Мангуп

А внутри и возле турецких укреплений шёл бой. Османы, размахивая саблями, пытались противостоять превосходящим силам феодоритам. Но очень быстро исход боя стал очевиден. И тогда оставшиеся в живых турки бросились вниз навстречу своим.

Феодориты, по заранее отработанному плану, стали набивать жерла пушек порохом почти доверху, потом заклепали их кусками железа, обложили батарею оставшимся порохом и приготовили всё к подрыву. Бревенчатые укрепления были разобраны, сложены в кучу между пушек и скоро запылал огромный костёр. Карабкающиеся вверх турки были уже близко. Феодориты стали отступать, пуская в турок стрелы. Костёр из брёвен вокруг орудий пылал. И когда турки, наконец, достигли укреплений, раздался гигантский взрыв. Весь запас пороха и начинённые порохом пушки рванули почти одновременно. Турецкая батарея вместе с десятками османов, взлетела на воздух.

Прошло несколько дней. Турки восстановили батарею, построили аналогичные артиллерийские позиции в других балках, втянули наверх дополнительные орудия, и расположили в траншеях на склонах горы вблизи артиллерийских позиции достаточное количество воинов, чтобы у феодоритов не возникало желания атаковать батареи. Теперь обстрел длился весь день, а иногда и ночью.

Когда очередная неприятельская пушка была готова к выстрелу, феодориты прятались за стеной, оставляя наблюдателей, потому что иногда сразу после выстрела турки бросались в атаку. Турецкие лучники непрерывно обстреливали стены, и наблюдатели часто гибли.

Стена в Банном овраге разрушалась всё больше. Ночами её ремонтировали под защитой заградительного отряда. Но до утреннего обстрела раствор не успевал затвердеть, и первые ядра опять разбивали стену. Позиции турок обстреливались феодоритами с мысов из катапульт, но даже очень тяжёлые камни не могли проломить брёвна, которыми турки покрыли вырытые траншеи.

Александр, как и все горожане, был уверен, что даже если стены рухнут, город не окажется беззащитным: турки не смогут им овладеть, ведь все подходы к городу находятся под перекрёстным обстрелом: с высоких мысов, башен и бойниц. Ночью скрытно приблизиться к полуразрушенным стенам мог лишь небольшой вражеский отряд, не представляющий особую опасность для феодоритов, но не целая армия.

Каждая большая пушка турок могла делать до десяти выстрелов в день. Турки сначала пристреливались несколькими пушками малых размеров. Их мраморные ядра были не более кулака мужчины. Две средние корабельные пушки, по-турецки «шаклос» или «пранки», ядра которых были с голову ребёнка, находились на площадке в Банном овраге. Но больше всего на позициях было установлено больших орудий.

Кажется, турки смирились с необходимостью длительной осады. Однажды утром вдали начали греметь крупные орудия. Над Шиварином – родовым гнездом семьи Вельц, поднялись к небу клубы чёрного дыма. Когда Александр осматривал рубежи обороны, к нему подошёл Теодорик.

– Твой дом осадили басурмане,– посочувствовал ему князь.

– Да. Взять Шиварин туркам будет легче, чем Мангуп, ведь только с трёх сторон его защищают пропасти. А одна сторона пологая, и даже две стены, возведённые на ней, не выдержат длительных ударов ядер. Хочу сегодня сходить на помощь отцу с отрядом. Ударю туркам в тыл, перебью их всех, что значительно замедлит их дальнейшие действия против Шиварина. Как ты на это смотришь?

– Положительно смотрю, и с удовольствием схожу с тобой.

– Нельзя тебе покидать столицу. Пойду сам с собственным отрядом. Ударим туркам в тыл и попытаемся отбить артиллерию.

– Слышал, в Шиварине есть тайный подземный ход.

– Да, есть. Выбраться по нему из города можно, но вот попасть в город, без предварительной договорённости с отцом – невозможно. Потому что тайный ход, как на Мангупе, кроме того, что перекрыт мощной железной дверью, запертой изнутри, стыкуется в городе с колодцем, и если сверху не кинут верёвочную лестницу, то вверх по вертикальной шахте не поднимешься. Кроме того, сверху колодец закрыт каменной плитой. Чтобы отодвинуть её, требуется усилие нескольких человек. Сверху, а не снизу.

– Колодец при тебе выкопали?

– Нет. Это сделали наши мудрые предки.

– На голубятне есть почтовые голуби из Шиварина. Отошли письмо отцу для координации действий.

– Отошлю завтра на утренней заре. Надеюсь, турецкие соколятники ещё будут спать, иначе голубям не прорваться.

Операцию Теодорик решил проводить ночью, и вечером он собрал возле колодца сотню своих людей. Для ночного боя отряд был вооружён лишь мечами и кинжалами. Вместо тяжёлых доспехов для защиты воины надели лёгкие кольчуги с железными пластинами на груди. В левой руке каждый держал небольшой сердцеобразный щит. Спускались вниз по одному. Александр попрощался с Тео, и когда солнце утонуло в море, последний человек исчез в недрах горы.

Утром Александра разбудил мандатор.

– Отряд Теодорика возвращается. Его преследуют турки, и под землёй идёт бой.

Князь, накинув на себя татарский халат, поспешил к колодцу под каменным куполом, из которого как раз вылезал очередной воин в забрызганной кровью кольчуге.

– Где Теодорик?

– Внизу. Нам удалось закрыть железную дверь под носом у турок, и сейчас все оставшиеся в живых поднимаются за мной.

– Фитиль к пороховому заряду подпалили?

– Подпалили.

Воины один за другим появлялись из колодца. Раненых втаскивали наверх с помощью верёвок. Наконец, из темноты показалась голова Теодорика. Александр облегчённо вздохнул.

– Ты цел!

– Не пришло ещё моё время,– ответил весь залитый вражеской кровью Теодорик, и дал знак воину поднять верёвочную лестницу.

– Рассказывай, что произошло.

– Мы почти полностью вырезали отряд, который стоял под стенами Шиварина, но оставшимся в живых удалось поднять тревогу. Недалеко от Шиварина, как оказалось, находился ещё один крупный отряд турок. Он ударил нам в тыл. Нам на помощь вышел отряд из крепости, но турок было больше, и люди отца, захватив турецкие орудия, бежали в крепость, а мы прикрывали их отход. Туркам удалось отрезать нас от крепости. Но мы прорвались. Намеревались уйти в горы, чтобы не выдавать расположение тайного хода на Мангуп, но когда проходили недалеко от входа, разведчики донесли, что турки его уже обнаружили. Наверно, прошли по нашим следам. Пришлось уничтожить небольшой турецкий отряд, который охранял вход, и бежать через туннель. К сожалению, нас преследовали. Нам удалось закрыть за собой последнюю железную дверь. Фитиль подпалили и скоро рванёт.

Из-под земли доносились далёкие глухие удары.

В это время земля содрогнулась, а через мгновение из колодца донёсся глухой удар. Вверх поднялся столб пыли вперемежку с чёрным дымом, Теодорик перекрестился:

– Да приимет Господь души сих неверных!

– Да попадут они в свой мусульманский рай! – добавил Александр.

Тео построил остатки своего отряда, посчитал людей и доложил князю:

– Потери – двадцать пять человек. Ну, и раненых человек тридцать.

– Много. Но война есть война. Пусть твои люди идут отдыхать. А ещё прикажи выдать им вина. Они заслужили. Раненых в монастырь. Пусть и попы поработают.

Время шло. С Мангупа было видно, как горят сёла и крепости княжества. Дымы пожарищ уже охватили всю страну. Горела Старая крепость. В результате предательства некоего Прокопия пала Бойка – благословенная древняя Пойка, о чём поведала голубиная почта. Шиварин, родовое гнездо семьи Вельц, ещё держался. Впрочем, татары пока не осаждали Шиварин, а лишь выставили возле него заградительные отряды. Но татары не пересекли границу, не примкнули к туркам.

Наконец, наступил сентябрь. Ночи становились прохладными. Жара спала. По ночам в горах выли волки.

В конце сентября София родила сына. Весь город праздновал это событие. Ночью вдоль обрывов жгли костры, пускали вниз на турок горящие деревянные колёса с камнями, пели песни. Александр, почти счастливый, ходил по городу, принимая поздравления. И только тревога за будущее Феодоро омрачала его счастье.

На крещение княжеского сына собрался весь город. Под звон колоколов сына нарекли Алексеем в честь прославленных предков.

Желтели леса, протянувшиеся волнистым ковром от гор до самого моря. Но турки не уходили, и напряжение в городе росло. Так не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь кончится продовольствие: в городе скопилось 15 тысяч человек. Прокормить всех длительное время было невозможно. Для этого не хватит травы и кустов, которыми питалось стадо коз – основных кормилиц. Когда стояла засуха, осаждённые поливали землю водой из родника, чтобы трава не выгорела. Сейчас пошли дожди, и трава опять бурно пошла в рост, а козье молоко обрело пряный вкус. Но скоро задуют холодные ветра, пойдёт снег. Удастся ли сохранить стадо? Овцы уже давно были переведены на заготовленное в подземных складах сено, и его должно было хватить до тех пор, пока всех овец не перережут.

Наконец, наступил декабрь. Шёл шестой месяц осады. Упал участок стены, но феодориты быстро воздвигли новую стену взамен обрушившейся. Пять турецких штурмов привели лишь к огромным турецким потерям в живой силе. По приблизительным подсчётам враги потеряли уже более семи тысяч человек.

Подули с севера холодные ветра, сдувая трупный запах, в котором тонул город. Вой волков по ночам приводил в неистовство городских собак. Их ещё не съели. А значит, голода в городе не было. Кое-где даже бегали куры. Иногда с неба срывался снег, но днём на солнечных склонах он таял. Склоны горы стали скользкими, и внезапной атаки турок можно было не опасаться. Люди привыкли к осаде. Если не считать редких пушечных выстрелов, ставших почти обыденными, город жил своей будничной жизнью. Но внутреннее напряжение росло. Люди становились угрюмыми. Даже те, кто раньше редко посещал храмы, теперь молился в них каждый день. В многочисленных храмах среди чада свечей стоял гул от голосов молящихся, и священнослужители чаще, чем обычно, проводили службы. Чем всё это закончится – никто не знал.

«Они уйдут!» – говорил Александр жене. «Зимой в лагере османов начнутся болезни, а всякий штурм обречён на неудачу. Мы заделываем повреждения от орудийных выстрелов раньше, чем турки успевают произвести следующий выстрел. И так будет всегда».

София согласно кивала головой, но всё её внимание, было обращено на сына. Это маленькое, удивительное создание поглощало теперь её любовь, стало для неё смыслом дальнейшего существования. Даже муж отошёл на задний план. А о турках она вообще не думала. Лишь лёгкая тревога овладевала ею, когда звучали орудийные выстрелы.

Опять приехал с посольством княжич Тихон. Он уже знал, что у Александра родился сын. Поздравил князя. Тот хмуро спросил:

– И откуда такая осведомлённость? Вроде, в городе не осталось евреев, твоих родственников?

– Чем тебе не нравятся мои родственники евреи? Или гордишься, что в твоей       крови нет евреев? Черкесы лучше? С каких это пор ты стал юдофобом?

– Не черкесы предали Феодоро, а евреи, к которым ты принадлежишь, как внук и сын еврейки.

– Не ты ли выпрашивал мацу у моей бабушки? А ведь маца замешана на крови христианских младенцев. Не страшно было есть кровь невинных христиан?

– Никогда не верил в эту чушь, насчёт крови.

– Зря не верил! Можешь теперь поверить. Это так!

Александр молчал. Он смотрел в карие глаза Тихона, не понимая, врёт тот или говорит правду. Потом опустил глаза, и плечи его передёрнула судорога отвращения.

– Говори, зачем тебя послали, турецкий холоп!

– Не гордись своим княжеским саном, ибо скоро ты сам будешь турецким пленником. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, – Тихон ухмыльнулся. – Никто не знает, как поведёт себя гордый князь Феодоро, когда его сын и жена окажутся в руках Мехмеда.

– С чем пришёл, княжич? – повысил голос Александр. – Говори, или выметайся вон!

– Я всегда прихожу только с миром. Командующий султана в последний раз, согласно предписаниям Корана, предлагает трём королям: тебе, Николаю и Павлу сдаться на милость великого султана Мехмеда. От имени Султана, Басса обещает вам и членам ваших семей жизнь. Если вы откажетесь, наступят для города чёрные дни, а сами вы будете схвачены и обезглавлены.

– Здесь я один король, я один решаю, сдавать город или нет. И Мехмед это знает. Ахмед готовится на ещё один отчаянный штурм? Пять безуспешных штурмов и семь тысяч павших турок на склонах Отчей горы Ахмеду мало? Гедык Ахмед Басса уже не командующий, как я понял. Мехмед не боится потерять здесь всю свою армию? Или это последняя психическая атака на Феодоро? Вдруг, повезёт, и город сдастся? Впрочем, пусть делает, что пожелает. Я отвечаю тебе официально и в последний раз. Передай мои слова своему господину: «Тео Дорос будет сражаться до конца. Наша жизнь не имеет смысла без свободы и независимости нашей страны. Мы не променяем крест на тюрбан».

– И с каких это пор ты стал верующим? Может, и крест стал носить, лицемер?

– Вера моя или неверие не имеют никакого значения. Главное – это вера моего народа. А она христианская, православная. Возвращайся к пославшему тебя, ибо слово моё нерушимо. Конечно, ты, предатель славного рода Гаврасов, не имеешь понятия о чести и данном слове.

– Это Гаврасы славный род? Константин Гаврас – тиран Трапезунда, поэтому император Иоанн второй не зря пытался, хоть и безрезультатно, сместить тирана. Другой Гаврас, Константин в 1176 году от рождества Христова был послан Мануилом Комнином к Килидж Аслану, чтобы заключить перемирие после битвы при Мириокефали, но перебежал к противнику. На службе султану он стал наместником в Севастии. А Михаил Гаврас в войне с венграми в 1166 году проявил себя перед всей империей как трус. Вот и вся слава Гаврасов. Просто, члены нашей семьи всегда подражали императорам Ромейской империи, рисовали на гербе её символы, любуясь своим, якобы, благородством. И ты из их числа. Но наша семья вообще уже даже не греки и не готы. Татары, торгаши-армяне, бандиты-черкесы, – вот истинные предки нашей семьи.

– Конечно, моя семья – не твоя семья ростовщиков-евреев. Твоим духовным отцом был караим Схарий Жидовин, если не ошибаюсь? От него ты и набрался жидовских привычек. И где сейчас твой наставник? Давно его не видел.

– Захарий ещё 6 лет назад уехал в Польшу к князю Михаилу Олельковичу. А сейчас он обосновался у русских в Новгороде, где его последователями стали новгородские священники Алексий и Денис. Захарий – человек умный, философ, а не такой тупой вояка, как твой наставник Теодорик. Так что, каков учитель, таков и ученик.

– Пошёл вон!– сказал Александр, и глаза его загорелись мрачным огнём.

– До встречи в турецкой тюрьме, герой,– ответил ему Тихон.

Посольство покинуло город, и стало ясно, что сожжены последние мосты, и теперь уже невозможно делать выбор между жизнью и смертью. Князь Феодоро сделал свой выбор.

Однажды утром в княжескую спальню вбежал мандатор, и, не сдерживая радости, прокричал:

– Князь! Турки ушли!

Александр открыл глаза, сел на кровати и спросил:

– Куда ушли?

– Совсем ушли! С обратной стороны ворот стоят люди. Они утверждают, что турки ушли. Под горой никого нет. Из Херсонского залива выходят турецкие корабли!

Постепенно смысл слов мандатора стал доходить до Александра. Его глаза загорелись, и великая радость наполнила сердце. Он повернулся к проснувшейся Софии, потряс её за плечо, повторяя, как заведённый: «Турки ушли! Турки ушли! Турки ушли! Ведь я говорил, что они уйдут! И они ушли!». Потом повернулся к мандарию:

– Седлай коня! Моих вестиаритов и всех архонтов города на коней. Едем в Каламиту.

Глава 29. Переменчивость судьбы

Александр быстро оделся, взбежал по ступенькам башни, и увидел, как за запорошенными снегом холмами из далёкого Херсонского залива выходит турецкая армада. Сотни разноцветных парусов растянулись длинной цепочкой, держа курс в открытое море. Солнце, поднимающееся над горизонтом, ярко освещало парусники, и их можно было легко посчитать.

К дворцу со всех сторон уже съезжались архонты. Скоро отряд был готов, и князь дал сигнал трогаться. Открылись тяжёлые ворота. Узкой лентой вытекали всадники из города, проезжали мимо грота с нависшей над ним скалой, где толпились поднявшиеся с долины жители – вестники победы, и мчались вниз по каменистой дороге, а сзади по всему периметру Отчей горы толпы народа радостно кричали им вслед. Синее безоблачное декабрьское небо создавало атмосферу праздника, и сердце князя радостно билось. Когда последний воин отряда проехал мимо воротной башни, из открытых настежь ворот хлынули жители княжества. Они бегом помчались вниз по узким крутым тропам, наперегонки друг с другом, к своим селениям, чтобы узнать о судьбе оставленного ими добра.

– Я говорил, что турки уйдут,– повторял Александр со слезами волнения на глазах, обращаясь к скакавшему рядом Теодорику. – Они не могли не уйти, ведь сидеть под стенами города можно бесконечно, не добившись ровным счётом ничего.

Отряд галопом спустился с горы и помчался по мощёной дороге, которая протянулась вдоль долины до большого селения Терновки. Въехали в селение. На улицах не было никого. Остановились. Странная напряжённая тишина совсем не вязалась с привычными звуками села. Не лаяли собаки, не пели петухи, не блеяли бараны, не разговаривали люди, только синее небо и солнце, которое почти не грело, пустые, настежь распахнутые двери домов и лёгкий ветерок, шумящий голыми ветвями тополей. Казалось, смерть накрыла прежде шумное седло своим ужасным покрывалом.

– Всех увели в рабство, сволочи,– выругался Феотокис Антон.

– Ладно, поехали дальше,– тряхнул головой Александр.

– Мы делаем глупость,– сказал Теодорик. – Нельзя поддаваться эмоциям! Надо выслать вперёд разведывательный отряд, и пока он не вернётся, не трогаться с места.

– Зачем зря время терять? Я лично видел с башни весь турецкий флот, выходящий из Херсонского залива. Они уже в открытом море. Нам надо узнать, выдержала ли осаду Каламита. Там наши люди. Они нас ждут. Тысячи глаз с Отчей горы осматривают окрестности. Была бы засада, её увидели. Да и уцелевшие жители у ворот сказали, что турки ушли.

Теодорик пожал плечами:

– «Уцелевшие жители» – это изгнанные нами евреи. Я бы не очень им доверял. Судьба переменчива. Война не терпит суеты. Но ты князь. Тебе и решать.

– Вот я и решаю: вперёд!

Отряд рванулся в галоп и помчался мимо оголённых садов вдоль стройных обнажённых тополей, растущих у подножья высокой горы, под названием «Отражающая эхо», за которой располагалось селение Мраморное. На вершине горы в решётчатой скале были вырублены кельи двух монастырей, расположенных недалеко друг от друга. Гора оборвалась стремительно, и князь взглянул вправо, надеясь увидеть сияющие кресты над обоими монастырями, но увидел зелёные одежды сипахов – турецкой конницы, спрятавшейся за горой. Тёмная масса турецких войск стояла наготове среди домов селения Мраморного.

Александр встал во весь рост на стременах, повернулся к отряду и заорал:

– Отряд, стой! Поворачивай! Сипахи!

Всадники натянули поводья. Кони, высекая копытами искры из булыжников дороги, присели на задние ноги, тормозя, закружились, сталкиваясь друг с другом. Обученный конь Александра остановился почти мгновенно. Краем глаза князь видел, как конница турок набирает скорость. Турецкие воины опустили копья и неслись во весь опор. Наконец, отряду феодоритов удалось развернуться, и, набирая скорость, всадники помчались назад, под защиту стен родного города.

– Какой я был идиот, что не послушался тебя,– почти плача, сказал Александр Теодорику, скакавшему рядом.

– Не отчаивайся, может, нам ещё удастся спастись! – ответил Тео.

– Мне наплевать на мою жизнь, но я подставил архонтов Феодоро, отдав приказ всем следовать за мной. Хотелось, словно мальчишке, насладиться перед именитыми людьми своей победой. А теперь их жизнь находится под угрозой.

– Они воины, как и мы. Такова наша судьба: рисковать своей жизнью. Вот только жаль, что мы не вооружены для серьёзного боя. Кроме мечей и луков у воинов нет ничего, чтобы вступить в серьёзную схватку с врагом. Да и архонты наши слегка постарели для ближнего боя.

– Сипахов, не считая основного войска, раз в двадцать больше, чем нас, так что оставь мысль о сражении до лучших времён,– сказал Александр.

Всадники мчались по мощёной дороге, и грохот копыт, словно звук катящегося камнепада, отражался от окрестных гор. Вестиариты пропускали князя вперёд, образуя вокруг него плотное кольцо. Турки приближались. Длительная осада отрицательно сказалась на лошадях феодоритов. Когда между феодоритами и турками расстояние уменьшилось до полёта стрелы, по команде Феотокиса, вестиариты все разом встали на стременах, обернулись и пустили стрелы. Первые шеренги турецких всадников покатились под ноги коней, сминая припорошенные снегом кусты вдоль дороги. Феодориты закинули щиты за спины, опасаясь вражеских стрел, но турки не стреляли.

Медленно приближались к Отчей Горе. Сияли кресты на церковных храмах. Сверху заметили возвращающийся отряд и турецкую погоню. Тревожно зазвонили колокола. Народ кинулся к обрывам и смотрел, как неуклонно сокращается расстояние между феодоритами и их преследователями. Опять встали на стременах вестиариты, опять пустили стрелы, опять десятка полтора османов покатились на обочину, и опять ответного удара не последовало. Арабские скакуны сипахов были быстрее коней феодоритов. Наконец, первые шеренги турок вошли в соприкосновение с арьергардом отряда Александра. Феодоритам неловко было рубить назад, и турки их легко доставали копьями. Турецкие копья ранили феодоритов одного за другим, но не убивали, и раненые воины, обливаясь кровью, продолжали скакать среди общей массы всадников. Постепенно османы приближались к ядру отряда, где скакали почти все архонты Феодоро. Стрелять назад с седла через головы товарищей было неудобно. Но скакавшие впереди вестиариты становились на крупы мчащихся коней, лицом назад, и, натянув луки, пускали стрелы в османов, ещё не успевших смешаться с феодоритами.

Начался подъём в гору. Кони хрипели, роняя клочья белой пены. Александр посмотрел в сторону и увидел, что несколько сипахов скачут почти наравне с ним. Вестиариты князя пытались сразить их мечами, но сипахи были искусными воинами в полной амуниции. Они легко уклонялись от ударов, сами наносили не смертельные, ранящие удары и продолжали скакать рядом с ранеными ими воинами.

– Они пытаются смешаться с нами и проскочить в ворота,– закричал Александр Теодорику.

– Я это понял давно. Турки могли нас окружить, расстрелять из луков, но они этого не сделали. Теперь понятно, почему. Здесь останавливаться нельзя: нас уничтожат, а без командования Феодоро обречено. Надо остановить отряд у ворот, и тогда со скалы на головы туркам обрушатся тысячи стрел. Только бы Сидериди додумался закрыть ворота! Иначе, наших храбрых полководцев не остановить. Только бы он додумался!

На узкой дороге, поднимающейся вверх, кони бежали вплотную друг к другу, так что стремена скакавшего рядом Теодорика упирались в бок скакуна Александра. Наконец, впереди из-за скалы и башни показались ворота. Они были распахнуты настежь. Александр встал на стремена и заорал во всё горло:

– Отряд, стой!!!

Но среди грохота копыт, стона раненых, среди звуков неутихающего на ходу боя, крик его услышали немногие. Вестиариты натянули поводья, пытаясь остановить коней, но скакавшие впереди архонты или не услышали, или сделали вид, что не слышат команду. Они продолжали пришпоривать коней. Сзади тоже напирали сипахи. Масса всадников неуклонно приближалась к воротам.

Александр видел, как над его головой на скале воины держат у уха натянутые тетивы луков, как блестят взведённые арбалеты, но никто не стрелял: каждый боялся поразить кого-нибудь из знатнейших людей княжества, ведь турки скакали уже среди феодоритов. И тогда князь встал на стременах и заорал: «Стреляй!!!». Десяток стрел вонзились в толпу, но основная масса воинов то ли не услышала, то ли побоялась исполнить приказ. А конная масса уже вломилась в ворота, и через мгновение влетела в город, рассыпалась по улицам. Александр увидел, как спешившись, побежали турки вверх по ступеням башни у ворот, как другой отряд, свернув налево, и спешившись, побежал к усыпальницам под стеной в цитадель, разя саблями столпившихся там лучников. Наконец, Александр почувствовал, что свободен от тесноты толпы, что может сам выбирать себе дорогу. Он натянул поводья. Вестиариты окружили князя, и тогда Александр повернул коня лицом к врагу и приказал вестиаритам:

– В атаку! Закрыть ворота!

А в распахнутые настежь ворота врывались всё новые и новые массы врагов.

Глава 30. И смоем кровь с мечей горячей свежей кровью

Отряд вестиаритов князя ударил навстречу наступающим османам. Вместе с вестиаритами наперерез прорвавшимся врагам бросился сводный отряд, посланный комендантом города Сидериди Виссарионом. Со всех сторон сбегались вооружённые феодориты. Треск мечей превратился в сплошной грохот. Александр отстранил Феотокиса, пытавшегося встать между ним и османами и, стоя на стременах, рубил врага отцовским булатным мечом.