Душа и парус выплывут из дали…

Чаще всего учителя писали упражнения на классной доске, а если задания произносились голосом, то я заглядывал в тетрадку своей соседки по парте и переписывал у нее. Рядом со мной сажали самых красивых девочек класса и конечно, самых умных, отличниц-хорошисток. Само собой, я поочередно влюблялся в них, и когда девочки менялись, я вскоре забывал прежнюю любовь и начинал неровно дышать к новой соседке. Их сменилось не так уж много за школьные годы. Лена Стрельникова, Ирина Минина, Рита Шемякина, Галя Кокина. Но кажется, их было больше. Спасибо вам, умницы и красавицы, за ту помощь, которую вы оказывали мне. И за ваше терпение, потому что хоть я и был глухим, но в своих ухаживаниях мало чем отличался от обычных мальчишек – дергал за косички, высмеивал при случае, щипал за бок и так далее.

Однажды эти ухаживания довели меня до неприятной истории. У Риты появилась красивая заграничная авторучка – подарок родственников. Решив подшутить над девчонкой, я незаметно спрятал ручку к себе в портфель, а когда Рита начала искать ее, я сказал, что не видел. Тут началась перемена, и Рита сказала Александре Ивановне о пропаже. Была объявлена проверка всего класса. Я уже испугался, что зашел слишком далеко, но по-прежнему молчал. В конце концов пришлось признаться, что это я. В результате все, в том числе и моя мама, подумали, что я хотел стащить диковинную авторучку, и напрасно я пытался оправдаться – мне никто не поверил. До сих пор, вспоминая об этом конфузе, краснею от стыда.

***

В школе друзей у меня было не много. Понятно, почему – я был один глухой среди нескольких сотен обычных ребят массовой школы. Дружеские отношения у меня завязались с несколькими одноклассниками. Это Женя Торжевский, Юра Федотов, Андрюша Старостин. Но по-настоящему сдружился я только с одним – с Сергеем Ватрушкиным.

Он был украшением нашего класса – отличник, хороший спортсмен, организатор, доброжелательный и открытый. Не удивительно, что в старших классах его выбрали комсоргом. Невысокий, ладно скроенный, ловкий и подвижный, он был в числе лучших на общешкольных соревнованиях по кроссу, футболу и лыжным гонкам.

Но главное – Сережа любил читать, как и я. На этой почве мы и сблизились. Не помню, когда это началось, но у него дома была отличная библиотека, он стал приглашать меня к себе и давал редкие книжки. Дефицитный Александр Дюма, Морис Дрюон, тома «Библиотеки приключений» – что может быть лучше в школьные годы, когда книгами из доступных библиотек не насытишься?

Но еще важнее для меня было то, что Сережа быстро освоил ручную азбуку и довольно четко дактилировал мне по мере необходимости – на переменах и на прогулках. Впрочем, мы не так много времени проводили вместе – он был очень занятым человеком. Помимо общественной нагрузки комсорга, Сергей еще занимался в лыжной секции спортшколы, ходил в клуб интернациональной дружбы. Рассказывал мне о встречах с юными поляками или чехами, добиравшимися, как это ни удивительно, до нашего маленького уральского городка.

Далеко не сразу я узнал, что его отец – директор завода, не самого крупного в городе, но заметного – Ревдинского механического. Однако Сергей не кичился особым положением своей семьи, никак этого не подчеркивал.

После восьмого класса наши пути разошлись. Я уехал в Ленинград учиться в павловском техникуме, а Сергей закончил 10 классов в Ревде и осуществил свою заветную мечту – поступил в военный вуз в Свердловске. Мы с ним изредка переписывались и виделись на каникулах.

Интересное совпадение – когда у меня завязался роман с будущей женой, Сергей как раз пригласил меня на свою свадьбу в Ревде. Такого события я пропустить не мог, и поехал через полстраны, чтобы лично присутствовать на торжестве. Избранницей друга оказалась наша одноклассница Ирина, которую я хорошо знал, но во время учебы не замечал ухаживаний Сергея за ней. Или, скорее всего, основные события их романа разворачивались уже без меня, перед школьным выпуском.

Я подарил молодоженам свою картину маслом, где изобразил сюжет из жизни влюбленного юноши, с цветами в руках смотрящего с темной улицы на освещенное окно с силуэтом девушки. Этот сюжет с равным успехом можно было отнести и к моей тогдашней ситуации, и ко времени студенческих ухаживаний Сережи. Ирина была в восторге от подарка, и позже, когда я бывал дома у них, видел свою картину на стене, на почетном месте.

После окончания военного училища Сергей служил в артиллерийских войсках. Не обошлось и без направления в Афганистан. Оттуда он вернулся с ранением и подорванным здоровьем. Наши встречи становились все реже. Потом он служил на Украине, там и остался жить с семьей. Всегда с теплым чувством вспоминаю нашу дружбу и благодарю судьбу за то, что повезло встретить такого замечательного человека, как Серега Ватрушкин. Можно сказать, что он был моим первым настоящим другом.

***

Как не вспомнить и моего двоюродного брата – Виктора Соломонова, учившегося в одном классе со мной? Это счастливое совпадение, что мы были одногодки – Витя считался старшим, поскольку родился на месяц раньше.

Наши мамы были родными сёстрами, а отцы дружили и помогали друг другу. Вот и Витя, когда меня сосватали в его класс (он там учился с самого начала), тоже помогал мне – но не по учебе, а скорее оберегал от излишних приставаний тех мальчишек, что любят высмеивать слабых и необычных детей. Хотя и таких случаев хватало, но как я предполагаю, без Вити приключений у меня было бы гораздо больше. Он рос крепким и авторитетным уличным парнишкой. Я не замечал, чтобы он вступал в драки, но скорее всего, потому, что с ним не рисковали связываться.

Мы знали друг друга с пелёнок, а после того, как я потерял слух, Витя быстро освоил ручную азбуку, не ту академическую, а уличную-самопальную, с пальцами над губой или кукишем у носа. Но этой азбуки хватало мне для понимания того, что Витька хочет сказать.

Это не значит, что в школе Витя ходил тенью за мной, напротив, у каждого были свои друзья, а вот дома мы много времени проводили вместе. Вернее, я бегал на двор к Соломоновым, которые жили недалеко от нашей улицы Возмутителей, в каких-то десяти минутах ходьбы. И главное – рядом с их избой был берег пруда, где была привязана большая лодка, на которой мы иногда двумя семьями плавали на дальний берег водоёма за грибами-ягодами…

Во взрослой жизни Виктор оказался работящим и практичным, вел свой строительный бизнес, а теперь отдыхает с женой на пенсии, в собственноручно выстроенном двухэтажном особняке, в окружении двух детей и трёх внуков…

***

Два года в школе под руководством Александры Ивановны пролетели быстро. Глухота не приносила особых проблем ни мне, ни школе, и ребята перестали смотреть на меня как на диковинку. А вот с произношением наверняка было не все гладко, но я этим не заморачивался. Хотя мама дома часто поправляла меня: «Говори четче, выразительнее». И несколько лет родители занимались со мной дома, а также возили меня в Свердловск на занятия к логопеду.

Начиная с четвертого класса, разные предметы вели другие педагоги. Были и среди них хорошие учителя, особенно по литературе – Нина Ивановна Гагарина, или по географии и истории, но самой любимой для меня навсегда осталась Александра Ивановна.

А ее дружба с моей мамой сохранилась, и она по-прежнему доброжелательно следила за моей судьбой. А через десять лет, когда я уже уехал учиться в Павловск, моя первая учительница стала соседкой моих родителей в пятиэтажном доме на улице Мира – в том же подъезде, только этажом ниже.

Благодаря этому соседству мы с Александрой Ивановной регулярно виделись, когда я приезжал на побывки домой. Заходил к ней на чаек, она дотошно расспрашивала меня о моей жизни, сама рассказывала о судьбах своих воспитанников, которые ее не забывали, навещали и звонили своей первой учительнице. Мне было интересно следить за переменами в жизни своих одноклассников, и я старался разузнать про каждого, кого помнил, а особенно, конечно, о своих соседках по парте…

***

Познакомилась Александра Ивановна и с моей женой Аллой, когда та была еще невестой. А через несколько лет учительница увидела и моего сына Максима, который гостил у бабушки в Ревде. Когда Максиму было лет пять, я научил его алфавиту, но читать книги у него не получалось, он каждую букву воспринимал отдельно. В это время мы с сыном опять приехали на Урал. И Александра Ивановна за несколько дней научила Максима читать: для этого надо было, чтобы он смотрел на слоги, а не буквы. Так что, вернувшись в Москву, сын вскоре начал «глотать» книжки, как я в его возрасте…

Сейчас Максиму идет четвертый десяток, мамы уже нет на свете. А моя первая учительница жива, ей далеко за 90 лет. Правда, переехала из Ревды в Верхнюю Пышму, потому что там живут ее дочь и внуки, которые присматривают за ней. Максим иногда перезванивается с Александрой Ивановной, а я пишу ей текстовые сообщения, точнее, ее внуку, который пересказывает ей мои послания.

Несколько лет назад я ездил в Екатеринбург по служебным делам, и смог навестить Александру Ивановну в Верхней Пышме. Поразительно, что она до сих пор сохранила бодрость и память, да и внешне мало изменилась. Мы с ней вспоминали мою маму и наших ребят, которые у нее учились, она по-прежнему старательно писала мне на бумаге своим аккуратным учительским почерком…

Спасибо судьбе за то, что в моей жизни есть такой человек, как Александра Ивановна Прозорова. Когда кто-то вспоминает свою школу или вижу фильм об учителях, в моей памяти всплывает образ моей первой учительницы – седовласой, доброй, круглолицей, как у классических бабушек из сказок. Как тут не вспомнить слова песни:

Но где бы ни бывали мы,

Тебя не забывали мы,

Как мать не забывают сыновья.

Простая и сердечная,

Ты – юность наша вечная,

Учительница первая моя!

«ПРЕКРАСНОЕ ПЛЕНЯЕТ НАВСЕГДА».

Нелли Кашина

Прекрасное пленяет навсегда.

К нему не остываешь. Никогда

Не впасть ему в ничтожество. Все снова

Нас будет влечь к испытанному крову…

Джон Китс

Теплый майский день. Тихий уральский городок. Сад в центре Ревды. Стайка мальчишек и девчонок с этюдниками в руках расселась на траве. Перед нами маленькие деревца с только что распустившимися розовыми цветками яблонь и слив.

Нелли Владимировна, наш руководитель в художественной школе, привела нас сюда и дала задание – зарисовать цветение крупным планом и написать акварелью. Это так захватывающе – приближаться к маленькому цветку, входить во вселенную лепестков и тычинок, запечатлевать хрупкую красоту недолгого пиршества природы. Но наши руки не слушаются, и  на бумаге вместо совершенного цветка  возникает нечто корявое и неуклюжее. Еще попытка, еще – все вернее, все ближе к оригиналу…

У нас летняя практика, пленэр. В школах занятия уже закончились, а в «художке», как назло, еще две недели придется отбывать повинность. Для меня такой пленэр внове, и первая реакция – вот, вместо летней свободы опять учеба…

Но оказалось, что практика – гораздо интереснее, чем сидеть в школьном классе. Каждый день нас водили в разные места, и предлагали изобразить на бумаге что-то новое, непривычное. То это были лодочки на городской водной станции, где мы с ребятами-соседями каждое лето сигали с десятиметровой вышки в пучину. То изумительно живописные пни в сосновом бору за прудом. То портрет одуванчика с листьями в зарослях травы, распушившего свою шапку парашютиков. Меня изумляло совершенство мира природы, который раньше мне виделся привычным и обыденным.

Этюдники у нас были самодельные. Мне отец сколотил из фанеры небольшой плоский планшет с кожаной ручкой, как у портфеля. А с тыльной стороны к нему была прикреплена холщовая ткань, куда я клал коробку с красками, альбом, складной стульчик, пакет с бутербродами. И не тяжело, и удобно.

Естественно, после каждого урока на природе мы с ребятами не спешили домой, а устраивали игры с приключениями там, куда нас заносил пленэр…

***

Художественная школа располагалась на четвертом этаже Дома пионеров. Пяток комнат, кладовка для реквизита, кабинет заведующего. В моей группе было человек десять, поровну парней и девчонок.

Хотя я любил рисовать, но поначалу ходил в «художку» без особой охоты, воспринимая ее как продолжение скучного сидения в обычной школе. На второй год обучения даже начал регулярно прогуливать высокое искусство, пока родителей не вызвала Нелли Владимировна, отвечавшая за наш курс. После серьезного разговора со мной, когда она поставила вопрос ребром – либо ходить на занятия без пропусков, либо исключить из школы, я клятвенно пообещал взяться за ум.

С того момента все изменилось. Мои успехи в рисунке и живописи пошли в гору. А одна из моих акварельных композиций была отобрана сначала на городскую выставку детского творчества, затем и на областную.

Нелли Владимировна повезла нас в Свердловск, в областной художественный музей. Благодаря этой экскурсии многие из нас впервые в жизни вживую увидели картины классической живописи, произведения Репина, Серова, Левитана. Попутно она привела нас и на областную выставку детских рисунков, где я увидел свою работу. И моментально почувствовал, что мое призвание – живопись. Правда, триумфатором оказался не только я, но и две девчонки из нашей группы. Потом нам троим еще и вручили грамоты, подтверждающие факт участия в престижном биеннале…

***

Наша наставница помнится мне красивой молодой женщиной, слегка полноватой, темноволосой, с яркими карими глазами. К своей фамилии – Гусева – она вскоре сделала приставку: Гусева-Кашина. Позже мы познакомились и с ее мужем, который тоже оказался художником, он преподавал в другом классе. Служебный роман.

В подвале, где у нас проходили уроки лепки, была еще одна комната-мастерская, где работали педагоги. Разок-другой мне удалось осмотреться в мастерской, и я обнаружил на стенах картины с подписями Нелли Владимировны и ее мужа. Помнится, что это были яркие и мастеровитые пейзажи и жанровые работы.

У Нелли Владимировны был особый талант находить ключик к каждому ученику. В том числе и ко мне, причем немало времени потратила, исписав своим аккуратным почерком десятки страниц моего альбома. Да и другим ребятам уделяла много внимания.

Она любила расшевеливать нас нестандартными заданиями. Однажды зимой повела нас в ближайший кинотеатр, где шел английский фильм «Беги, малыш, беги!» А после просмотра попросила нас изобразить на бумаге свое впечатление от фильма. Я нарисовал мальчишку, из последних сил вытаскивавшего на берег тонущую лошадь.

Когда я уже учился в Павловске на художественном отделении ЛВЦ, приехал в Ревду на каникулы. Узнал от мамы, что Нелли Владимировна встретилась ей недавно, интересовалась моей учебой, приглашала заходить в школу, где она продолжала работать. Конечно, я обрадовался и пошел в гости. «Художка» в то время уже переехала в более просторное и удобное помещение на первом этаже здания, располагавшегося на центральной улице города. Меня встретили очень тепло. Наставница, нисколько не постаревшая, расспрашивала меня обо всем, смотрела мои учебные работы, которые я притащил в папке, хвалила их. В свою очередь, я спросил о судьбе моих однокашников по «художке». Оказалось, еще несколько поступили в художественные училища области.

***

Все это вспомнилось, когда мне довелось, уже седоголовому, побывать в бельгийском городе Генте и постоять у знаменитого Гентского алтаря, расписанного братьями Ван Эйк. И сразу перед глазами всплыл урок истории искусства, который, как и все остальные дисциплины в нашей группе художественной школы, вела Нелли Владимировна. Репродукция картины, которую наставница показывала, была плохонькая, да и из всего полиптиха мне запомнилась только одна часть. Поющие ангелы в одной из левых створок алтаря.

Теперь-то я понимаю, что это не ангелы, а просто девушки. Но тогда они воспринимались мной как небесные создания – прекрасные, золотоволосые, одухотворенные, неземные. Наполненные дивной музыкой, льющейся из их полуоткрытых ртов. Эта мелодия заполняла все пространство вокруг них, переливалась на соседние створки, к Адаму с Евой, к деве Марии, к рыцарям и придворным, спешащим к агнцу, проливающему кровь, на поля и холмы северного пейзажа, в чем-то схожего с уральскими холмами. И я, несмотря на свою глухоту, явственно ощущал совершенную, гармоничную музыку, плывущую над этими изображениями.

Мгновения детства, уроков приобщения к прекрасному и бесконечно далекому в тот миг высокому искусству, вставали передо мной, когда я стоял перед живописью братьев Ван Эйк в таком далеком от уральских холмов бельгийском городе Генте. Образы девушек перекликались с музыкантами в правой части алтаря, и мне вновь послышалась мелодия из забытых детских лет. Вот я снова сижу за простеньким мольбертом, к которому прикноплен лист ватмана и зачарованно смотрю на Нелли Владимировну, которая держит в руке репродукцию Ван Эйка с ангелами и направляется ко мне…

Думается сейчас, что если во мне и в душах других ребят проснулась любовь к прекрасному и сопровождала нас всю жизнь, то труд Нелли Владимировны был не напрасен. И вспоминаются строки из стихов английского поэта Джона Китса: «Прекрасное пленяет навсегда…»

ВСТРЕЧА В ПУТИ. Валентина Иванова

За поворотом, в глубине

Лесного лога,

Готово будущее мне

Верней залога.

Его уже не втянешь в спор

И не заластишь.

Оно распахнуто, как бор,

Все вглубь, все настежь.

Борис Пастернак

У каждого, наверное, бывают такие судьбоносные встречи. Ключевой момент, когда от случайного слова или, наоборот, хорошо продуманного решения, вся жизнь может пойти по другому руслу. Вот так и на моем пути встретился такой человек, который не однажды давал совет, направивший мою жизнь по верной тропинке. А может быть, неверной? И может быть, встреча была не случайной?

Хотя я оглох в восемь лет, учился в массовой школе. И весьма успешно, был в числе первых учеников, даже несмотря на некоторую лень и склонность во время устных уроков читать книги тайком от учителей. Плюс постигал высокое искусство в художественной школе. И тоже не совсем бездарно. И не заглядывал слишком далеко в будущее, не строил невыполнимых планов. Казалось, меня ждет спокойная жизнь на родине, в тихом уральском городке.

Но чем старше я становился, тем яснее мама понимала, что после школы мне предстоит жить не в мире слышащих, а в сообществе глухих. А в небольшом нашем городе таких, как я, глухих были единицы. Председатель районного правления ВОГ говорила маме, что молодые неслышащие ребята находят работу и семьи в областном центре – Свердловске. И там даже есть школа для глухих детей.

И родители предложили мне заканчивать восьмилетку в этой школе. Мне не особенно хотелось, но я согласился. Было любопытно. Дактильную азбуку я знал, но не более.

***

Приехали весной в школу, которая была где-то на окраине заводского района Свердловска. Мы оказались в здании в тот момент, когда была перемена. По длинной галерее бегали оравы мальчишек и девчонок разных возрастов и махали руками, энергично жестикулировали и зверски гримасничали. Некоторые показывали пальцем на новичка и что-то говорили жестами. Первое мое столкновение с жестовым языком («мимикой») оказалось настоящим культурологическим шоком. «Неужели и я стану таким?» – в ужасе подумал я.

Директор школы вместе с несколькими педагогами принял нас в своем кабинете, долго говорил с мамой, расспрашивал меня письменно, я отвечал голосом. Рядом с директором сидела светловолосая немолодая женщина с румянцем во все лицо, она внимательно наблюдала за мной. Потом поговорила с мамой и со мной отдельно.

Это и была Валентина Ивановна Иванова, преподаватель политехникума ЛВЦ в Павловске, она приехала сюда в командировку. Как я понял потом, одной из ее целей было присматривать кандидатов для учебы в техникуме.

Так вот, Валентина Ивановна посоветовала нам не тратить время на школу глухих, ведь там была упрощенная программа обучения. Узнав, что я хорошо учусь в массовой и художественной школах, она предложила закончить 8-летку, а через год ехать поступать в Павловск, где как раз есть отделение художников-оформителей.

Надо ли пояснять, что обратно домой в Ревду я ехал окрыленный. Всего год – и я стану взрослым, буду настоящим студентом, и не где-нибудь, а в Ленинграде, городе белых ночей, дворцов и музеев, чьи сокровища я изучал по открыткам, которые привезла мне старшая сестра из своей поездки. И главное – я представлял, как начну учиться, чтобы стать знаменитым художником, чьи картины висят в музеях! У меня появилась высокая цель, вдохновлявшая наивного мальчика…

***

Год пролетел – не как миг, а как целая вечность, потому что в нем было много событий, и хороших, и плохих. Самое печальное – той весной я сломал большой палец на правой, рабочей руке, и ежедневные рисовальные штудии пришлось оставить. Гипс сняли только накануне отъезда в Ленинград, на вступительные экзамены.

Еще один немаловажный фактор, сыгравший свою роль – несмотря на учебу в художественной школе, опыта для поступления у меня не хватало. Например, опытные глухие абитуриенты (а многие ребята поступали тогда в ЛВЦ со второго-третьего раза) понимали, какую тему лучше брать для экзамена по композиции. Смшено вспоминать, как во время экзамена я наворотил в своем шедевре что-то очень оригинальное из патриотической советской фантастики. Да и по рисунку с заданием справился неважно. Провал…

Грустно стоим с мамой у дверей приемной комиссии, только что узнав результаты. И тут вновь появляется, как фея из сказки, Валентина Ивановна. Вздыхает вместе с нами, разводит руками. Потом, переговорив с кем-то, она предлагает такой вариант. В политехникуме есть недобор на других специальностях, и у меня есть возможность поступить на отделение полиграфическо-переплетной работы. Там как раз есть вакансия, и сдавать экзамены не надо. «Один годик поучишься с переплетчиками, подготовишься по рисованию, а следующим летом переведёшься на художественное отделение».

Естественно, я согласился. Очень уж не хотелось расставаться с Павловском и Ленинградом, которые успел полюбить за две недели, с друзьями, которых успел завести, с миром глухих, где начал осваиваться. Да и возвращаться обратно в старую, школьную жизнь не тянуло.

Так во второй раз Валентина Ивановна оказалась в нужное время в нужном месте. Правда, через год мне не удалось сбежать из переплетного отделения, преподаватели уговорили закончить весь трехгодичный курс обучения. Да и я уже втянулся в стихию студенческой жизни, где все советовали не спешить. Только через три года получил диплом переплетчика высокого разряда (даже не помню какого). И легко поступил на художественное отделение, поскольку все три года потихоньку рисовал и перенимал секреты мастерства у студентов, с которыми дружил – Вячеслава Малейкина, Сергея Кружалова, Геннадия Лунцевича, Юрия Чернухи…

***

А Валентина Ивановна все эти годы преподавала у нас – и на переплетном, и на художественном отделениях – историю и обществоведение. Как ни уважал я ее, но надо признать, что эти предметы были самыми скучными во всем политехникуме. Не из-за преподавателя, а просто потому, что времена были советские, и больно вспоминать, как мы, скрипя зубами, вынуждены были учить ленинские декреты, историю партии большевиков, судьбоносные решения очередных съездов единственной тогда, великой и могучей, коммунистической партии Советского Союза! Я добросовестно отбарабанивал на экзаменах, что успел запомнить, и Валентина Ивановна, тяжело вздыхая, ставила пятерку, потому что у других ребят дело обстояло еще хуже.

Студенты всем преподавателям давали прозвища. Валентину Ивановну нарекли для краткости «Вий». Не потому, что она вызывала страх, а по первым буквам имени-отчества. И этот образ ну никак не вязался с ней – такой приятной и доброй женщиной, легко и сильно краснеющей, слегка прихрамывающей.

На художественном отделении Иванова у нас преподавала мало, так что я с ней пересекался все реже. Молодость неблагодарна, меня увлекали новые открытия и свершения, я быстро забыл о своей благодетельнице, и после окончания ЛВЦ не встречал ее.

И все же сейчас помню о человеке, который заинтересовался судьбой 14-летнего мальчишки и помог ему найти свою линию жизни. Но иногда думаю – а если бы не ее совет – куда бы меня завела дороженька? Интересно ведь иногда заняться альтернативной историей. Однако, как ни банально звучит, все к лучшему. Как тут не вспомнить мудрые строки Ивана Исаева: «Я ошибки и промахи взвешу – и судьбину свою повторю!»

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛИЦЕЙ!»

Иосиф Гейльман