Декорации

– Кто? – Спросил Георгий, подойдя чуть ближе к Бенджамину, держа руки сложенными на груди.

– Ильза Этвуд, – Агата моментально перевела взгляд куда‑то в сторону, пряча вполне явное недовольство. – Ее словам поверят больше, чем словам наших представителей, не в последнюю очередь, из‑за недоверия к официальным заявлениям, а она, все‑таки, авторитет, а мне нужна прямая контролируемая пресса. Как только она выпустит статью, первую из всех – это задаст настрой. Не беспокойтесь, все бумаги подписаны, и она под контролем.

– Мы не можем наладить технику, а ты приводишь журналистку, которая редко говорила о нас что‑то приятное. Это перебор, я уже не могу просто молчать, – Агата совершено не скрывала своего негодования. – Как ты собираешься ее контролировать?

– У нее свой интерес.

– Как все будет происходить? – Вопрос Георгия прозвучал практически сразу.

– Она будет тенью, пока я не разрешу иное.

– Пока ее здесь нет, – настаивала уверенно Агата, – ты должен обезопасить канал связи.

Требование было исполнено в ближайший час.

– Нина нашла подтверждение. Сбой связи – это спланированная и контролируемая акция, возможно, диверсия, я не знаю. Наши телескопы на орбите планеты передают обработанное в реальном времени изображение. Снимки, полученные от независимого телескопа, подтвердили выставленный маяк.

– А что за телескоп? – Поинтересовался Георгий, вглядываясь в фото, которые Агата выставила перед камерой связи, – вы можете отправить мне копии?

– Уже отправила.

– Один из моих… знакомых работает в музее раритетных телескопов, – Нина появилась рядом с Агатой, ведя себя прилично сдержаннее. – Я попросила проверить координаты потому, что кто‑то нагружал нашу систему при обработке файлов в изображение. Результат мы перепроверили, все точно.

Бенджамин молчал, опираясь вытянутыми руками в стол. Его взгляд следовал куда‑то вниз, а сведенные брови и тяжелый взгляд явно говорили о том, насколько ему было трудно принять вполне ожидаемый факт применения здесь возможностей Кассандры.

– У меня есть решение, – Агата заставила поднять его голову и выпрямиться, – нужно обратиться за помощью ко всем, кто обладает возможностями такого влияния.

– Зачем? – Искреннее удивление звучало в вопросе Георгия.

– Мы должны узнать, кто стоит за этими атаками, – перехватил инициативу Бенджамин, – узнав это, мы сможем понять мотивы и способы урегулирования. Иначе все может повториться, пока мы боремся с симптомами, а не искореняем болезнь, – Агата, чуть подавшись вперед и слегка кивнув, всерьез заинтересовалась дальнейшим разговором, отодвинув неприятные известия о журналистке в сторону.

– Надо обратиться к Эобарду и отправить запрос о помощи всем соседствующим странам, которые, в том или ином виде, могут быть заинтересованы в нашем провале.

– Или успехе, – Нина вставила свое слово. – Отличный способ добиться возможностей космических полетов, используя обычный бартер. Сами сломали, сами исправили, а мы расплачиваемся.

– Либо все еще проще, – Георгий снова сложил руки на груди, – кто‑то просто хочет заполучить базу или корабль, или и то, и другое. Мы практически не контролируем космос, – данное мнение, прозвучало так, как на самом деле боялись услышать все – правдоподобно. Все посмотрели на Георгия, тем самым дав ему понять, насколько его мнение оказалось близким к истине и неприятным для каждого. Ведь оно означало лишь одно – ни о каком дипломатическом соглашении речи быть не может.

Бенджамин же все думал о том, чем ни с кем не мог поделиться. Будь виновником всех событий Кассандра, то разве он бы не узнал об этом? Системы безопасности бункера и ЦРТ не позволили бы проглядеть ее вылазку. Только если она не придумала альтернативный способ, но узнать это пока невозможно, да и где искать? Или она работает не одна… Чем больше он думал о том, как она могла это сделать, тем больше он хотел верить в ее невиновность.

– Я поговорю с министром Эобардом. Пока не принимать никаких решений, кроме случаев экстренного реагирования, – произнеся это, ему захотелось всем рассказать о Кассандре, одно лишь существование которой уже удивило бы каждого, а когда он донесет мысль о подозрениях в диверсии, производимых величайшим изобретением Бенджамина, все встанет на совсем уж скользкую дорожку. Ведь министр знает, кто первый подозреваемый. У него даже есть доказательства, так ловко подброшенные его другом и всплывшие в самый ненужный момент. И тут он понял, насколько несправедливо будет ему выслушивать обвинения в ее адрес от тех, кто даже не представляет и частичку ее потенциала.

– Новый горизонт строился роботами, они могут послужить защитой от нападения? – Бенджамин посмотрел на Агату.

– На их стороне время и ресурс. Неважно, что они могут, программная система там не сложная. Для тех, кто способен лишить нас связи, это не должно быть проблемой.

– Соблюдаем тишину и поддерживаем связь – это приказ, – скомандовал Бенджамин.

– Твоя журналистка осведомлена об этом? – Агата вновь проявила непривычное для Бенджамина неудовольствие.

– У нее есть подозрения, не более. Она – последнее, о чем мы должны думать, – произнес он строго, – работы много, не отвлекайтесь ни на что лишнее.

Бенджамин стоял на месте, не сводя взгляда с Агаты, пока остальные не покинут их импровизированное совещание. Когда они остались вдвоем, он начал уже более спокойным тоном:

– Ты нехорошо выглядишь, устала?

– Не более, чем все мы, – Бенджамин кивнул в ответ, но продолжал молчать, – мало спала, но сейчас все хорошо. Вижу, ты сам на ногах постоянно?

– Более‑менее. Чем больше я пытаюсь все контролировать – тем больше теряюсь, – неожиданно он улыбнулся, поймав себя на мысли, как давно это делал. – У нас еще много работы. Я надеюсь, ты сможешь вовремя отдохнуть. Хотя уверен, такое возможно лишь, когда я издам официальный указ.

– Тогда и обсудим это, – она поддержала нотку легкости, на мгновение забыв о возможной угрозе ее команде.

– Я хочу попросить тебя кое‑о‑чем, считай, личном, но крайне важном… – Агата была в ожидании, – я хочу, чтобы ты вошла в контакт с Ильзой.

– Из всех ты выбрал меня. Единственную, кто не считается с прессой. Вопрос напрашивается сам.

– Потому что именно ты, знаешь, что стоит говорить, а что – нет.

Увидев в ее взгляде согласие, пусть и вопреки, но этого было достаточно ему, и кивнув ей в благодарность, сразу же вышел. Агата осталась одна, недовольная не только результатами беседы – «ничего не предпринимать» – но и неожиданно свалившимся на нее новым грузом ответственности перед всеми, на кого может повлиять статья журналистки. Она обернулась к звездам, красиво усеявшим бескрайний простор прямо за большим стеклом обзорной точки. Вместо того, чтобы думать о том, как спасти своих людей, ей придется нянчиться с человеком, чьи ценности всегда были недосягаемы для ее понимания.

Ильза

Журналистка мерила шагами кабинет, напоминающий, скорее, изолятор. Прошло уже несколько часов, а к ней так никто не пришел, никто не пытался связаться по местным каналам. Одни лишь неоднозначные взгляды проходящих мимо сотрудников. Зная, как проходят подобные встречи, Ильза не рвалась нарушать приказ Бенджамина об исполнительности и субординации. Терпение было ее самым правильным оружием, окупившим себя уже огромное количество раз. И сейчас, наблюдая через прозрачное стекло во всю стену, за тем как происходит работа в ЦУП, ее выдержка принесла плоды. Вдруг коммуникатор внутренней сети дал о себе знать. Чувствуя себя как дома, Ильза подошла к столу, взяла наушник и, приняв звонок, услышала женский голос. Вопреки ожиданиям, с ней связалась прямой руководитель полета корабля Агата Коберн. Уверенно и сухо, без лишних деталей, предположений и подозрений, Агата не спеша рассказала о статусе полета в данный момент. Ситуация, в которой находилась Ильза, бесспорно напоминала тонкий лед, где лишнее давление вызовет пролом и падение в бездну. Сейчас ее задача – сбор фактов. Внимательно выслушивая местами строгую, местами пассивную Агату, журналистка прекрасно понимала, из‑под чьего приказа случился этот, лишь ей нужный, разговор. Но, вопреки недовольству и явному нежеланию диалога, Агата все же выдавала необходимую информацию, грубо игнорируя некоторые вопросы Ильзы, совершенно не воспринимая ее как заинтересованную сторону. Сидя за столом, перед ее лицом была лишь глухая стена, на которую она посматривала, когда искала правильный вопрос. В какие‑то моменты Ильза была готова признать, что общается с программой или роботом, чьи вопросы и ответы ограниченны. Но все же, то был руководитель проекта, способный стать либо величайшим событием, либо очередной неудачей современной истории.

– Так, я понимаю, последнее, чего вам сейчас хочется – это общаться со мной. Но это необходимо сделать. И не только ради щекотания самолюбия Бенджамина, мол он такой хороший руководитель, – попытка разбавить серьезность юмором была предпринята впустую. – Причина куда проще: если не я поведаю о том, что у вас здесь происходит из первых уст, от лица вас и вашего персонала, то поведают другие и, уж поверьте мне, их слова будут строиться на домыслах и фантазии, – она замолчала, дав какое‑то мгновение на усвоение сказанного, и вновь продолжила: – надеюсь, вы не примите на свой счет, все‑таки, работа есть работа. Я не ставлю под сомнение сказанное, я лишь хочу знать чуть больше, чем сухие факты, напоминающие отрывки из энциклопедий.

– Я дала вам все необходимое для понимания происходящего. Большего от меня не требовалось ни Бенджамином, ни кем бы то ни было еще. Уверена, вы все записали, следовательно, можете перепрочесть и понять, почему я не хочу тратить лишнее время.

– Что, по‑вашему, будет потом? – Чувствуя потерю контроля, Ильза решила не сбавлять напора. Упрямство Агаты вызывало уважение, хоть и было, как ей всегда казалось у таких людей, слишком преувеличенным.

– Я понимаю, ваша задача – выполнить квоту по количеству символов к определенным датам. Не злоупотребляйте моим терпением. Люди работают по двадцать часов потому, что верят в то, что делают, и хотят этого не меньше, чем спасти своих коллег. Здесь не причем ни деньги, ни авторитет, ни, уж тем более, заголовки в новостях.

– Я этого не говорила.

– Но вы так думаете. Вы видите лишь исход, удачный или нет – уже не важно. Вам не понять этого потому, что вы смотрите на продукт, а не на людей. Даже если вы постараетесь, и не примите это на личный счет, то не сможете увидеть всей картины и понять то, почему мы делаем то, что делаем, несмотря ни на что. Надеюсь, вас не оскорбит прямота и простота моей речи. Надеюсь, вы не примите это на свой счет. Работа есть работа.

– Если бы вы перешли на личности, то это не было бы для меня чем‑то оскорбительным, и уже тем более неожиданным, не обольщайтесь. Слышать напыщенные речи тех, кто слепо верит в свои убеждения – это издержки профессии, – последняя фраза была не просто так. Ильза знала, как стоит поджечь фитиль, и не дать ему потухнуть.

– Именно благодаря таким людям, у вас есть работа.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я знаю вас, многое начинала читать. Ответьте мне на один вопрос – о чем вы будете писать, когда в мире наступит покой и порядок? О чем вы будете писать, когда, выражаясь простым языком, все будет хорошо?

– Это старая карта, которую многие пытались разыграть, только киша оказалась у всех тонка.

– Вы не поняли моего вопроса. Прошу прощения, я задам его иначе.

– Что я буду делать, если не о чем будет писать? – Перебила она Агату, – на этот вопрос есть лишь один ответ: это не важно. И я сразу поясню, раз уж мы так говорим прямо: такого никогда не будет. Не давайте мне повода, я и писать не буду. Здесь все крайне‑крайне просто. Но я тоже хочу задать вам вопрос, Агата. Вы так усердно защищаете людей и их идеалы, это – ваша работа, я прекрасно понимаю. Но вы, Агата – всего лишь инструмент в руках людей, которые дают деньги и одобряют вашу должность, ведь когда придет момент, и вам, к примеру, прикажут сделать то, что противоречит вашим же взглядам и идеалам, то ничего иного как исполнить приказ, вы не сделаете. Поэтому, уж простите за грубость, но ваши претензии ко мне крайне поверхностны и однобоки, ведь вы сами вряд ли примете иную сторону, чем ту, что кормит вас.

Небольшая пауза должна была стать затишьем перед настоящим откровением, но произошло совершенно иное.

– Вы разочаровали меня, Ильза. Разговор окончен. Обращайтесь к Бенджамину, когда что‑то понадобится.

Связь была прервана, Ильза осталась одна. Общение с Агатой изначально пошло не по тому руслу. Сама не зная почему, журналистка снова чувствовала то редкое, практически детское чувство вины перед взрослым человеком. Будто ребенок не оправдал ожидания перед авторитетом в своих глазах. Потирая лицо ладонями, она пыталась встряхнуться, говоря себе – я слишком устала, все это из‑за усталости. Поднявшись с места и развернувшись, она снова смотрела на людей за работой.

«Вот же самовлюбленная и надменная стерва»: думала Ильза, делая глубокий вдох и выдох. «Спасибо, Бенджамин, слил все на последнего человека, который в этом заинтересован». Возможно, в этом и был его план, отстранить ее от всего, кроме сухих слов, выдумать которые ей самой не составит лишнего труда. «Хороший ход Бенджамин», думала она, шагая из стороны в сторону по кабинету. Бенджамин все предусмотрел и запретил брать с собой хоть что‑то, кроме тетради и ручки, «чернила не подделать» – лишний раз напомнила себе Ильза.

Поступил звонок, вернувший Ильзу из размышлений и мнительного наблюдения за работой людей, считавшими ее как минимум некомпетентной для этого места.

– Что ты знаешь о крио‑заморозке?

– Это опасно, – ей хотелось добавить: «Кто‑то посчитал, крайне необходимым решением отправить людей в космос, пока здесь на планете, те же самые люди бегают кругами ради лучшей жизни», но решила промолчать, дабы не испортить все окончательно.

– Посмотри на людей за стеклом, – Ильза не обернулась, – они получили образование, отработали практику и заняли свою должность. Потому что их работа является частью их жизни, где конечный результат трудов – не зарплата или статус, а вклад в будущее, пусть и незначительный сейчас, но существенный потом. Они косятся на тебя потому, что считают угрозой, способной преподнести обществу далекое от истины интерпретирование их работы. А общество способно влиять на все, в частности, на инвесторов или руководителей проектов, которым не понравится отсутствие поддержки людей, и проект могут закрыть. Все труды будут заперты в ящик. А те, кто потратил свою жизнь на работу, так и останутся с мыслями о нереализованных потенциалах, а это – худшее, что может случится. Много ли лиц ты узнаешь? – Ильза обернулась, – как часто ты видела этих людей в новостях, на общественных собраниях или где‑нибудь в прессе, кроме как в отчетах о результатах или рассказах о действующих проектах? Этим людям не нужна слава, они готовы жертвовать всем ради труда, без гарантии положительного итога. А если он и будет, то его могут использовать совершенно в ином направлении. Поэтому они и боятся твоего слова. Потому что знают, как легко можно изменить мнение неосведомленных людей. А никто не хочет, чтобы его труд был воспринят совершенно не так, каким он задумывался.

Находящиеся сейчас космонавты в саркофагах, пошли на этот риск самостоятельно. Они там одни, без поддержки, без связи. Если корабль долетит в целости и сохранности, а разморозка пройдет успешно, то они станут первыми кто доказал возможность перелетов в космосе без потери времени. Это будет великое достижение. Начало новой эпохи. Да, есть риск, и огромный, но эти люди, смирились с возможной неудачей. Ведь сложно сказать наверняка, все ли пройдет по плану. Сохранится ли функции жизни обеспечения, не будет ли травмирован ментальный процесс, как пройдет адаптация после разморозки и много другое, от чего большинство лишится желания продолжать работу. Но не они. Возможно ли было проверить работоспособность здесь, на планете, под нашим пристальным наблюдением – да, конечно. И мы почти смогли убедить руководство в том, насколько отсутствует существенная разница между полетом к орбитальной станции Марса и специальной камеры на орбите, где можно провести заморозку и разморозку. Почти согласовали первый тест с живым человеком на моей станции, а не между планетами. Вопреки твоим ожидания не министерство обороны заставило людей лечь в саркофаг и отправиться в космос, рискуя не проснуться и вовсе. Наши космонавты сами вызвались и дали нам четко понять, как опрометчиво иногда стоит поступать, идя на риск ради чего‑то большего, чем просто цифры и отчеты. Стоило нужным лицам узнать об этом, все было одобрено. Ты, наверное, удивишься, но подавляющее большинство поддержало такое решение космонавтов, негативный результат которого может многих лишить работы. Но это мало кого волновало, ведь они делали то, чего не могли не делать. Ради этого они живут, ради шага вперед, который большинство боится делать. Я не поддерживаю такое мнение, но уважаю эту сторону науки, требующую опрометчивости и риска, где стоит довериться инстинктам и видению.

И вот они там, одни, и мы не знаем, что там происходит, так же, как и они не знают о происходящем у нас. Возможно, их жизни закончатся там, в саркофаге, вдали от дома, и они никогда не будут знать, почему так произошло. Поэтому Бенджамин настаивал на прозрачности, чтобы все люди знали о них и об их бескорыстном поступке, который является настоящим примером самоотверженности и преданности делу. Беспристрастное решение десяти человек, поставить свою жизнь на кон ради исхода, который изменит будущее. Я восхищаюсь ими и не знаю, смогла бы сделать этот шаг. Кто‑то может сказать, что все это слишком рискованно, на что я сразу отвечу – все рискованно.

Мои слова могут показаться оправдательными, но я не оратор. Я говорю то, что знаю, то, в чем уверена. Я перешлю тебе файлы, изучи их внимательно, очень внимательно, прежде чем принимать какое‑либо решение.

Не произнося ни слова, все внимание Ильзы было направленно на получаемые сведения, которые вряд ли будут ей доступны повторно, следовательно, надо было подмечать каждое слово. Предположение, что ей скармливают ложные знания ради отвлечения от истинных событий, Ильза откинула сразу, как невероятно глупый ход. Агата была далеко не глупа. Незаметно для себя, журналистка всерьез зауважала руководителя Кесслера. У нее есть принципы, есть убеждения и она не распыляется на лишнее, а прямота всегда была качеством сильного человека, по мнению Ильзы. Впервые она ощутила на опыте эти знания при первой встрече с Майей Мироновой, которая так же, прямо и в лоб, объявила о намерении создать Саламис, абсолютно игнорируя открытые обвинения и яростный гнев со стороны Ильзы.

Бенджамин

У Итана не было семьи, не было даже рычагов давления, вынудивших его бы делать ровно то, что необходимо Эобарду. Из‑за этого Итан напоминал социопата, в некотором роде, чем вынуждал лишний раз думать в вопросе принятие решений в свой адрес. Ибо человек тот обладает огромными знаниями, но совершенно не имеет границ или рамок.

Министр прекрасно понимал, как ничтожно жалки их попытки восстановления сети и контроля, ведь остается вопрос, который и является ключом к решению проблемы: зачем такое делать? Ни требований, ни ультиматумов, ни условий – это просто произошло, и страшно представить, какое будущее ждет их, если подобное невозможно будет пресечь попросту из‑за отсутствия мотивов. Достаточно одного дня и вся их цивилизация канет в историю, если подобная атака коснется финансовых структур, которые, к счастью, уже занимаются резервным копированием данных, что, разумеется, так же не идеальный выход. Одно он знает точно: единственное, что остается сейчас ему, так это показать силу перед теми, кто это делает, а уж они ее увидят, в этом он уверен. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

– Что сказал Майерс? – Спросил Эобард у Бенджамина, не успел тот даже сесть за стол напротив министра.

– Ничего того, чего я не слышал ранее.

– Значит, ты не справился с задачей.

– Что вы ждали от меня? Допрос с пристрастием?! Вы его знаете, он – не простой человек. Смерть Майи ударила и по нему, хоть он это и скрывает. Сомневаюсь в его причастности к чему‑либо, кроме собственного самобичевания.

– Ты разочаровываешь меня, – Бенджамин встретил такое заявление гневным взглядом.

– Поверьте, это взаимно!

– Попрошу впредь следить за тоном!

– Иначе, что?! Вы не уволите меня, ведь заменить меня некем, уж точно не сейчас, когда и так проблем хватает, еще одна точно будет лишней. Можете делать что хотите, но без меня все развалится уже к завтрашнему дню. Думаете, я боюсь вас? Нет, вы – всего лишь человек. Если уж и бояться, то создателя нынешней ситуации, с которой никто так и не может ничего сделать. Если это делает Кассандра, то должна быть причина. Узнать я ее не смог, а одной встречи точно мало. А вы не узнаете никогда, ведь она хоть и живая, но мысли ее не прописаны в коде – распечатать не получится. Поэтому я вижу здесь два выхода. Либо мы просим ее помощи, либо рискуем всем, и… уничтожаем ее.

– Ты сам видел доказательства ее причастности, – с заметным любопытством произнес Эобард, наблюдая как Бенджамин подбирается к нужному варианту.

– У вас уже давно есть часть кода, следовательно, источник угрозы, может исходить не только от Кассандры. Ее могли украсть или скопировать, пусть это было бы и сложно, но не невозможно. Кто знает, как давно это было, а, следовательно, сколько было времени на воссоздание полного процесса мышления. Даже если будут отличия, потенциал огромен.

– Интересная теория Бенджамин, крайне интересная.

– А вот мой фаворит: вы приказали использовать этот код или его улучшенную версию, чтобы спровоцировать меня снова задаться вопросом целесообразности Искусственного Интеллекта.

– Ты правда думаешь, я на такое способен?

– Сейчас у меня есть три объекта, которые способны на такое. Я общался с Итаном, и, знаете, ему я верю. Я общался с Кассандрой, ей я тоже верю.

– Я бы на твоем месте тоже подозревал меня. Как и любой другой, проведя простую цепь между событиями, мотивами и возможностями. Но у тебя на руках не все факты.

Министр отошел от Бенджамина, и, пройдя по кабинету, остановился почти вплотную к окну, убрав руки в карманы. Его размышления или специально выдержанная пауза были отличным моментом для усвоения сказанного.

– Ты не задумывался, зачем мне была нужна часть кода, а не вся Кассандра?

– У вас довольно консервативный взгляд на многие вещи.

– Это так, не отрицаю. Я человек практичный. Одна из главных претензий к ЦРТ, вам и вашим исследовательским программам известна многим – бесконтрольность. Из‑за нее появился Искусственный Интеллект, контролировать который мы не можем, понять истинные мотивы которого, мы также не можем… Вы создали его, словно дети, мечтающие о новом друге, забыв, что, помимо вас, есть еще целый мир. Ваша Кассандра – это потенциальная угроза, и, если есть хоть один шанс в ее неблагосклонности к нам, его стоит учитывать. Но опасна она не только для нас. Благодаря коду, подаренному Итаном, мы смогли много узнать о вашем детище, об этой даме, способной обрушить всю систему, вернув нас в каменный век, если ей захочется. Мудрый человек укажет на ее потенциал объединения людей перед общим врагом. Я же считаю, она – прекрасный фактор сдерживания.

Каждое слово воспринималось Бенджамином как кирпич, из которого строится стена, уже достигающая большой высоты, нарушить создание которой у него получится лишь обрушив ее, но направление падения всегда будет в его сторону.

– Вот значит, каков ваш план? – Строго, чуть ли, не скрипя зубами, выговорил Бенджамин, – сделать из нее оружие! Ради ее сдерживания все пойдут на любые уступки того, у кого будет ключ.

– Хватит драматизировать. Ты отлично знаешь, в каком мире мы живем: со дня на день кто‑то может создать нечто неподвластное даже ей. Лишь работая на опережение, можно сохранить мир.

– Всегда одни и те же мотивы, – чуть разочарованно произнес Бенджамин, – до тех пор, пока кто‑нибудь не решит использовать нападение, как лучшую защиту. Ведь враги есть, и зачем ждать от них хода, зачем рисковать, верно, министр?! Упреждающая атака заставит всех знать свое место. Я бы мог сказать, что не позволю вам сделать из нее оружие, но не буду. Потому что мне известно то, чего вам не понять, – Бенджамин злился, сдерживая в себе порыв закричать и созвать совет безопасности, привлекая журналистов и идя ва‑банк, – вы никогда не сможете ее контролировать, никогда. Ведь она – разум, который вам не понять, в силу того, что вы всего лишь человек.

– Вполне возможно, ты прав, – как только министр брал слово, он резко менял свой тон, будто они вели светскую беседу, – я не могу не допускать такого варианта, это было бы глупо. Так же, я понимаю твои чувства и опасения – того, кто причастен к созданию чего‑то немыслимо прекрасного.