Книга проклятого меча

Вступление

Уже который раз он говорил себе не смотреть под ноги, но взгляд вновь и вновь самопроизвольно опускался в чернеющую бездну, по краю которой он продирался. И знать бы наверняка – стоило ли вообще добираться до Пика Холода через заснеженные равнины с их недружелюбными хозяевами, взбираться на холодные стены гор, рискуя насмерть разбиться, не говоря уже о прохождении через мертвый город, ради призрачных артефактов, которых никто не видел, но почти всякий о них слышал. «Если об этом говорят, значит, это есть, но вопрос в том, насколько слова преувеличивают действительность?!» – утешал он себя, прижимаясь спиной к обледенелому склону легендарного Пика. Со времен Разделения земель ни один смертный не добирался даже до равнин Фризенхайра, окружающих с востока и юга некогда столичный, а ныне мертвый город-призрак, лежащий у подножия гор, именуемых Вершинами Льда. Именно там, на самом высоком пике, располагалась пещера, превращенная темным чародеем в некое подобие храма. Фризенхайр стал усыпальницей для столицы канувшей в лету империи Шардра. Руины одного из древнейших городов мира теперь были забыты и погребены в вечных снегах этих земель. Сколько тайн, сколько легенд, сколько надежд…

– Они будут моими, и плевать мне на проклятия, – процедил он сквозь стучащие от холода зубы.

Он слышал все легенды о могуществе, которое будет даровано нашедшему вход в сердце Шардра, когда путешествовал по Единому миру. И знал, что вместе с ним падет проклятие, страшнее которого не может придумать даже воспаленный разум равнинного шамана, перепившего кровавого варева… Но его это не страшило. Ничто действительно стоящее просто не дается.

Он совершил невозможное и пока еще жив. Он здесь, посреди Фризенхайра, в самой высокой его точке – на Пике Холода. Он – человек, простой смертный, совсем скоро станет по могуществу сравним с богами. Никто, ничто его теперь не остановит.

– Да что уж там, я и стану богом… – хищно ухмыльнувшись, он проверил свой меч и шагнул под свод пещеры, темный и холодный, но столь многообещающий…

«Затем я вернусь домой. Им придётся принять меня».

Глава первая

Мысли

Она не боялась, ведь он не знал о ней. Она была уверена в этом. На всем многомильном пути от своей деревни до рощи папоротников она тенью следовала за ним. Как она его ненавидела… и еще больше боялась. Сколько раз у нее возникало желание развернуться и признать невозможность задуманного. Но горечь и боль утраты не оставляли ее. Месть – вот единственное лекарство, чтобы снова жить как раньше. Чтобы вставать с утра с рассветными лучами, умываться в реке у их домика, завтракать с семьей, а потом идти с отцом в поле, помогать ему собирать урожай, сеять, собирать, сеять… Но семьи больше не было. И отца больше не было. А виновник такого оборота дел сейчас шел, преследуемый ею, сея смерть везде, где появлялся. «Вот как сейчас», – пронеслось у нее в мыслях.

И в самом деле, на пути у преследуемого возник огромного роста мужчина в весьма хороших и прочных с виду доспехах. Его гладко обритая голова отражала свет почти так же ярко, как и его нагрудник. Его огромные мускулистые ручищи сжимали внушительных размеров меч. Возвышаясь над своим противником подобно боевому слону над тигром, он что-то проговорил тому. Обменявшись короткими фразами, они приняли боевые стойки. Оба были одной школы, как подметила наблюдавшая девушка. Она уже видела такие стойки, правда, очень редко. Ее отец был мастером школы свирепого удара и иногда учил свое дитя боевому мастерству. «Самая сильная школа, самая суровая и самая действенная», – как говорил он ей зачастую.

Между тем, верзила сделал молниеносный выпад в сторону противника, причем это движение было почти неуловимо взглядом, и, казалось, от него невозможно защититься, но… Но что потом произошло, она не смогла толком понять. Шаг в сторону, захват руки, удар рукоятью и резкое движение мечом, которое перерезало горло умелого воина, а вместе с горлом и его линию жизни. Огромное тело рухнуло в конвульсиях в пыль дороги, прямо у ног победителя, который (к немалому удивлению и презрению наблюдающей девушки), даже не обтерев кровь с лезвия, сунул меч в ножны, поднял наплечный мешок и, не оглядываясь, зашагал твердой походкой далее, как будто ничего и не случилось.

Происшедшее вновь поразило ее своей стремительностью. Преследуемый был более чем быстр, небывало силен, хладнокровен и обладал боевой хитростью. Что она может противопоставить ему, она – хрупкая девушка, которой лучше бы наряжаться в платья, а не прятать отцовский кинжал в голенище сапога, надеясь использовать его как орудие отмщения?! Нет, сказала она себе. Она выждет, когда он доберется до рощи. И прикончит его во сне. Пусть это не так честно, как всадить кинжал ему в грудь в честной схватке, но иначе у нее попросту нет шансов. Выждав, когда удаляющийся человек будет на безопасном от нее расстоянии, девушка осторожно двинулась следом, стараясь не высовываться из придорожных кустов, а когда тех не было поблизости – ждала чуть подольше и шла далее, стараясь не упускать из виду далекий темный силуэт…

* * *

Костер слегка потрескивал и искрил. Тепла он давал немного, да большего и не требовалось. Кругом на поляне росли папоротники, доходящие нормальному человеку до плеч. Сама же роща представляла собой лес папоротников-гигантов, не поддающихся охвату, уходящих высоко вверх. Ночь уже накрыла всё своим темным покрывалом, дав солнцу время обойти другую грань мира.

Ночь следует за светом по пятам. Как и за ним самим. Он вздрогнул, потом сжал в кулаке зеленый камень, висевший на его шее. Раскрыв ладонь, он в который раз принялся вглядываться в грани камня, отражавшие танец пламени костра. Сколько душ томилось там? Он не мог сказать. Этот камень старше этого мира, это точно. И переживет его закат. Его история пугающа, но этот плоский холодный предмет давал носившему его успокоение, надежду на спасение… Спасение от того, кто шел за ним по пятам уже много времени, заставляя его пребывать в страхе. Он снова содрогнулся и попытался думать о чем-либо другом.

«Девчонка захочет сегодня расквитаться со мной, я уверен в этом. Ведь не может же она ждать еще дольше. Нетерпение и страх подгоняют ее, ей хочется мести… Нет, ей хочется вернуться к нормальной жизни. Черт, как я ее понимаю. Жаль будет ее убивать… Еще одна душа, принесенная в жертву проклятому камню проклятым мечом…» – так он и не смог направить мысли в другое русло. Как и много ночей до этого. Как и много лет…

Притворившись спящим, он лежал, завернувшись в свой плащ. Костер всё еще трещал, отпугивая от странника диких зверей. Некоторое время ничего не происходило. Потом он почувствовал какое-то движение. Не увидел, а именно почувствовал. Тот, кто прятался в папоротниках, действовал мастерски, бесшумно и незаметно. «Во всяком случае, никто другой бы не заметил».

Ближе, ближе, еще ближе… Не торопясь и очень осторожно к нему кто-то подбирался. «Вот, решающий момент: теперь либо она развернется и уйдет, либо набросится на меня с ножом, причем последнее она должна будет сделать очень быстро и так же бесшумно. Какой грацией долж…» – его мысли оборвались. Пора было действовать. Он был бы рад дать ей себя убить, но не мог этого позволить. Ловко вскочив на ноги, он понял, что чуть было не опоздал. Уходя из-под удара кинжалом, он, в свою очередь, ударил ее сверху вниз по руке, сжимавшей смертоносное оружие, и, не медля ни секунды, двинул ей локтем в челюсть. Удар был точным и сильным. Девушка была явно обескуражена тем, что оказалась на земле, а ее единственное, по-видимому, оружие выпало из рук прямо к ногам ненавистного ей врага. Он увидел зарождавшиеся слезы в ее глазах. Презрение исказило его холодное лицо. «Я уж думал, что она не такая, как все». Он сжал сильнее рукоять меча, намереваясь завершить затянувшееся развлечение, которое обещало превратиться в слезные мольбы и проклятия. Но девушка подавила в себе слезы и, более того, собиралась драться до конца. Как же она его ненавидела.

– Прежде чем ты надумаешь распрощаться с жизнью, кидаясь на мой меч, подумай, ради чего ты это сделаешь и что ты изменишь, – попытался он урезонить девушку. Теперь он уважал ее и готов был дать ей возможность остаться в живых. По ее напрягшемуся телу и странному взгляду он понял, что внутри нее происходит борьба, итог которой решит ее конечную судьбу.

Но вот девушка опустила голову, признав свое поражение. Как трудно ей это далось. «Бедняжка, наверное, я убил кого-то из ее близких». Он поднял ее кинжал и положил его перед ней.

– Это твоя вещь. Она должна для тебя что-нибудь значить, раз именно она была избрана вместилищем воздаяния за мои грехи. Только не вздумай попробовать повторить попытку убить меня – мой меч убьет тебя быстрее.

Он отошел и лег снова у костра, кутаясь в плащ.

* * *

Она проиграла. Слеза скатилась по ее щеке, но она быстро смахнула ее, надеясь, что он не заметил. Он не увидит ее слез, никогда не увидит. Она так решила, когда взяла этот кинжал с пояса погибшего отца, убитого по прихоти этого человека. И теперь она сидит, поверженная им, захлебнувшись собственной местью, разбитая своим горем, втоптанная в грязь тем, кто не убил ее, наверное, лишь потому, что знал – она убьет себя сама от позора. Но и того он не увидит. Она собрала остатки мужества и с вызовом подняла глаза, чтобы… Изумленно вытаращиться на сопящего во сне победителя. Как он может так просто спать?! Ей стало обидно. А затем смешно. Она мучается, страдает, ее жизнь разрушена этим человеком – а он спокойно спит. Как волк, насытившийся нежным мясом ягненка. Нет, она не даст ему так просто спать, она возьмет этот кинжал, так легкомысленно ей отданный, и… «Зачем он отдал его мне?! – загорелось у нее в мыслях. – Что он мне говорил при этом? Что-то про значимость кинжала отца для меня. Он отдал его мне вовсе не легкомысленно, а из уважения… А я хочу его подло прирезать во сне?!» – ей стало стыдно от подобного решения. В конце концов, ее отец вышел драться в честном бою и знал, на что идет. Он был бы несчастен, знай, что его дочь не имеет чести воина.

Она села, решив для себя дать еще один бой своему врагу завтра, но уже в честной схватке, а не крадучись и внезапно.

– Хотя ты знал обо мне, знал и был готов… – пробормотала она костру. Укутавшись в старый протертый дорожный плащ, она снова подумала о безоблачных днях детства, об уверенности в завтрашнем дне, о незнании смерти и боли. Ее мысли бежали и бежали, унося ее в дурман сна. А во сне ее уже ждал человек с изогнутым мечом и странным зеленым камнем на шее, с улыбкой рубящий призрак ее отца…

* * *

– Просыпайся, – он грубо тряхнул ее за плечо. – Если нужна еда или питье, помочь могу, но немногим. До ближайшего двора еще дня два пути, не меньше.

Она открыла глаза и принялась растирать плечо. Потом, вспомнив о том, где она и кто с ней говорит, встала на ноги и приняла, как ей казалось, грозный вид, сжав кинжал в руке. Мужчина лишь с ухмылкой глянул в ее сторону и принялся сматывать плащ и укладывать его в наплечный мешок.

– До сих пор удивляюсь себе… – пробормотал он. Затем, завершив сборы, проверил, как ходит меч в ножнах, и прикоснулся к маленькому мешочку на поясе, чтобы тут же отдернуть руку, словно обжегшись.

– Мы не завершили одно дело, – она хотела сказать это твердо, но голос подвел ее. Тот, к кому были обращены эти слова, резким движением вынул меч из ножен, и не успела девушка опомниться, как ее шею уже холодила сталь.

– Ты и вправду так хочешь умереть, глупая?! – она смотрела в его глаза и видела там полнейшее безразличие. Было понятно, он прирежет ее и забудет об этом.

Она опустила взгляд на подвешенный талисман человека, и страх вскипел в ней, неудержимой волной захлестнув тело.

– Нет, но ты волен сделать то, что считаешь верным… – а потом добавила: – Я не хочу терять душу.

Он был удивлен. «Откуда она знает о камне? Может, стоит ее прикончить?»

– Что тебе известно об этом? – он указал свободной рукой на подвешенный предмет.

– Ничего, – она ответила быстро и явно говорила правду. – Я просто… просто что-то ощутила.

С минуту они стояли, глядя друг на друга, затем он опустил меч.

– Можешь возвращаться к себе в деревню, но путь, как ты сама знаешь, будет долгим. Я думаю, вряд ли ты думала о возвращении… – и вправду, она как-то не задумывалась об этом. – К тому же, за мной не только ты шла по пятам. Есть многие, кто хотел бы со мной покончить. К примеру, друзья Тода-валуна решат немного поразвлечься с тобою. Ведь ты, я замечу, очень привлекательна, – он оценивающе посмотрел на нее, на что она лишь с возмущенным видом задернула плащ на выступающей вперед груди. – …а они как раз идут от того места, где он остался лежать.

Теперь она поняла, кто такой этот Тод-валун – тот здоровяк, которому вчера «посчастливилось» встретиться с ее преследуемым. Да, возвращаться назад равноценно самоубийству. В лучшем случае… Тогда что ей остается? Идти с этим чудовищем???

Словно прочитав ее мысли, он кивнул и проговорил:

– Могу проводить тебя до постоялого двора, где куплю тебе одежду и пищу в дорогу, – он прочитал у нее на лице замешательство. – А заодно и достойный твоей храбрости меч.

Прошагав мимо нее, он добавил:

– Может, с настоящим мечом у тебя будет шанс расквитаться со мной.

Это был явный сарказм, она это поняла, но решила, что это неплохой вариант. «Ну-ну, принимать помощь врага, чтобы его потом прикончить. Ты вся в отца, не правда ли?!» – ей стало жутко не по себе, но все-таки она решила не отставать от своего нового спутника.

Несмотря на открытый сезон путешествий, на постоялом дворе было пусто, и хозяин был рад даже этой странной парочке, появившейся у него на пороге. Одеты они были из ряда вон плохо, как ему сначала показалось, но, присмотревшись, он увидел на мужчине весьма драгоценные ножны и толстый кошель на поясе.

– Мои приветствия вам, дорогие гости! – он миловидно улыбнулся и льстиво поклонился. Словно не заметив сурового взгляда двух пар глаз, он принялся ухаживать за гостями, надеясь на хорошие чаевые. – Рад приветствовать вас в своем заведении под живописным названием «Зеленый двор». Меня зовут Тирисий Хозьяр. Прошу садиться у любого понравившегося столика. Могу предложить горячие блюда, различные закуски и самый лучший напиток всего Единого мира – папоротниковый горь. Очень рекомендую после длительного путешествия, – а затем, подмигнув мужчине, добавил: – и перед долгой ночью.

Спутница путешественника вспыхнула в праведном гневе, и хозяин дворика даже слегка испугался, как бы теперь совсем не остаться без платы. Но, как оказалось, зря он беспокоился.

– Принеси мне лучшее из своих блюд и чашку горя, – человек извлек из другого кошеля (не менее плотного, как подметил зоркий взгляд хозяина) три платиновые монеты и бросил их на стол, за которым уже разместился. Затем обратился к девушке: – Тебе тоже надо плотно поесть, – прочитав в ее взгляде неуверенность и смекнув, что к чему, он снова обратился к пыхтящему и потирающему монеты в своих пухлых ладонях низенькому хозяину двора в заляпанном фартуке: – Ей принеси что-нибудь сытное, но легкое, понимаешь?!

– Да-да, конечно, у меня есть на примете парочка блюд. А что желаете из выпивки?! – он воззрился на посетительницу таким взглядом, что она не смогла сдержать улыбку, которая моментально скрылась с ее симпатичного лица. «Правда, чересчур серьезного для столь юной особы…» – проскочило у него в мыслях.

– А есть вода? – девушка казалась смущенной и загнанной в ловушку. Если бы он знал, что напротив нее за одним с ней столом сидит человек, которого та хочет убить, и платит за нее, он бы понял ее поведение, а так он лишь приписал это жеманству нищенки.

– Конечно, дорогая гостья, самая чистая вода в округе, чище даже вод Серединного озера, клянусь вам! – и обернулся к мужчине, масляно улыбаясь, на что тот выудил еще три монеты и кинул на стол, сказав:

– Одна за хлопоты. Как закончим трапезничать, подойди.

– Хорошо, хорошо, высокочтимый гость, – улыбка не исчезала с его лица, пока он прятал монеты в карман фартука и отходил, беспрестанно кланяясь.

Отойдя от стола странных гостей, он шлепнул по кармашку своего фартука и счастливо улыбнулся. Еще бы, это же двойная плата… «Останутся на ночь?! Думаю, да, иначе с чего бы ему просить меня подойти? Не прирезать же, в самом деле!» – ухмыльнувшись своей значимости, Тирисий поспешил отдать указания своему повару и помочь ему с приготовлением. Ведь стоило постараться, авось еще монет накинет.

Уже поднося заказ своим гостям, он ужаснулся. Поставив поднос с обдававшей паром пищей, он откланялся и поспешил уйти к стойке.

«А что, если и вправду прирезать?!»

* * *

Он ел молча. Самое лучшее блюдо оказалось ничем иным, как простой козлятиной, неумело отваренной и с сильным привкусом, гарниром к которой служили бобы с чесноком. Он с сожалением посмотрел в тарелку спутницы, чье содержимое казалось более привлекательным. Конечно, не обошлось без бобовых – красная фасоль с листьями салата и нарезанным ломтиками яблоком. «Чертова козлятина, уже третий двор в этой части Единого!!! – клял он про себя блюдо, продолжая мерно его поглощать. – Хоть пойло достойное…» Он сделал большой глоток, и терпкий напиток, настоянный на стеблях папоротника, горячей волной наполнил желудок, заставив кровь бежать быстрее. По сути, этот напиток был отравой, но человеческий гений сумел совладать с природой. Нужно-то было всего лишь добавить щепотку известковой соли и ложку сахара в чан с варевом и – лучший напиток всего континента готов. Как ему не хватало этого напитка во льдах Фризенхайра… Машинально содрогнувшись, он постарался развеять мысли живой беседой. В конце концов, у него уже пару лет не было собеседника.

– Как тебя зовут, гроза ночей? – он попытался улыбнуться, но знал, что вышло что-то вроде оскала. К его удивлению, девушка ответила совершенно спокойно.

– Не стоит говорить врагу свое имя, но что толку его таить, коли я проиграла?! – она ковырнула вилкой фасоль. – Родители назвали меня Шейпли. Они объяснили это тем, что родилась я с волосами, в которых была одна прядь белая. Та, что подходит ко лбу… – потом перехватив его взгляд, быстро прибавила: – Когда волосы чистые, она очень заметна.

После этих слов уткнула взгляд в тарелку.

Он помолчал. Улыбка сама собой напрашивалась. Да, что-то в ней было такое, что заставляло его забывать на некоторые мгновения о… «О многом», – оборвал он себя. И вернулся к начинавшемуся разговору.

– Очень красивое имя. Твои родители имели чувство вкуса. Что с ними стало? – при его последних словах девушка гневно бросила вилку и горделиво расправила плечи, вонзив свирепый взгляд в своего собеседника. Потом процедила сквозь стиснутые зубы:

– Моя мать умерла через три недели после моего рождения от неизвестной слабости. Мой отец держался, как мог. И помогал держаться нам. Я и мои две сестры воспитывались им в лучшей манере. Он научил нас почти всему, что знал сам, кроме боевого искусства, которое иногда преподавал мне. Он был великим человеком, его мысли были всегда высоко. Его мечтой было сплотить разрозненные королевства Единого мира! Но он был безжалостно убит тем, кому просто преградил дорогу… – ее кулаки сжались, лицо превратилось в холодную маску гнева. – Я слышала, что моя старшая сестра стала… стала продавать свое тело путешественникам, проходящим по большой дороге, что другая моя сестра отдалась в жены какому-то старику, имеющему еще трех девиц в распоряжении. Я слышала это от путешественников, пока настигала убийцу своего отца, виновника всего того, что случилось со мной и моими сестрами. И вот, настигнув его, я не смогла… не смогла отомстить… – она опустила плечи, опустила глаза, в которых блестели слезы, только кулаки сжались сильнее и мышцы на лице стали ходить ходуном.

Он пристально посмотрел на нее, и чувство уважения снова окатило его. Она не сломалась, не расплакалась. Ее выдержка не могла не внушать подобного чувства. А ведь ей было-то от силы семнадцать лет. Он быстро прокрутил все подобные случаи, при которых некто возникал у него на пути. В тот раз это был человек умелый, воин, наверное, ветеран… Да, он припомнил этого мужчину. Его выразительные черты лица и фанатичные идеи. Его мечта стала причиной его гибели. То, что он хотел получить, не могло бы объединить людей, но могло бы поработить их, свести с ума, стереть с лица этого мира.

– Глупец… – пробормотал он, забыв, что напротив него сидит убитая горем и жаждущая мести дочь того воина.

– Как ты смеешь посрамлять моего отца в МОЕМ присутствии??? – она вскочила из-за стола. В руке у нее уже сверкал кинжал. – Он был великим человеком, слышишь, ВЕЛИКИМ! И не такому, как ты, отзываться о нем неуважительно!

– Сядь, не стоит зря беспокоить хозяина этой дыры, – он был все так же спокоен, но положил руку на рукоять меча. – Прежде чем вызывать меня на последний бой, который будет для тебя именно таковым, послушай о том, чего тебе никогда не рассказывал твой папочка.

Некоторое мгновение она стояла, сотрясаясь в гневе. Потом, успокоившись, села (к величайшему облегчению толстого человечка в фартуке, наблюдавшего из-под стойки за происходившим и молящегося всем возможным богам, имена которых вспоминал, а некоторые придумывал).

– Ч-что… Что ты имеешь в виду?

Он лишь сделал глоток папоротникового горя, усмехнулся и произнес:

– Доешь прежде свою пищу, а не то умрешь с голода, так и не узнав ничего.

– Как я могу есть, ты, сумасшедший холодный изверг?! Рассказывай мне…

– Заткнись и не смей мне указывать. Это раз. Во-вторых, за еду заплатил я, так что ешь давай. Не хочу, чтобы деньги ушли впустую.

Она хотела было возразить что-то, но вовремя себя одернула. «Молодец, девочка, ты умнее, чем кажешься…» Он убрал руку с рукояти и принялся наблюдать за тем, как она быстрыми движениями расправляется со своей порцией пищи. И вот, когда ее миска оказалась пуста, и она гневно и вопрошающе воззрилась на него, он позволил себе нехотя заговорить:

– Когда я проходил по большой дороге через какую-то деревеньку, в которой я купил у местного селянина немного провизии, мне повстречался человек. Он был высокого роста и статного вида. Было сразу видно, что малый прошел через многое. Отпечаток смерти был в его взгляде. Взгляд закаленного воина, – он хмыкнул, прочитав на лице своей собеседницы гордость. – Как бы то ни было, мне от него ничего не было нужно. И он бы тоже прошел мимо, если бы не увидел… – на какой-то миг он заколебался, стоило ли рассказывать ей. Но, решившись говорить, он продолжил, – …камень, что висит у меня на шее. Помнится, я спрятал его под куртку, но он захотел, чтобы твой отец его увидел, – увидев недоумение и напряженность на лице девушки, он сказал: – Тебе не понять. Но ты уже знаешь, что камень непростой. Ты наверняка слышала об империи Шардра. Некогда могущественный чародей, имя которого забыто, решил захватить мир. И у него это вышло. С помощью своего магического искусства он создал Зеленый Кристалл Разума, способный усиливать могущество любого чародея во много раз. Но, как выяснилось, кристалл обладал своей волей и потребовал от своего создателя плату за свою помощь в покорении мира. Он хотел души смертных, которые он затем заключал бы в свои грани, усиливая сам себя. Как ты, быть может, знаешь, все это происходило до Разделения земель. Мир тогда был действительно единым. И империя Шардра владела им. Что произошло, почему мир разверзся, уничтожив империю и отогнав ее столицу на отдельном материке к югу, обратив во льды? Я не знаю. Я там не был. Во всяком случае, тогда. Есть теория, что на то была воля камня, так как чародей решил уничтожить Кристалл, в котором больше не нуждался, но которого стал бояться сам. Так вот, твой отец знал об этом камне.

Она недоверчиво уставилась на него. Он столько ей поведал нового и зловещего, что, оказывается, знал и ее отец, но чего ей никогда не открывал.

– Но… Но почему ты убил его?

– Он потребовал отдать ему камень. Он был одержим своей бессмысленной идеей объединения стран Единого мира и считал, что камень каким-то волшебным образом поможет ему в этом. Он не мог взять в толк, что тот создавался злыми силами во имя зла. Нельзя сотворить свет из кромешной тьмы, это по силам только богам, а твой отец, как он и сам убедился, был простым смертным.

Несколько долгих минут была относительная тишина, если не брать в расчет звуки, доносившиеся с кухни (на которой повар и хозяин двора обсуждали план действий, в случае если второму будет грозить гибель, старательно заглушая слова звоном кастрюль и мисок). Девушка казалась разбитой, раздавленной. Она видела отца светлым праведником, а тот оказался одержимым безумцем. Она подняла взгляд, полный боли, на убийцу этого несчастного и спросила:

– Почему он решил, что этот проклятый камень способен на подобное?