Юное сердце на Розе Ветров

Микаэль воспринял новость о переезде на материк весьма равнодушно. Он не видел в этом нужды, он бы прекрасно мог оставаться и учиться здесь дальше, но раз ее видел отец – пусть будет так. Он не сказал ни «да», ни «нет», а лишь слабо пожал плечами. Натан же был непреклонен в своем решении и не стал бы слушать Микаэля, даже если бы тот воспротивился его решению. Мужчина был убежден, что только переезд поможет Мике забыть о прошлом и начать новую жизнь. Впрочем, в переосмыслении приоритетов нуждался не только Мика, но и он сам… И трудно было сказать наверняка, кому этот переезд был важнее и нужнее – терзающемуся муками совести отцу или его пострадавшему сыну.

Случившееся оставило еще один рубец на его детском сердце и теперь, где бы ему не предстояло жить, ничего бы не смогло залечить эту рану и никто не смог бы стереть из подсознания четкое понимание того, что единственный на кого он может надеяться, единственный кто спасет его от невзгод – это он сам, даже люби его отец и не оставляй одного, он все равно бессилен перед многими вещами.

Спустя четыре дня Натан и Микаэль покинули Японию, как тогда казалось отцу, навсегда. Они не дождались суда, который приговорил Эндзая к заключению в тюрьме, не видели, как эта новость сказалась на матери насильника, не узнали слухов о ней, которые говорили о том, что, не сумев пережить такого позора, она в скором времени покончила с собой, вскрыв себе вены. Нет, ничего этого ни отец, ни его сын не знали, они были брошены в новый кипящий котел жизненных событий за тысячи миль от земли, долго служившей им родным и, как ошибочно казалось, безопасным домом.

Сердце Принца. Часть III

И вот семейство Шиндо, сократившееся ровно на половину, ступило на земли чужой страны, оказавшей своим заблудшим гостям достойный прием. Если вспомнить, что в облике отца и его сына преобладали все же европейские, а не азиатские черты, то с уверенностью можно говорить об отсутствии межрасового аспекта, в котором представители одной нации настороженно относятся к представителям другой, порой проявляя необоснованную враждебность к тем, кто заметно отличается от них. Итак, поскольку Микаэль и Натан были лишены признаков, выдающих в них людей другого света – их удерживал в позиции иностранцев только языковый барьер, который они успешно преодолевали, пользуясь международным английским языком, – проблем с окружением у них не возникало. А со временем познав азы и овладев тонкостями голландской речи, граница и вовсе стерлась.

– Что скажешь? Как тебе? – мягко осведомился Натан у сына, глядящего в окна машины такси, везущей их из аэропорта к новому дому. Пусть и уставший после длительного перелета, мальчик с любопытством изучал город, в котором отныне ему предстояло жить. Было заметно, что его что-то увлекало в этой панораме узких, словно игрушечных, домиков с остроконечными крышами.

– Здесь красиво, – насколько это было возможно в движущемся транспорте, внимательно осматривая все вокруг, ответил Микаэль. – Легче дышать, – добавил он чуть погодя. А потом обернулся к отцу, в этот момент в его глазах отразилось волнение.

– Мы больше не вернемся домой?

Натан не смог понять говорит ли Мика с сожалением или надеждой, настолько были неуловимы интонации его остающегося нежным голоса и так замаскированы мысли непроницаемого взгляда, что мужчина ответил ему так, как должен был.

– Нет, не вернемся.

– Замечательно, – с тем же видом ответил Микаэль и прислонился спиной к сидению. На первый взгляд ничего особенного: усталость взяла верх над ребенком, но в этом жесте отец заметил некоторое расслабление. Его слова вызвали облегчение в душе сына, который словно бы все это время ожидал от него этого заверения и как только услышал, смог спокойно вздохнуть.

Значит, Мика не хочет возвращаться и рад, что этого не будет. Выходит, он правильно поступил, когда увез его из Японии. Это было первое появившееся чувство уверенности в собственных действиях, овладевшее мужчиной по прибытии в чужую страну.

– Я хочу осмотреться получше, – сказал Микаэль, переведя взгляд с окна на отца. Изучив дом и свою комнату, перенеся туда вещи, мальчик, стоя на коленях на стуле, глядел на простирающуюся за окном узкую улочку, стандартную для этого места обитания, но кажущуюся ребенку, который привык к более скромным размерам, широкой и просторной, собственно как и их дом.

– А разве ты не устал после перелета? – осведомился мужчина, входя в гостиную.

– Нет, – Мика снова поглядел на улицу.

– Тогда есть предложение оставить разбор вещей на попозже, а сейчас сходить пообедать. Тут неподалеку я видел кафе, и, если ты чувствуешь себя не настолько уставшим, мы можем сходить туда, – предложил Натан.

Мика согласился, и уже через пятнадцать минут они сидели за столиком в летнем кафе, пробуя иностранные блюда. Старший Шиндо говорил по телефону, а Мика осматривал окружающих. Разница между страной Европы и Азией бросалась в глаза, но он воспринимал это скорее положительно, чем негативно. Все вокруг было необычно, но довольно заманчиво. Совершенно иной мир, словно попал на другую планету, и ему это нравилось. Нравилась эта свобода, он наслаждался этим духом раскрепощенности, витающим в воздухе. Одежды, лица, манеры местных жителей – всё говорило о незакомплексованности и открытости людей, обитавших тут, когда в Японии царил дух целомудрия и скованной индивидуальности. Одни запреты и строгие порядки, мешающие развитию личности человека.

Мальчик не заметил, как улыбка ко всему, что окружало его, засветилась в его взгляде так ярко, что привлекла внимание окружающих. Разумеется, красивый мальчик с синими, как небо, большими глазами, окаймленными длинными ресницами, с переливающимися на солнце золотыми локонами не мог не умилить. На него невольно заглядывались не только проходящие мимо представительницы прекрасной половины человечества, но и представители сильной половины так же испытывали симпатию к необычайно привлекательному ребенку. Ловя на себе эти восхищенные взгляды, Мика начал ощущать свою привлекательность, действующую безотказно и в этой стране.

Дух страны опьянил его с первой же секунды, как только Микаэль ступил на землю, выйдя из самолета и продолжал опьянять дальше.

«О чем он сейчас думает?» – наблюдая как увлеченно смотрит по сторонам его сын и в нём словно пробуждается нечто новое и свежее, мысленно спросил себя Натан.

Скользнув взглядом по студентам, спешащим на остановку, Мика задержал его на девочке на год или два младше него, которая шла рядом с мамой и поглядывала на обворожительного мальчика, восседавшего за столиком летнего кафетерия. Улыбка, которой одарил ее этот принц, смутила девочку, залив краской ее щеки и заставив на секунду отвести взгляд, а после ответить милой улыбкой. Слегка кивнув ей и ее матери в знак почтения, Микаэль отвернулся и парочка прошла мимо.

– Мне здесь очень нравится, – проговорил младший Шиндо, провожая взглядом раскрашенный автобус наполненный людьми.

– Правда? – мягко посмотрел на него Натан. – Я рад. Потому что мне тоже здесь нравится. Все плохое осталось в прошлом и его нужно забыть как страшный сон. Здесь мы начинаем новую жизнь, с чистого листа.

Микаэль внимательно взглянул на родителя, словно оценивая его слова, а потом отвел взгляд.

Однако, несмотря на свой благодушный настрой, Натан ощущал, что в чувстве сына недостаточно искренности, хотя мальчик был вполне серьезен, говоря о своем отношении к новому месту. По возвращении домой Микаэль будто бы снова сник, опять встревожив отца, но, возможно, это было сопряжено с начавшимися заботами по приведению дома в жилое состояние. Ведь и сам старший Шиндо ощущал груз перелета, работая по дому. К вечеру оба чувствовали себя такими измотанными, что какие-либо разговоры пришлось отложить.

Да только как бы успех принятия окружающими не был велик, а переезд в другую страну не оказал должного эффекта. Изначально этот переезд давал стойкую уверенность на сближение двух людей, однако он поспособствовал их отдалению друг от друга. Первые дни освоения на новом месте прошли практически порознь. Улаживание бытовых вопросов, устройство Мики в новую школу, ознакомление отца с сотрудниками и работой фирмы – все это негативно сказалось на общении двух близких людей, которые продолжали нести эмоциональный груз пережитого. И если один из них не уделял достаточно внимания произошедшей трагедии, просто привыкая к жизни в другом обществе, то на второго это оказывало сильное давление.

Натаниэль никак не мог совладать со своими чувствами и оправиться от пережитого потрясения. Он находил отраду и способность хоть как-то существовать, пребывая в одиночестве, либо погружаясь в работу. Столкновение с человеком, пострадавшим из-за его слепоты, приносило ему одну лишь боль. Мысли о том, что он не должен был упускать из виду безразличное отношение жены к его сыну, страх и ненависть мальчика к этим людям, что обязан был уловить враждебность к нему пасынка, впивались острым шипом в сознание Натана, стоило только увидеть перед собой мальчика с золотистыми локонами и глубокими синими глазами, в которых не угасал огонек жажды жизни даже в тот жуткий день, когда истина открылась ему в самом своем неприглядном свете. Он признавал необычайную силу своего сына, хрупкого и беззащитного с виду, но стойкого, как сама душа природы, который несмотря на невзгоды не сломался, а продолжал свое существование. Натан не был таким морально стойким и его поражало, откуда берется такая внутренняя сила в таком хрупком, детском теле.

Один важный разговор между отцом и сыном все же состоялся. Это случилось как раз на второй день после приезда. Вечером, когда Натан вернулся с работы и спускался на первый этаж, чтобы выпить кофе, он встретил Мику на лестнице…

– Да, Адриан, спасибо, – поблагодарил мужчина своего друга, годом ранее покинувшего Японию ради работы в новой компании. – В самом деле? – вскинул брови Натан, касаясь рукой перил. – Ты сможешь это устроить? О, в таком случае я буду бесконечно тебе благодарен. Как скоро? Прямо завтра? Хм, это было бы превосходно. Хорошо, тогда до завтра.

Сбросив вызов, мужчина поднял глаза в тот самый момент, когда Микаэль, поднимаясь по лестнице, приблизился к нему.

– Мика, похоже проблема со школой решена, – пряча телефон в карман халата, произнес он, глядя на мальчика. – Мой друг позаботился о том, чтобы тебя взяли в одну хорошую школу. Полагаю, уже послезавтра ты сможешь начать ходить в нее.

– Так скоро? – с некоторой печалью взглянул на отца Шиндо.

– Да, так скоро. Тебе необходимо продолжать учебу. К тому же в школе найдешь себе новых друзей, будет не так скучно, как если бы ты сидел сутками напролет дома.

– А разве это плохо? – чистый взгляд поражал своей искренностью.

– Конечно плохо, ты пребываешь в таком возрасте, что общение со своими сверстниками очень важно для твоего становления в обществе. Разве ты не рад этой новости?

Микаэль отвел взгляд и неуверенно передернул плечами.

– Рад.

– Мика, посмотри на меня, – попросил отец и когда мальчик обратил к нему свой лик, на котором лежал отпечаток грусти, он, приобняв его за плечо, повел вниз: – Пойдем.

Микаэль присел на диван в гостиной, опустив руки на колени, и посмотрел вверх на отца. Лицо мужчины было слегка встревоженным, он также с грустью смотрел на сына, и мысли о том, что пережил этот мальчик, больно кольнули разум.

– Мика, сынок, ты больше не должен ничего бояться. Ты слышишь? – он присел на корточки перед диваном. Теперь его взгляд оказался чуть ниже уровня глаз мальчика. – С тобой больше никогда не случится ничего подобного, – мужчина опустил свою руку на скрещенные руки Мики. – Я обещаю тебе. Ты больше не будешь страдать. Я приложу все силы, чтобы ты никогда не столкнулся с таким ужасом.

Мальчик молча глядел на отца, вроде бы понимая и сочувствуя, однако в его сердце глубоко не проникали речи родителя. Он оставался холодным и безразличным к чужим обещаниям. «Защищу? Ты? Ты ничего не видел, ничего не замечал, хотя все это происходило у тебя перед носом. Мысленно я звал тебя, каждый раз звал тебя на помощь, но ты ни разу не пришел ко мне. Это длилось так долго, что я уже начинаю думать, что это было с самого моего рождения, но больше всего я запомнил это время, и за них ты ни разу не пришел и не защитил меня ни от него, ни от его друзей… Я был один, всегда один, и сам защитил себя…»

Привыкшему в одиночку справляться со своими бедами, ему было нелегко увидеть искренность в словах родителя и поверить его обещаниям. Потерявший мать, а потом лишившийся отца, которого отняла у него мачеха, Мика не мог полностью довериться Натану теперь, когда он сам расправился со своими врагами. Для себя он решил, что не нуждается ни в чьей защите.

– Мика, прости меня, – отцовская рука крепко сжала детские ладони. Мика вздрогнул и с испугом посмотрел на отца. – Прости, что не уберег тебя и ты был вынужден терпеть всё это. Прости, что не замечал. Я бы не терпел их присутствия ни секунды, если бы узнал, что он делает с тобой. Я бы выгнал их сразу, не дал бы издеваться над тобой. Ведь я люблю тебя, ты мой сын. Единственный. Ты должен помнить это, всегда. Чтобы ни было, – с горечью смотрел Натаниэль на сына. – Мика, почему ты не отвечаешь мне? Я хочу, чтобы ты все понял.

– Я понимаю, – тихо проговорил мальчик. «Понимаю, что тебе было не до меня…»

– Понимаешь?

– Да.

«Но правильно ли ты понимаешь, ведь твоя душа искажена. Видишь ли ты вещи в том свете, в котором вижу их я, или для тебя существует иная реальность? Твоя обида необратима. И вы оба не простите меня?» – спрашивает себя отец, глядя в глаза сыну, пытаясь прочесть в них ответ на свой вопрос.

– Ты еще мал и не понимаешь до конца как сложна жизнь, тебе просто не дано еще этого увидеть, но когда-нибудь ты обязательно все поймешь, а пока ты этого не осознаешь, знай одно, все, что я когда-либо делал и буду делать, все это будет для твоего блага.

Несколько мгновений Микаэль смотрел на отца, после чего на его губах появилась слабая улыбка.

– Не переживай, папа, – он коснулся щеки мужчины и тот внезапно ощутил, как волна прошла по позвоночнику, словно заряд тока. Когда-то точно так же, таким же проникновенным взглядом смотрела на него его возлюбленная и так же нежно поглаживала его щеку пальцем. Увидев это отражение в детском облике сына, в его глазах на мгновенье появился страх и жуткая боль. Тем временем Микаэль, словно не видя этой резкой перемены, продолжал говорить: – Я верю тебе и твоим словам. Ты любишь меня. Да, я прав? Папа.

Затаив дыхание, глядя в глаза этому ангелу, в речах которого была дьявольская сладость, Натан вконец лишился сил.

– К-конечно, – с трудом выдавил он из себя и чтобы закрыть виденье, обнял Мику и прижал к себе. Однако это было не порывом любви или нежности, это было скорее желание скрыться от образа, и мальчик чувствовал это, понимал, и от этого понимания душа болела сильнее. Он сжался в отчужденных объятиях родителя, пытаясь найти хоть каплю спасительной любви в его холодной ласке.

– Конечно, я люблю тебя, даже не сомневайся, – прошептал отец. – А теперь иди, ложись. Время позднее, а день был тяжелый. И постарайся забыть обо всем.

Мальчик едва заметно кивнул, хотя больше всего ему хотелось остаться в этих объятиях, которые быть может еще чуть-чуть и согреют его душу, но сладкому моменту настала пора прекратиться, как любому сну. Когда отец отпустил его, тяжесть опутала сердце новым витком. Стало еще холоднее, еще больнее, чем прежде, ведь Мика продолжал любить отца, как бы не сердился на него, сколько бы тот не причинял ему боли. Он хотел быть с ним и продолжал надеяться, что когда-нибудь этот лед возможно растает.

Микаэль поднимался по ступеням, отец смотрел ему вслед, а потом провел рукой по глазам.

Проклятый ребенок, покинутый матерью и причиняющий своим видом боль отцу, вспоминающему свою любимую, он так и не мог получить от родителя то, в чем так нуждался…

Микаэль вел себя так, словно ничего не произошло, даже сам переезд и вливание в новую жизнь не оказали на него влияния. Уже через несколько дней мальчик свыкся с новой обстановкой в школе, дома и комфортно чувствовал себя в ней, точно жил тут с самого рождения. Необычайный адаптационный механизм. Конечно, отсутствие общения со сверстниками и нежелание сближаться с кем-либо настораживали отца, но дело в том, что Мика с детства предпочитал держаться от всех на расстоянии. Так что новостью это не стало. В остальном он нисколько не изменился.

Правда отсутствие изменения в поведении Мики также вызывало тревогу родителя, потому что, если мальчик лишился подавляющего его волю источника, он должен был измениться, но этого не происходило, и у отца возникла мысль, что сына по-прежнему что-то терзает, не дает раскрыться и свободно пойти на контакт с другими детьми. Его сын и раньше хорошо маскировал истинную картину происходящего, и его благодушное поведение не было показателем истинного мира в душе ребенка. Это дало отцу повод отвести Микаэля к психологу, дабы определить, остались ли у него какие-нибудь сдерживающие его мысли и чувства пятна души. Однако специалист ничего такого не выявил, но все равно предложил провести несколько сеансов для приобретения Микой коммуникабельности и, считая это правильным, мужчина дал свое согласие.

Только тут он допустил ошибку, которую совершают большинство взрослых людей, доверяя воспитание своих детей и толкование им жизненных истин чужим, не сознавая самого важного, а именно того, что в тот момент мальчику была нужна не помощь специалиста или кого другого, а его личное участие в жизни сына.

И, быть может, Натан понимал это глубоко в душе, но переступить через себя, заставить себя свободно смотреть сыну в глаза он не мог, совершая еще один шаг на пути к разрушению доверительной связи с сыном. Погруженный в работу, опять же для того, чтобы обеспечить нормальную жизнь подрастающему мальчику, справляющийся с собой в одиночестве, дабы не травмировать Мику лишний раз своим состоянием, он отдалился от него тогда, когда мальчик более всего нуждался в его внимании и поддержке. Нельзя сказать также, что Натан изолировался от его общества целиком и полностью. Как мог он старался уделить время сыну, сходить с ним вместе куда-нибудь, купить ему что-то, что вызовет радость, однако все это было лишь внешне. Боль потери любимой и неизгладимая вина перед единственным и горячо любимым сыном не позволяли Натану наслаждаться тихим семейным счастьем, вынуждая его постоянно страдать и казнить себя за ошибки. Будучи слишком чувствительным, Мика улавливал эту внутреннюю отчужденность отца, хотя внешне тот изо всех сил пытался окружить сына вниманием.

Ощущая себя ненужным отцу на протяжении долгого времени, младший Шиндо только убеждался, что в действительности он необходим исключительно самому себе. Эгоизм и недоверие все больше разрастались и опутывали его незащищенное сердце, которое он снова учился защищать от мира сам, прочно сковывая его льдом, даже не подозревая, что в этой холодной глыбе еще не каждый участок покрылся острыми пиками и есть еще трещинки, сквозь которые способны проникать и выплескиваться теплые чувства, погребенные так глубоко.

Два с лишним года спустя…

– Мика, ты меня слышишь? – худощавый мужчина пристально смотрит на парня, элегантно подперев голову, изящно сидящего напротив него в кресле. Внимание юноши сегодня необычно рассеянное, он то и дело отводит глаза, сосредотачивается на одной точке кабинета и совершенно не воспринимает слова.

– Да, – нехотя ответил Микаэль, не отрывая взгляда от окна, за которым небо с утра затянули серые, тяжелые тучи. По стеклу застучали мелкие дождевые капли, от чего и так удручающая атмосфера в кабинете стала навевать унынье.

– Продолжайте, я Вас слушаю.

– Но я как раз говорил о том, что на сегодня наш сеанс окончен. Что с тобой? – серьезно осведомился врач, вглядываясь в лицо парня, длительное лечение которого так и не принесло результатов. Пациент был упрям и несговорчив и ни за что не желал приоткрыть завесу своего внутреннего мира, усложняя и разрушая тем самым свою же жизнь. – Ты плохо себя чувствуешь?

– Да что Вы, доктор, я чувствую себя превосходно, – внезапно с живостью ответил тот, нацепив привычную усмешку и обернувшись к специалисту. – Ваши мудрые и поучительные слова мне прямо бальзам на душу. Чем я могу отблагодарить Вас за неоценимую помощь? – улыбка на его лице стала шире и соблазнительней. Врач застыл на месте, он не ожидал подобной реакции от своего пациента.

– Быть может, Вам не достаточно того, что платит мой отец и Вам нужна более весомая плата? – с этими словами Шиндо поднялся с места и, сделав пару шагов, замер перед врачом в манящей позе. – Только скажите, и я с удовольствием внесу её, а Вы удостоверитесь в том, что Ваши сеансы не прошли даром. Благодаря Вам я полностью здоров. Что скажете, не желаете проверить это лично? – томно взирая на надоедливого мозгоправа, сладко проговорил Мика.

– Я понимаю, насколько тебе неприятно находиться здесь и слушать эти разговоры, но ведь это для твоего же блага, – спокойно проговорил психолог, с достоинством выдерживая провоцирующее его откровенное поведение трудного подростка. – Ты должен понимать, что тебе никто не желает зла.

– Разумеется, о каком же зле может идти речь. Отовсюду я получаю лишь добро и заботу, вижу, как люди вокруг меня пытаются облегчить мне жизнь, – касаясь тонкими пальцами пуговиц, юноша начинает медленно расстегивать их, при этом блеск в его глазах становится все более манящим и призывным.

– Мика, прекрати, – строго говорит психолог.

– А мой заботливый папочка, он и вовсе из кожи вон лезет, лишь бы только его сыночку было не скучно, – продолжает парень, проходясь рукой по вороту рубашки и плавно оттягивая ее в сторону, при этом делая еще один пленительный шаг навстречу врачу. – Я так обязан Вам за труды, сколько же Вы уже провозились со мной…

– Прекрати! Прекрати сейчас же, как тебе не стыдно! Как ты ведешь себя? – пугаясь, не зная как остановить это бесчинство, врач отвешивает Мике пощечину как раз в тот момент, когда рука парня ложится на его колено, а сам мальчик, кажущийся сущим Дьяволом, сокращается дистанцию между их лицами.

– О, Господи! – тут же спохватывается он, вскочив из кресла и приблизившись к отшатнувшемуся ребенку. «Какая невероятная притягательная сила у этого ребенка», – ужасается мужчина второй раз, ощущая страшную вину за свой поступок. Этот мальчик – его пациент, и, что бы он не вытворял, он не имел права поднимать на него руку. Но в тот момент он действительно был сражен. Словно попал под некий гипноз. И паника, что он находится во власти незримых чар, возобладала над здравым рассудком.

– Мика, прости, я погорячился. Я не должен был так поступать. Тебе больно? – взволнованно говорит он, беря юношу за плечи. При этом у врача пульсирует в мозгу только одна мысль. «Что же я теперь скажу его отцу? Это же не допустимый проступок. Я ударил своего пациента… Не просто пациента… Мальчика… Ужас, катастрофа!»

– Это значит «нет»? – густая челка скрывает глаза, но губы растянуты в усмешке. Мика прижимает ладонь к ушибленному месту. Его вопрос звучит так твердо, что мужчина, находящийся в панике от своего действа, даже не сразу понимает о чем идет речь.

– Что? Что «нет»? – недоуменно лепечет он.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

– Бог мой, – отшатывается изумленный психолог. «Может он и впрямь сумасшедший?.. Или это я обезумел?»

– Да что ты такое говоришь? Естественно, я отказываюсь. С твоей стороны было глупо рассчитывать на обратное, какие бы цели ты не преследовал.

– А Ваш поступок можно назвать умным?

Врач содрогнулся, когда в него вонзился, будто стрелой, насмешливый, горделивый взгляд ярко синих глаз. Этот пронизывающий взор не давал шанса на спасение, заставляя вспоминать сотворенные прегрешения, которые дважды за последние пять минут обуяли его сущность.

Мальчик с чарующим ликом ангела и душой демона, слетевший на Землю дабы вывернуть мир наизнанку, показать всем и самому себе ту черную сторону его природы, которую каждый человек утаивает глубоко в себе. Вот каким этот юнец предстал на мгновенье человеку, получившему прагматичное, стандартное образование, исключающее какие-либо религиозные мотивы.

– Даже не представляю, что скажет папа, когда узнает, что Вы подняли руку на его сына, – пропел Мика, с сожалением взирая на несчастного врача, ощутившего себя в ловушке.

– Чего ты хочешь, маленький Дьявол? – процедил сквозь зубы мужчина.

Губы Микаэля расплылись в улыбке, а в глазах читалось неприятие и издевка.

– Быть может, Вы еще передумаете? – лукаво прищурился он, однако видя в глазах психолога непоколебимую твердость и желание сказать ему прямо «убирайся отсюда», юноша только пожал плечами.

– В таком случае, до свиданья, – сказал он и, взяв из соседнего кресла свой школьный рюкзак, направился к выходу. Когда он покинул кабинет своего психоаналитика, тот так и остался стоять, словно пораженный током.