Юное сердце на Розе Ветров

Пустой школьный стадион, окрашенный оранжево-желтыми тонами склоняющегося к горизонту огненного диска. Со стороны школы сюда не доносится ни единого звука. Умиротворяющая тишина дневного покоя этого обычно шумного места поселилась здесь. Ей внимают только три человека, позволивших себе хозяйничать тут, вдали от досужих глаз.

Один из троих – спортсмен, завсегдатай игрового поля, сейчас вальяжно восседает на длинной скамье трибун. Пользуясь его бедром, как подушкой, тут же на скамье лежит Микаэль. Его взгляд потухший и уставший, исполненный жестокой печалью, устремлен далеко ввысь. На ступень ниже стоит юноша и его серебристые, волнистые волосы треплет ветер. Сосредоточенный взгляд направлен в сторону школы, виднеющейся за верхушками деревьев.

– Идешь домой? – спрашивает он, оборачиваясь к этим двоим. – Мика.

Нагашима опускает глаза и с привычной кривой ухмылкой, также ожидает ответа.

– Нет, – глухо отвечает Шиндо. – У меня еще художественный клуб.

– Тьфу. И зачем тебе эта глупость? – усмехается Кота, однако Мика молчит и продолжает смотреть в небо, игнорируя два направленных на себя взгляда. Ему так тяжело на душе, что совсем не хочется говорить, не хочется ничего делать, сил хватает только на то, чтобы созерцать это пустое небо, напоминающее его собственную жизнь.

– Сейчас ты таким образом обеспечиваешь себе сохранность от посягательств Синго, а что будет потом, когда парни из клуба окончат свою работу? – с некоторой обеспокоенностью смотрит на Мику Леонард. – Как думаешь справиться с ним? Он же наверняка, как только все пронюхает, сразу полезет к тебе.

Мика бросает на него усталый взгляд, а потом снова устремляет его обратно. Он не знает, что делать дальше и не может сейчас раздумывать над этим. Только не сегодня.

– Чего ты сразу не сказал, что у тебя проблемы с этим огрызком? Я бы с ним поговорил, объяснил все как есть, – криво усмехнулся Нагашима, едва касаясь пальцами светлых прядей. – На кой ты связался с этими дохляками из художественного? Не понимаю. Они ведь не сумеют по достоинству оценить такой редкий экземпляр, – осмелев, Кота ведет пальцами от белоснежной кожи шеи к оголенной груди под распахнутой рубашкой, цепляя пуговицу. Коэн неотрывно следит за каждым его движением. – Такое сокровище, разве они поймут его истинное предназначение, глупые маратели бумаги, – усмехается Кота прямо в измученное думами серое лицо Микаэля, который словно ничего не слышит и не чувствует. Мысли поглотили его, сделав слабым и беззащитным.

– Мика, – осторожно зовет Леонард.

– Хватит, – словно просыпаясь, Шиндо резко садится на скамье, всем своим видом выказывая недовольство от действий спортсмена, на которое тот отвечает усмешкой. – Мне пора, – одарив того гневным взглядом, говорит он, а после берет с земли сумку.

– Тебя провести? – осведомляется Коэн, но Микаэль только презрительно фыркает в ответ и устремляется к выходу со стадиона.

– Что-то он не в себе сегодня, – проговаривает Леонард, провожая взглядом понурого друга.

– Только сегодня, хах. Когда он был в себе? – еще свободней развалившись на лавке, насмешливо поглядел на него Кота. – Его поступки… Их же ни черта не поймешь.

В этом Леонард должен был согласиться со спортсменом, который крайне редко, но дело говорил. Сегодня Мика был подавлен еще больше чем обычно, но конечно он ничего им не сказал. Утренний инцидент, о котором они узнали позже, не рассматривался как тот, из-за которого Мика мог впасть в депрессию. А о том, что случилось в классе Шиндо, они знать не могли, да и им бы и в голову не пришло заподозрить, что Мика мог как-то болезненно отреагировать на то, что от него отсел человек, которого он терпеть не может и строит ему ловушки. Сам Микаэль не мог понять, почему ему так тяжело от этого факта и от него ли вообще? Он знал только одно, что нечто очень болезненное рвет его сердце, а больше ничего знать и не надо.

– Ты все же проведи его до школы, мало ли что, – негромко произнес Леонард.

– Без тебя знаю, – фыркнул Нагашима и поднялся. – Главное, чтобы не заметил, а то опять истерику закатит. – И вполне гордый собой и тем, что в отличие от Леонарда смог добиться большего расположения со стороны Шиндо, направился следом. Постояв несколько минут на полностью опустевшем стадионе, парень вскоре тоже покинул его.

Очутиться подальше от Микаэля не слишком помогло Юичиро обрести душевное равновесие. Совсем немного, самую малость он ощущал просвет и то только потому, что, оборачиваясь, не видел его гордого профиля, однако, как раз то, что он не мог его увидеть, вызывало еще какое-то малопонятное гнетущее чувство. Решение, принятое впопыхах, но не подлежащее изменению, вызывает немного не те эмоции, на которые рассчитывал Юичиро, когда отсаживался, хотя по-прежнему видеть подле себя Шиндо он не желает.

После окончания уроков он идет в раздевалку забрать свои испорченные вещи – что-то придется выбросить, что-то может удастся оставить. Гнев и злость на того, кто сотворил такое с ним, да еще и по старой привычке выставил всё в интернет, по-прежнему влекут его за собой. Поквитаться так и не удалось, а стало быть посему и страсть отмщения за свое унижение не утихла до конца.

Собрав все необходимое в сумку, Юичиро вышел на воздух. Он уже почти покинул стадион, когда что-то, может донесшиеся ветром обрывки слов, звуков, может еще что заставило его оглянуться и устремить взгляд на трибуны. И тут еще одна волна разъедающая разум и душу прошлась по позвоночнику. Прилегший на колени и оглаживаемый жилистым парнем, Микаэль в компании своего длинноволосого дружка, стоящего точно страж, хранящий идиллию их непристойного уединения, всколыхнул в душе Юичиро еще одну невиданную бурю. Воздух будто бы на мгновенье закончился. Возмущение вперемешку с негодованием захлестнуло. Он не мог оторвать взгляда от столь откровенной картины, иного смысла которой, кроме как отдыха после сцены более пикантной, он придать не мог.

Однако, когда Шиндо вскочил на ноги и направился к выходу, Юу был вынужден отступить за угол. Однако обогнув раздевалку с другой стороны и проследив за Микой до самой школы, где около входа того встретила веселая толпа старшеклассников и, облепив его со всех сторон, завела в здание школы, Юичиро не в силах следовать дальше и наблюдать, что произойдет, когда эта дружная компания доберется до ближайшего пустого класса и начнется то самое, о чем Амане и помыслить страшился, он стремглав помчался домой, едва не столкнувшись по пути с Нагашимой.

«Как? Как он может так?»

Юичиро казалось, что его разрывают на части. Он ничего не соображал, ничего не хотел понимать и принимать, он просто весь исходил на нервы. Мечась по всему дому, не задерживаясь ни в одной комнате больше чем на минуту, он не переставал думать о том, что позволяет себе Шиндо. Мало того, что он устроил ему такую веселую жизнь, так еще и не считается совершенно ни с чем. Никакого понятия морали. Как можно было затащиться на стадион в компании этих и…. И… Юу не хватало слов даже в мысленных изречениях. Его мгновенно захлестывала ярость.

А потом, после всего, что было с этими двумя, еще идти за добавкой к тем парням! Неужели мало?! О, он просто невыносим! Как же он его бесит.

Просто убивает своим бесстыдным поведением. Да кто он такой, черт бы его побрал?! Человек ли? Или демон, присланный сюда довести его до сумасшествия? Как можно быть настолько низким существом, чтобы вот так без всякого стыда и оглядки?! Как он может так?! Как?

Когда домой возвратилась Эрика и у Юичиро исчезла возможность свободно носиться по дому, он заперся в своей комнате и не вышел даже к ужину, невзирая на то, что мать умоляла его спуститься и поесть хотя бы один раз за двое суток. Но Юу в тот вечер, как и в прошлый, было не до еды и не до сна. Опять потратив ночь на свое безумство, так и не попытавшись вникнуть, почему его все это доводит до такого состояния, просто прозлившись всю ночь, на утро измотанный, с темными кругами под глазами он отправился в школу. Презрение и ненависть к Микаэлю за эту бессонную тревожную ночь волнительных раздумий только возросли.

Придумать и выказать свое пренебрежение к Шиндо каким-нибудь иным, более унизительным способом, Юичиро пока не мог. Под наплывом жгучих эмоций все достойные мысли растворились словно в кислоте, и, когда Микаэль, прихватив сумку, собрался выйти из класса, его хватило только на то, чтобы обернуться и позвать Мику с заготовленной колкой речью.

– Эй, Шиндо!

Мика обернулся и хладнокровно устремил взор на Юичиро.

– Чего тебе? – ухмыльнулся он. – Собрался-таки с духом? Может хочешь сказать мне что или сделать? Давай, я один. Говори смело, что думаешь.

– Знаешь что, – выдержанно отозвался Юу, – я бы может и отплатил тебе за вчерашнее, как ты того заслуживаешь, да руки марать о такую шваль не охота. Только запачкаюсь, прикасаясь к тому, что и так по всем рукам ходит. Впрочем, не совсем по рукам… – Он криво усмехнулся. – Так что вали отсюда. Бить такое как ты – себя только унижать.

– Ах вот как? – улыбка озарила губы Шиндо, в то время как рука крепко сжала ручку сумки, переброшенной через плечо. – Так значит. Что же, Юу, ты сделал свой выбор. Теперь окончательный.

И развернувшись на каблуках, он с гордо поднятой головой покинул классную комнату под дружный одобрительный гул.

Юичиро только засмеялся, удовлетворенный чужим бессилием. Если бы можно было услышать, как в этот момент отчаянно забилось сердце Мики, почувствовать, как похолодело у него внутри, Амане возможно сжалился над ним и отказался от своих слов, а так он, не слыша и не чувствуя чужой боли, вызванной своими репликами, с ликованием глядел вслед сбежавшему врагу.

Как только Мика вышел за дверь, он бегом устремился во двор.

– Мика, ты куда? – изумился Леонард, пришедший к классу и только и увидевший, как распахнулась дверь аудитории и из нее вылетел Шиндо и промчался мимо. – Подожди, остановись.

– Побежал утешаться, хах. Стало быть, раньше утра ждать его не придется, – с пренебрежительной усмешкой добавил Юичиро, приметивший как Коэн устремился за Микаэлем, тем самым спровоцировав еще один взрыв смеха.

– Юу, ты молодец.

– Здорово ты ему заявил. Вон как его аж перекосило.

– Ха-ха, будет знать, думал, ему тут никто ответить не в состоянии. Вечно с поднятым носом ходит, а теперь, глядишь, присмиреет.

– Круто ты его!

Слышались с двух сторон восторженные возгласы приятелей Синго, подбадривающие и одобряющие поступок Юичиро.

– Юу, – к Амане подошел Глен с укоризной на лице. – Зачем ты это сделал?

– Зачем? – фыркнул Юу, отворачиваясь. – Он заслужил.

– Что он заслужил, чтобы ты его унизил перед всем классом?

– Глен, не я это начал. Я тебе кажется все рассказал уже. Какие ко мне претензии? – Юу не желал сдаваться и чувствовал себя правым. – А ему я правду сказал.

– Какую к чертям правду? – выдохнул Ичиносе. Шинья стоял рядом, но пока только молчал.

– Эй, капитан, ты на поле свирепствуй, а тут нечего. Юу все правильно сделал. А Шиндо давно напрашивается, вот и получил, – подал голос Акутазава со своего места.

– Я тебя не спрашивал, Синго, сиди и молчи, – гневно бросил ему Ичиносе.

– Чего ты сказал?! Я кажется не расслышал. Ты мне рот собрался затыкать?! – Синго поднялся из-за парты.

– Сядь, Синго. Нам незачем драться, – остановил его Юичиро. – Глен, хочешь поговорить, – он тоже встал из-за парты и спокойно взглянул на друга. – Давай не здесь. – С этими словами он пошел к двери. Закусив губу, Ичиносе в итоге направился следом. Шинья тоже предпочел последовал за друзьями.

– Юу, то, что ты сказал, возмутительно. Как ты мог так оскорбить человека, я не понимаю.

Амане остановился около окна и, привалившись к нему плечом, поглядел сквозь стекло.

– Что я не так сказал? Вы все это знаете, только почему-то не удосужились мне сообщить.

– Да о чем сообщить-то? Ты понимаешь, что говоришь? – не выдержал Ичиносе.

– А о том! – в свою очередь взбесился Юу. – Что у нас в классе такая грязь конченая! Он своим поведением наш класс позорит! Его вообще выгнать отсюда нужно за такое поведение.

– Юу, откуда у тебя такие мысли? – Глен и Шинья глядели на друга, распахнув глаза. – Кто тебе такое сказал?

– Никто мне не говорил, я сам не дурак и не слепой! Вижу, что вокруг происходит, и мне обидно, что вы, друзья так называемые, ничего мне не сказали и я… – Он запнулся, ибо не хотел говорить о том, что так позорно попался на грязные уловки Мики.

– Остынь, мы конечно где-то виноваты, что не рассказали тебе все с самого начала и ты напридумывал себе всякого.

– Ничего я не придумал! – оборвал Ичиносе Юу. – Я сказал то, что знают все, но не решаются сказать. Я высказал мнение большинства.

– Какое мнение? – сдвинул брови Глен. – Ты просто прилюдно полил его грязью, совершенно ничего не зная.

– Все я знаю, – отрезал Амане.

– Тебе небось Синго и его дружки информацию подогнали? – скрестил руки на груди капитан.

– Причем здесь они? – с нарастающим раздражением воззрился на него Амане.

– Послушай меня, – Глен попытался смягчить тон. – Да, то, что за Микой здесь многие увиваются, это правда.

– Ага, а он отказываться не торопится, это я знаю, можешь не продолжать, – Юу махнул рукой.

– Да подожди ты, выслушай! – прикрикнул Ичиносе и расстановкой произнес: – За Микой бегают, бесспорно, но никогда и ни с кем он замечен не был. Ни разу за все время пребывания в этой школе.

– Подумаешь, – фыркнул Юичиро, – это еще ни о чем не говорит. Может видели, да сказать язык не поворачивается.

Какое к Дьяволу не заметили, если сам Юу неоднократно заставал его с другими и занимались они далеко не решением домашнего задания.

– Да нет же, – всплеснул руками Ичиносе. – В том то и проблема, что никто ничего не видел, потому что ничего нет.

– Глен пытается сказать, – наконец вмешался в разговор Хиираги, – что та буря подозрений и неприязни по отношению к нашему небезызвестному однокласснику, вызвана как раз тем, что он всех отшивает и не дает никому к себе приблизиться.

– Да как же, – презрительно фыркнул Амане. – Не дает. Да его тут почти вся школа перелапала. Я лично видел, как его в кабинете… – Он закусил губу, не желая высказывать это вслух. Что-то внутри не давало озвучить эту губительную истину.

– Я не знаю, что ты там видел, да только знаю одно, – Глен серьезно поглядел на Амане. – В нашей школе каждый второй, кто пытался подкатить к Мике, но получил отворот-поворот, будет только рад отплатить, очернив его в глазах других.

– А Мика тут якобы не причем? – фыркнул Юу, однако противоречия в нем поубавилось. – Ты видел, как он себя ведет?

– Его поведение – это отдельная история, – вздохнул Глен, – этим он и привлекает к себе ненужное внимание, от которого потом сам же и страдает.

– Не больно он похож на страдающего, – скептически изрек Юичиро.

– И, тем не менее, ты был неправ, оскорбив его и унизив при всех.

– Знаешь, Глен, – Юу приблизился и опустил руку на плечо капитана команды. – Не знаю о чем ты там думаешь и как все это для тебя, но в данном случае Мика получил по заслугам, он первый выставил меня кретином перед всеми. И ты это знаешь не хуже меня.

– У тебя нет доказательств, что это сделал именно он.

– А мне они не нужны, – усмехнулся Юичиро. – И, если после всего ты захочешь исключить меня из команды, что же… Пусть будет так. – Сказав это, парень направился по коридору.

– Юу, постой. К нашей команде это не имеет никакого отношения, – крикнул ему Глен.

– Отлично, – усмехнулся Юичиро, обернувшись через плечо. – Но мне все равно нужно идти. Увидимся позже.

– Вот же черт. И что на него нашло? – поравнявшись с Гленом, произнес Шинья.

– Это Синго, я уверен. Он стравливает его с Микой.

– Да, Синго его терпеть не может после того случая. Вот ведь, – хмыкнул Хиираги, – и никак не успокоится. Сколько уже времени прошло, а ему все неймется.

– Как же я хочу надеяться, что Юу образумится и не вляпается в неприятности, – со вздохом изрек Ичиносе.

– А ты оптимист. Даже когда он уже вляпался по самое не балуйся, ты предпочитаешь этого не замечать, – усмехнулся Шинья, взглянув на друга.

– Я же сказал, я надеюсь, он одумается и поймет, что не прав насчет него.

– Вряд ли это произойдет, – повел плечом Шинья. – Это же Мика устроил ему тот вселенский почесон, да и громилу Нагашиму он на него тогда натравил. Не думаю, что Юу простит ему это за просто так.

– Меня это беспокоит, – проговорил Ичиносе, серьезно глядя перед собой.

– Что именно? – обратил на него лукавый взгляд Хиираги. – То, что Юу так неадекватно реагирует на Мику, или то, что Мика ведет себя с ним не так как с другими?

– И то, и другое и… – Ичиносе глубоко вздохнул, – и третье…

– Третье? – удивился Шинья и обернулся к другу, который направился к лестнице. – А третье-то что? – он побежал следом за товарищем. – Эй, Глен, подожди, объясни!

«Не подпускает к себе никого, хах, как же», – презрительно фыркает Юичиро, шагая по коридору. Он сам все видел и, чтобы теперь не доказывали ему Глен и Шинья, это не имеет значения. Мика спит со всеми, и это бесспорно. Иначе подумать просто невозможно.

Но…

Юичиро склоняет голову. Положа руку на сердце, он вынужден признаться самому себе, что слова друзей заставили его немного задуматься и по мере раздумий ярость обжигающая душу поутихла. Поверить в то, что Мика на самом деле не такой и увиденное было случайностью, глупым и нелепым совпадением, чтобы перевернутый ранее мир вокруг вернулся обратно, было бы очень даже неплохо. Сознавать, что Мика такой, очень тяжело и подобное поведение вовсе не к лицу его старому врагу, с которым хочется продолжать войну, находясь на равных условиях.

Он немного запутался. Сбился с мысли и перестал понимать, что хорошо, а что плохо и что ему теперь делать. Как поступать дальше. Ликовать или каяться? Все погрязло в суматошной неразберихе.

Отмщенный, но не покаявшийся

По всему дому стелется прозрачная дымка полумрака, поглощенного стекающей со стен тишиной. Еще совсем не поздно, но сгустившиеся несколько часов назад тяжелые тучи заполонили небесную высь целиком, погрузив всё в вечерний мрак. В окна стучит дождь. Эхом отдаются звуки капель в серых комнатах. В прихожей горит несколько настенных светильников, они-то и создают ту единственную маленькую оживленную часть дома, погруженного в темноту.

Улицу освещают фонари. Из окна второго этажа видны редкие прохожие, торопящиеся укрыться от разбушевавшейся стихии. Кто-то имеет с собой зонтик и прикрывается им от холодных капель, кто-то нет и, боясь промокнуть и простудиться, спешит поскорее добраться туда, где тепло и уютно.

Прислонившись лбом к холодному стеклу, Микаэль с тоской глядит на улицу. За окном почти ничего не разглядеть из-за усилившегося дождя и потоков, ручьями льющихся по стеклу. Смутные образы да расплывчатые ореолы фонарей, отражающихся в лужах.

Ярость и негодование улеглись в душе, на смену им пришло равнодушное унынье. В горячности и борьбе с поглощающей болью обиды прошли первые часы. Невыносимо было сознавать свое унижение от человека, которому ты не давал никакого повода оскорблять тебя именно таким образом, да еще и при всех. Который ничего не знал, но с лихвой впитал в себя омерзительную байку, выдуманную другими и тешился ею, найдя изумительный повод отомстить за себя. Это низко. Низко и подло. Лучше бы Юу со своими новыми дружками избили его прямо там, на глазах у всех, чем также на глазах у всех он так оскорбил его. Ни у кого из прежних воздыхателей Микаэля не хватало на это духу, кем бы они ни были, пусть то был конченный ублюдок без достоинства и чести, или смельчак готовый в любой момент кинуться на любого без страха и упрека. И те, и другие бросали свои обиды и оскорбления, будучи с ним наедине, в крайнем случае, в кругу совсем небольшой компании. Они страшились объявить правду во всеуслышание и открыто заклеймить себя позором отвергнутого, а самого Мику выставить причиной своей страсти. А Юу… Юу экземпляр. Достойный экземпляр.

Первую нападку и оскорбление с его стороны Мика еще кое-как проглотил, но, когда это повторилось вновь, копье боли пронзило насквозь, хотя до этого острие только оцарапало сердце.

Бессмысленный взгляд устремлен в пустоту. Приготовления к завтрашнему дню завершены. Исполненный обиды и ненависти воспаленный разум быстро обмозговал мелкие детали к заготовленной ранее идее, а руки ловко воплотили ее в жизнь, а теперь все погрузилось в эмоциональное беспамятство. Что-то гложет изнутри, а сил справляться с этой болью уже не достает, как и выказывать ее открыто, ломая и круша все, что попадается на глаза. В комнате и без того уже беспорядок. Валяются разорванные клочья бумаги, с рабочего стола в порыве необузданного гнева на пол сметено практически всё, что на нём находилось.

Не обращая внимания на мусор под ногами, Микаэль выходит из своей комнаты, а когда возвращается, в его руках поблескивает бутылка крепкого красного вина. Отец видимо забыл о нем, да и предпочитал он что-то более крепкое, однако его сыну оно сегодня как раз в угоду. Выходить на улицу не хочется, а заглушить чем-нибудь внутреннюю боль необходимо, иначе она просто сведет его с ума.

Микаэль делает глоток, и осознание своего полного одиночества наваливается и давит как никогда. Никого, совершенно никого рядом, кто бы мог помочь ему, утешить, прижать к себе и не отпускать. Хотя бы произнести несколько слов для поддержания внутренних сил, столь необходимых для борьбы с этой жизнью. Позволить себе быть слабым и, как все нормальные люди, просто раствориться в теплоте чужих объятий и слов, исходящих из самого сердца. Очутиться в руках того, кто укроет и защитит от всех бурь, подарит смех и радость. Будет рядом и никогда не бросит, не обманет, не высмеет, не обидит.

И теперь, все что окружает – стены, потолки, мебель, все это дышит беспросветным одиночеством и осознанием, что рядом никого нет и не будет. Все оставили его. Все. Не к кому идти, не к кому возвращаться, некого ждать. Вот она – мучительная реальность даже самого сильного на первый взгляд человеческого существа – в душе мы всегда одиноки.

Юноша мало привычен к алкоголю и довольно быстро его разум затуманивается, а мысли становятся бессвязными и путанными. Уже не думая ни о чем, он просто продолжает заливать свою тоску, в то время как в окна колотит дождь.

В какой-то момент становится ужасно жарко и невыносимо душно. Кажется, что еще мгновенье и тело воспылает. Отставляя полупустую бутылку на подоконник, Микаэль распахивает двустворчатое окно. Мгновенно в лицо ударяет поток холодного, промозглого ветра, врывающегося с силой в комнату. Противно и сыро, но разгоряченный алкоголем парень чувствует отдушину в безжалостных порывах. Ставя руки на подоконник и продвигаясь чуть вперед, он, закрыв глаза, с наслаждением подставляет лицо под жгучие капли небесной воды. Они успокаивают сознание, приятно охлаждают разум. Такие жаркие и горячие, словно страстные ласки влюбленных. Одежда и волосы постепенно намокают, становится зябко, но мальчик не в силах оторваться от пьянящего вечернего воздуха. Чуть приоткрыв глаза, он вбирает носом кислород, вглядываясь в бесконечную темноту неба, озаренного неоновыми миражами.

Где-то там вдали, за всей этой чернотой, быть может, есть то, чего так жаждет его душа. Куда отчаянно рвется, пытаясь сбросить телесную оболочку, будто бы предчувствуя там конец своих мучений. Там… вдали… Где-то далеко-далеко, там, где кричат птицы, резвясь среди белых облаков.

Омываемый дождем подоконник становится скользким. По стальному откосу быстро бежит вода, падая на асфальтированную дорожку под окнами дома.

А мальчик все вглядывается и вглядывается вдаль, подаваясь вперед, словно пытаясь коснуться чего-то призрачного и непостижимого, но на самом деле нежась в холодных объятиях целительного июньского ливня. Подставляя лицо под резкие потоки, он еще подается вперед. Выставляя руку, сильнее высовываясь из окна навстречу пленяющему чувству желания раствориться в ласках дождя, Мика не нащупывает опоры. Секундное недоумение, а потом тело пробирает леденящий страх. Распахивая и опуская глаза, он видит землю перед собой, чувствует, как потерявшее равновесие тело переваливается через подоконник и нет ничего, за что можно ухватиться.

Он уже ощущает себя на земле, когда рука нащупывает и хватается за оконную планку, посредине окна. Собирая все силы, что остались в теле, Мика выравнивается, крепко хватаясь за раму. Падения удалось избежать, но его все еще трясет. Он уже увидел и ощутил себя размазанным по земле, даже услышал крик того, кто обнаружит в луже грязи его искалеченное и, возможно, уже бездыханное тело. Сидя на подоконнике, обхватив раму, он касается ее головой и тяжело дышит. Страх не отпускает, надежно держит в своих мерзких лапах. Сердце бешено колотится в груди, набатом отбиваясь в висках.