Карантин для родственников

– Ну, ты, Ленка, раздобрела! А чем лицо мажешь? Морщин не вижу, как была одна на лбу. Ой, а волосы чем красишь?

– Да привезла я тебе, Маргуша, и крем, и краску. Еще флакон духов, помнишь, ко мне все принюхивалась, ахала.

– Ленка! Ты моя сестра!..

Пока с губ слетают охи, ахи – руки быстро мечут на стол тарелки с брынзой, жареной кефалью. С банок слетают крышки: кизиловый компот, где ягоды в палец! Грибочки, моченые яблоки, хлеб, рюмки… На свежем воздухе, под тенью беседки, обвитой виноградом, живописно накрытый стол и яркий блеск увлажненных глаз двух зрелых женщин – классное сэлфи!

– Ленка, а помнишь, как мы на ферме моей? Море теплое, шашлыки из нутрии, вина ящик. А как на тебя Вова наш смотрел…

– А где он? Все еще директором рыбколхоза?

– Поднимай выше, в Симферополе, в депутаты выбился. А помнишь, как москвичи мою ферму заграбастали. Вот народ… приехали отдохнуть, я им домик у моря сдала. А они глаз на ферму положили. Как же – все добротно. Нутрий две тысячи голов. Цех по пошиву шуб. Денег кинули мне, как собаке кость. Мужа избили, инвалидом стал.

– Рита, не рви сердце. Девяностые годы… слава богу, живы остались…

– Так до сих пор, как вспомню, выть хочется. Ну, да ладно. Я на те деньги хоть дочь выучила. А их, гадов, потом сожгли! Все прахом пошло, животных порезали. Ой, да гори оно ярким! За что пьем?!

– Давай, молча за всех и за все, что осталось там, позади…

– Чего? Нет, я за любовь. Или – давай за детей! Как у тебя, кстати, с новым зятем?

– Да что с первым, что со вторым. Дай бог, мне ошибиться, но в этот раз как в басне про паучиху и муху. Сплела сеть, медом намазала, поймала резвую, на пять лет моложе себя муху. Любовь… А муха-то из ядовитых. Как ее там – цеце. Ну нет у них радости. Катятся по наклонной. Не летают. Не о такой жизни я для Ники мечтала. Понимаешь, Ритка, он для меня – из другой планеты. Я не говорю: плохой. Но – чужой.

–Ты о том, что мусульманин?

–Да, если бы! Это предки у него, а он и свинину ест, и водку пьет. Ни в черта, ни в Бога не верит. Как-то пришел к нам на Пасху. Угостился. На столе все как полагается: крашеные яйца, куличи. Рюмку выпив, говорит: « С праздником вас кукей-байрам». Кукей – значит, яйцо. Значит, Пасха для него – праздник яйца. А за столом внуки – смеются, повторять начали «кукей байрам, кукей байрам».

– Вот, гад.

– Да нет, Маргуша. Я сначала тоже еле сдержалась. В шутку все перевела – дети за столом. Говорю: да. Все мы из яйца. Огромного, космического. Знаешь, внуки и сам Ильдус внимание навострили.

– Ленка, молодец.

– Понимаешь, просто он другой. В компьютере все знает от и до. Институт окончил, программист. Ника говорит, он Каббалу еврейскую стал изучать. Книжек про гипноз набрал. Хочет вспомнить прошлые свои жизни.

–Ну, слушай, продвинутый… А мой зятек, слов нет – гад… как Крым российским стал, Украину чуть ли ни взасос полюбил. Вот где, говорит, жизнь. Можно взять автомат и пострелять. И как Светка моя с ним живет?! Двое детей. А такой нормальный раньше был – в Симферополе инженером на автобазе.

– Да, подруга, время сейчас интересное. Что на дне было – из щелей полезло…

– Так, все, хорош. Давай о нас, о девочках! Наливай! Вот огурчик, рыбку бери…

– …О-о, хорошо пошла. А что Володя? Владимир Андреевич. Все еще со своей?

– Так она уже два года как «царство небесное», отмаялась. Он ее в Израиль, в Германию возил, лечил. Говорят, кучу денег… и все без толку. А ты что, подруга, еще в груди екает? Смотрю, глазки заблестели. А помнишь, как мы вчетвером у моря? Ты с Володей, а я с его замом. Ай, так-сяк был мужик. Староват для меня. А ты – королевишна…ох, у вас такая любовь была, у меня слюни текли…

– Так, Марго, выпили и забыли. Я, Ритка, мужа люблю. Все они – Вовы, Саши… моему Илье в подметки не годятся. Просто не сразу поняла. Понимаешь, подруга, другое у меня сейчас в голове. Вероника дурью мается. Два брака, трое детей, а глаза побитой собаки…

– Оно так, Ленка. Правду в народе говорят: первым не наешься – вторым подавишься. Ох, помню, она у тебя еще подростком…

Вдруг Маргарита замолчала. Вспомнила, как много лет назад кричала ей в лицо зареванная двенадцатилетняя Ника: « Вы, тетя Рита и мама моя, вы все врете! У мамы любовник! Я знаю! Слышала, как вы на кухне говорили. Все слышала! Как вам не стыдно. Не трогайте меня! Я вот папе ничего не сказала. Ненавижу вас!»

Часть седьмая

– Тебе бы мама мои проблемы!.. К каждому слову цепляешься. Проходу не даешь: замуж не за того пошла, детей не так ращу. В голове у меня черт знает что. А это жизнь такая. Неужели трудно понять – у тебя твоя, а у меня – своя…

Ника потеряно смотрела в окно купейного вагона. Мысленно вела разговор с матерью. Только в командировочных поездках, чаще на борту самолета или на заднем сидении автомобиля, она отключалась от жесткого ритма адвокатской раскрученности. Рабочий график расписан на три месяца. Ни одного проигранного дела. Притупляя сердце, работа сидела не только в голове, но и под ногтями. Деньги уже не капали, текли, но уходили в песок (кредиты, кредиты…). И отношения с матерью (вроде помирились) опять на грани разрыва:

– Ника, у тебя глаза робота. Да, ты умная. Но глаза… глядеть страшно…

***

– Глупая ты, мама, женщина. Ни машину водить, ни компьютер толком освоить. Счастье твое, что пенсионерка. Живешь как выпавшая из времени. Застряла в своем эсесесере… От твоей идейности – тошнит… Хотела б я посмотреть, как бы ты крутилась вот в это время. Взять тебя, мамочка, да на мое место! Трое детей. Муж, который только под юбкой мастак. Зарплату приносит – сам ее и проедает. Все на мне. Как тягловая лошадь… Кредиты. Кредиты! Да ты бы, мама, от безысходности водку жрать стала. А у меня сухой закон. И детей я выращу. Подниму, на ноги поставлю. Врешь ты, мама, что мое сердце за Олю и Даню не болит…

Ника ладошкой вытирала слезы. Носового платка под рукой, как всегда, не оказалось. Но тушь на ресницах не потекла, деньги заплатила не зря.

– И я тебе, мама, не щенок! Пошла ты к черту с таким воспитанием. Мне поддержка нужна. Любовь, забота…

Про щенка Ника вспомнила неслучайно. Елена не раз рассказывала, как, будучи маленькой девочкой, получила наглядный урок от своего отца. На предмет воспитания себя и своих детей. Картинка въелась в память. Берег моря. Две девочки на берегу. Старшая Тоня держит за руку пятилетнюю Лену. В море входит папа. В руках у него щенок по кличке Муха – пытается вырваться, скулит. Отец, зайдя подальше, выпускает щенка. Тот, оказавшись в воде, сразу тонет. Его вытаскивают, поддерживают руками; опять отпускают… снова подставляют руки. Собаку учат плавать. Перестав визжать, она вольно-невольно работает лапами. Старается держать голову над водой. Плывет, выбирается на берег. Яростно отряхивается. Брызги попадают на зареванных девчонок. Они бросаются к собачке, обнимают, та лижет им лицо.

На второй день Лев Викторович, взяв Муху, опять повел дочерей к морю. Через неделю собака с радостным визгом без поводка неслась за ними…

Формула отцовского воспитания – наглядная картинка простой истины: «Толковый родитель не будет покупать детям яхты, корабли… Ребенка надо научить плавать. Любой корабль может пойти ко дну. Человек, закаленный штормом, выплывет… »

***

– Лена, а тебе что – Нику совсем не жаль?– Илья, прочитав несколько листков рукописи будущего романа, повернулся к жене:

– Такое тут пишешь… А у нас городок небольшой. Ника – адвокат, у всех на виду. Внуки растут. Прочитают – как к матери относиться будут? Вот, к примеру, описан случай, где она на какой-то корпоративной гулянке, на столе танцевала. А ты что – со свечкой стояла?.. Ильдус, зять, и – по нему прошлась… Ленка, ты, может, чего не понимаешь?

– Дорогой мой, Илюша… Во-первых, все имена будут изменены. Ника, к примеру, станет Тамарой. Тебе, если хочешь, дам имя Володя, – Елена улыбалась, но вымученной улыбкой:

– Ты говоришь, я чего-то не понимаю. Так я пытаюсь разобраться. Это ведь наша жизнь. Мы с Никой, мать и дочь, родные люди не слышим друг друга, бьемся словно рыбы об лед… Думаешь, я не пробовала отмахнуться от этой темы? Так ведь она сама прет на меня. Понимаешь, Илья, не я эту тему выбрала – она меня… Я, как ни крути, – писатель. Кто-то там сверху стоит над душой… – глаза у Елены разгорались – обычное дело, когда делилась сокровенным:

– А потом, Илюша, мне сон приснился. Бабушка Мария, по отцовской линии. Та самая, которая знахаркой была. Травы, заговоры знала. Представляешь, она мне во сне протянула небольшой листок бумаги. Такой желтоватый, будто выгоревший на солнце. А там три слова: Гордыню Лечат Стыдом.

– Ну и что?– Илья открыл рот, но Елена резко его перебила:

– Помолчи. Следи за ходом моих мыслей. Я с тобой о серьезном: у Ники онкология. Слава богу, в ранней стадии спохватились. На улучшение пошло. Но болезнь эта как тлеющий костер. Подкинь дров – опять вспыхнет…

– Типун тебе на язык. Радоваться надо, а ты…– Илья не скрывал возмущения.

– Да, ты дослушай! Ника – адвокат, имеет дело с негативом и – с деньгами! Понимаешь, у ее клиентов рыльца в пушку! Это раньше к ней пенсионеры, учителя, простые люди, властью обиженные. Она с них и денег особо не брала. Понимала – брать нечего…

А сейчас к ней на крутых тачках подъезжают… Понимаешь, у нее что-то стеклянное во взгляде появляется. Неужели сам не видишь? Нет, ты помолчи. Я не договорила,– Елена налила воду в стакан, выпила:

– Рак одной химиотерапией не вылечишь. Бабушка права – нужен стыд. Они – поколение новое – стыд утеряли. Горделивые, умные, но – бесстыжие. Краснеть не умеют. И Оля вся в мать. Данька, тот мой. Он около нас с тобой рос. А вот младший их Маратик… на отца своего похож – одно лицо. Ну, не знаю, что со мной! Не моя кровь…

– Во! – подал голос Илья:

– Не твоя кровь! Так, может, Ленка, все дело в тебе? Раз лицо у внука башкирское – потому и принять не можешь?! Нет, теперь ты молчи. Думаешь, такая писательница, такой роман века пишешь?! Правду-матку режешь. Выковыриваешь недостатки, слабости, пороки. А ты, Ленка, сама-то любить можешь? Ну, прощать там, терпеть. Я тебя всю жизнь на руках ношу – люблю. Хотя уже понимаю – в тебе столько всего разного… но, все одно – люблю…

– Я, Илюша, знаю…Ты лучше меня, добрее. Успокойся, мой дорогой,– по щекам Елены текли слезы:

– Знаю… я другая… от себя самой бывает дурно. Писательство – оно и меня наизнанку выворачивает. И сон из головы не выходит « Гордыню Лечи Стыдом». Для чего-то бабушка покойная эту записку дала. Причем, мне дала, а не Нике.

– А ты откуда знаешь?– Илья улыбнулся:

– Может, она и правнучке снилась, тоже такую записку передала. Чтобы вы обе: мать и дочь гордыню свою засунули куда подальше. И – давай, чаю попьем…

***

– Что? Ольга хочет стать судмедэкспертом? А трупы в морге она вскрывать еще не хочет?! Ника, что ты с ребенком сделала?..

– Жизнь, мама, такая…

– А ты жизнь-то не трогай. Она, жизнь, и родителей наших, и прадедов всегда на зуб пробовала. Отец мой войну Отечественную – с первого дня до последнего, через ад прошел… ранения, контузии… медали, ордена! Дед мой – в Первую мировую – дважды георгиевским кавалером домой вернулся! Жена его, твоя прабабушка, двенадцать детей родила! Пятеро в детстве померли, а остальных всех в люди вывели. Кого на врача, кого на инженера, даже кто-то из них иконы рисовал! А ты за что со своей дочерью так – как будто вымещаешь на ней свои обиды?.. Она еще недавно хотела в медицинский на педиатра – детей лечить. А в детстве – вспомни ее рисунки! Учителя говорили – талантливая девочка. Зачем, ей в негатив?!

– Мама, ну ты опять… тебя послушать, получается, я – исчадие ада какое-то! Что ты про Ольгу знаешь?! Она мне вчера заявила, что хочет к отцу уехать жить. Я ей уже не нужна…. Ее, оказывается, тошнит от этого дома, говорит – замуж не пойду, детей рожать не буду…

– Оля еще ребенок – глупый, обидчивый. Ей внимание, помощь нужна.

– А мне, что? Помощь не нужна? Ты меня как собачонку… и она тоже – пусть учится выплывать… Через год школу заканчивает, про любовь уже объяснять не надо… Подруга ее на той неделе аборт сделала.

***

Ящик «Прощай, не рожденный ребенок» – вовек бы его не открывать…

«…моя мать двоих родила, а я четверых рожу… Илья говорит – хоть пятерых – три мальчика, две девочки… Ну, свекровь… – а я ее мамой называла: «Один ребенок есть, и хватит! Сначала своим жильем обзаведитесь, как кошка беременеешь… Чего ревешь? Иди в больницу. Чик-чик и – свободна…»

Свободна… Клич брошен: « Женщине самой решать – рожать или не рожать…»

Трепещи мужское начало, раз женщины решения принимают – тебе обабиться предстоит. В петушиных боях поднаторевшие логика и ум левого полушария – захлебнулось ты, мужское начало, самомнением – на глазах хиреешь… Типаж хорошего мужа для жены, словно подружка закадычная: «Говоришь, у нас еще один ребенок будет? Ну, смотри, дорогая… тебе решать (читай между строк: сама своих детей сможешь прокормить?)». Все просто – чик-чик… свободна…

Матерь божья! Где скрыты корни убийственной вседозволенности? Господи, почему до сих пор в недрах православной души гул стоит от сброшенных на землю колоколов?.. Расплата за обезглавленную оцерквленность большинства – потерянность … поди теперь – отыщи Бога…

Смертельно-заразительная игра количеств – большевики и меньшевики. Карантинная стена между «белыми» и «красными» (размытый розовый земному богу не по душе…). Противостояние между «око за око…» и «ударили по щеке – подставь другую…» – между безглазо-бледнолицыми и глазасто-краснолицыми…

«Словно зеницу ока берегите воду святую…» А как слепым и беззубым (око за око, зуб за зуб…) изначальную структуру воды сберечь?! Вот она, оскверненная селями грязевыми… с ума сошедшими реками из берегов выходит… с ураганным ветром в обнимку в смертоносные штормы выливается. И… кровь (кто сказал, что вода не кровь? Ложь!), кровь – вода бездумно проливается… Время – кровоточит…

В тех местах, где земля жиреет от крови, – в небесах гул стоит, переходящий в клекот, – души людские (подранки молодые) в огромные сбиваясь стаи, по специальному туннелю в карантинную зону небес уходят…

Привыкание к боли – притупление информационным эфиром. Мешанина трагедий и фарса, как эфир для наркоза, хлороформ перед операцией. Анестезия безучастности, отрешенности. И тут – что?! Слезы по нерожденным лить? Подумаешь, несколько грамм чей-то незнакомой жизни прилепилось… «Женщина сама знает – рожать или не рожать!» Нечего ей в земную душу лезть! Подумаешь – страдание в небесах – стоны невоплощенных душ – больных, лишенных права на выздоровление… Как сказано в изумрудной скрижали Гермеса: «То, что внизу, – подобно тому, что вверху…» Что на земле песочница несмышленых детей, такая же и в небесах подлунного мира – песочница обиженных душ людских эмбрионов: «… раз ты меня в жизнь земную не пустила – выскребалась, гадина такая, и я тебя тоже!.. Придет мое время – даже двух месяцев не протянешь – скребком тебя из матки, да в лоток… а за то, что ты меня шестимесячного жизни лишила – искусственные роды вызвала – я тебе с лихвой долг отдам… погоди – придет мое время!..»

Откуда в ящике «…Не рожденные дети» такие сведения? Так Елене во сне прабабушка нет-нет да и выдаст порцию знаний. Как говорится, из первых уст. Да и ничего такого особенного прабабка не показала («То, что вверху, – подобно тому, что внизу»). При желании можно и самим догадаться, что на небесах очереди для воплощающихся на землю душ – в точности как во времена перестройки за дефицитом в столичных универмагах… Кто-то пошустрее норовит вперед пролезть, мол, мне позарез на эту Землю нужно! Квоты с каждым столетием сокращаются…

Вот так влезешь в чужую очередь – свое долги отрабатывать придется и – за того, чье место занял… свои грехи замаливать плюс чужие довеском…

Спроси взрослая внучка свою бабушку-писательницу:

– Бабуля, если бы ты снова стала молодой, по случайному залету аборт сделала бы, или нет?

– Да я бы, девочка моя, занимаясь сексом, мужчину без презерватива на пушечный выстрел не подпустила. День-ночь молилась, чтобы в будущем не коснулась меня и мое потомство смертельная возня в небесной песочнице…

Придет время, и ты, внучка, поймешь: как на земле, так и на небе, – нужна реформа здравоохранения…

***

-Мама, папа! Я сегодня день рождения отмечать буду – чуть под машину не попала!!! Представляете, дорогу переходить – а меня как будто кто-то двумя руками прямо в грудь. Стена между мной и дорогой. А двоих людей, они всего пару шагов сделали – какой-то гад лихач – насмерть!..

***

Ящик двадцать пятый « Низкий поклон вам ангелы-хранители».

«Стой! Замри! Куда, тебя глупую, несет?.. Быстрей, давай быстрей! Ух! Пронесло…»

Если ангелам-хранителям дать способность говорить, а простому смертному подслушать, о, какие бы потрясающие истории облачились переплетами книг. К примеру, один из семи небесных охранителей Елены, благодаря которому она с судьбой в кошки-мышки сыграла. Непременно вспомнил бы крылатый трудяга случай с летным полем аэропорта. Не жалея ангельских сил ставил преграды своей подопечной – палец дверью прищемила, молния на сапоге порвалась, рейсовый автобус под носом ушел (водителю вдруг втемяшилось на пару минут раньше уехать). Но… – упрямая! И не сказать девчонка – двадцать два года! Попробуй удержать, тем более, когда судьба зеленую дорожку расстелила: « Не оглядываясь по сторонам, беги Лена, к своему будущему мужу! Ничего страшного, что ты его пока не любишь. За руку берет – не тошнит, и, слава богу… Ваши девчачьи любови до замужества – неудачные пробы полета – эх!.. Времени сколько вхолостую, пока на крыло встанете…»

И вот юная Елена, несмотря ни на что, отправилась к Илье на работу. После летного училища он сажал и поднимал самолеты в небе Заполярья, город Анадырь (она дырка…). Елена после распределения тоже попала туда – аптека военного госпиталя.

Время два часа дня, но – сумерки – полярная ночь. Доехала на попутке до аэропорта. Как идти, знала. Илюша еще в первый раз объяснил: «… видишь, в снегу тропинка. Прямо по ней… а теперь через летное поле, давай побыстрее! Смотри не поскользнись… Видишь – снова тропинка, главное не промахнуться…Вот, еще двадцать метров… и ты у меня на работе». Специально оборудованный вагончик. Тепло, светло. Илья увлеченно показывал рабочее место – навигационные приборы, локаторы…дежурство двадцать четыре часа. Поднялась пурга, погода нелетная. Пили чай с пряниками, целовались, обнимались…

«Звонарев!!! Вы, что там охринели?! Кто к тебе по полосе бежит?! Борт московский на посадку идет!..» – орущий голос начальника службы по громкой связи…

Споткнись девушка, замешкайся на пять секунд – не добежала бы до края летного поля. Судьба выдернула бы из под ног зеленую дорожку… Сделав четыре шага по тропинке, Елена упала в снег от воздушной волны – самолет со свистом промчался по полосе летного поля…

А что там с ангелом-хранителем, сколько перьев потерял… – одна небесная канцелярия знает…

Да одному ему, без помощи других ангельски-крылатых в такой ситуации в жизнь не справиться! Тем более что линия жизни на левой ладони Елены имела небольшой разрыв… Если бы не ангел-стажер (В животе Елены, спустя месяц того чаепития с пряниками… уже обитала четырехнедельная Ника…) – вокруг пальца судьбу обвести вряд ли удалось. Но… душа Ники неистово желала снова прорваться в земную жизнь (в прошлых воплощениях столько дров наломала…). Еще будучи в подлунно-надземном пространстве, жаждала эта душа вырваться из круга родовых проклятий…

И на небе звезды так сложились, что Елена для Ники как мать, – единственный шанс, другие родители не потянули бы… А тут мамочке будущей приспичило наперерез самолету бежать…

От судьбы уйти – никто не уходит. Но отсрочка, конечно, возможна… особенно для беременных. А для тех, кто через ад токсикоза прошел, в родах чуть богу душу не отдал, до двух лет от ребенка ни на шаг… – очень даже приличное послабление. Три года спустя, Елена, переходя дорогу, поскользнулась – полгода в гипсе… А могла обойтись ушибом.

Неужели трудно для собственных ангелов-хранителей в благодарность хоть изредка чай с молоком разбрызгивать в окружающее воздушное пространство?…

***

– Баб Лен, а разве можно с книжкой разговаривать? Она неживая, а ты ей: «Здравствуйте, дорогая Марина Ивановна».

–Данька! А как ты тут? Подсматривал? Ты вроде чаю попил, домой пошел.

–А я тихонько за дверь встал. Мне ж интересно, как ты пишешь. Я, может, тоже хочу. А кто такая Марина Ивановна? Почему просишь, чтобы рядом была, помогала; спасибо ей говорила? Я видел, ты книжку к груди прижимала.

–Ах, ты, мой зоркий глаз, чуткое ухо. Давай, будущий писатель, сначала выучи «Моим стихам, написанным так рано, что и не знала я, что я – поэт…», да так, чтоб от зубов отлетало. Потом поговорим.

***

Ящик тринадцатый «Одна голова хорошо, а две – в двести раз лучше».

Действительно, почему не попросить помощь у книги, если та отвечает? Это как с иконой. Иконописец о Боге круглосуточно думал – икона работает. Так и книга. Если, конечно, полновесная – с жутью темной глубины и радостью просветляющей высоты. И как клей «Момент» увлекательным промежуточным состоянием. Разговаривать с автором такой книги – счастье неописуемое.

Задавая вопрос, выпрашивая помощь, как в случае с иконой – надо иметь зрительный контакт. Желательна фотография в анфас, разговор тогда глаза в глаза. Нет разницы – здравствующий писатель или ушедший в мир иной. Для тех, кто дружит с воображением, труда не составляет – раз, и собеседник рядом. То у окна стоит, то на диване сидит. Известный факт: ушедшие в другое измерение слов не произносят. Приснившись ночью, а бывает и днем, могут что-то важное в руки дать, пальцем погрозить или по голове погладить. Однако если удастся вызвать их наяву (как медиумы вызывают духов) – включают особый механизм общения. Заставляют собеседников (собратьев по перу) спотыкаться там, где налицо словесная недоработка. К примеру, берет начинающий поэт книгу Осипа Мандельштама. Говорит: «Здравствуйте, несравненный Осип Эмильевич». Затем, вглядываясь в портрет, читает ему свой с годик отлежавшийся стих. Скороспелую зелень не предлагать. Все-таки император российской поэзии! Сам пустышек не любил, другим не прощал. Результат не заставит ждать. Рука начинающего вычеркнет ранее не замеченную глупость, неточность. Придут нужная форма мысли, берущие за живое краски. Стих заиграет неповторимостью образа.

Механизм стыковки двух миров (зримого и незримого) работает, как правило, без осечек. С одним, не грех повториться, условием: в течение года автор свои стихи, рассказы должен пытаться собственными силами реанимировать, чтоб дышали, не померли сразу. Как говорится: на Бога надейся, а сам не плошай. Но перед тем как свое творение в люди вывести, у каждого творца есть резон достучаться до небес…Перфекционисты – те, которые сами в себе копаются, они породу улучшают…

Памятка для начинающих: вариться в собственном литературном соку – замыливать оба глаза. Особенно если автор-самоучка. Институт литературный ему не светил, даже попасть на курсы – получил от ворот поворот. Мол, пенсионеры должны грядки пропалывать. Вот и выходит, с возрастом без Мандельштама и Цветаевой никак.

***

– Баб Лен, а что тебе Борис Пастернак сказал такого особенного, чего я не знаю? – девятиклассница Оля, ухмыляясь, очищала яблоко от кожуры.

–Да хотя бы то, что, сочиняя стих, слова надо писать, буквы ручкой обводя. А не тыкать в них пальцем на пишущей машинке, компьютере. С уважением надо к букве. Да ты, Оля, не гримасничай, послушай. В школах раньше чистописание было. И не зря. Рука, старательно букву описывая, глубину слова прощупывает. А просто тыкать пальцем, в поверхностный слой упрешься, ничего путевого не напишешь. Запомни, девочка, черновик толковый, он только рукописный. Правило для начинающих писателей – ручка в ручке. Потому что сила удваивается. Понимаешь? Это потом уже на печатной машинке, выводя на чистовую…

– Ты, бабушка, о чем? Да так все делают. Что, я должна эсемеску сначала на бумаге?!

– Да я, деточка, тебе о рукописях, которые не горят. Булгакова еще в школе не проходили?

– Ой, бабуль, мама правду говорит. Ты точно с приветом.

***

«Ленка, ты что, дурочка? Мать, погляди, дочь твоя чуть ли ни ведро раков слопала! Глупая, теперь до конца жизни на них глядеть не сможешь. Что? Тошнит. Мать, дай ей марганцовки…»

Действительно, с того момента Елена больше – ни разу, ни одного рака. Кто знает, может, это правильный путь – дорваться до чего-то, выложиться по полной программе… И, зная характер Елены, можно предположить – придет время и рука ее легко будет выводить странные, на первый взгляд, строки: «Привет тебе, время перенасыщения. Еще секунда, и вот он, удивительный просвет в голове. Пустые ящики, свой век отжившего комода… Солнечный ветер гуляет в проемах – прогревает, дезинфицирует. Само собой отпадает желание мучиться вопросами: почему то или вот это случилось именно так, а не иначе? Причины конфликтов, последствия – муть застарелой воды.