может быть опасно! – Кристина замолчала, – ты – одна из самых компетентных людей здесь. Я не знаю, кому еще могу здесь доверять, да и кто справится лучше тебя. Когда приедет ЦРТ, мы уйдем вместе.

Она обняла его также крепко, как при первой встрече – всего день назад, а казалось, прошло куда больше, отчего расставание было невыносимым. Соломон снова ощутил то чувство, заставившее его проделать такой путь в одиночку, и сейчас, как он ни пытался избавиться от него – страх за ее жизнь становится все сильней.

– Хватит нам уже расставаться, – произнесла она, тихо, упираясь своим лбом в его лоб, почти соприкасаясь губами.

– Это последний раз, – он крепко поцеловал ее, – я люблю тебя, помни это, скоро все закончится.

– И я люблю тебя, береги себя, пожалуйста, и возвращайся скорей.

Соломон взял рюкзак и, не отрывая взгляда от Кристины, сел на пассажирское место. Эрхарт махнул ей рукой, крикнув через окно, чтобы она следила за порядком. Старый внедорожник покинул лагерь. Кристина смотрела им вслед еще какое‑то время, боясь оборачиваться и возвращаться к работе, напоминавшей ей одиночество. Впервые с момента трагедии, она всерьез поверила в скорое окончание этого кошмара, за которым начнется нормальная жизнь с тем, кого она любит, с кем следовало быть откровенной уже давно, не тратя время на бесконечный флирт. Наконец, с трудом обернувшись и, наблюдая десятки проходящих перед ней людей, она впервые и почти с ужасом ощутила себя частью всех тех, кто уже никогда не увидит любимых и родных. Сейчас она была не ученой, которая смотрит на мир под другими линзами и углами, не руководителем, правильно расставившим приоритеты, она, Кристина – боится потерять любимого человека. Без него она уже не видела смысла продолжать свою работу и продолжать бороться хоть за что‑то.

Внедорожник ехал по открытой со всех сторон, проселочной дороге, съехать с которой в неровное поле было крайне просто. Соломон неотрывно смотрел в зеркало заднего вида, пока не понял, что там остались лишь мелкие очертания лагеря. Не прошло и часа, как он признался в любви к единственной девушке в его жизни. Вопреки рискам и гнетущей атмосфере, на удивление ему стало легко и комфортно, словно теперь он на своем месте и впереди его ждет лишь счастье. Это не было наивностью, слепыми чувствами, "бабочками в животе", скорее наоборот, он наконец нашел свое место рядом с тем самым человеком, который дарит ему веру в будущее. Впервые с момента атаки, он чувствовал, что делает нечто стоящее и, наконец, благодаря этому, может отпустить прошлое и начать жить дальше.

Чуть слева от них, вдалеке, среди редких туч, Солнце уже близилось к закату, и Эрхарт впервые нарушил тишину, сопровождавшую путь последние два‑три часа.

– Видишь те деревья? – Он указал на небольшое возвышение справа от дороги, метрах в ста. Соломон лишь утвердительно кивнул, разглядывая густые заросли, окруженные хаотично расставленными валунами, где‑то от метра в высоту и не меньше двух в диаметре.

– Организатор, хорошо это или нет, был еще тем параноиком, хоть и не плохим человеком, скажу я тебе.

– Расскажешь мне, что это за человек, который столько труда и времени вложил в это предприятие?

– Мой отец, – сухо ответил Эрхарт, приковав к себе удивленный взгляд Соломона.

– Стоило догадаться, что это семейное.

Ильза

Как только Агата отключила связь с Ильзой, оставив ту совершенно одну, в кабинет вошел сотрудник и, не проронив и слова, даже не взглянув на нее, поставил на стол ноутбук. После чего достал планшет и протянул ей, ожидая подписи в соглашении о конфиденциальности. И только она все подписала, как неизвестный ей смуглый сотрудник моментально покинул помещение. У ноутбука не было ни одного разъема – цельный кусок. Лишь клавиатура и экран, ничего лишнего, все было сконструировано для безопасного хранения данных, без шанса на копирование или утечку. Запустив систему, она увидела крайне примитивную и неизвестную ей операционную систему, и таблицу с файлами. Список имен, за каждым из которых закреплены данные. Сначала ее удивило количество, но довольно быстро стало ясно, что Агата прислала ей файлы космонавтов, погруженных в «саркофаги». В файлах хранились не просто их имена и характеристики, там так же были закреплены откровения, которые они записывали в формате дневника. Затея была не только ради эксперимента, дабы проследить умственные и эмоциональные изменения, но и чтобы в случае трагичного исхода люди знали их мысли.

Удивило Ильзу, то уникальное, преисполненное любовью и, даже, детским любопытством отношение самих космонавтов к этой, как иногда проскальзывает в выражении, «авантюре». Они были откровенно влюблены в работу, да и не работа была это для них – жизнь, которая самой Ильзе была неизвестна. Мужчины и женщины, на первый взгляд кажущиеся похожими друг на друга, с каждым словом, все более выделялись своими уникальными качествами. Ее так же поразило отсутствие страха, паники или сомнений, а, судя по уровню образования и знаний, люди эти были крайне эрудированы и интеллектуально развиты, хотя другие никогда бы и не смогли попасть в эту программу. Полет в космос, на станцию, которая будет домом там, где обычно нет жизни – это работа для лучших. Они открывали ей некий новый мир, где, кажется, совершенно иная архитектура, как социума, так и самого человека. Ощущения были такие же, как в детстве, когда она, погруженная в книги изгой, фантазировала о иных мирах. Стоит ей все прочесть, она сможет открыть туда двери и, наконец, познать лучшую жизнь. Космонавты почему‑то зарождали в ней те мечты, детские, наивные, которые на деле – не более чем крик о помощи того, кто жаждет лучшего.

Но в то же время, она не видела в них слепого фанатизма, нет, лишь четкое осознание всех процессов и строгий контроль над собой – они заметны в каждом невооруженным взглядом. Чем больше она узнавала о них, тем более удивлялась тому, как мало подобных типажей видела в своей жизни. Каждый обладал профессиональными навыками и знаниями для поддержания жизни на Новом горизонте. Безусловно, был риск негативного влияния заморозки на умственные или физические способности, все‑таки, данная акция проводится впервые, и именно поэтому число доросло до десяти. Среди них не было меркантильных эгоистов, в них не было тщеславия или алчности, они занялись этим не ради собственной выгоды. Ильза видела людей крайне доброжелательных и, что было для нее редкостью, крайне откровенных. Она никогда и никому не признается, но смотря на них, они понимала, как бы хотела, чтобы таких людей было больше.

Большинство тех, кого она в свой жизни знала – это люди малого достатка, как интеллектуального, так и эмоционального. Она чувствовала себя чужой среди всех, ведь видела их насквозь, и ничего там хорошего не было. Потому она и выбрала такую профессию, ибо умела быть лучшей среди худших, наученная понимать и общаться с такими людьми еще с детства. Тогда ей казалось, что стоит повзрослеть, уехать и всё сразу изменится, но ее постигло разочарование. И с каждым годом, она все ждала, когда же наступит лучшее время, ведь не было и дня, что бы она не старалась двигаться в, как ей казалось, верном направлении, – получении профессии, смена окружения. Последние слова, перед тем как ее мать скончалась в больнице от инфаркта стали последней каплей: «Ты меня разочаровала». Она умерла за два года, как случился Сбой, и через два, как Ильза перестала с ней общаться, практически бросив, не желая ее более видеть. Тогда она сдалась и приняла мир таким, какой он есть, потеряв веру в лучшее. До этого момента.