Неизвестные мгновенья их славы

Фёкла Яковлевна Руссо родилась и выросла в интеллигентной русской семье, получила хорошее образование и, следуя прогрессивным веяниям того времени, решила посвятить себя просвещению народа. Она стала учительницей. Когда же вышла замуж за очень состоятельного человека, поселилась вместе с ним в Киевской губернии. В их семье родилось трое детей и молодая женщина посвятила себя их воспитанию. Она рано овдовела. Дети подрастали. Чтобы дать им достойное образование, мать решила переехать в Москву, благо средства на это позволяли.

Фёкла Яковлевна жила затворницей, всю себя посвящая детям и домашнему хозяйству. Однажды ее навестила родственница и пригласила пойти на концерт Рахманинова, о котором в Москве много говорили и писали. Отказаться было невежливо. Согласилась, не ведая о том. Что с этого концерта начнется ее возрождение к новой жизни. Музыку Рахманинова, его романсы, особенно «Сирень» она слушала, заливаясь счастливыми слезами. Она купила билеты на следующий концерт. Вошла в зал, держа ветку благоухающей белой сирени. В перерыве попросила служителя положить свой подарок на черную крышку рояля. Рахманинов был растроган.

Теперь Фёкла Яковлевна посещала все его выступления с неизменной белой сиренью. Конец ветки она оборачивала кусочком бумаги, на котором значились всего две буквы БС (белая сирень). Прошло некоторое время, и скромная женщина решилась написать письмо своему кумиру, выразив благодарность за то, что он вернул ей радость жизни. Рахманинов ответил ей признательностью за внимание к его творчеству, за веточки белой сирени, ставшие для него талисманом. Переписка была не постоянной, от случая к случаю, потом, когда композитор уехал за границу, и вовсе прекратилась. Так, никогда не встретившись друг с другом, они и расстались навсегда.

Однако почему с веткой белой сирени упоминалось имя Мариэтты Шагинян? Да, она состояла с ним в переписке с 1912-го по 1917-ый год. Свои письма подписывала нотой РЕ. Пять лет срок немалый. И потом ни для кого не было секретом, что Мариэтта Сергеевна подбирала Рахманинову стихи для романсов. Последние четыре года они нередко встречались в Москве, Сергей Васильевич даже навещал свою знакомую, жившую в доме, в маленьком переулке. Он приезжал на роскошной машине, сам ее водил, оставлял у ворот и мальчишки со всех ног бежали смотреть на заморское чудо.

В своих мемуарах Мариэтта Сергеевна вспоминала Рахманинова как интересного собеседника, иронично относившегося к «вумным» (по его выражению) философским разговорам об искусстве. Он был прост в общении, любил пошутить и внимательно слушал собеседника.

Неужели Шагинян утаила свое участие в трогательной игре с веткой белой сирени?

1976 год. 12 апреля. Народный артист СССР Андрей Попов (с которым мне выпало счастье дружить семьями) отмечает свое 58-летие. На этот раз среди гостей его школьные друзья. Узнаю Мирель Яковлевну – дочь Мариэтты Шагинян. Улучив удобную минуту, подсаживаюсь к ней и спрашиваю: не рассказывала ли ее мама о том, что когда-либо дарила Рахманинову ветку белой сирени? Мирель Яковлевна, грузная, с полным смуглым лицом дама добродушно улыбнулась: «Нет, голубушка, ничем тебя не порадую. Когда мама впервые пришла на выступление Рахманинова, сирень уже была. Не в мамином характере пристраиваться к чьей-то игре. Да и потом… все близкие, друзья Сергея Васильевича знали эту историю. А вот совсем другое дело – ответить на вопрос, кто продолжил игру потом, когда Рахманинов уехал?» Мирель Яковлевна выразительно подняла густые брови и развела руками, окольцованными серебряными с чеканкой браслетами.

Однако все на свете тайное когда-нибудь становится явным. Ждать пришлось долго. Более полувека. Почему так долго? Об этом читатель узнает в конце главы.

Итак, вернемся к началу 90-х годов, в один из знаменитых концертных залов, где в тот вечер выступает великий Рахманинов. Заканчивается первая часть музыкальной программы. Антракт. Служитель не торопясь выходит из-за кулис, бережно неся ветку белой сирени. Кладет ее либо на черную крышку рояля, либо на пюпитр и тихо уходит. Публика, с нетерпением ожидающая этого магического момента – случится он или не случится? Да! Ветка белой сирени на сцене! Чудо продолжается. Зал громко аплодирует, люди оглядываются по сторонам: не выдаст ли чем-нибудь себя таинственная незнакомка? Нет! Все как обычно. Но никто из многочисленных посетителей не догадывается о том, что в этом большом красивом зале только троим хорошо известно,  чтó это за ветка: тот, кому она подарена, его жена, сидящая в зале, и та юная, очаровательная девушка, которая всегда напоминает о себе, о своем горячем чувстве к любимому ей человеку. Эта девушка – Лана Даль.

Где же и как свела их судьба на долгие годы верной дружбы и нежной любви?

1897-ой год. Петербург. Хорошо известный в Москве молодой Сергей Рахманинов готовится представить публике свою Первую симфонию. Имя дебютанта почти незнакомо петербуржским любителям музыки. Дирижировать произведения молодого композитора предстояло уже тогда знаменитому Александру Глазунову. Случилось непредвиденное: дирижер слишком небрежно отнесся к творчеству своего начинающего коллеги, не побеседовал с ним, симфонию не только не проработал, не вник в стиль музыканта нового времени, а просто просмотрел по касательной, да к тому же за пульт встал, как свидетельствуют современники, не восстановившись от вчерашнего возлияния.

Провал I-ой симфонии был оглушительный: публика демонстративно покидала зал, пресса, можно сказать «высекла» строптивого представителя новых форм в отечественной музыке.

Молодой композитор впал в глубокую депрессию, вид рояля, нотной бумаги вызывал в нем душевное страдание.

Его друг пианист Александр Гольденвезер посоветовал ему обратиться к известному психиатру Далю. Николай Владимирович получил хорошее образование и практику за границей и вообще очень интересный человек. Он наверняка поможет. Рахманинов пришел к Далю, но того дома не оказалось. Пациента встретила его дочь, очень симпатичная, веселая девушка. Они познакомились, разговорились и Лана (так необычно звали девушку) совершенно незаметно для Сергея Васильевича легкой, изящной светской беседой сняла с его души тягостное напряжение и он, когда вошел Даль, даже пожалел, что надо проходить к доктору в кабинет и рассказывать о своем неблагополучном здоровье. На лечение потребовалось определенное время, которое Сергей Васильевич проводил со все более частым и более продолжительным общением с Ланой. Она обладала редким умением чувствовать малейшие движения души интересного ей человека, мудро понимала его. Как опытный сапер она находила и отсекала тончайшие хитро спрятанные больные нервные ниточки, чтобы не допустить взрыва. Она быстрее, чем ее отец-ученый, практик пробудила в своем друге тягу к творчеству, к совершенствованию мастерства пианиста. Да и только ли их связала тесная преданная дружба? Нет. День за днем, событие за событием рождало в их сердцах любовь яркую, страстную, непоколебимую.

Рахманинов рассказывал Лане о своей любимой Ивановке, как он стремился туда к той поре, когда буйно зацветет сирень. Особенно нравился ему редкий сорт белой сирени, аромат которой был чуть более острый, с горчинкой. Этот чудесный запах был ароматом его жизни, и душа откликалась на него сильным волнением… Порой до слез.

А как же Наташа Сатина? Ведь всего лишь год назад он видел ее и только ее своей женой. Он был уверен, что лучшей спутницы своей жизни ему не найти. Да и потом планы, связанные с ивановским имением…

Лана все прекрасно понимала. Приговор она вынесла себе сама: их любовь будет тайной для всех, но на всю жизнь. Так оно и случилось. Ни он, ни она не изменили своему чувству. Их любовь пережила много горя. Но когда они в редкие дни были вместе, счастью их могли завидовать боги. Лане чаще приходилось жертвовать собой. Когда семья Рахманиновых решилась покинуть Россию, даже такой знаменитый композитор не смог достать визу. Это сделала через своих влиятельных знакомых Лана. Она понимала, что навсегда расстается с любимым, но ради него она готова была на все.

В самом конце декабря 1917-го года семья Рахманиновых пересекла границу между Россией и Финляндией. Все имущество, все нажитое оставалось на родине. Уезжали с двумя детьми и двумя чемоданами.

Скоро в Финляндию пришло приглашение от шведского короля. В Швеции начались концертные выступления Рахманинова, потом – гастроли по Европе. Осенью 1918 года семья уехала в Нью-Йорк.

Несколько лет Лана прожила в России. В 20-х года она эмигрировала в Америку. От друзей или просто от случайных знакомых она знала, что Новый свет очень тепло принял знаменитого композитора, открыл перед ним двери всех прославленных залов, о нем много и восторженно писали. Лана понимала, что Рахманинов для нее потерян навсегда. Приехав в Нью-Йорк, она увидела большие афиши, извещающие о предстоящем концерте композитора. Лана долго стояла перед красочным объявлением и долго размышляла над тем, как ей быть. Наверное ее любимый уже свыкся с тяжелой потерей… Громкая слава… Неустанная работа… А самое главное – семья. Имеет ли она право нарушить прочный мир дорогих друг другу людей, оказавшихся здесь, на чужбине? Но как трепетно забилось ее сердце, какой несказанной радостью откликнулась ее одинокая душа на яркие буквы афиши! Лана купила билет на концерт, нашла фешенебельный цветочный магазин, где к услугам покупателей предлагалось все, что только они пожелают. Лана выбрала ветку белой сирени. Вечером эта ветка лежала на черной крышке рояля. Они снова были вместе.

Последняя весна

Рахманинов был очень состоятельным человеком. Он мог построить себе замок на экзотическом полуострове в Швейцарии, жить в самых дорогих отелях мира, покупать или заказывать самым знаменитым мастерам уникальные фортепьяно. Однако с возрастом его чаще тянуло к домашнему уюту, который так превосходно всю их совместную жизнь умела создать Наталья Александровна.

Основная огромная квартира находилась в Нью-Йорке, а с приближением весны вся семья перебиралась на юг, в Калифорнию. Здесь Сергей Васильевич купил небольшой, но очень красивый, хорошо спланированный дом с ухоженным садом. Лана всегда была где-то поблизости. Прошедшие годы ничего не изменили в их отношениях, разве что они, пригасив жаркий пламень молодых лет, стали еще более теплыми, задушевными. В уютном доме Ланы Рахманинов бывал частым гостем. Наталья Александровна, конечно, знала об этом, но никогда мужу даже намека не давала на свою ревность. Она любила Сережу с тех пор, как помнила себя. Ее чувство было всепобеждающим и всепрощающим. Что касается самого Рахманинова, он всю жизнь считал Наталью Александровну идеальной женой, самым верным своим другом, прекрасной матерью своих дочерей. В их семье никогда не было разлада. Об этом знали все друзья, этому свидетелями были все близкие и родные люди.

Настал март 1943 года. Приближалось семидесятилетие великого Рахманинова. К этому юбилею готовилась вся музыкальная общественность мира, готовилась семья. Наталью Александровну несколько беспокоило здоровье Сергея Васильевича. У него держалась повышенная температура, он постоянно кашлял. Доктора его успокаивали – обычный синдром заядлого многолетнего курильщика. Только Наталье Александровне сообщили диагноз – онкология. Применялись все лекарства, все средства, но больной быстро терял жизненные силы, стал впадать в беспамятство. 26 марта пригласили священника. Он соборовал Сергея Васильевича, исповедовал и причастил его. 27-го марта Наталья Александровна вызвала шофера и дала ему адрес Ланы. Возле умирающего Рахманинова стояли две самые дорогие ему женщины. В предсмертном бреду ему слышалась музыка. Он слабым голосом сказал: «Послушайте… Это моя «Всенощная». 28 марта его не стало.

В 1958 году американский пианист Ван Клиберн на могиле Рахманинова посадил куст сирени

Похоронили Рахманинова при огромном стечении народа на красивом кладбище Кенсико в предместье Нью-Йорка. На могиле установлен большой светло-серого мрамора крест. Там же позже были похоронены Наталья Александровна и дочь Ирина.

В 1958-ом году, когда в Москве проходил I-ый Международный конкурс пианистов. Ван Клиберн, завоевавший высшую награду и горячую симпатию всей России, возвращался в Америку с драгоценным подарком для Рахманинова. На его могиле он посадил куст белой сирени, с землей, взятой с могилы Чайковского.

А память жива

Более полувека прошло с тех пор, когда я, возвращаясь из Ивановки, попросила водителя заехать в Хорошавку, где жила моя милая бабушка Саша и где я под густыми кустами сирени, выросшими из саженцев рахманиновского имения, играла в свои детские игры.

В опрятном белом кирпичном доме жили незнакомые мне люди. Я кликнула хозяйку, объяснила ей свою просьбу и та с охотой побежала за лопаточкой, накопала мне со свежими крепенькими корешками целый пучок саженцев, завернула их в мокрую тряпицу и подала мне, как букет дорогих цветов. Это был последний день моей командировки. Приехав в Москву, я тут же отправилась на дачу. Тощий подмосковный суглинок не мог равняться с жирным тамбовским черноземом. Пришлось собирать перегной, подкармливать прутики удобрениями. Все саженцы принялись, и на третий год зацвела рахманиновская сирень. И сейчас цветет каждую весну.

Когда майским днем я добираюсь до своего дачного участка и вижу, как моя соседка десятилетняя Сонечка Лучина стоит возле молодых кустов сирени и любуется тяжелыми душистыми гроздьями, я с волнением и нежностью думаю о том, что прекрасное никогда не кончается. Прекрасное живет вечно.

Тихая его Россия

Народный художник России Сергей Алексеевич Куприянов

Светает. Над водой поднимается сизый туман. Словно сквозь кисею смутно виднеются силуэты храмов и колокольни Иверского монастыря на острове посреди реки…

Художник остановился возле воды среди густых зарослей на том месте, которое выбрал вчера. Устроил этюдник, приготовил краски и замер, как замерло все в ожидании первого луча. И вот он иглой пронзил свинцово-малиновый край неба, потянул на сверкающей нити огненный шар. Уже показалось на горизонте полукружье алой короны, но еще не вспыхнуло ярким ответным пламенем чистое золото куполов. Темные кусты, ажурной каймой опоясывающие остров, постепенно желтеют – это ивняк, буйно цветущий пушистыми комочками. Матовая лазурь неба, синева воды, сиреневые ветки ивняка в тающем тумане…

Быстрые точные мазки ложатся на картон. «Остановись, мгновенье. Ты прекрасно!»

Солнце плавно поднимается, окрашивая и землю, и небосвод по своей изменчивой прихоти, но здесь, на плотной бумаге, чудный миг рождения утра останется навечно и будет называться «Солнце встает над Валдаем». В правом нижнем углу картины – подпись С. Куприянов.

Если отобрать все работы с автографами Народного художника России Сергея Алексеевича Куприянова, выполненные за полвека его творчества, то огромной выставочной площади Большого Манежа явно было бы мало.

Работы Сергея Куприянова узнаваемы сразу, как узнаваем голос любимого певца. В основном это пейзажи, цветы, натюрморты. Акварель. Пастель. Ничего экзотического, ошеломляющего, яркого буйства красок, солнечного блеска, необычных ракурсов. Средняя полоса России, Подмосковье, улочки Замоскворечья, разноцветье лугов и полей. Глядя на эти, казалось бы, непритязательные сюжеты, невольно вспоминаешь строки Анны Ахматовой из её цикла «Тайны ремесла»:

Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда.Сердитый окрик, дегтя запах свежий,Таинственная плесень на стене…И стих уже звучит, задорен, нежен,На радость вам и мне.

«Тихая моя Россия». Более точное и сердечное название для персональной выставки трудно выбрать. Каждое слово здесь, как символ, полно особого смысла. Это, по существу, зеркало всего творчества глубоко национального русского художника Сергея Куприянова.

Каждый раз, бывая на вернисажах Сергея Куприянова, стараюсь определить свое душевное состояние. В минуты, проведенные возле работ «Снег выпал», «Март», «Поют зяблики», «Стожок», «Рябинка», «Улица Островского», – оно радостно-нежное.

Подолгу стою и не могу наглядеться на осенние пейзажи: «Когда роняет лес багряный свой убор», «Октябрь. Вечереет», «Золотая аллея», «Краски осени». А вот одноэтажный замоскворецкий деревянный домик с мокрой от дождя крышей. Бьет резкий ветер-листобой. Холодно. Но в домике два окна освещены. Пусть на улице непогода, а там, в комнате, уютно и тепло, хозяева пьют вечерний чай за столом под абажуром и ведут неспешную беседу. Почему-то особенно волнуют освещенные окна и мокрое железо крыши. Немного грустно, однако «печаль моя светла».

Возле этих работ охватывает печаль горькая. Сердце сжимается от жалости к двум старым людям, медленно идущим под моросящим дождём. Когда-то они жили на Старом Арбате, у них был гостеприимный дом, в котором звучала музыка и слышалась подлинная московская речь. Быть может, она была пианисткой, а он – известным ученым… Но особнячок их снесли. Пришлось переезжать в спальный район, в серую громадину-коробку. Сегодня редкий случай, когда супруги выбрались в город. Скорее всего, они навещали сына или дочь, у которых не складывается семейная жизнь. Что ж тут поделать? Они стараются успокоить друг друга, но согбенные спины, изнуренные годами, ноги-спички… Все убеждает нас – горе стариков безутешно.

Здесь росли вековые дубы, летом вокруг цветущих раскидистых лип роились пчелы, темно-зелеными шатрами высились могучие ели. Теперь только вывороченные пни, запустение, мрак, да ворона, зловеще оглядывающая свои владения, а на заднем плане – дача с немыслимой архитектурой. Такова картина «Дума о русском лесе».

Тут славно отдохнули «любители природы». Пустые бутылки, консервные банки, смятые яркие пачки из-под сигарет, вытоптанная трава. Это называется «Погуляли».

Разная она, наша Россия. Медленно проходишь по залам, и вдруг начинает казаться, что где-то далеко плывет малиновый звон, слышатся голоса певчих, лицо согревает пламя свечи перед образом Спасителя. Храмы, церквушки, часовенки. Они всегда часть пейзажа, а не сами по себе. Храм Василия Блаженного видится сквозь белые стволы берез, а золотые «луковки» и купол церкви Преображения в Переделкине затянуты легким кружевным занавесом ветвей, «Усыпальница Прохоровых» стоит в лиловых гроздьях сирени. Невольно думаешь, чья красота возвышеннее – рукотворная или нерукотворная? Ответа нет, потому что красота Божьего храма и красота Божьего мира неразделимы.

Может быть, оттого, что она была первой, может, по особой удаче, но персональная выставка работ 1990 года в только что отреставрированном здании на Солянке была необыкновенна, празднична и торжественна. Стены залов с изящными нишами выкрашены синей, белой, темно-малиновой краской. Как удивительно заиграли на этом фоне золотые купола храмов, пейзажи «пышного природы увяданья», «неба неземная благодать», по определению писательницы Светланы Кайдаш-Лакшиной – «это небо, в котором живет Бог». Перед посетителями предстали «сады вишневые, как молоком облитые», алый свет зари, разливающийся «по зеркальной воде, по кудрям лозняка», маленькие «прудики со старыми мостками, где тина на парчу похожа».

Смотришь на куприяновские работы и вспоминаются строки стихов. Самых разных, самых волнующих.

Весна, весна! И всё ей радо.Как в забытьи каком стоишьИ слышишь свежий запах садаИ теплый запах талых крыш.

Сергей Куприянов. Черемуха

Из рассказов о великих художниках приходит на память впечатление, которое на Верещагина произвели шишкинские «Сосны». Разведя руками, знаменитый баталист в восторге воскликнул: «Ведь знаю, что полотно, а совершенно ясно ощущаю тепло, солнечный свет и до иллюзии чувствую аромат сосны!»

На всех выставках возле работ «Куст сирени», «Белая сирень», «Ландыши», «Черемуха и фиалки», «Пионы», «Флоксы у дома» посетители задерживаются в радостном недоумении: явственно «слышится» аромат цветов.

Из записей в книге отзывов:

«Я уже давно не был на природе. Живу в каменном мешке. Вы сделали чудо – подарили мне мир лугов и полей, прелесть раннего утра и позднего вечера, ни с чем не сравнимый запах свежей сирени. И на какое-то время вернули меня в детство, которое прошло на Патриарших прудах. Великое Вам спасибо.

Старый москвич А. И. Красков».

«Вроде бы знакомые картины. Но художник как бы говорит нам: «Не спешите пройти мимо. Всмотритесь. Вдумайтесь. Это наша Родина. Пусть она не потрясает взор, она согревает сердце». Творчество Сергея Куприянова расширяет и углубляет духовный мир людей, жаждущих этой духовности, особенно в наше беспокойное время. Низкий ему поклон.

Г. М. Боронина, учительница из Твери».

Сергей Алексеевич Куприянов родился в Москве 8 января 1928 года. На второй день после Рождества Христова, уступив место главному великому событию. Говорят, что в жизни человека ничего не бывает случайного. Возможно, время появления на свет этого большого художника наложило печать на его характер. Терпеливость, сдерживающая желание вырваться вперед. Не показно, но глубоко верующий, он безмерно добр, щедр и совестлив. Отчаянно трудолюбив. Не тщеславен настолько, что долгие годы безропотно уступал свое право на персональную выставку и более молодым, и менее заслуженным коллегам. Когда же решился обнародовать многолетний и многожанровый труд, в цеховой казне не оказалось денег, и, стало быть, на выставку пришлось находить средства в скромном семейном бюджете. Все свои выставки Народный художник России Сергей Куприянов делал за свой счет. Упоминаю об этом не с целью упрека властям предержащим (чего никогда не позволял себе Сергей Алексеевич), а лишь пытаясь обратить внимание на это свойство его характера – всегда проникнуться сочувствием к ближнему.

Сергей Куприянов. Виола

И еще. Он застенчив, не любит публичности. Молчалив, но с интересом слушает собеседника. Закрыт, но душевно распахнут на доброе дело. Вот такое причудливое сочетание в человеке внешних строгих черно-белых тонов и нежных переливов всех цветов радуги романтической души.

Мы дружим уже более тридцати лет. Об ином человеке за эти годы узнаешь столько разных подробностей, что можно роман написать. С Сергеем Куприяновым все обстоит по-другому. При таком близком знакомстве я знала лишь его биографию, но не жизнь. Начав писать о нем, особенно остро почувствовала, что не могу ответить на многие где? когда? почему? зачем?…

Однажды решили мы с моим героем выкроить вечер и поговорить о его жизни, а магнитофон пусть себе крутится, записывает нашу беседу. Каково же было мое удивление, когда при встрече в мастерской, устраиваясь на долгий разговор, Сергей Алексеевич подал мне кипу листов, исписанных его крупным с левым наклоном почерком. На вопрос, как же он сподобился на сей подвиг, ответил смущенно: «Разве о детстве, о войне расскажешь? А написать, это почти как нарисовать».

Давайте вместе с вами, читатель, как альбом с этюдами художника Сергея Куприянова, перелистаем некоторые страницы его жизни.

Сергей Куприянов. Сирень

***

«Чаще всего я вспоминаю Москву довоенную, середины 30-х годов, когда Калужская застава, Застава Ильича, Птичий рынок, Лефортово, вокзалы Белорусский, Рижский, Киевский находились в черте города, а дальше шел пригород. Никаких электричек. Ходили поезда с паровичками. Остановки были: Матвеевская, Очаково, Сетунь, Кунцево, Фили… Люди выходили на платформу и шли в эти поселки, деревни через поля, перелески. Шли домой или на дачи. А сейчас это уже названия московских районов, и окраиной их не назовешь.

В те времена силуэт Москвы и городские строения вырисовывались четко: купола с какими-то пристройками на крышах, затейливые башенки, разновысокие дома, ворота с арками; у ворот – глубоко врытые каменные тумбы, наверное, для того, чтобы удобнее было садиться верхом на лошадь. У каждого дома – либо красивая чугунная решетка, либо калитка и непременно – дворник в белом переднике с бляхой-номером. Мы, ребятишки, дворников очень боялись, потому что они следили за порядком во дворе и на улице.