Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Ситуация выходила крайне комичной ещё и потому, что самое важное, сложное, ну и, типа, красивое, было старательно «заколочено в фанеру», а басовые простецкие «ковырюшки» вживую он играл так, ну-у… знаете, чуть разнообразней, чем «пым-пым». Правда, замечу святой справедливости ради, мимо нот этот забавный дядя не ставил!

Эх, как жалею-то я теперь, что не снял это чудо света на мобильник, но как-то совать в лицо человеку камеру ради быдланского «гы-ы, приколись, какой!», ну вот, не хотелось тогда совершенно. Однако отказать себе в удовольствии бегло зарисовать портрет сего экзотического элемента «метрошного социума» я не смог, в чём публично и каюсь, хоть и остался-таки «зело доволен»!

Береги себя

Рок-звезда сосредоточенно бежит по курьерским делам в районе суетливого Павелецкого, а напротив вокзала манит тусклыми огоньками какое-то кургузое «околопитейное» заведение. Неповторимый аромат горелого масла в коктейле с вино-водочными парами нежно кружит мне голову.

Непочтительно останавливаюсь у двух явно только вышедших из этого вертепа покурить мутных мужиков лет тридцати пяти-сорока. Мой любимый возраст. Все комплексы, обиды и неудовлетворённости на пике. Оба люто вдетые, а времени, на минуточку, где-то полтретьего и четверг.

Неосторожно спрашиваю, как пройти к 1-му К… (не помню уже) переулку. Один из «задумчивых» мужчин, думаю, основной, облачённый в белый джемпер, по-пьяному вкрадчиво ответствует: «Щас, брателла, в мобильничке интернетик у меня, найдём…». Второй повыше и помятее, но более или менее душевный. Глаза у обоих «партнёров» пробиты страшно, бухают, знаю по серьёзному своему опыту, второй или третий день. А вот выкатывается из заведения и третий «джентльмен», грозно становится рядом с ними, и смотрит на меня такими дикими глазами, что мне становиться тревожно.

Тут уже наблюдается не просто естественное «босяцкое» любопытство, а вполне резонный вопрос: «Это как же «вот это вот», ваще, тут с моими корефанами, н…х, стоять-то смеет? Чего, бл…ть, общего-то?!!»

А у этих дивных мужиков, видно по всему, что всё «в поряде» – и семьи, и машинки, и квартирки. Так, побухивают от души, от сердца, дабы от жён-любовниц отдохнуть, но бизнес у них, сцука, сразу понятно – нечистый.

У третьего «коллеги по работе» огромные, дурные глаза, и вообще он такой из себя криминальный красавчик, «покоцанный», правда, слегка житием.

«В джемпере» небрежно роняет, объясняясь и немного даже извиняясь перед «Красивым»: «Человеку ж па-амочь надо…». Снова вступает в тему «Душевный»: «А это, типа, у тебя чё?». И с живым алкогольным интересом показывает на коробку, которую я отчаянно тараню. А там, на картинке анонимным китайским живописцем изображён, ну разве что не космический бластер. Плохо пряча волнение, я пытаюсь донести, что это просто душ, и сие, кстати, святая правда, несмотря на футуристический рисунок. Причём, произношу я это всё, как можно небрежнее, дабы создалось впечатление, что тащу вроде как, в семью, что мол, «такой же я, как вы, да тока волосатый».

Остро осознаю, что интернетно-телефонные запросы затягиваются в связи с запьянцовской вялостью движений «святой троицы», и посему начинаю сердечно раскланиваться и благодарить, одним словом, «не смею задерживать» и прочие куртуазные галантности и маньеризм.

И вот напоследок суровый «Красава», не без издевки, но и не без какого-то изумления, типа, «во, какие ходят», напутственно молвит: «Б…я… Береги себя…».

Уж нет никаких шутовских сил более сдерживаться, и я заливисто ржу, уходя всё дальше и дальше от этого настоящего мужского священного братства.

Гильдия Адвокатов

Вы видели когда-нибудь сорокалетнего курьера? Я – да. Зрелище удручающее: потухшие глаза, сгорбленная спина, руки оттянуты нечеловеческой ношей. Как правило, в каждой натруженной руке располагается по коробке величиной, сравнимой с ростом бедолаги, и на горбу обязательный рюкзачок внушительных размеров. Походка стремительная, на автопилоте, и плюс к этому неожиданные судорожные остановки для сверки с вражеской местностью по ветхой, вручную вычерченной карте.

Возможен и опрос ненадежных аборигенов, но это часто может привести к необратимым потерям себя в городе Москва – никто хуже не знает свой крохотный райончик, чем лениво прогуливающиеся местные. На измученном лице сорокалетнего курьера написано многое – усталость от унизительного непрестижного труда, многолетнее отсутствие женского внимания, ежевечернее постылое пиво, съёмный грязный быт в позорных Кузьминках и последнее – никаких интересов, перспектив и стремлений.

Я не раз бывал в этой удушливой шкуре, и так отчетливо знаю, как быстро высасывается душа на такой «нужной и уважаемой» работе.

Тут сделаем недолгий привал, ничего?

Я не уверен, можно ли назвать то, что я старательно ваяю, романом, даже не понимаю пока, смогу ли с какой-то осмысленной логикой объединить эти пёстрые лоскуты и нервные обрывки. Поэтому некоторые части хаотичного повествования пусть будут просто, как некие забавные зарисовки, почти анекдоты, осторожно подсмотренные мной. А эта книжка станет, скажем, неким «постдовлатовским» романом-дневником. А может, я и передумаю, и это будет «искрящийся коммерческим успехом» сценарий для межгалактического секс-ужастика про зомби и звезд эстрады 30-х.

Итак, объяснившись насколько возможно, вернёмся к одному из бессистемных моих сюжетов, которые, если мне посчастливится, соберутся в весёлую мозаику романа, и получу я наконец вожделенного Нобеля. А чего? Все нежны рученьки оббил о «комп», набираючи мысли острые, думы светлые, строки мудрые! Задарма? Не-а, нетушки, и так у вас со мной, бойкие товарищи из нобелевского комитета, не пройдёт!

В общем, «курьерю»… Русь, чокнутый мой друган и коллега по кривой музыкантской тропе вызвался помочь, и это так кстати – вес курьерской ноши в этот денёк за гранью человеческого представления о гуманности. Проще говоря, даже если от этого зависят твоя маленькая судьба и даже сама «полудрагоценная» жизнь – приподнять НЕВОЗМОЖНО!

И вот, чуть найдя вожделенную дорогу в районе милого сердцу Курского вокзала, матеря всё и вся на белом свете, мы увидели, словно величественный замок на крутом холме, то, что отважно искали – «Гильдия Адвокатов».

Надпись эта золотом (а может и не золотом, это я так в поэтическом угаре) сияла на юридическом дворце и крутая лестница снисходительно приглашала двух робких муравьишек подняться и доложить высокомерной страже: кто, зачем и к кому!

Мимо нас пролетали холёные самодовольные ребятушки годиков о двадцати пяти, аккуратно стриженные, в костюмах от Ив Сен-Лоран, нацепивши очочки с платиновой оправой. Взоры их повествовали о такой уж волшебной карьере, что даже случайно засуженные или несправедливо оправданные (за отдельный, так сказать, гонорар) меркли и исчезали вовсе, соприкасаясь с аурой таких блестящих молодых людей. Б-р-р! Зачарованная охрана даже и не смела испросить у них мандат для входа, насколько были они тут своими… Подобные энергичные ребятки эдак по-свойски проникают в самою Думу, а не то, что в какую-то занюханную «гильдию» и, конечно, без всякой задержки со стороны кремлёвских стражников-остолопов. Соль земли России, недостижимая элита, гордость нации…

Миновав в умилении застывшую охрану, они порхали дальше, мимо гранитной доски, запечатлевшей нетленные имена и фамилии Гениев Адвокатуры. Фамилии были предсказуемо библейски однотипны, но особенно запомнился некто Зильберкант.

Пробравшись через тысячи кордонов и зеркальных комнат, я вручил всё, что облегчит заслуженный быт труженика-адвоката. А именно, монструозные массажные души таких извращенческих конструкций, что это буйство инженерной фантазии наводило мысли о каком-то товаре из секс-шопа, ну а на закуску, словно пошлая вишенка на вершине сливочного торта, популярнейший хит сезона – хрустальные стаканчики для зубных щёток по сто евро за штуку.

На выходе мне навстречу попалась стайка по банному раскрасневшихся юридических крупнотелых тёток, сильно за сорок, очень шумных и «неплатонически» засматривающихся на всё, что в брюках.

Я поспешил к спасительному вестибюлю с позёвывающей охраной, где почему-то стоял такой густой запах пива, будто пили его каждодневно месяцев шесть, да ещё в кураже разлили по всему полу.

Откуда взялось это, так сказать, поразительное слияние «низкого и высокого», не мне гадать. Будем милосердно считать, что это скучает бравая охрана, ибо охранять тут, ну совершеннейше не от кого, такие уж «наскрозь положительные» люди подобрались в затейливой конторе. Вот и скрашивает доблестный охранный контингент, уж как умеет, свой вынужденный серый досуг до умопомрачения.

Ну не краснощёкие же тётушки, в самом деле, пили пенное пивко с пахучей воблой на работе! Хотя…

«Общежитие слушает» халявный «рокенрол»

Вот уже больше пяти «необыкновенных» лет я живу в одной прокуренной норе, именуемой с провинциальным достоинством не меньше, как «Гостиница». На самом деле это банальнейшая общага со всеми прелестями оскорбительного быта – парой сортиров на длиннющий, словно «метрошный» перрон, коридор, дуэтом кошмарных душей, ступая на тёмный пол которых, лучше не думать, какое мрачное существо до тебя тут с явным наслаждением плескалось (а, возможно, и не только, о, ужас!) с преимущественно ледяной, бодрящей водой, «обаятельным» самодуром-директором, не шибко чистыми на руку, но крикливыми, как галки по утрам, уборщицами, ну и совершенно горьковскими (и от пьес великого писателя и от принадлежности к «быдланскому» племени Нижегородцев) типажами.

Как ни хотел я сбежать подальше от родимого городка под знаковой вывеской «Нижний Новгород», а насмешница-судьба, после трёх лет моего неумелого барахтанья по съёмным грязным хатам, закинула меня к знакомым до оторопи ликам в «знаменосное» общежитие от авиационного завода «Полёт». Там, собственно, со вкусом и проживают бывшие горьковчане, а ныне по «новозаветному», нижегородцы, командированные в столичный престижный филиал.

Задаюсь терзающим душу вопросом: «Как же это они, чадящие ужасными папиросками, сидючи на расколотом толчке, не ведающие звука спускаемой воды (скузи, такая уж суровая правда общаги), неделями не выносящие мусор из кухни, уплетающие из года в год многотонными коробками дешёвые до несъедобности пельмени и надирающиеся до обмороков под хип-хоп «рассейского» разлива, как они вообще опрометчиво допущены к созиданию боевой авиатехники?!! И ведь они вовсе не безработное из поколения в поколение, дикое «гопьё» с 7-го микрорайона, это инженеры, закончившие, пусть скучный, но, всё же Политех.

Одним словом, с этими вот «интеллигентами» мне и приходится соседствовать. Несколько живописных лиц, впрочем, как ни дико сие звучит, уже стали почти родными: обаятельнейший глухонемой тощий паренёк с замечательной улыбкой и яростной жестикуляцией (навсегда запомню его невербальную экспрессивную похвалу моей новой «хипповской» причёске), мрачно шутящий, но весьма приятный суровый чувак из прославленного Чкаловска и занудный дылда, нами искрометно прозванный «Баскетболист».

Этот нескладный, костлявый, ростом в двух Сабонисов гигант прибыл из совсем уж глухой деревеньки, а посему был включен в столичную «серьёзную» жизнь на сто десять процентов – участие в «кровопролитных» митингах против несправедливых выборов, вожделенная аспирантура, самые свежайшие интернет-сплетни и дешёвки-сенсации и полная святая уверенность личного участия в создании Современной Истории.

Ну и, конечно же, огромный, свирепого вида, бывший танкист в неизменном несвежем тельнике, безмерно страдающий каждое жуткое для него утро с такого помелья, что жалость пересиливает естественное отвращение при привычных звуках громогласного очищения над «белым приятелем». Далее для «танкиста» обычно следует полуобморочный просмотр телепрограмм на боевую тему по спасительному кабельному, причём на разрушающей тело и душу громкости.

Да, как же я мог забыть! Дядя Юра! Наш замечательный ближайший сосед-гедонист такого жизнелюбивого нрава, что пивно-сосисочный живот его победно торчит из-под любого зимнего пальто, как символ несгибаемой и всепобеждающей витальной силы. Прибавьте сюда тронутую благородной сединой чёрную шевелюру во все стороны, такие же залихватские цыганско-болгарские усы, доводящую до оторопи коммуникабельность, вечное галантное «подшофе», нескончаемые рассказы о мифических любовницах из Прибалтики, нескольких небольших авиазаводиках в личной собственности, волнующей карьере пилота, усердных занятиях в престижнейших «тренажёрках» Москвы и многочасовые приготовления «изысканной пищи» на общажной некартинной кухне с обязательным сухим вином и экзотическими специями! И вот, вуаля, наш Дядя Юра весь перед нами в «психологическом портрете».

Всё, не хочу говорить более ни о ком.

Ну разве пару слов об Отце Родном – свирепом директоре этой нашей импровизированной «Гостиницы» Валерии Тимофеевиче, по амикошонски окрещённом обитателями ночлежки «Тимохой». Сухопарый, с пронзительным взглядом и орлиным носом, весьма идущей ему лысиной и походкой белого офицера, он походил больше на римского патриция, чем на мелкого администратора.

Насущные вопросы он всегда решал быстро и мог наотмашь отбрить и поставить на место любого хамоватого бродягу из местных. Во власть свою невеликую, думаю, был он влюблён страстно и многие жители этого странного дома трепетали перед ним, считая за самовластного хозяина.

Почему-то вот кажется мне, что таких же, как мы, мягко говоря, не слишком «авиастроителей», было на каждом этаже чумной «богадельни» предостаточно и зависело от его «слова боярского» немало бесправных, живущих тут на птичьих правах. Мы обходились довольно банальным натуральным оброком – пузырёк недурственной водки, шоколадный тортик или ещё какая-никакая нехитрая снедь. Всё это почтительно подносилось в Его Кабинет по великим праздникам или в дни, когда нам случалось провиниться…

Провинности – тема особая, тонкая. К примеру, ежели мы дерзко установили в номере несанкционированный турник, что разлагает умы не в меру любопытных и самозабвенно «стучащих» уборщиц, преступно забыли внести священную оплату за месяц «сладкого комфорта», ну или просто, когда Тимофеич, нахмурив брови, останавливал нас, старательно изображающих вид жуткой спешки и занятости, и изрекал: «Ну и чего вы дальше собираетесь делать? Долго ещё будете тут обретаться? У меня ведь заезд плановый на носу, комнаты все наперечёт! Мысли есть какие-то?». Мысли немедленным образом возникали.

Причём у других, менее привилегированных граждан Общажной Республики (а за нас всё-таки поручилось начальство «из центру», ну и, к тому же какие-никакие, но были мы артисты, а совсем уж обижать юродивых – большой грех на Руси), эти мысли облекались, мне думается, в более бумажно-шуршащее воплощение. Ежели наговариваю, извиняйте, Валерий Тимофеевич, тем более что я, без дураков, душевно благодарен вам за снисходительность к двум клоунам с пятого этажа.

Ну хватит, в самом деле, что это я взялся описывать земные «мизерабли». Я ведь всего лишь «непринужденно» подводил к тому, что наша с братом Руськом дикая берлога располагалась в паре минут ходьбы до культового клуба «Арена Москоу». И каждые выходные, как минимум, к нему стекались толпы живописных персонажей.

В дни концертов я любил по внешнему виду небезопасных, надо сказать, поклонников угадывать, что за группа будет рубиться нынче вечером, и очень часто попадал в яблочко. Вечнозелёные косухи и непромытые «хаера́» – Гарик или Чайф, увядающей красоты кокетки – Cinderella или Kingdome Come, иссиня чёрные патлы и зелёные губы, скажем, Gackt, старательно забитые татуировками до горла тела, независимо от пола и возраста – хоть Deftones, а может, запросто и WASP. Вот такая нехитрая «неформальская» наука.

А в светлый день концерта Алисы ненароком подсмотрел я такую картинку: движется группа алисоманов, и я привычно сторонюсь, зная, что нарываться на их праведный гнев всё равно, что вести полемику с «Динамовцами» по поводу того, кто ярче в этом сезоне «Спартак» или «ЦСКА». И вот, подслушиваю невольно разговор двух здоровенных поклонников харизмы Константина Кинчева: «А я тебе говорил – разговаривай меньше, пей больше!».

Эта незабываемая фраза прозвучала в том «эротически окрашенном» контексте, что, мол, ежели бы помалкивал и был предельно расслаблен старым добрым алкоголем, «тогда бы дала», а сейчас внимай, салага, советам мудрым от бывалого твоего корефана.

В тот же памятный денёк я был очарован дивными красными колготами (видимо, униформа такая) девушек-алисоманок, выглядело всё это крайне завлекательно, но в сверкавшие металлом глаза их я решался заглянуть лишь украдкой, как говорится, не по Сеньке шапка, понимать нужно, а я и понимал.

Нещадно правя свои кривые главы, я усмехаюсь, замечая «старпёрские» повторы собственных историй. Но я не вычеркиваю символы микромаразма, так даже веселее.

Так вот, то забавное, что я открою вам сейчас и просто-таки немедля, появится в конце сей книжки ещё раз, но чуть с другого, похмельного угла и иными «нежными» словами…

Как то я случайно познакомился с местным «динамовским» бомжем. Он куда-то старательно таранил огромный, обитый железом чемоданище, в котором почему-то лежала стародавняя былинная рация. Общая любовь к великим Led Zeppelin и увеселяющим душу напиткам помогла нам быстро найти общий язык, и он поведал мне доверительно, что часто «лицезреет» концерты своих любимцев и, что самое «зовущее» – совершенно «на шару». Всё оказалось таким до разочарования простым, как, впрочем, и всё великое – достаточно было элементарно встать у всегда гостеприимно открытой огромной двери «Арены» и наслаждаться концертом примерно в том же качестве, каким довольствуются незадачливые зрители на задворках клуба.

Душевное спасибо тебе, бродяжий брат по меломанству! Поклон до земли, ибо таким хитрющим манером я видел и слышал Mastodon, Cinderella, Gakt, Slayer и даже, не знаю зачем, видимо, из меломанской жадности, Аврил Лавин. Её выступление мы уважительно наблюдали вместе с братом Русланом, находясь в запредельном, атмосферном просто-напросто подпитии, а посему истошно и «юродьиво» голосили: «Аврил, мы хотим от тебя детей!!!». Чем расчистили вокруг себя пространство от напуганных и глазеющих на заморское действо таких же, как мы, «халявствующих» граждан.

Единственное «легальное» выступление, кое я имел счастье увидеть в Арене на тот стародавний момент, было незабываемое шоу Твистов – легендарных Twisted Sister, во главе с ехидным Ди Снайдером, по всеобщему мнению с возрастом ставшим смахивать на кудрявую и губастую Сару Джессику Паркер. Да и то билет милостиво подогнала сердобольная красотка Лидок – наша несравненная директриса и бессменный плюшевый талисман концертов Алкоголя. Наорался я тогда от души, и неделю потом в башке пульсировало тинейджерское: «We Don’t Gonna Take It!».

Так я увидел пергидрольного кумира детства, которого, если честно, тогда больше ценил за фривольную по тем временам книжицу «Курс выживания подростка». И как это только её отважно напечатал любимый голодными советскими меломанами легендарный журнал «Ровесник»?

Сейчас я обленился и развратился и почти не хожу на бесплатные «ареновские» шоу, но были ж времена, и были же денёчки… Да и сейчас огрубевшее сердце, нет-нет, да и подпрыгнет от жестокого гитарного рифа, что доносится порой на всю округу. Здравствуй, щедрая Арена, шире открывай двери и радуй тех, кто выполз из душной общаги, и у кого не всегда так весело шуршит в карманах!

Любовь, залетевшая в подземелье

Уже крайне неприлично повторять в сотый раз затасканную фразу про то, что треть жизни мы проводим в метро, но это святая правда. Все изумительные книги, что прочёл за последнее время, все новые и «стародревние» музыки, что поразили в самое сердце – всё там, под землёй, под изматывающий перестук колёс.

Толпы зомби-мертвецов и голодных гигантских крыс провожают нас жадными взорами, когда мы проносимся мимо их подземного мира. И чего в этих тоскливых взглядах больше – желания сожрать или зависти к нашей защищённой прочным вагоном судьбе? Судьбе не знать вечного чёрного холода, тоски голодных лет и безысходности вырваться хоть на час под доброе солнце, что согреет любую тварь на земле и даже из страшных недр её.

Эк, меня подкинуло-то! Но, действительно, ведь метро – какое-то магическое пространство отчуждения, и, пожалуй, на время даже самой мимолетной поездки мы становимся полноправными членами особой странной субкультуры. Ведь из поезда, с грохотом несущегося во тьме, не выпрыгнуть, как ни старайся, а стало быть, пространство и передвижение по нему ограниченно очень жёстко. Поведение разношёрстных присутствующих регламентировано рамками более гуманного отношения к рядом стоящему, ведь мы все сейчас на одной «жёлтой подводной лодке».

Естественно (а естественно ли?), исключение составляет сорт особых «быдло-уродов», кому не дано понимать абсолютно ничего, и они могут устроить какую угодно пакость и внутри необычного микросоциума. Драки, приставания, хамство – разве можно лишить себя этой сладости из-за какого-то нелепого подземного паровоза. Ну, этих поганых неандертальцев мы бросим зловещим мертвецам и голодным крысам.

Традиционно подвожу издалека, и чувствую, что заблудился, поэтому просто и прямо опишу один очень трогательный случай в метро.

Напротив меня в вагоне сидели две милые тётушки в возрасте. Видно было на раз, что это одни из последних настоящих интеллигентных в довоенном ещё понятии женщин. Привычно почувствовав приближение нужной станции, они стали готовиться к десантированию. Приготовления были невеселы, ибо одна из них встать самостоятельно уже не умела…

Это были явно давние и душевные подруги на всю жизнь, повидавшие немало непростого и несладкого счастья. Одна из них проворно вскочила и, ловко ухватив подругу за запястья, проговорила: «Танюшенька, вот так, раз-два, взяли!». А затем, в мгновение подняла, словно вырвала её из цепких лап немощи и осторожно повела под руки к выходу.

И столько сердечности, дружеского участия и любви было в её словах и ласковом тоне, что в душе моей перевернулось всё-всё-всё, обжигающие слёзы предательски подступили к глазам, и я почувствовал такую силу и радость всеобщей любви, которая нечасто, но всё же залетает к нам, в сырой и тёмный мир подземелья.

Хочу ли я вспоминать своих одноклассников?

Не знаю, братцы, что и сказать… Мне немного неловко признаваться в своей «порочной» слабости, но, высокомерно презирая убогую социальную сеть «Одноклассники», я тайком заглядываю туда через чужие аккаунты. Делаю это втихаря, потому что по жлобской функции этого очень простонародного сообщества каждое посещение какого-нибудь из бывших коллег по «обязательному среднему» будет с улюлюканьем запеленговано им, и последует волна ненужного утомительного общения.

Поговорить, думаю, будет настолько не о чем, что никакой моей хвалёной вежливости и мифического такта не хватит на «увлекательные диалоги ностальгии».

Конечно, есть наша тёплая компашка, которой я буду рад вечно и побегу на край света, лишь бы вновь, как в детстве беззаботно «пообщнуться», пошептаться и посплетничать: вылитый Пол Маккартни – артистичный Лёшка Вареник, длинноногая и надменная Наташка Сокурова, провинциальный сердцеед, эталон мужественности Лёшка Клементьев, милая, светлая и веселая Светка Преснякова… Ну как же я мог забыть – неутомимый брейк-дансер с телом Сильвестра Сталлоне Володька Коршунов, а так же кудрявый и обаятельный, наш личный Пьер Ришар – Серёга Шаров…

Пожалуй, ещё несколько родных лиц из других классов… К примеру, чокнутый на всю голову, прирождённый «рок-стар», клон Стива Вая – Лёха Каулин, тощий, как уличный кошак, с длиннющими пальцами, с вечной ненормальной ухмылкой, и глэм-рокерской стрижкой (и это в тоталитарные-то восьмидесятые). Его знаменитая квартира представляла собой хаотичный, заброшенный склад виниловых дисков, полуразобранных гитар, кассет с вечно зажёванными пленками, плакатов звёзд дичайшего пошиба от Destruction до Миража, прославленных магнитофонов аля «Романтик», обшарпанных видиков, аквариумов с голодными рыбёхами, весьма небезопасно нагретых паяльников, огромных двуручных мечей… Всё это великолепие было разбросано по пыльным полкам, замусоренному пустыми бутылками и окурками полу, развешено на странного вида коврах на стенах.

Лишь только один человек на белом свете смог вывести из флегматичного равновесия беззаботного Лёху Каулина. А ведь он позволял в своём диком доме тотально всё и всем, не знаю уж из панковского ли эпатажа или же по природе врожденного пох…изма.

Этим человеком оказалась никто иная, как наша Иришка.

Дело было так: мы тихонько выпивали по обыкновению. Градус незаметно, но и неотвратимо приближался к точке, когда обычно купаются ночью, громкими дикими голосами поют песни Queen на территории, где пасутся гопари и совершаются прочие неординарные и героические деяния.