Невротички

Помимо долгожданной встречи и маминых объятий, Полину ожидало множество подарков – одежда, обувь, вкусности, о которых никто в то время и не мечтал, костюмы и платья, трикотажные теплые колготки с узорами и разноцветные капроновые «как у взрослых». Лаковые кожаные туфли на меленьком каблучке с перемычкой, которую можно было носить на ноге или убирать на пятку. Зимнее синее пальто, которое Поле не нравилось, но приходилось носить за неимением альтернативы. Болоньевый спортивный костюм ярко розового цвета с полосками на рукавах и куча заморских конфет, быстрорастворимого какао, которое девочка ела ложками, не добавляя кипяток или молоко. Витамины-конфетки «Kinder», которые съедались за несколько дней, хотя и рассчитаны к употреблению по одной в день на протяжении месяца. В целом мама очень старалась, чтобы у дочери было и поесть, и попить, и на плечи накинуть.

Бабушка на польских рынках тоже отморозила себе не один палец. Однажды привезла Поле модную джинсовую юбку-клеш до колена с завязками на животе. К ней прилагалась белоснежная батистовая блузка с двумя брошками из тканевых роз на кружевном воротнике и серебряную цепочку с крестиком, которую через несколько лет Поля потеряла, плавая в Средиземном море в Италии. Бабушка была милой, услужливой, малоговорящей, но подарками из Польши в основном баловала старшую внучку Олю. Посему прикид и украшение на шею Поля запомнила навсегда.

Училась девочка хорошо. Не скажешь, что ходить в школу у дома и получать знания было интересно. Ничего скучнее букваря Поля в жизни не читала, а решение задач и разбор слова казался бессмысленной тратой времени. Но она не могла себе позволить плохую успеваемость. Бабушка с рождения твердила, знания – это сила, нужно красиво писать и всегда тянуть руку первой. Мама же была к учебе индифферентна, ибо проверила тетрадки два раза за одиннадцать лет обучения дочери. Как-то та прибежала на балкон, где мама в желтом спортивном костюме развешивала белье, и протянула прописи:

– 

Почему так криво? – Зоя недовольно скривилась и причмокнула.

– 

Не криво, – дочь хотела поделиться радостью и показать работу, ибо считала написанное красивым.

– 

Перепиши.

Получив тройку за правописание, Поля по приходу домой закрылась в ванной и выключила свет. Девочку охватил панический ужас, ибо тройка – это позор и будущее дворника. В ванной было темно, страшно и тревожно, ведь как скрыть оценку от мамы девочка не знала.

Закрытая наглухо дверь и громкие слезы не остались незамеченными:

– 

Что случилось? Открой дверь! – взволнованная ощущением беды, мать заколотила в дверь.

– 

Ничего, – Поля открыла.

– 

Тогда отчего плачешь над тетрадкой? Что там?

– 

Три поставили, – и девочка показала красные чернила учителя и разрыдалась.

– 

Ну что ж. Плохо, конечно. Исправляйся. Ты ж не троечница? – гробовым голосом подытожила мать и вышла.

Больше тетрадей и оценок мама не видела, ибо дочь старалась как могла, переписывая по десять раз одно и то же. Черновиков у Поли имелось больше, чем основных тетрадей, а читал ребенок быстрее и выразительнее всех. Для первоклашки страшнее плохой оценки может быть только мамин оценивающий взгляд и тон.

Быть отличницей по математике Поле помогал одноклассник Дима, сидящий рядом за партой. По складу ума мальчик был классическим технарем, у которого Поля списывала примеры и решения задач. Тот, в свою очередь, пользовался каллиграфическими безошибочными диктантами и сочинениями соседки по парте. Так дети учились в тайном заговоре на пути к идиотической цели быть отличниками, что и подтверждали табеля в конце четверти до окончания младшей школы. Мама и бабушка-педагог так и не узнали, что их Поленька толком и считать-то не умеет.

***

Лето Поля проводила заграницей. Однажды мама спросила, где больше хочется побывать – во Франции или Италии. Девочка ответила, и через два месяца шла с маленьким чемоданом по пизанскому аэропорту навстречу итальянской семье. Чемодан погрузили в большой джип невиданной модели и повезли в Палермо. Дорогой Поля молчала, присматривалась, удивлялась и принюхивалась к «загранице» и людям, у которых ей придется жить целый месяц.

Итальянский дом походил на сказочный – таких девочка никогда даже по телевизору не видела. Полы покрыты мрамором, от чего ногам в помещении жаркой страны становился прохладнее. В спальне взрослых посредине располагалась огромная кованная двуспальная кровать, которую украшали десятки картин маслом с изображением полуобнаженных женщин. Детская комната имела целевое предназначение, ведь в ней стояла настоящая подростковая кровать, а не разложенный диван для ребенка и бабушки. На кухне вся семья завтракала и обедала за массивным деревянным столом, который умещал основные и дополнительные блюда, а также малые и большие тарелки, между которыми оставалось расстояние, и люди не тыкали друг в друга локтями. Площадь дома позволяла встретиться с проживающими к обеду, а при большом желании, то и вечером следующего дня. Вероятно, по этой причине итальянская семья была крепкой, дружелюбной и любящей.

Мама Пьера, маленькая ловкая женщина, выглядевшая на шестьдесят вместо своих сорока, курила по сто сигарет в день, с заботой о здоровье цепляя пластмассовый фильтр. Она обнимала Полю каждый день и говорила, какая та нереальная красавица. Сын Диего, тринадцатилетний мальчишка с лишним весом, принимал гостью как сестру из неизвестной, но очень бедной страны. У мальчика на месяц отжали детскую с игрушками, стеллажами, сундуками, журналами, конструкторами и альбомами для рисования, и поселили в гостиной. Через месяц абсолютно все игрушки радо запаковали в Полин чемодан.

Днями дети играли, ели пасту аль-данте и мороженое, ныряли в море и ссорились из-за пахучих круасанов с шоколадной начинкой, которые Диего строго-настрого есть запрещали. Мальчик не сдерживался и тайком хомячил, обвиняя в несанкционированном обжорстве Полю. Ругать чужую девочку, живущую впроголодь где-то в стране третьего мира, Пьера себе не позволяла, поэтому Диего через месяц набрал дополнительных три кило.

Отец семейства Джорджио дома появлялся нечасто, а если и был, то постоянно пил скотч и курил одну за одной сигары. Создавалось впечатление, что мужчина питается алкоголем и солнечной энергией. Высокий и статный с добрыми глазами он рассказывал много историй о своем детстве и каждый вечер приносил Поле подарки – куклы, игрушечные домики, маленькие фигурки мышей и хомяков, наборы посуды, заколки для волос, духи и шампуни.

Вечером всей семьей ходили в ресторан на берегу моря, где Поля заказывала одно и то же блюдо – пасту с морепродуктами. На террасе под открытым небом с чайками и видом на морскую гладь, девочка наслаждалась ни с чем не сравнимым вкусом немного недоваренных спагетти, доведенных до bonissimo креветками, мидиями, гребешками вперемешку с теплым сливочным соусом. Большую тарелку подавали с кедровой веточкой сбоку и посыпали пармезаном. От одного запаха можно было сойти с ума, поэтому Поля уплетала по две порции. Ей порой предлагали попробовать что-то другое, но даже знаменитая воздушная пицца с прошутто и грибами не затмила понравившуюся душистую пасту. Взрослые умилялись чавканьем ребенка, а Поля наслаждалась вкуснятиной, которую дома не готовили.

Перед сном девочка вычеркивала в календарике дни и считала, сколько осталось до встречи с мамой. Несмотря на мыслимые и немыслимые условия комфорта, предоставленные итальянской семьей, Поля очень скучала. Под подушкой хранила фотографию – мама в малиновой футболке, спортивных бирюзовых штанах и большой сумкой через плечо. Так ее запечатлела подруга, с которой те гасали по резиденциям и квартирам иностранцев, зарабатывая на жизнь и летний отдых для детей уборкой квартир и приготовлением пищи.

Домой Поля возвращалась с туго набитым чемоданом, с которым приехала в гости, и несколькими дополнительными сумками, в которых были сложены новые вещи, игрушки, школьные тетрадки с мультяшными героями, фигурные ручки, карандаши и стирачки. Полю одели с ног до головы, включая белье и верхнюю одежду на вырост. В ярких тетрадках писала дома, так как в школе все использовали стандартные – однотонные, вялые и мнущиеся, как будто сделанные из туалетной бумаги, от вида которых возникала мигрень.

Поля побывала в разных семьях и не единожды. И каждый раз возила с собой одну и ту же фотографию с улыбающейся мамой и календарик.

***

Когда поездки в Польшу прекратились и мама начала работать у иностранцев, Поля порой забывала как та выглядит. Зато из холодильника девочка спокойно доставала полуторалитровую банку красной икры, которую ела ложками без хлеба, или крабовую колбасу, остатки которой прятались за банками на праздник, однако до мероприятия она не доживала. За прожорливость мама не ругала, ведь в какой-то момент холодильник превратился в мини-бессарабку, запасы и разнообразие которой значительно превосходили прежний страх нехватки продовольствия. Мама светилась от счастья, когда дочь ела, но вскоре сэндвичи с ветчиной, листиком салата и майонезом, красиво уложенных на половине свежего батона, стали вредить фигуре.

Полины тринадцать лет ассоциируются с комплексами неполноценности и неуверенностью в себе. Девочка откровенно страдала ожирением, что делало ее безобразным облаком на фоне одноклассников, которые не хотели с ней водиться.

– 

Как думаешь, кто из девочек самый красивый? – спросила Ира, глядя на общую фотографию детей из класса. Она стала для Полины единственным другом из-за такой же проблемы с лишним весом.

– 

А ты как думаешь?

– 

Я думаю, что Ленка. Мне даже сестра сказала, что она видная.

В эту минуту Полино понимание действительности раскололось на две части. С одной стороны, мама твердила, что Поля лучше всех, не акцентируя на явной проблеме, которую надо не усугублять калорийными харчами, а решать. С другой – одноклассники откровенно сторонились, хихикали и, как оказалось, считали красивыми других. А с Полей дружила такая же неудачница, как и она сама.

Девочка начала пялить на себя необъятных размеров свитера, прикрывая лишние бока. Зеркало стало врагом, так как Поля начала сравнивать свою фигуру с в половину меньше другими девочками. Друзей и компаний как не было, так и не появилось. Кому интересно общаться с жирной зубрилой с нелепым каре на голове, совершенно не идущим под общий типаж лица, и неспособной поддержать беседу подростков?

Особенно тошнило от себя в день рождения, ведь вместо друзей на праздник приходили родственники. Все усаживались за большой стол в гостиной, мама выставляла приготовленное и часами говорили о том, какой прекрасный стол удался в этот раз. Мама цвела от комплиментов, смеялась и танцевала. Поля ночью тонула в слезах из-за одиночества.

Порой девочке казалось, что мама специально подчеркивает ее ненужность:

– 

Тебе обрадовались? – спрашивала о реакции детей на приход дочери в школу после недели болезни.

– 

Да, – Поля откровенно лгала, ведь ее не просто никто не ждал, но даже не заметили отсутствия.

Девочка жила невидимкой, хоть и весьма объемной, ощущая себя страшной уродиной, вялой, некрасивой, неинтересной и жалкой. Однажды даже одноклассник поглумился, предложив встречаться. Поля согласилась, на миг поверив, что не все в ней так ужасно, но парень оказался малолетним гадом – он перед всем классом признался, что хотел отомстить своей бывшей, уйдя к самой страшной однокласснице.

О случившемся никто не узнал, но Поля дала себе обещание отказывать всем, кто когда-то захочет с ней дружить. Девочка закрывалась в комнате, вязала и вышивала, а когда папа приходил пьяным, делала музыку на плеере громче.

Полин отец был высокий, статный, с кудрявыми волосами. От этой кудрявости досталось и дочери – на затылке спряталась кучерявая прядь волос, которую приходится выравнивать утюжком, иначе прическа смотрится нелепо.

Обладал круглым пивным животом и отвратительными зубами. Будучи совсем маленькой Поля ужасалась, когда он улыбался. Как пахнет папа девочка так никогда и не узнала – естественный хапах всегда перебивали никотиновый и алкогольный.

Полин отец был запойным, и в пьянстве был звездой. Есть мужчины, которые немного перебрав, становятся мягкими медведями, добрыми, заботливыми, щедрыми а-ля «плачу за всех», или сразу отключаются.

Полин же был режиссером спектакля под названием «Не убежишь – убью». По попыткам вставить ключ в дверь и войти в дом, мама четко угадывала, сколько было выпито. Иногда отец приходил навеселе – это означало, что с собой имелось несколько дополнительных бутылок спиртного и закадычный друг по кличке Борода. Они вваливались на кухню, закрывали дверь и ужирались до полусмерти.

Немного пьяный папа – это счастливый шанс спокойно собраться и уйти на ночь к дежурным знакомым, которые гостеприимно ютили до утра.

Чаще отец приползал домой на карачках, и вот тогда начинался ужас ужасный.

– Поля, собирайся! – тревожно приказывала мама.

– Куда?

– Не знаю! Какая разница?! Не копошись!

– А мы навсегда? – девочка начинала плакать, ведь думала, что больше дома у нее не будет, а убегают с мамой насовсем. Поэтому Поля собирала самое ценное – куклу и новые вещи.

На верхней полке огромного платяного шкафа с зеркальными дверями мама хранила детские обновы – модные свитера, немецкие платья, колготы и трусики-недельки. Достать сие в глубоко советские времена было сродни откопать слиток золота в огороде, поэтому к сокровищам наверху шкафа все относились с благоговением. Однако “в бега” мама брала отчего-то другие, старые, а новые оставались на вырост.

Иногда везло – мама с дочерью успевали одеться и выбежать на улицу. Они садились на автобус и отправлялись к бабушке, или брели к знакомым, где кормили и отогревали.

Однажды Зое пришлось вручить голую дочь в банном полотенце соседке, не успев одеть пижаму после купания. Женщина понимающе спрятала ребенка у себя, пока Полиного отца паковали в “бобик”.

Местный участковый быстро стал другом семьи, а кутузка в многоподъездном доме – местом укрощения строптивого алкаша. Ему били морду, морили голодом, отбивали почки. Мама не писала заявлений – участковый с дружественным нарядом выручал просто так. Воспитательной работы хватало на несколько недель, пока внутренние органы приходили в норму, потом начиналось все сначала.

Отец бросался на маму с ножом, неоднократно разбивал стекла в дверях и окнах.

А еще имел пистолет – черный и тяжелый как в кино. С какой целью и каким образом оказался в руках больного алкозависимого  человека, Поля не знала.  Отец запихивал его в штаны, сверху надевал зеленый пиджак, привезенный мамой из Польши. Пару раз выстрелил по жестяным банкам, но часто кичился перед друзьями готовностью разобраться в случае проблем.

Поля ненавидела все, что с ним было связано. Ни разу не села на табуретку, которую тот смастерил, отказывалась от приготовленной им картошки и презирала изо всех сил бабушку Лилю за то, что родила этого ублюдка.

Лилия Николаевна была миниатюрной женщиной. Ее скудный гардероб состоял из ситцевых платьев-халатов и платков, а жила в скромной хрущевке с проходными комнатами на втором этаже, где всегда пахло едой. Полин приезд для женщины был праздником на уровне религиозного. Постели выбеливались и гладились тяжелым чугунным утюгом, скупались килограммы конфет «Золотой ключик» и предлагались в неограниченных количествах – Полина обжиралась ими от пуза, а бабушка заботливо сметала веником бумажки с пола.

Лиля Николаевна готовила незабываемое пюре с подливой. Неизвестно, откуда та брала на молочную телятину, фрукты и мороженое каждый день, но мама после выходных ребенка не могла поднять. Дедушка Степан водил внучку кататься на железной дороге и рассказывал о своей большой семье, ни одного члена из которой Поле так и не посчастливилось увидеть.

Жили они в слаженной системе еврейских взаимоотношений – из представителей украинского гражданства, казалось, была только бабушка и Поля.

– 

Лиличка, душечка! Поля такая красавица, а Славик сильно урод! – интеллигентно обращалась тетя Белла, живущая по-соседству, характеризуя второго внука.

– 

Белла, ну почему урод? Просто маленький еще, – бабушка старательно занималась самовнушением по поводу внешности двоюродного брата Поли.

– 

Я вижу, что говорю! Приводи ее ко мне, а сама поправляй этого! Намажь физиогномию кремом, что ли!

Жить среди еврейского сообщества было здорово – большие торжества в виде свадеб или похорон отмечались всем двором.

Однажды Поля попала на похороны какого-то мужчины. Дом рыдал так, как будто провожали в последний путь Сталина.  На фоне всеобщей утраты и плача, маленькая Поля и сама плакала так сильно, как будто знала несвоевременно умершего и любила всем сердцем.

Бабушка Лиля исправно водила внучку на прогулки. Рядом с домом находился Бабий Яр, где Поля бывала всякий раз по приезду. Это были очищающие, высоко этические походы, воспитывающие  сострадание и жалость к людям. Поля понятия не имела, что такое Холокост или нацисты, но каждую деталь памятника знала наизусть – полураздетая женщина с завязанными сзади руками склонилась на коленях над плачущим младенцем, не имея возможности прижать к сердцу и накормить. Позади несколько людей в форме и с винтовками, издевательски наблюдают за воплями матери с малышом. Плакал ребенок, мать и Поля. Глядя на эту каменную достопримечательность маленькое сердце сжималось: «Ну почему же вы, гадкие дядьки, издеваетесь над ними? За что?!»

Бабушка умерла когда Поле было тринадцать, и девочка больше не ходила в Бабий Яр. Равно как и на бабушкину могилу.

Однажды в канун Нового года отец приехал и забрал Полю от бабушки, повез сонную 5-летнюю девочку на такси домой. Лиля Николаевна сначала не пускала, но тот взмахнул разок, и женщина съехала по стене с разбитым до крови носом.

В предновогодний вечер отец притащил домой срубленую у магазина домашним топором елку – голубую и пушистую с невероятным запахом новогоднего дерева. Она стояла на балконе и ждала, пока ее нарядят. Отец спрятал ель, чтобы «порадовать» маму. Та отчего-то не порадовалась, и очередной скандал закончился фееричным выбросом полтораметровой елки с балкона пятого этажа. Она летела вниз, а Поля недоумевала, куда теперь Дед Мороз положит подарки. Мама увела дочь к старым знакомым, где они и отметили праздник. Под чужой елкой наутро Поля обнаружила заводную жабку с белым пузом, которая плавала в ванной. Оказалось, Дед Мороз прилетает к ребенку, а не по прописке.

Когда мамы не было дома, Поля убегала к соседке тете Нине, живущей этажом выше – бегать за ней отец себе не позволял. Там поили зеленым чаем и рассказывали удивительные истории обо всем на свете. Тетя Нина была очень интересной женщиной и работала на телевидении.  Жила одна, поэтому возможностью принять у себя живую душу не пренебрегала.

Также у Полины имелся номер телефона тети Люси, которая заранее была предупреждена об алгоритме действий на случай «пришел пьяный». Это был экстренный путь спасения, так как мамина подруга жила далеко, но однажды и он пригодился.

Поля сидела в комнате и шила куклам наряды. Девочка очень любила рукоделие – шитье, вышивка и вязание стали прекрасным способом успокоить нервы, оправдать страх выйти из комнаты к пьяному отцу и забыть об одиночестве, когда мама на работе.

Поля вышла в туалет и заметила открытую балконную дверь. Из нее торчала отцовская нога. 9-летней девочке это показалось странным, хотя отец неоднократно валялся на коврах и отсиживался в беспамятстве в дверных проемах. Поля подошла ближе и увидела окровавленного отца и кухонный нож, перевязанный изолентой, чтобы ручка не шаталась.

Крови было немного – лишь мелкая лужица овальной формы. Отец сидел, облокотившись о синюю стену балкона с закрытыми глазами. На правой руке виднелся порез ближе к изгибу локтя, из которого сочилась кровь. Она струйкой стекала на пол, образуя тот самый влажный кровавый овал. Левая рука лежала на животе, и Поля не видела, поранена ли она. Девочка ощутила до тошноты отвратительный запах.

Она стояла несколько минут не шевелясь и ждала пока отец умрет. По щекам катились слезы, было очень страшно и непонятно, но она не шевелилась.

Внезапно он издал какой-то звук, зашипел и Поля вздрогнула: «Живой…» Девочка побежала в комнату, где стоял телефон, и набрала тетю Люсю. Та была женщиной быстрого реагирования, поэтому через двадцать минут отец был обработан, забинтован и накрыт клетчатым пледом на балконе.

Полина мама никогда не жаловалась и не плакала – за неимением лучшего представления о жизни, быстро привыкаешь к худшему. Девочка начала падать в обмороки от вида крови, и спустя тринадцать лет счастливой семейной жизни родители развелись.

Отец ушел недалеко – к соседке тете Лиде, которая жила на три этажа ниже в том же подъезде. Однако Поля с отцом ни разу не встретились даже случайно, а специально приходить в гости к дочери тот не считал нужным.

Девочка выдохнула, так как стыдиться было больше некого.

Когда Поле было двадцать три, она случайно проезжала мимо бабушкиного дома. Мгновенно свернула направо и припарковалась. Проезд был неудобным, дорожки узенькими, двор опустел – куда-то исчезли турники, а горки с качелями заржавели.

Единственное, что напоминало о детстве – зеленые низкие лавочки у каждого подъезда, которые по счастливой случайности сохранили цвет. Полина вышла из машины, села на лавку у подъезда и закурила.

Подняв голову, увидела знакомый балкон, утепленный не стеклом, а пленкой – последняя поделка дедушки Степана. На нем извивались мужские джинсы и заношенные футболки. Дверь в комнату была открыта.

Рядом зашторенное кухонное окно – в детстве с него Поля выглядывала маму. На подоконнике бабушка Лиля хранила старую розовую пудру, которую девочка пальцами размазывала по стеклу и щекам.

– Привет! –  воспоминания прервал знакомый голос.

– Привет.

– Что ты тут делаешь? Почему не заходишь?

– Не знаю. Сижу.

– Я тут за чаем вышел. Ладно, потом куплю. Зайдешь?

Поля с отцом поднимались по знакомой лестнице, вошли в нетронутую временными изменениями деревянную бордовую дверь. Пахло какой-то гарью. Поля не разулась, вошла в комнату прямо с сумкой, словно на вокзал.

Интерьер комнаты не изменился – старый сервант, дедушкин зеленый диван, полированный коричневый стол.

Поля вошла в спальню и на подоконнике увидела бабушкины столетники. Маленькой, девочка обрывала листочки и смотрела как вытекает сок, снимала кожуру с растения и размазывала сочную внутренность по полу. Бабушка Лиля не ругалась: «Ничего, он еще вырастет».

И они выросли – в горшочках, колючие как ежики, напомнили Поле время, когда портила живое и ничего за это не было.

– Кофе будешь? У меня нет чая, – нервно спросил отец.

– Буду.

– У тебя есть сигареты?

– Бери.

– Ты такая худая! – он вынул из пачки сигарету дрожащими белыми пальцами.

– Да.

– Как ты живешь?

– Хорошо.

– Замуж вышла? Сколько тебе уже?

– Нет пока, но собираюсь.

– У меня диабет. Не пью. Колени сильно болят, надо уколы делать. Денег только нет, – он хлебал кофе как в последний раз, докуривая Полину пачку.

– Давай я в магазин схожу еды куплю?

– Лучше сигареты еще.

Магазин был за углом. Раньше там хлеб продавали, теперь продуктовый. Поля купила ветчины, сыра, хлеба и черного чая, взяла несколько пачек Lucky Strike – других не было.

– Я хочу спросить…

– ?

– Почему ты меня не искал?

– Ой, – скривившись, отмахнулся отец.

– Почему ты меня не искал???

– Понимаешь, жизнь так закрутилась. То да се. Мама твоя не разрешала приходить. Та и денег у меня не было.

Поля осмотрелась. Ободранные обои, бабушкина мебель, пыль на книжных полках, на фоне которых стоял седой неопрятный мужчина с мешками под глазами. Да уж, мощно тебя жизнь закрутила.

Поля вышла и вычеркнула разговор из памяти – боль не стоит воспоминаний.

Вакантное место отца в жизни девочки занял совершенно другой мужчина – огромный, спортивный блондин с пролысинами на голове и пухлыми губами.

Однажды Поля проснулась, вышла из комнаты и увидела в гостиной раздетого до пояса человека с волосатой грудью. Он улыбнулся и вежливо поздоровался, продолжая смотреть телевизор.

Мамы дома не было. Что вообще происходит? С этим человеком она виделась и раньше, однако в роли маминого водителя. Мужчина помогал покупать на рынке продукты и возил маму на приемы к иностранцам и политикам, напивавшихся на приемах в усмерть. И вдруг рано утром Евгений сидел в их квартире на их диване и щелкал пультом каналы их с мамой телевизора.