Невротички

Да? Та у тебя третий год зеркала в коридоре нет! Ты как на себя смотришь?

– 

Изнутри, мама. Чего ты прицепилась?

– 

Просто поговорить хочу, это ты реагируешь, словно я враг!

– 

Ты думала о разводе?

– 

Это к чему? – Зою прижали к стенке – эта девка снова за старое со своими мужиками.

– 

Ты ж сказала, что поговорить хочешь, вот я и спрашиваю то, что интересно. Думала ли ты развестись с Женей?

– 

Да, думала, – Зоя закурила очередную, глотнула воды, кофе, после снова воды, а дальше пришлось отвечать. – Было несколько раз. Лет десять назад, когда в домах загородных сидела. В темноте, без работы и наблюдала его пьянство.

– 

Отчего ж не развелась, на работу не вышла?

– 

Я свое отпахала! А уйти не могу.

– 

Почему?

– 

В нем много и хорошего. Он порядочный, ни разу не ударил и не выгнал. С его родителями общий язык нашла. Он из дому не вносит. Я благодарна за это.

– 

Благодарна, что вел себя адекватно?

– 

Да!

– 

Не надо норму возводить до благодетели – нет ничего особенного в том, чтобы вести себя адекватно и не бить женщину за пересоленный бульон.

– 

А куда мне? Та и он сопьется без меня совсем. Так хоть на глазах.

– 

Ты его любишь?

– 

Мы столько лет вместе. Я тоже не подарок.

– 

Это точно, – засмеялась Поля.

– 

Самое страшное – это одиночество. Когда ты никому не нужен.

– 

Так бабушка говорила, но разве лучше из жалости?

– 

Разве плохо жалеть? У него судьба тяжелая, тоже жизнь помотала. В детстве его отец ремнем армейским лупашил за непослушание. В три года сел на автобус и поехал к маме в магазин, в центр города. Понимаешь? Сам в три годика! Так к маме хотел. А ей было плевать – накричала, что из садика сбежал, отшлепала и в угол вечером поставила, пока не заснул у стенки. Нормальная вообще?!

– 

Жалость – плохой материал для отношений. Жалеют убогих, кто сам о себе позаботиться не может.

– 

Я всех жалею. Тебя жаль больше всего.

– 

Ты ко всем относишься как к дебилам, мама. Только ты знаешь, что и кому хорошо, правильно и нужно! Ты никогда никого не слушаешь и готова выколоть глаза, если кто-то позволяет не соглашаться. Поэтому он и пьет – чтобы хоть к вечеру попасть в мир, где его не тычут мордой в несоответствие твоим ожиданиям, мама! Он не убогий и заслуживает уважения, а не жалости. Эти понятия противоположны. Он единственный, кого встретила с теплыми руками, мама. Он умеет любить и отдаваться, мама. И не виноват, что встретил черствую ущемленную женщину с девочкой, которая ненавидела сначала, но полюбила в конце, мама! Нельзя снова полюбить, мама. Можно лишь наврать о теплых чувствах тому, кому идти некуда. Или себе, если страшно остаться одной.

– 

Что ты несешь? – Зоя разозлилась и заорала в трубку.

– 

Правду. Ты не любишь его.

– 

И что? Жизнь – это сложно, поэтому надо пристраиваться и радоваться тому, что есть! А не летать как ты в облаках! Грохнешься, Поля, и больно!

– 

Лучше грохнуться, чем не полететь.

– 

В школе на Богдана жалуются, – с раздражением произнесла Зоя, жаждущая найти, куда уколоть, ибо тема была черезчур болезненной.

– 

Что такое?

– 

Физкультурник сказал, чтобы не приходил без родителей на урок. Не слушается, бегает и кричит не своим голосом.

– 

А чьим? – Поле стало смешно, ибо физкультурник был совсем не физкультурного вида – худой и не спортивный. Вечно недовольный, угрюмый и нервозный. А каким может быть мужчина, зарабатывая копейки в государственной школе и страдающий отсутствием авторитета у детей?

– 

Поля, классная просила, чтобы я как-то повлияла. Мол, мама – это мама, а чтобы я еще в воспитание включилась.

– 

Включайся, конечно. Только не переусердствуй – я сама разберусь и с физкультурой, и с классной, которой противопоказано детское общество.

– 

Когда переведешь?

– 

В ближайшее – ищу новую школу.

– 

Ну и славно. Пока.

– 

Целую.

***

Внука Зоя боготворила. Несмотря на то, что узнала о беременности дочери в последнюю очередь, у роддома стояла как столб – схватки Полины и муки рождения новой жизни ощущала собственными.

После появления Богданчика разминала нервы себе и супругу в домашней обстановке, но не решалась наброситься на кормящую мать с претензиями за то, что была отгорожена от купаний, кормлений и выбора пресловутой шапочки, которую неопытная и криворукая мать так и не купила любимому внуку.

Режим «бабушка по телефону» длился около года, но вскоре Поля с радостью отдавала сына бабушке – сначала на пару часов, затем и на ночь. Базовые человеческие потребности в сне и личном пространстве дали о себе знать. Любая мать устает от ребенка, но не каждая признается. Поля не скрывала усталости и желания побыть наедине с собой, тем более после развода, когда плакать хотелось чаще, чем смеяться.

Внук рос и Зоя, расслабившись, перестала согласовывать действия с Полей. То пижамку у себя оставит «на всякий случай», то штанишки подрежет-укоротит-ушьет, чтобы «удобнее ребенку». То заглянет случайно в гости, проходя мимо дома, расположенного за пять километров от своего. То договориться о совместном мероприятии с внуком, не спрашивая разрешения.

В общем, функцию мужа Полины теперь вовсю выполняла мать. Дочь бесилась и нервничала.

Зоя знала графики работы всех детских магазинов в округе, а в особенности тех, что на выселках. Свободное время посвящалось походам за детской одеждой, которую знакомые продавцы откладывали «для своих». К походам женщина тщательно готовилась – примерялись лучшие наряды, выбиралась лучшая дамская сумочка из тридцати вариантов в шкафу, делалась укладка и намазывалась самая яркая губная помада. Все должны были видеть, с какой гордостью и благоговением Зоя относится к внуку. Купленная одежда бережно раскладывалась по полочкам и ждала своего часа. То, что на «теперь» дарилось мгновенно и пафостно, а то, что на вырост – береглось в дебрях шкафов и тумбочек. При чем настолько долго, что порой на ребенка просто не налазило, что так тщательно Зоя тайно складывала в аккуратные стопочки. Ну хоть какой-то контроль.

При чем добрые чувства в отношении внука были действительно искренними – мальчик внешне напоминал Полю, сладкую сдобную булочку из печи, пухленькую, малоговорящую и непривередливую девочку, у которой все еще впереди. И это «все» будет таким, как надо. Зоя сметала магазинные прилавки в надежде на то, что маленькому Богданчику понравятся новые наряды и когда-нибудь повзрослевший мальчик скажет бабушке «спасибо» за вклад в его обеспечение. Конечно, Зоя не ждала благодарности, но и представить ситуацию, когда внук забудет о том, что это пальто или трусики были куплены именно ею – не хотела, а кучи обнов, которые не цепляли 7-летнего ребенка, приносили лишь досаду. Тем более, Полина не могла позволить купить сыну все, в чем по мнению бабушки, нуждался ребенок.

Однако что-то пошло не так. Внук постепенно превращался в Полю. Зоины манипуляции: «Богданчик, ты же любишь бабушку? Тогда убери тарелку за собой, милый» не работали, а вызывали протест. А если из-за любви к бабушке нужно будет отрезать пальчик или носить розовое, когда нравится голубое? Полины просьбы и разбор полетов относительно маминых выражений эффекта не имели. Очень сложно научиться разговаривать по-китайски, не живя в Китае и даже не собираясь на лето. Зоя не видела повода вести себя иначе, чем настоящая любящая бабушка, которая точно знает как правильно завязывать шнурки, вести тетрадь и нарезать батон для бутербродов. Дедушка Женя грозился выгнать из дома за непослушание или отобрать серую курточку, если ребенок отказывался надевать черную. Богданчик все чаще просился остаться на выходных дома. Зоя с Женей все чаще штормили внука телефонными звонками обиженных, почему тот не желает приезжать. Несколько лет детского непонимания истинных взрослых посылов и комплексов закончились.

***

Женщины сидели на большом балконе Полиной квартиры – курили и пили чай. Балкон для Полины был местом уединения и раздумий, где та размышляла, конструировала новые тексты, записывала мысли, чтобы потом изложить на бумаге. Там располагались несколько кресел, небольшой белый столик с пепельницей и вазой, куда Поля сбрасывала мелочи, которые жалко выбросить, но и приткнуть некуда – спички, гвозди, зубочистки и сломанные зажигалки, стеллаж со старыми журналами «Наука и религия». Просторно и уютно, особенно приятно стало курить после пошива Зоей струящихся разноцветных штор, придающих маленькому помещению вида настоящей комнаты. Поля обожала свой балкон, а когда приходили гости, то большую часть времени проводили именно там. В квартире должно быть место, где чувствуешь себя собой и никто не мешает.

– 

У тебя есть долги? – Зоя долго собирала волю в кулак и выпалила тревогу.

– 

Ну я же просила не говорить о финансах, – обычная реакция обычного зрелого человека, коим хотела казаться Поля.

– 

Почему? Я не имею права знать? Я волнуюсь.

– 

Не волнуйся. Если нужна будет помощь, я приду к тебе.

– 

У тебя есть долги?

– 

Я же ответила.

– 

Дольешь еще водички, крепкий сильно, – Зоя протянула дочери полупустую кружку. – Макс звонил из Израиля. Сказал, что в этом году летом приедут. Интересуется размером ноги Богдана. И джинсы.

– 

Я померяю обязательно. Когда приедут?

– 

Лиза собиралась сама приехать, но Макс решил составить компанию, чтоб не жена не потерялась. Просит ресторан заказать с музыкой. Говорит: «Хочу праздника. Так тошно на чужбине. За тридцать лет привык. Дети здесь родились, работа, кредиты. Но тянет на родное. Песню украинскую затянуть, чтоб до глубины души».

– 

Да уж… Сколько по диаспорам не ходи, где все чтят и скучают за Украиной, а хлеба черного хочется с салом с прорезью!

– 

Он Богдану целый чемодан накупил. По скайпу показывал.

– 

Здорово. Спасибо ему.

– 

Ты счетчик поставила?

– 

Нет.

– 

Почему?

– 

Я так решила.

– 

Ну и плати теперь.

– 

Ну и буду.

– 

Чего ты такая закрытая? Господи, Люсина дочь ее по театрам водит. Звонит каждый день. А из тебя клещами тянуть надо! Кстати, повысили ее до замминистра какого-то, – Зоя глотнула горячий чай, облив подбородок и красный свитер.

Друзей и знакомых у Зои было хоть ковшом черпай. Кто-то остался со студенческих лет, другие нацепились в процессе жизни, а некоторые заводились случайно в магазинах или на лавках у дома. Она обладала уникальной способностью не только притягивать людей, но и оставлять надолго при себе. Женщина с радостью приглашала подруг домой на ужин с вином, присоединялась к походам в рестораны и часами висела на телефоне, обсуждая чужую жизнь и разливаясь советами о мужьях и любовниках как подруг, так и их знакомых и родственниц. Поэтому друзья Зою ценили и любили. В общем, все, кто не состоял с ней в родственных связях и не прожил под одной крышей хоть сколько-нибудь времени относились к женщине с теплотой и благоговением. Ну и с жалостью, что еще больше притягивало Зою.

– 

Когда мы с тобой как женщины поговорим? И когда ты поймешь, что я не Люсина дочь? Что, не стала такой, как ты хотела? – продолжила Полина, на что Зоя потише:

– 

Что я дурного спросила?

– 

А умного что? Что в этих вопросах обо мне?

– 

Я всегда своей маме рассказывала, что заработала и куда потратила. Мне хотелось поделиться.

– 

Я не ты, мама.

– 

Подготовь деньги Максу.

– 

В смысле? – Поля спросила еще тише.

– 

За одежду для Богдана. Сама понимаешь…

– 

Нет, не понимаю. За подарки нужно платить?

– 

Ну что-то он так привезет, а что-то денег стоит.

– 

Стоп. Тогда не нужно! Я не рассчитываю. Мне нечем платить. Лучше без подарков.

– 

Но он уже все купил?!

– 

А я при чем?

– 

Поля, успокойся.

– 

Та как успокоиться? Приедет человек с подарками для моего сына, за которые мне нужно платить и при этом улыбаться? Тебе самой это как слушать?

– 

Я не собираюсь портить отношения с другом! – понимая, что ситуация пикантная, но боясь портить со сторонами отношения, ответила Зоя.

– 

Почему я должна платить за эту дружбу тогда?

– 

За что ты так со мной? Как мне искупить свою вину?

– 

Какую вину, мама? Не манипулируй.

– 

То есть у тебя долги или нет?

– 

Перестань спрашивать по семь раз одно и то же.

– 

Та я просто интересуюсь. Волнуюсь за тебя. Видимо, не ту жизнь я прожила.

– 

О, боже! Уходи уже, засиделась.

Зоя обиженно собрала вещи, надела новое пальто, оценки которого так и не дождалась от дочери, и ушла со слезами на глазах. «Неужели сложно было ответить? Я что-то плохое спрашиваю? Она уже своими взрослыми решениями и самостоятельностью делов наделала, что теперь мама еду приносит и шторы шьет. Ненормальная. Умная, но глупая по жизни».

Зоя оплатила подарки для внука из заначки. Из-за денег разрушать дружбу глупо.

Когда тебя не хотят и не любят родные, цепляешься к чужим мертвой хваткой. И подстраиваешься, и навязываешься, и лезешь между ног без мыла, чтобы только быть хоть кому-то нужной. Где-то и себе на горло наступаешь, но ведь главное, не одна.

– 

Мне Верочка дерево подарила, – Зоя звонко сообщает Поле приятную новость в преддверии новогодних праздников.

– 

Какое дерево? Мандариновое?

– 

Генеалогическое! Железные прутики в виде дерева, на которых висят рамки как ветви. Туда фото нужно вставить.

– 

Класс! Очень смысловой подарок.

– 

Да, семья – это все. Если кто-то не с нами, тогда память вместо человека. Я помню всех. Папу, маму. Бабушку, которая такие маты загибала, что не дай бог. Я соберу все фотки, если надо обращусь в организацию специальную. Хочу родословную восстановить.

– 

Мам, это здорово. Я перед бабушкой мало о ком знаю…

– 

Ты моя семья. Вы с Богданчиком у меня только и остались, – Зоин голос задрожал и потекли слезы. – Я без вас не могу.

– 

Мам, ну перестань. Мы же есть и никуда не денемся.

– 

Семья – это самое ценное, что у меня есть, понимаешь?

– 

Да, но у тебя и муж еще есть, и родственники. Сестра, племянница, куча дальних.

– 

А что они? Пока сама не позвоню, то и не вспомнят. Хоть ты мне звони.

– 

Мама, я звоню каждый день.

Верочкин подарок покрылся пылью в серванте. Красный бархат на месте, где должны были обосноваться фотографии предков, так и остался нераскрашенным человеческими лицами и улыбками.

Зато подарок знатный. Друзьям, зашедшим в гости, часто показывала, мол «Глядите, сестра подарила. Мы очень близки и чтим род и корни».

До слез сентиментальный. Бесполезный правда, но пусть остальные знают, что «у нас дружная семья».

***

Однажды вечером Богданчик позвонил бабушке и пожаловался, что мама долго не берет трубку. Внук иногда на выходных гостевал у отца, а Поля оставалась одна. Зоя пообещала, что сейчас спасет ситуацию и найдет мать, и незамедлительно набрала дочь.

Не отвечает. Еще раз. То же самое.

«Боже, что с ней?»

Снова не берет.

«Беда. Заболела? Ограбили. Избили. Точно горе, а она не может позвонить. Или телефон украли».

Опять длинные гудки. Зоя потихоньку начала сходить с ума. В глазах становилось темно, голова наполнялась ужасными мыслями о случившемся. Женщина представляла изнасилованную дочь, которая лежит в дремучем лесу без сознания и нуждается в помощи. Или на нее напали и избили ради забавы незнакомцы.

«А если умерла?»

На фантазиях об убийстве Зоя громко зарыдала и позвонила Полиной соседке, чтобы та сходила и посмотрела на тело дочери. Милая и вежливая девушка, будучи в курсе этих неистовых отношений, ответила на звонок и посмотрела на Полю. Дамы сидели на Полином волшебном балконе, пили розовое шампанское и доедали сырную тарелку.

– 

Да, нет, вы что!? Уверенна, все в порядке. Я схожу, не волнуйтесь, – ответила девушка и положила трубку. Поля пошла в комнату за своим телефоном, на котором был один пропущенный от сына и сорок три от матери. Набрала маму:

– 

Поля, что происходит? Ты где? – орала Зоя в трубку.

– 

Дома.

– 

Мне Богдан звонил, ты не отвечаешь! Ребенок тебя искал! Где ты лазишь? Почему не берешь трубку?

– 

У меня гости. Сыну я перезвонила, – Поля съежилась в состоянии 5-летней девчонки от сталинского тона матери. – Кто-то умер?

– 

Все, давай, – с демонстративной злостью и омерзением рявкнула женщина и бросила трубку.

Эпопея с Богданчиком, Полиным убийством и соседской проверкой наличия тела в квартире заняли двадцать восемь минут. Зоя проплакала несколько часов в подушку, но спала как младенец.

На следующий день проснулась от звука пришедшего сообщения:

«Пожалуйста, не звони мне больше. Не приходи. Не звони моим соседям, ставя их в неловкое положение. Я не буду объяснять, почему так. Я предлагала тебе помощь или обращение к психологу. Тебе это не нужно и хорошо. Однако я не могу терпеть такого к себе отношения. Я взрослая и уважаю себя. Не нуждаюсь в опеке, контроле и неуважении. Люблю тебя, но считаю, что ты нуждаешься в помощи. После нее или в процессе я готова быть рядом, но не теперь. Ты сделала свой выбор. Когда-то я предупреждала, что не открою в следующий раз дверь. Время пришло. Прости. Я тоже сделала свой выбор. И выбрала себя».

Зоя отложила телефон.

Горечь, обида и жалость растеклись по венам, образуя многогранные узоры телесных ощущений – от тремора до кожных покраснений. Зоя вырвала прямо на пол у кровати.

«Это она сгоряча. Перебесится. Сколько раз ссорились, а после мирились. Дочь не может отказаться от матери. Та и что я такого сделала?»

На звонки Зои Поля больше не отвечала. Консьержа попросила мать больше не пропускать. Люди не приходят навсегда, а лишь уходят насовсем – эта фраза Зою бесила всегда.

ЧАСТЬ 3

Жил-был мальчик. Красивый, резвый, училка чмырила за неусидчивость и невнятное правописание. Выводила красивые буквы на доске, наслаждаясь педагогическим превосходством перед малолетками.

Мальчик жаловался маме, а та уверяла: «Ты лучший в мире, все сможешь!»

Мальчик еле окончил школу. В ВУЗ не поступил, не захотел. После школы занялся мелким, поcле крупным торгашеством. К 35-ти стал инвестором, организовав структуру по продаже недвижимости и попав в топ-5 лучших застройщиков города. Договаривался, на лапу давал, кулечки с бабками и виски в кабинеты других мальчиков заносил. Экономил, но мечтал.

– К вам посетитель.

– Зови! – приказал мальчик секретарше.

В просторный кабинет вошла мелкая во всех отношениях женщина преклонных лет, с дулей на голове из черных паклей. Во взгляде и на дешевой блузке тот же цвет.

– Мне бы жилплощадь в вашем комплексе, всю жизнь прождала. В инстанциях швыряют ногами мол «ждите очереди», а у меня дети, внуки… – пронзительно заглядывала в глаза училка, узнавшая бывшего разгильдяя.

– Все сделаем, – мальчик затянулся сигаретой, понимая как противен дым его бывшей наставнице по моральным ценностям. – Будет вам просторно, отдельно и финансово только за оформление угла.

Мальчик подписал нужную бумажку нечитаемым почерком.

Училка вышла с победой мол «не зря учила, душу вкладывала, нервы трепала».

Мальчик сплюнул.

– Кто это был? – вопрошала помощница.

– Училка. Кричала когда-то, что дерьма во мне больше, чем живых клеток.

– Так может, не надо ей, невежливой, квартирку-то?

– Мама учила не брать пример с ущербных. У меня всего в достатке, а у нее только каллиграфия и ненависть к человечеству. – Мальчик набрал номер:

– Я приеду сегодня.

– Что случилось?

– Ничего. Соскучился, обнять хочу, мам…

***

Когда друзья или знакомые просят рассказать что-либо из детства, Полина начинает плести всякую чушь о мальчиках-евреях, с которыми водилась во дворе и соревновалась за первенство в казаках-разбойниках, о кошке, которая бросалась с когтями и выцарапывала глаза всем, кроме девочки, о роскошных немецких платьях, в которых нельзя было и шагу ступить, ибо большой дефицит нельзя запачкать. Говорит о пятерках в конце четверти, так как училась на «отлично». О йогуртах и жвачках, которые мама тоннами провозила из Польши, потому что в 90-х только дети заробитчан знали, что кроме картошки и соленых бабушкиных огурцов существуют и другие блюда. Монолог всегда как-то уходил в сторону, повествуя о правильных событиях, которые полагалось помнить счастливому ребенку, и тщательно оберегая от посторонних то, что мало перекликается с беззаботностью и радужным детством. Поля молчала о том, как сильно скучала по маме.

На разложенном скрипучем диване девочка ютилась к бабушке.

Вечер поздний и пора засыпать. На стене у дивана висит ковер – темно-коричневый с желтыми узорами из ромбиков по краю. На этой пушистой и пыльной, утепляющей пространство стене размещались игрушки: мишки с красными сердечками на груди «I love you», мягкие куклы в миниатюрных сумочках с волосами из ниток, открытки, которые Поля рукоделила для мамы. Мама дизайнировала убранство ковра, чтобы каждый пришедший мог видеть, что у девочки все есть. Ковровые достопримечательности покрывали не только стену, но и пол в детской, гостиной, спальне и коридоре – количество бытовых клещей и пыли значительно превышали санитарные нормы, но тогда по-другому и не жили.

– 

Ба, а когда мама приедет? – 7-летняя Поля никак не могла заснуть и сильно прижималась к бабушке.

– 

Сегодня только уехала. Спи!

– 

Ба, а когда мама приедет?

– 

Через неделю обещала, – бабушка распушила одеяло и прижала внучку к себе.

– 

То есть через семь дней?

– 

Да.

– 

А я посчитала, что через шесть. Она говорила, что в воскресенье, когда я проснусь, она уже будет. Сегодня воскресенье, и если в следующее она уже будет, значит вернется в субботу. А это через шесть дней, да?

– 

Да, – врала Мария Ивановна, но выхода не было. В противном случае, Поля рыдала бы до утра. Для девочки один день ощущался вечностью и решал многое.

Мама часто уезжала на заработки в Польшу. С периодичностью один раз в месяц балкон заполнялся всяким хламом – резиновые сдутые лодки, пластмассовые мыльницы, алюминиевые миски и кружки, веревки, синие кеды разных размеров, шерстяные пледы в клетку, мужские хлопковые трусы и деревянные вешалки.

Весь товар паковался в необъятные сумища, которыми мама обвешивалась с ног до головы, исчезая на неделю. Иногда ездила одна, порой были семейные вылазки за заморской добычей с Верочкой и ее мужем. Супруга-алкоголика брала с собой редко, так как вероятность того, что все заработки будут пропиты еще до возвращения увеличивалась в разы.