Лига Крови

– А ты, как, за? – голос Артемия прерывает цепочку моих мыслей. Я не понимаю, о чем он спросил, поэтому уточняю:

– А что за вопрос?

– Они собрались поехать куда-нибудь на выходные, – объясняет мне Зоя. – К Артемию родственники приезжают, а он их терпеть не может, вот и решил сбежать.

– Не сбежать, а предложить вам приятно провести выходные дни!

– Ты сам говорил, как этот твой новый дядя запугивал тебя, как ты его теперь боишься!

Егор в это время жевал, а затем, громко сглотнув, прервал их спор:

– Как насчет Заповедника Трех Птиц?

– Хорошая идея, – соглашается Зоя. – Но как мы туда доберемся?

– Я думал, пешком…

– Думал он! Ты хоть знаешь, насколько он далеко?

– Можно и на машине, – предлагает Артемий.

Все трое смотрят на меня. Из всех нас только у моей тети есть машина. Старая, маленькая, пыхтящая, но все же транспорт. Я понимаю, что последние слово за мной.

– Если тетя согласится.

– Ты же постараешься ее уговорить, несмотря ни на что? – смущаясь, спрашивает Егор.

– Ага, даже если температура будет под сорок, она вас повезет. Гарантирую!

Заслышав сарказм в моем голосе, Зоя бросила на меня строгий косой взгляд.

– Слушай, ты, как всегда, наш последний шанс, – с неожиданной мольбой в голосе сказала она. – Я не вытерплю еще два дня со своими патриотами-родителями. Артемий не хочет даже видеть своих высшего класса родственничков. Егору просто скучно.

Что-ж, все, как обычно, зависит от меня.

Я киваю, затем вновь опускаю голову и встречаю перед лицом тарелку. Настроения совсем нет. Меня уже начало воротить от вида лишь так называемой «еды» в тарелке, звона вилок и ножей, шума, который смолкнет лишь после звонка, когда у учеников не будет выбора, кроме как заткнуться и слушать учителя. Я предложила выйти из столовой, к чему Егор отнесся с недовольством:

– Я же еще не доел!

– Болтать меньше надо было, – отвечаю я жёстче, чем следовало бы.

– А ты чего такая злая? – по-ребячьи спрашивает Артемий.

Не давая мне вновь съязвить, Зоя встает, со скрипом отодвигая стул. Этот лязг заставляет замолчать всех за нашим столиком. Она говорит, что сегодня я не в настроении, и, взяв меня под руку, уводит из столовой. Уходя, я слышу, как Егор спрашивает Артемия: «Это же не значит, что мы никуда не поедем?».

– Что-то случилось? – спрашивает Зоя, когда мы выходим.

– Нет. Ты права – я просто устала.

– Поменьше проявляй свои эмоции, пожалуйста. Я все-таки хочу поехать в этот зоопарк на выходных.

– Ладно, прости, – мягко отвечаю я, и на лице у Зои появляется улыбка.

Но у меня появляется некое странное предчувствие, словно что-то должно вот-вот произойти. Что-то странное и невообразимое. Или ужасное. И я не рискую сказать об этом своей подруге.

Перед тем, как идти по домам, мы стоим во дворе школы. Артемий и Егор поняли меня, а я, в свою очередь, извинилась за столь грубое поведение. «Да все нормально, с кем не бывает», – лишь махнули рукой парни. Обида почти сошла с их лиц.

Погода немного развеялась, тучи стали менее грозными, – можно было спокойно идти домой, не рискуя намокнуть. Но один случай заставил учеников школы немного задержаться. Зрелище. Ну кто из подростков нашего возраста, живущих лишь в порядке и дисциплине, не захочет посмотреть на драку.

Как ни было бы это странно, парни из старшего класса бьют своего же. Причина может быть любой – парень мог сказать что-нибудь грубое в адрес ныне его избивающих, либо между ними произошел спор, либо они что-то не поделили и так далее. Причин масса. Но толпе не важно. Им важно посмотреть на саму драку.

Заслышав вскрики и шум, наша компания присоединилась к толпе, посмотреть, что происходит. Меня удивляло, почему никто не приходит парню на помощь. Почему учителя это позволяют? Где вообще они? Вон, один-единственный учитель физической культуры стоит в стороне, любуется. Почему никто не следит за порядком? В Омеге камеры везде, жесткий дневной и ночной контроль. Почему этим парням позволяется пинать и колотить свернувшегося в клубок и закрывшего голову руками одноклассника? Явно, что такого рода вопросы из всех зрителей волнуют только меня.

Остальные подбадривают обидчиков. Я, Артемий, Егор и Зоя стоим молча. Егор шепчет:

– А разве так можно?

– Что ты, нельзя конечно! – так же шепотом отвечает ему Артемий.

– Почему же никто ничего не делает? – озвучиваю я свой вопрос.

Зоя пожимает плечами. Парни продолжают молчать. Крики и вопли не умолкают. «Бей его, бей!» – визжит толпа, словно так и нужно.

– Нам остается только смотреть… – наконец говорит Зоя.

Драка заканчивается, и все расходятся. Артемий и Егор отступают вместе с толпой и уходят. Мы с Зоей, словно в оцепенении, продолжаем стоять на своих местах. Парень, подвергшийся избиению, продолжает лежать, никем не трогаемый. Толстый мальчуган в очках, который глазел на происходившее стоя в сторонке и жуя яблоко, кинул свой обслюнявленный огрызок в лежащего. Увидев, как мы с Зоей поморщились, он сказал:

– Парень заслужил!

– И чем же? – интересуется Зоя.

– А вы не знаете? Он же, сын этого… как его… Данила Какого-то Там! Который партизан, убийца и преступник. Член шайки повстанцев. Сейчас вспомню название…

– И что? – вмешиваюсь я. – Ты наверняка знаешь, что в Омеге давно действует закон: «Дети не причастны к деятельности своих родителей. Детей легко переучить. Взрослых – никогда».

– Да не в этом-то суть. Сынишка по стопам родителя пошел. Сегодня под свою рубашку надел футболку с надписью «Омега не выдержит – падет!», раздавал листовки с приглашением присоединится. Вспомнил! Он член этой шайки, со странным названием таким: «Альфа».

Меня словно кольнуло в сердце. Перед глазами встала картина: я на коленях в спальне. Два года назад. Тетя на кухне, тихо решает судоку под шум телевизора – там началась очередная глупая передача. Я ныряю под кровать, сквозь темноту стараясь разглядеть приклеенную скотчем снизу папку. Аккуратно оторвав скотч так, чтобы можно было приклеить обратно, я достаю ту самую черную папку. Внутри – газетные вырезки, статьи из журналов, – словом, все, где упоминаются мои родители. Оттуда я достаю газетную страницу, что недавно подобрала на улице. «Четырнадцать лет, как мы победили зло», – гласит заголовок. Там рассказывается о повстанческой группировке «Альфа», огромной команде, сумевшей временно захватить Башню Президента (и власть в придачу). На фотографии изображена женщина – предводитель группировки. Она в наручниках, робе для преступников, с повязкой на глазах. Но это не мешает мне ее узнать. Моя мама.

– Группировки нет уже как шестнадцать лет, – говорю я. – Их всех истребили.

– Не всех! – восклицает паренек. – Телик надо смотреть!

– Извини, не занимаюсь этим глупым делом.

– Мальчик прав, – вступает Зоя. – Было много попыток воссоздать группу. Большинство из тех, кто поддерживал эту идею, было лишь фанатиками, увлекшимися чтением книг и статей об «Альфе». Но среди них были и те, кто входил в первоначальный состав. Данил Славский был как раз одним из них.

Славский-младший издал стон, будто бы напоминая о себе. Я вспомнила, с каким недовольством приняло повстанца общество. Нынешнее поколение с детства учат ненавидеть тех, кто предал Омегу. Все не просто были не против избиения, как раз наоборот – даже рады тому, что изменник был унижен и побит.

Но он до сох пор был жив – член группы, созданной мой матерью. А значит, последняя ниточка, помимо газет и книг, способная связать меня с нею.

Я не знала, что хочу от него узнать. Почти все о матери мне было известно. Вряд ли он знал большее – сам, наверняка, узнал о ней из газет, в добавку еще и рассказов собственного отца. Я в полубреду подошла к нему, опустилась на корточки. Мне еще ни разу не приходилось вживую видеть раненого, а тем более, избитого на моих глазах, человека. Зоя с пареньком ошарашено смотрели на меня. Второй был весь заинтригован тем, что же я собираюсь делать.

– Ты живой? – с такого странного вопроса начала я.

– Дышу вроде… – прокряхтел он. Когда он поднял лицо, оно все было измазано кровью. – Что тебе нужно? Поиздеваться?

– Разве я похожу на такую, как те парни, что тебя побили? – поинтересовалась я.

Он еле-еле покачал головой.

Я не знала, как завести разговор. Парень не был мне ни противен, как другим, ни приятен. Я аккуратно положила руку ему на плечо, предложила помочь встать. Он отказался. Не хотел даже в таком состоянии выглядеть слабаком.

– Я подожду, пока боль утихнет и пойду домой, – сказал он. – Так чего ты от меня хочешь?

– Просто ответь на один вопрос, – я не убирала руки с его плеча – может, так он больше мне доверял (паренек в очках, кстати, скривился). – Что тебе известно о Лайле?

– Той, что организовала то самое восстание? Немного.

– Мне нужна любая информация.

– С чего мне тебе что-то рассказывать?

Мне самой было мало известно о матери и о ее восстании. Я знала, что она тайно ходила по пунктам выдачи (тогда их называли кафе или столовые) и раздавала листовки.

– Я тоже не очень-то доверяю правительству Омеги, – сказала я, не зная, как ещё выудить из него хоть что-то

Он промолчал, и я собралась уже убрать руку и уйти…

– Мой отец был поэтом, но его поэзию не признавали из-за принадлежности к низкой касте, – начал он, когда я уже потеряла всякую надежду. – Тогда он узнал о Лайле и ее группировке – «Альфе». Он помог ей пропагандировать идеологию «Альфы» – через стихотворения и статьи. За это его казнили. Меня забрал к себе его двоюродный дядька, предприниматель. Теперь вот я получаю то, о чем отец не мог и мечтать.

Я смотрела, как в рассказе отражаются все его чувства – от сентиментальной тоски до ярости к городу, где он жил и где был убит близкий ему человек. Также я видела, как с каждым словом ему становилось лучше. При упоминании имени моей матери у меня душа уходила в пятки, а в глазах парня загорались искорки жизни. Моя рука никуда не делась – покоилась у него на плече. Вот он уже сидел; оплывший глаз словно начал приходить в норму, а царапины затягивались. Почувствовав что-то, он ухватился за свой бок. Резко одернув мою руку, он вскочил. Зоя с мальчиком удивились не меньше, чем я.

– Что ты сделала? – в его глазах мелькнул ужас.

– Я? – мне было непонятно, о чем он говорит. Непонятно, что, собственно говоря, произошло.

А он уже бросился бежать в сторону ворот. Но там был встречен гвардейцами Лиги Крови. Надев наручники, они повели парня прочь.

– Что это было? – спросила у меня Зоя, когда я поднялась с колен.

– Не знаю.

Вместе с непониманием я чувствовала разочарование. Этот разговор мало чем мне помог. Я так и не узнала ничего нового о моей матери.

Оставив ошеломлённого толстячка, который наблюдал за нами все это время, мы с Зоей пошли в сторону ворот. Остановились, чтобы попрощаться. Паренек со своего место смотрел на нас, как на чудовищ небывалых. Нет, не на нас. Только на меня.

– Это правда? То, что по телевизору говорят о повстанцах? – спрашиваю я у Зои. Она знает, что я, в отличие от сверстников, не трачу своё время на просмотр телевизора.

– Пару раз говорили, что они вроде как хотят вновь воссоздать свою группу. Но ты же знаешь, Судья не хочет беспорядков, поэтому нам внушают, что это якобы только слухи.

. – Не скажешь никому? О том, что случилось. И что я у него спрашивала. – Зоя была единственной, кто знал про мою мать, про то, что та была повстанцем. Тем самым повстанцем.

– Конечно. Но за него не ручаюсь, – она обернулась на паренька в очках, но его уже и след простыл.

Мы обнялись на прощание и отправились по домам, каждая в свою сторону. Я старалась выбросить произошедшее из головы. Но по спине продолжали бежать мурашки. Я обернулась. Улица была почти-что пустой, а в самом конце…

Я повернулась обратно и побежала. Обернулась еще раз, проверить, не бежит ли он за мной. Нет, он оставался на своем посту. Ровный как палка гвардеец Лиги Крови. Он провожал меня взглядом разноцветных глаз.

Глава 3.

– Когда-то у меня была мама. Ее убили. А еще у меня был папа. Он тоже умер, но его убил вирус. Сейчас у меня есть только тетя.

– А как зовут твою тетю, малышка?

– Я зову ее просто тетя. Вроде, ее зовут Элис.

– А фамилия?

– Не помню.

– А свою фамилию ты помнишь?

– Все зовут меня просто Ликой. Можно мне пойти домой?

– Конечно…

Я многократно оборачиваюсь, чтобы убедиться, не следует ли агент Лиги Крови за мной, шестилетней девочкой, но он идет совершенно в другую сторону. Он еще множество раз явится ко мне в кошмарах, спрячется в темных уголках моей комнаты и будет глядеть оттуда своими разными глазами – одним зеленым, и другим – черным.

Все свои пятнадцать лет я живу с тетей. Она высокая, в меру худая, с коротко подстриженными темными волосами. Нас трудно назвать родственниками – мы совсем не похожи друг на друга. Тетя говорит, что я пошла в мать, от того и различие.

Тетя является членом средней касты, а сама работает пекарем. Ее мечтой было открытие собственной пекарни, но принадлежность к низкой касте не давала прав на это. «Только представь – маленькая лавка на углу улицы с огромной вывеской: «БУЛОЧКИ ДЛЯ ВСЕХ». Я бы готовила и продавала различные изделия, приготовленные по моим рецептам, по разумной цене, чтобы могли купить не только эти богачи, но и отщепенцы».

Это была одна из тайн тети – где она научилась готовить. Но этой тайной она со мной поделилась. Он говорила, что их семья изначально жила не в Омеге, а в другой стране, что была к югу. Отсюда и этот смуглый цвет тетиной кожи, роскошные волосы, которые пришлось подстричь, дабы не выделятся из толпы, и темные, почти черные глаза, казавшиеся двумя безднами. Та страна, где она выросла, была очень маленькой, но не стремилась ни к чему большему, а ее жители продолжали мирно существовать, не развязывая ни к кем войн и предлагая жить мирно. Там царили мир и равенство. Каждый работал там, где захочет – нужно лишь выучится на эту специальность, получал за это приличную, честную зарплату. Там не было талонов. Эта страна была почти что утопией. Возможно, из-за этого и оказалась слаба. Родина моих отца и тети была разгромлена Империей Лин. Моим родственникам удалось бежать с группой других людей. Омега тогда еще была открыта миру, и после множества контролей и регистраций им разрешили остаться в Омеге. Родителями тети дали работу, и они проявили там успехи. Отца с тетей даже взяли в школу, но вот только тетю почти сразу оттуда исключили, но мой отец остался. А после, во время переписей и проверок их семью считали просто «законопослушными горожанами Омеги», забыв о их настоящей родине и происхождении. Там, в той стране, мать тети и научила ее готовить.

Сейчас тетя работала в пекарне, которую держал один элитный мужчина, полный, как луна на ночном небе. Ей приходилось печь однообразные пирожные, а импровизация была строго запрещена. По рецепту толстого господина пирожные получались пресными, а начинка вытекала из них словно вода, хотя, по задумке, должна была быть кремом. За это тетя каждый месяц получала четыре золотые монеты – на них она покупала нам необходимую одежду. Помню, как я скрывала от тети, что у меня дырявые носки, лишь бы она не тратила целый золотой на такую, казалось бы, мелочь. О швейном наборе, даже одном мотке ниток, нечего было и мечтать. Их просто не продавали – чтобы мы почаще тратили деньги на обновки.

Тетя ненавидела эту работу. Но эта должность была единственной, на которую тетю взяли, а также давала прибыль, хоть и и ограничивала права на воображение и проявление таланта. А талант у тети точно был.

Когда по талонам на выбор выдавали кое-какие «домашние» продукты, то есть те, что можно было забрать домой и приготовить что-либо самим, или же, если не было такой возможности, съесть так, как есть, люди нарасхват тащили молоко (вода с белым порошком и слабым усилителем вкуса), дешевый по сравнению с пекарнями хлеб (он был еще хуже по составу) или овощи (к среднему классу попадали худшие сорта; и так понятно, что лучшие шли к элите), а в это время тетя выбирала яйца, заменитель сахара и муку. Она прихватила бы еще чего-нибудь для разнообразия, но по талону для среднего класса максимумом было три продукта. Вечером она кое-как стряпала кекс с яблоком, припасенным еще с обеда. Мы заговорщицки сидели в свете единственной лампочки, с удовольствием поедая маленькие лакомства, запечённые в микроволновой печи. «Конечно, это совсем не то, чем должно быть», – говорила она. – «Если бы я могла зарабатывать на таких своих увлечениях, как вязание, готовка по моим рецептам или решение судоку за короткое время, то мы уж точно были бы счастливы».

В тот момент, сидя с тетей за одним столом и кушая ее стряпню, я и так была счастлива.

Тетя сидит на темного цвета диване и курит. Увидев меня, она быстро тушит сигарету и открывает окно, извиняясь за задымленность в комнате. Комнатка очень тесна – телевизор, который, по решению Верховного судьи, должен стоять в каждом доме, дабы жители Омеги могли следить за новостями, диван, маленьких холодильник для хранения полученных в пункте выдачи продуктов, микроволновая печь, старый ковер да раскладной столик с двумя табуретками. Есть еще небольшая ванная комната и спальня; в последней помещаются лишь две узкие кровати – моя и тетина. Тесно, но нам с тетей большего и не требуется.

Я снимаю обувь, тетя достает ужин их холодильника. Накрыв столик, мы садимся и приступаем к еде. Снова полуфабрикаты – ничего нового. Но хотя-бы что-то.

Я рассказываю тете, как прошел мой день, о новой прическе учительницы химии, жалуюсь, что биологию заменили историей и так далее. Я ничего не говорю о происшествии во дворе. Тетя сегодня особенно молчалива. Обычно и она мне что либо рассказывает о работе, жалуется на полного господина или пирожные по его рецепту, которые «можно было сделать идеальными, затратив чуть больше продуктов – все равно их ест только старший и превосходный класс, – но нет, этот толстяк упрется, как осел, да еще как начнет ворчать!». Но она продолжала есть молча.

Дабы прервать повисшее молчание, я говорю:

– Тетя, знаешь, мы с друзьями решили поехать кое-куда…

Заповедник Трех Птиц был создан совсем недавно. Идея его основания пришла Верховному Судье после того, как на территории Омеги была найдена яркой окраски птица. До этого птиц в Омеге не водилось; было известно, что эту местность они покинули давно в силу разных обстоятельств. Условия для птиц здесь были обыкновенными, благоприятными, но, несмотря на это, ни одной птицы не осталось поблизости. А когда один из работников лесопилки, прогуливаясь во время перерыва по лесу, приметил на дереве что-то синее – как позже выяснилось, средних размеров птицу, по книгам именовавшуюся синицей, правитель загорелся идеей создать первый в городе-государстве заповедник. Изначально он являл собой небольшой природный парк с огромной клеткой в центре, где и поместили синицу. Заповедник являлся просто сенсацией – о нем передавали на всех экранах, писали о нем в газетах и журналах, пока синица в клетке, конечно, всем не наскучила.

После длительного перерыва, когда, казалось, сам Верховный Судья забыл про существование парка с птицей, а о заповеднике не было ни слуху ни духу, в новостях упоминают о новых птицах, привезенных из-за границы. Неделю, пока птички проходят важный осмотр и готовятся к новой жизни, вся Омега замирает в напряжении. Всем интересно узнать, что происходит – что за птиц привезли, почему заповедник временно закрыли на «реставрацию», почему эти новости не поддаются огласке.

И вот, парк открывается снова, по именем Заповедника Трех Птиц. Его превратили в настоящий курорт – рестораны, спа-салоны, аттракционы для детей и взрослых, – но все эти функции, конечно, были в распоряжении высших классов. Но и низшие касты могли посетить Заповедник – отдохнуть в парке, погулять и посетить главное чудо парка – трех птиц.

Для птиц построили вольеры, более удобные, нежели клетки, да и птицы чувствовали себя в них более свободно. Второй птицей оказался филин – его привезли агенты Лиги Крови с самого Северного Континента; третьей птицей был грач. Для наших предков, писавших о птицах в своих книгах, эти птицы казались обыденными, как облака на небе, но для жителей Омеги, никогда не видавших их прежде, они казались настоящим чудом. На маленькую синичку, приютившуюся на ветке дерева в своем вольере, с радостными криками указывали дети. Многих пугало, когда филин обращал на них свои огромные желтые глаза. А грач удивлял всех тем, что, когда солнечные лучи попадали на его казавшиеся в тени черные перья, они переливались множеством оттенков, от изумрудно-зеленого до янтарно-желтого. Заповедник Трех Птиц тщательно охранялся; здесь было даже больше камер и различных датчиков, чем в любом уголке Омеги. На самих птиц, чудных созданий природы, мог посмотреть каждый (кроме неприкасаемых, конечно), ведь вход в заповедник был бесплатный – разве что пройди регистрацию. Проблема состояла в том, как туда добраться. Заповедник находился на приличном расстоянии от центра города, ближе к лесу и границе. Не у всех «середнячков» были автомобили, не говоря уже об «отщепенцах». Но даже если нашел транспорт или деньги на него, это еще только половина дела. Вторая проблема – для того, чтобы добраться до Заповедника, приходится проехать по Фабричной магистрали, дороге, по которой владельцы и работники едут до своих заводов. За проезд приходиться платить пошлины; эти деньги перейдут в казну владельцев фабрик. Слишком много проблем, словно так и задумывалось…

Но с тетей мне повезло в двойне – у нее не только была машина, но она также знала другой путь до Заповедника. Ее знакомую взяли туда уборщицей – убирать за туристами в парке, – вот она и рассказала тете о другой дороге, малоизвестной. Она была не самой комфортной для езды, пролегая в горах, да и ехать по ней было на почти что целый час дольше, но это того стоило. Так, по крайней мере, считала сама тетя.

Давно мечтая посетить заповедник, она согласилась. Как раз в этот момент мне на домашний телефон позвонил Артемий. Я рассказала ему и о согласии тети, и о короткой дороге. Все складывалось идеально.

Откуда же мне было знать, как это все закончится.

Утро официально начинается после протяжного гудка, означающего окончание комендантского часа. Встав с кровати, я тихо выхожу из спальни. Я решаю открыть маленькое окошко напротив экрана, по которому, включи я его, начнут показывать утренние новости. Из окна видно лишь маленький кусочек улицы и многоэтажные дома с облупившимися стенами. Снаружи светлее, чем в комнате, но солнце светит не так ярко, скрываясь за тучами.

Я люблю середину осени. В начале, после лета еще остается эта жара и душный воздух, зато к середине погода становится не такой удушающей, а в воздухе чувствуется прохлада. Я впускаю этот воздух в квартирку.

– Ты не замёрзнешь, девочка моя? – тетя подошла так неожиданно – я даже не слышала ее шагов, что даже вздрогнула. Осмотрев себя, я вспомнила, что одета лишь в просторную ночную рубашку. Холодок после осознания словно стал сильнее, и я почувствовала его всем телом, покрывшись мурашками.

– На улице ведь так свежо…

– А ты вся дрожишь! – тетя прошла мимо меня и захлопнула окошко, – Вот заболеешь, и что мы будем делать? Где возьмем лекарства? Эти дурни, что раздают все лишь по талонам, вряд ли окажут нам услугу.

Я быстро умылась холодной водой, которой хватило лишь на три минуты, ибо после этого начинала течь грязно-оранжевого цвета жидкость. Одевшись, мы с тетей взяли вещи и отправились в пункт выдачи – завтракать.

Система приема пищи в Омеге чересчур сложна. Утром, перед отправкой в школу или на работу ты идешь в пункт выдачи (они есть в каждом районе – пойти можно в любой). Там ты подходишь к стойке, твой большой палец сканируют и ищут тебя в базе данных. Там отмечено все о тебе и о том, какую еду тебе положено выдать, включая сведения о твоей аллергии, а у старшего и превосходного класса и о предпочтениях (например, вегетарианец ли ты или о том, что не любишь помидоры), а также число твоих талонов на обед. Число талонов зависит от того, как ты проявил себя в школе или на работе, как потрудился и какую оценку получил. Например, разберем идеальную ситуацию – ты получил оценку «5» в школе (либо твой работодатель оценил тебя на «5»). Тебе выдают пять талонов. Один во время обеда ты меняешь на основное блюдо, один на салат/закуску, один на напиток. У тебя остаются еще два талона на вечер. Затем ты завтракаешь тем, что дадут и идешь по своим делам. Во время обеда, когда во всех учебных и рабочих заведениях объявляется перерыв, ты вновь идешь в пункт выдачи, только уже с талонами, которые тебе выдали с утра. Вновь получаешь еду, ешь и отправляешься обратно на работу. После школы либо работы ты идешь домой, по пути забегая в другой пункт – пункт обмена. Здесь, если таковые имеются, ты обмениваешь оставшиеся талоны на продукты (для среднего класса: один талон на три продукта) или готовые блюда (для среднего класса: по одному основное блюдо и на гарнир). А превосходный и старший классы имеют еще и ужин.