Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Далее на весь несущийся куда-то, наверное, на Луну состав раздается гогот этого «искромётного работничка» и его такого же «конкретно-достойно вдетого» приятеля, и начинаются гордые бахвальства про то, как он «ловко обманул» свою легковерную начальницу.

Причём, совершеннейшим образом непонятно, приедет он на самом-то деле или даже «никто и не собирался никуда спешить». Но в любом случае «волшебный» дядька в силу полуобморочного опьянения не осознаёт, конечно же, что, как минимум, он уже уволен.

Военруки

Кто-нибудь вообще помнит, что существовали «допреж» такие инопланетные существа – военруки? Нет? Придется, видимо, великодушно просвещать. Как правило, все они патологически «параноидальны». Причём каждый по-своему и остро индивидуально.

Первый наш «бравый военрук» как-то особо не запомнился, поскольку был довольно обычным психом с вечно красной мордой. Чего-то всё орал невпопад, пыжился и ужасно боялся показаться неубедительным и слабым. «Красно-казарменных» годиков ему настукало к тому времени, полагаю, аж под шестьдесят, и задержался он в нашей дикой школе совсем недолго. Наверное, перешёл в какие-нибудь «начальники овощного склада», очень уж это ему подходило.

Но вот второй и последний, незабвенный Геннадий Александрович был человеком, ну, совершенно уж замечательным. Скорее всего, он был чуточку «слегка не в себе», но его небольшое сумасшествие проявлялось как-то душевно, что ли, беззлобно и очень смешно. Такие чудаковатые люди рождаются с зачатками юродивых и в глазах обычного «правильного» люда они, без сомнения, «чокнутые».

Ну, маленький пример для затравки: во время занятия мы с замиранием дыхания ожидали, когда начнется «стандартная дурка» и никогда не разочаровывались в нашем фантасмагорическом Геннадии Александровиче.

На этот раз он «плавно» вёл повествование о некоем «военном человеке», который, то ли ошпарил жизненно важные оконечности, то ли «капелюшечку» шибануло его, сердешного, током. В общем, реакцию бойца-растяпы на постигшую его напасть наш любимый военрук проиллюстрировал такими отчаянными телодвижениями и гримасами, что это выглядело бы полным перебором даже для воровского шалмана, а не то, что для невинного школьного урока. В эти моменты пика эмоций нашего «боевого командира» казалось, что в него вселяется что-то «жутковатое», и он «на некоторое время» становится натурально бесноватым.

Одной из любимейших его классических баек была про то, что в тревожные послереволюционные времена существовала такая гордая должность «Заместитель комиссара по морским делам», что в сокращённом грубыми пролетариями виде произносилось не иначе как «Замком по морде». Мы послушно ржали каждый повтор.

А вот ещё одна, сотни раз выслушанная «библейская» легенда. Оказывается, когда самолеты на заре авиации были ещё медлительными и неуклюжими и романтично звались аэропланами, то два приближающихся друг к другу «неловких» летательных аппарата настолько уж неспешно пролетали один мимо другого, что отважные усатые пилоты успевали галантно побеседовать о том, да о сём.

В живописных кратких картиночках представлялось это нам в виде следующей интермедии: неугомонный Геннадий Александрович изображал «обои́ми» ладонями два малахольно порыкивающих моторами объекта, которые неумолимо сближались, а когда оказывались рядом друг с другом борт в борт, то даже зависали ненадолго рядышком. И начиналась беседа смельчаков-авиаторов: «Тр-тр-тр… Желаю здравствовать! Как полёт? И вам поклон, любезнейший! Благодарю-с, всё превосходно! Тр-тр-тр… Семён Сергеич велели передать вам сей пакет! (Пакет благополучно перекочёвывает с борта на борт). Ну, до свиданьица! Всего доброго, любезнейший! Тр-тр-тр!». Импровизированные самолеты наконец-то так же неторопливо разлетались, а любимый военрук театрально расшаркивался и принимал наши сочувственные аплодисменты.

А когда же высшему городскому военному руководству показалось, что тщательной школьной боевой подготовки произведено более чем достаточно, было принято поистине «мужское решение» согнать всех нас, сморчков и прочих доходяг со всевозможных школ города и вывести в «некую секретную область» для закрепления военных свершений.

Помню, как нас наскоро выстроили в бесконечные шеренги, и дикий незнакомый майор провел горячий инструктаж по использованию легендарного «калаша́» – то бишь, печально известного автомата Калашникова: «Его, затвор, не нужно, как женщину, «назад-вперёд», а только назад, на себя, это понятно?». Во время произнесения сакрального «как женщину» в тоне и глазах его некрасиво появлялась гнусная нотка такой, знаете, сугубо армейской похабности.

На что из дерзких уст отчаянного тощего ботаника в очках с такими толстыми линзами, что зрение его было, как минимум, минус тридцать пять, слетело неожиданно для него самого: «Солёная шутка!». «Воздух свободы сыграл с ним…», ну вы помните эту трагическую сцену из «Семнадцати мгновений весны». Невольно произнесено это было одновременно и восторженно и со сладкой жутью в сердце (мол, во чего творим-то, настоящее гусарское братство, видела бы меня моя мама), но и не без ехидной «еврейской пародийности» в адрес рубаки-майора.

Розыск крошечного возмутителя спокойствия затянулся минут на сорок, но своего в доску «диссидента» мы не сдали.

Чуть позже нас снабдили самым важным и необходимым для начинающего «воина-интернационалиста» – муляжными «гладкоотшкуренными» автоматиками и такими же гранатами, подозрительно смахивающими на кухонные толкушки для пюре. Затем нас, несколько затравленных переменами в быту, расселили по баракам, где мы и провели «две захватывающих и увлекательнейших» недели.

Припоминаю также одного толстенького пентюха-одноклассника, который, сидючи с «нами-однополчанами» в импровизированном окопе, в ответ на фальшивую канонаду взрывов с детсадовской отвагой в голосе выдал явно подсмотренную в отечественном кино фразу: «Не пугай, пуганные!». Это было настолько глупо, что мы заржали, как породистые кони, несмотря на объявленную «засаду». Данный «тон» бывалого «вояки» был настолько нелеп в этой и без того комичной ситуации, да и сам облик «мужественного бойца» вызывал неудержимое веселье.

А вот Геннадий Александрович оказался неожиданно заботливым мужиком и, несмотря на явную придурь (а по его рассказам служивал он до этого аж на ядерном реакторе), опекал нас, как голодных кутят и в обиду никаким местным горластым офицерам не давал.

В предпоследнюю ночь наших солдатских мытарств на природе несколько неприятных обормотов «из хулиганствующих» сбежало в соседний лагерь, где густо водились пышнотелые пионерки. Сделано, кстати, это было вовсе не из «непреодолимой тяги подросткового инстинкта», а тупо из убого желания подтвердить, так сказать, «реноме опасной шпаны».

Дело в том, что общая странная ситуация справедливо усреднила нас всех – и «дрищей» и «садюг». Тут уж не «поунижаешь» так сладко и привычно, как в родименьком классе – сказывается и усталость, и какая-никакая, а «дисциплинка», да и постоянный надзор скучающего офицерства. Вот посему и была совершена эта жалкая, высосанная из пальца акция, убого призванная напомнить и «про грозность хулиганья», ну и, разумеется, «дабы устрашить расслабившихся».

Бедный наш Геннадий Александрович… Он так несправедливо получил невероятный по унизительности немыслимый нагоняй от злорадного командного состава, и это в самом-то финале относительно спокойной «боевой» смены. Он укоризненно стоял перед нами обиженный, оскорблённый и раздавленный, раскачиваясь в своём очередном шизофреническом припадке. Мне, честное слово, было так по-человечески жаль его, хорошего, в общем-то, дядьку, которого так преподло подвели эти тщеславные дебилы.

Но, несмотря на эту «жестокую трагедию нашего личного военрука», я, заливаясь, смеюсь во весь «молодецкий мой голос» всегда, вспоминая, что дословно выдал он нам в совершенно справедливейшем своем гневе: «Я, бл…ть, для вас всё, а вы мне, вот – нате, сосите, Геннадий Александрович!». Причём, вся трагикомичная пафосная речь сопровождалась характерным энергическим и весьма неприличным жестом, демонстрирующим то могучее и незаслуженное, что преподнесли мы нашему справедливому и великодушному военруку.

Вот если уж о ком из «многочисленных» моих учителей у меня самые человеческие, приятные и забавные воспоминания, так это о нём, настоящем мужике, что вёл один из самых нелепых и ненужных предметов на свете, а всё равно благородно оставил что-то необъяснимо хорошее в наших детских несовершенных сердцах.

Саша П.

О, как же страстно хотелось нам, наивным музыкантишкам когда-то давно, ну так уж лихо прославиться, упоённо играть для беснующейся толпы на стадионах и даже на гранитных площадях столиц всего белого, да и чёрного света, чтобы узнавали нас грудастые и задастые девчушки-поклонницы и «люто рвали на куски» на улицах. Чтобы «фантастические» песни наши веером крутили на любых «размажорских» радио, и чтобы самодовольные наши морды не сходили с экранов волшебного ящика. Чтобы в искрящиеся озёра шампанского вливались полноводные пивные реки и шли бесконечные дожди из «мохито», и чтобы равнодушные «к сомнительным творениям» родители наши наконец-то оценили своих беспутных чад и, после щедрого до перебора «одаривания» мехами, автомобилями и зелёными бумажками, поверили, наконец, в нас и стали гордиться такими успешными отпрысками.

Как же мы истово верили во всё это! Мы были просто ослеплены этой безумной верой в успех. И кому же мы верили… Мы доверчиво готовы были отдать себя в руки любому шарлатану, аферисту и просто ненормальному. И все они с наслаждением этим пользовались.

Саша П. … Сейчас, когда все детские обиды в душе давно перекипели, надёжно испарилась эта отчаянная и глупая жажда успеха, и осталась лишь спокойная надежда на свою небольшую, но преданную публику, да возможность запечатлеть бесконечные наши песенки «для благодарных потомков», уже можно с ухмылкою поведать «некоторое кое-что».

П. был экспонат ну совсем уж удивительный. Здоровенный детина, «очень за сорок», «ВДВ – шной» стереотипной внешности и такой же бронебойной сути. Поговаривали, что он когда-то «буржуйски владел» огромным монструозным автобусом-трейлером, в котором совершенно свободно и в полнейшем комфорте можно было мирно дожить тихие пенсионерские годы, но в силу знакомых почти всем нам «временных финансовых затруднений», кому-то его не без сожаления загнал.

Вот в этот-то маетный период его жизни он картинно и появился перед нами, румяный и переполненный бурлящими идеями по поводу вознесения нашего «Алкоголя» на самую вершину хит-парадов, а заодно и Божественного Олимпа.

Собственно, нас предостерегали бывалые люди с намётанным глазом, что уже не раз слышали неуёмные его предложения по поводу, скажем, «организации роскошных презентаций», кои должны были по настоятельному предложению Саши заканчиваться непременно пышными фейерверками. С той поры, как только какой-то очередной наш юркий «продюсер» начинает, что называется, безбожно «гнать», мы, усмехаясь, зовём сие праздное словоблудие не иначе как «фейерверки».

Как и все прирожденные аферисты, Саша П. обладал магнетическим обаянием и способностью так виртуозно загипнотизировать любого «клиента», что тот сразу начинал верить ему безоглядно, даже если «на светлом глазу» обещался экскурсионный десант на Венеру и возможность заселения планеты теми колонистами, кому экзотическое местечко особо приглянулось. Ну а надуть нас, нелепых чудиков с вытаращенными от грядущих свершений глазами, было процедурой совсем уж плёвой, и Саша с энтузиазмом взялся за дело.

В числе прочего нам было обещано (внимание!): «миллионное вливание» в бюджет ансамбля «Алкоголь» от бывшего коллеги по службе, а ныне особо важной шишки из вожделенного всеми «Газпрома», выдача на первых порах нескольких десятков тысчонок для «поддержания штанов» слегка потрёпанных жизнью артистов, совместный переезд в Москву и торжественное снятие «комфортабельной квартиры» для совершения разнузданных оргий, ну и заодно для репетиций.

Трудно сказать, что из беспечно рассказанного нам Сашей о себе было правдой, может, и вовсе ничего, этого уж, как говорится, не проверишь, да и зачем, так ведь всё даже намного интереснее! А рассказано было немало…

Например, что был он в своё «горячее время» в составе какого-то легендарного засекреченного подразделения, восемь (и почему восемь?) грозных воинов которого могут играючи и одной левой блокировать небольшой город при стратегической надобности. Поведал он также, что счастливо владеет удостоверением полковника ФСБ и посему может запросто дуть пиво и более жаркие напитки прямо за рулём, и никто не погрозит ему даже и пальцем.

Но! Стараясь быть по возможности справедливым, я не могу не отметить того поразительного факта, что свежее пивко за рулём он дул совершенно реально, демонстративно и с большим удовольствием. Множество раз мы всей нашей доверчивой шайкой колесили на безумной скорости по Нижнему, заливаясь нескончаемым «пенным» во главе с совершенно безбашенным водилой.

Да что там ваше жалкое пиво! Как сейчас перед глазами ирреальная сцена – Сашина бывалая тачка припаркована в самом центре, рядом с суровым каменным дядькой Козьмой Мининым, все дверцы залихватски настежь, а внутри весь тогдашний состав «Алкоголя» милейшим образом попивает водочку, запивая томатным сочком и похрустывая копчёной колбаской на чёрной ароматной горбушке. И всё это сущее безобразие, само собой, под предводительством небезызвестного Саши П. Когда же огненная вода беспощадно истреблялась, производился очередной плановый рейд за следующим бутыльком, причём на том же авто и со скоростью спортивного «Феррари».

Не умолчу и о том «невероятном», что изначально придумщиком Сашей были радушно предложены свои бескорыстные услуги в качестве… Барабанщика! Да-да! Он и в самом деле немного «трямкал по тазам», хотя в первый день «строгого худсовета» в коллектив принят не был по убедительной причине – двух бутылок водки внутри прослушиваемого, а посему самозабвенно играл он тогда в своём особом темпе и сугубо индивидуальном размере. Но впоследствии чудесным образом он и вправду довольно сносно «отре́пал» с нами несколько номеров, но совместно «бомбить переполненные залы» нам как-то не довелось.

Кстати, по умопомрачительным словам Саши, одним из варварских тренингов в его нелёгкой секретной боевой подготовке было методичное выпивание четырёх пузырей «беленькой» и последующее вдумчивое вождение транспортного средства. Нам доверительно сообщалось также, что он был «секретно обучен» мгновенно отключать искомое опьянение в момент острой необходимости – видимо, когда его нетрезвую тачку останавливал коварный мент.

А чего только стоит легендарная байка о несчастных сусликах, кровушка которых выпивалась, а мяско употреблялось «вживую», дабы продержаться в бескрайне-жаркой пустыне, куда их безжалостно выбрасывал вертолет. Тот воин, что не хотел кушать сусликов, малодушно подавал сигнал по рации и его подбирал укоризненный геликоптер, но звания супербойца ему, увы, не полагалось. Ну а менее брезгливые добирались до нужного объекта и провозглашались «элитой» наших славных армейских рядов.

Подогнал он нам и пару странных ангажементов в самом, что ни на есть «сидячем кабаке». Было довольно страшновато, но лихой братве мы почему-то понравились и даже великодушно были приглашены за стол к «папе», где хлебосольно потчевались экзотической тогда текилой.

Так что, выходит, с П. было вполне и забавно, тип он был в общении преоригинальнейший и вовсе не изувеченный окончательно характерными армейскими закидонами.

Ну а что все сказочные посулы оказались банальнейшим фарсом, и то, что, изящно заняв у нас, у дурачков сто баксов – всё, что было еле накоплено нами для отъезда, дабы «завоевать красавицу Москву» (деньги по тем нищим временам почти баснословные), Саша П. ожидаемо скрылся в неведомом даже ему направлении, это…

Что ж, это была, наверное, законная оплата его блестящего циркового трюка. Да и многострадальные бабосики эти много позже он нам всё же, нехотя, но вернул. Видимо, устыдившись, что «будущие звёзды» (а до Нижнего уже долетели неприятные многим в этом городе слухи о контракте заносчивого «Алкоголя» с легендарным Бурлаковым) развеют зыбкий миф о его непогрешимости. Правда, это уже были совсем не те «барские» деньги, которые, как известно, стремительно дешевеют.

Ну и что? Деньги деньгами, а интересный человеческий экземпляр – это товар штучный. Нет, честно, никаких обид, Сань! Было весело!

И наступила эпоха «кибо́ргов»…

Девчонки, милые, боюсь не осилить вам этой специфически-скучной главы, но я, всё-таки, постараюсь галантным кавалером развеселить вас – спляшу, буду шевелить ушами, но не брошу вас в этой душной мужской раздевалке.

Ну а вот всякой особи «мужеска пола», конечно же, известна эта уморительная в своей серьёзности субкультура – качки, культуристы, в общем, бодибилдинг, парни!

Каждый, даже самый забитый «чепушилка» с унизительных школьных лет мечтал, жаждал и вожделел заполучить эти завораживающие бугры под кожей. Не избежал этой постыдной страстишки и ваш покорный слуга. Класса эдак до четвертого я был тощий, как велосипед, а потом мои жалкие косточки покрылись ещё и подростковым подлым жирком. Я просто видеть не мог в зеркало этого своего нескладного чмошника-двойника. Прошло ещё несколько лет мучительного мезальянса между ощущением себя высоким и ладно сложённым подонком и тем, что виновато поглядывало на меня из Зазеркалья.

Но вот пришла эра спасительного Культуризма. Все без исключения подростки, от вполне себе коренастых, до тех убогих, что вроде меня, ринулись тягать железки в спортзалы, стихийно организованные «качалки» при школах, в каких-то полукриминальных подвалах и чердаках. Зал становился Храмом, святыней, внутри которого создавалась некая зона примирения, здесь благородно не били и не «чморили» так откровенно, как в жестоком «миру».

У каждого «адепта культа» имелась своя заповедная тетрадочка, в которой с трепетом записывались канонические упражнения с количествами подходов и целые сложнейшие системы и комплексы на целую неделю. Повсюду слышалось фанатичное бормотание: «Я те говорю, «шесть-четыре-три» оптимальней на массу работает, чем «восемь-семь-шесть», отвечаю!». И без того гигантские ляжки за трёхчасовую тренировку раскачивались так, что ноги просто не влезали в брючины после таковой безжалостной тренировки – качки очень радовались.

Как правило, штанга для жима лёжа (о чем вообще я говорю, Бог мой!) была одна, ну максимум, две, поэтому возле неё выстраивалась разношёрстная очередь. Здесь, у сакрального снаряда, словно зверьё всех мастей у водопоя в засуху, не кусают, не жалят и не кушают друг друга. «Качки» от мала до велика терпеливо-уважительно помогают друг другу, поддерживая гриф во время финального, запредельного по напряжению жима, который для правоверного культуриста сродни «хорошему оргазму». Правда, с «весами» бывают и заминки – ясное дело, что такое чучело, как я, не выжмет и половины того, чем играется самодовольный детина с горой мускулов даже там, где их анатомически и быть не должно. Отсюда вытекает жалкое «отвешивание» блинов и недопустимая задержка очереди, ибо отдых между подходами не имеет права быть более тридцати секунд, а то капризная мышца не захочет расти.

И вот я, кого лишь из жалости и сочувствия пускали в такую бравую компанию, торопливо и невпопад снимаю десятикилограммовые блинищи и суетливо ищу те, что по два с половиной. А совсем не широкой спиной своей чую «дружественный» взгляд одного из самых монструозных культуристов с угрожающе выдающейся вперед челюстью и мускулатурой гладиатора. Он не выдерживает моих, мучительно изводящих его качковское сердце поисков, и нетерпеливо цедит сквозь зубы: «Ты пятачки накинь и заеб…сь, б…я!».

Понимаете, для этого недогадливого биндюжника что «пятачки», что «по два с половиной» было совершенно одинаковой мелочью и ерундой. Он даже осознать не мог, какая для меня в этом, «ё…та», невероятная разница, «н…х»! А вот я-то, к скорби своей, всё очень осознавал – я просто напросто «лёг» бы под этими «детскими» пятачками, а вот встать бы мне уж не довелось.

Ещё довольно жуткая штука, к которой я так и не смог привыкнуть – это «трогательные» просьбы «потереть спинку» в душевой. «Качки» деланно мужественными и преувеличенно низкими голосами небрежно кидали собрату по секте из соседней кабины: «Слышь, спину потри!». Какая-то в этом была тревожная нотка «гомосятины», хотя я, быть может, чересчур щепетилен – так, обычная «мужская» просьба.

В тот раз «потереть спинку» запросил у меня тот самый, что с челюстью и пятачками. Знали бы вы, как же я жалел тогда, что не было у меня хорошей корабельной швабры под рукой – тереть такую необъятную спинищу обычной стандартной мочалкой, это сродни тому, как драить палубу кухонной губкой.

Тот же словоохотливый неандерталец, кстати, однажды небрежно поведал корешам по залу про то, как некая залётная шпана «наехала» на них после тяжкой тренировки, и они позорно сбежали потому, что… «очень-очень на ней устали». А вот на следующий день, как следует передохнув и восстановившись, нашли-таки неразумных обидчиков и, разумеется, законно их отметелили.

Ну и конечно, на всю жизнь улыбкой в душе откликается неизгладимое воспоминание о первом моём робком выходе на арену «качалки» при знаменитом стадионе «Полёт».

Как только я в дурацкой, не шибко спортивной маечке и таких же неказистых трениках осторожно показал массивным старожилам свое хилое тельце, один из местных хохмачей выдал незабываемое, имитируя характерный гнусавый тембр «видюшного» переводчика Володарского: «И наступила эпоха кибо́ргов!». Эта знаменитая фраза с канонически неправильным ударением на первое «о» в слове «кибо́ргов», из культового для всего качковского люда фильма «Терминатор-1» немедленно заставила задрожать стены Святилища. Раздался такой дружный гогот, что я хотел было навострить лыжи домой, обратно в уютную комнатку к кассеткам с «Accept» и макарошкам с котлетами. Но я собрал в кулак всю свою, растерявшуюся было уверенность, и душа моя не дрогнула. Я прошествовал вглубь и отважно лёг под сталь штанги. Правда, самой лёгкой, килограммов на пятьдесят, ибо я всё же успел сообразить, что будет, если меня ещё и унизительно придавит ноша не по силенкам. Так я принял крещение огнем. Качки же, проржались и, вытирая слезы от истеричного смеха, продолжили характерно пыхтеть под тоннами металлолома. Никто больше меня не задирал и не доставал изнуряющими повторами гениальной (тут я совершенно серьёзно) шутки, как обязательно случилось бы в ужасной моей школе.

Как-то в зал забрёл маленький такой мальчишка лет пяти-шести и застыл столбом, увидев зрелище толпы невероятно мускулистых мужиков (я, понятное дело, не в счёт). Никогда я ни до, ни после этого не видел в человеческих глазах такого восхищения, как в огромных глазищах этого пацанёнка. Он, простояв в остолбенении минут десять, и, внутренне настроившись, но, всё же робея, подошел к одному из перекачанных горилл и наивно и трогательно спросил: «Дяденька, а дяденька, а что нужно сделать, чтобы стать такими, как вы?». А попал он, бедолажка, снова на нашего штатного шутника-здоровяка, который задал мне жару на первой тренировке. Кстати, потом всех вновь прибывших с равносильной мне комплекцией накачанная братва звала не иначе как «кибо́рги».

И вот изумлённый паренек, разинув рот, доверчиво ожидает, что «добрый большой дяденька» великодушно раскроет свою тайну, и превратится он, кроха, в одну из этих надутых машин для тяги. Но «дяденька», привычно ухмыльнувшись, подмигнул кодле приготовившихся к веселью орангутангов и, доверительно нагнувшись к парнишке, начал: «Слушай сюда, малый! Самое главное, это чтобы семечки всегда были в карманах. Грызи постоянно, мышца от них неслабо попрёт. И селёдки ешь, как можно больше, на неё, вообще, налегай!». И снова звучит грохот рыданий от смеха наших «распростецких» крепких ребят. Бедный парнишка и знать не знает теперь, верить этому авторитетному мужчине или зло посмеялись над ним эти «богоподобные существа». Недальновидные вы придурки, ведь могли бы и помочь правильному человечку, быть может, великую смену вы только что вырастили бы себе, но вам бы, понятное дело, лишь весело ржать-гоготать! Как это, всё-таки, непедагогично… Но если уж обойтись без этого пафоса укоризненных причитаний, то, чего говорить, сие было крайне смешно, реально, братцы, очень и очень смешно!

В каждой качалке, само собой, существует свой доминирующий самец. Он, как и в живой природе, как правило, явно превышает всех остальных по габаритам, жмёт какие-то умопомрачительные веса, рельефен, как греческая статуя и обязательно феноменально харизматичен. У него просто обязано иметься всё и сразу – улыбка туповатого красавчика Ван Дамма, «строгий адик» (сиречь сугубо фирменный костюм «адидас»), самый модный ёжик на башке… Но тут должна быть и одна весьма тонкая грань – однажды выкрашенные кудряшки на макушке нашего «главного» чуть не стоили ему звания вожака стаи, и «педиковатые кудельки» были поспешно заменены на «пацанский» стандарт. Ну ещё, конечно же, желательно ровный шоколадный загар, пару почётных мест на «почти европейских» соревнованиях и лучше, если бы имелся хоть «на копеечку», но некий криминальный налёт – отсидка «на химии», ну или «на край», сойдёт и скромный «условный» срок.