Крылья Улефа

– Зерно беспорядка и лжи пустило глубокие корни в её душе. Она испорчена и воспринимает мир искажённо. Детские представления о доброте неприемлемы для взрослого. Бедняжка не понимает правил нашей реальности, она витает в своих идеальных грёзах, и это плохо. Остаётся лишь надеяться, что семя скверны не успело загубить все лучшие задатки в ней… Но да, ей и правда не стоит оставлять возможность общаться и сеять смуту и хаос в окружающих. Жаль, у девочки острый ум, я был бы не прочь поговорить с ней снова.

Хранитель тяжело и печально вздохнул, и они продолжили идти, больше не обращая внимания на трепыхания Таны. Она как будто умерла для них, и они несли её скорбно, как в гробу. Они неподддельно расстроились, и свет их потускнел. Им хотелось, чтобы она разделила их великие замыслы и поняла, зачем они так с ней поступают. Они верили, что, осознай Тана всю глубину идеи – сама бы с энтузиазмом предложила распоряжаться ею. Она ведь достаточно ответственная девушка, чтобы не отказываться от высокого долга, одно лишь существование которого делало ей честь.

Глава 3

Лабиринт туннелей и пещер был похож на фантазию спящего – такой же нескончаемый, гротескный, абсурдный и нелогичный. Даже несмотря на то, что бредущего по нему юношу сопровождала загадочная сфера, озарявшая ему дорогу – он ухитрился заблудиться, совершенно не запоминая, где уже побывал, а где нет. Всё казалось абсолютно одинаковым, будто одну и ту же заготовку сотни и сотни раз скопировали, и эти дубликаты соединили между собой. Первоначальное воодушевление, которым юноша заразился благодаря своему чудесному спасению, сменилось усталостью – и телесной, и душевной. Он с трудом передвигал ноги, его желудок урчал, а горло просило хоть глоток воды. Смерть всё ещё не казалась юноше привлекательной альтернативой, но страх уже съел почти всю его радость от возможности жить, видеть и чувствовать. Тем не менее, присутствие шара напоминало ему, что его зовут, ждут обратно, и не имеет значения, что юноше не удавалось вспомнить ни лица, ни голоса того, кто помогает ему. Осознавать потребность в твоём возвращении, в сохранении твоих жизни и здоровья кого-то ценно само по себе.

– Что ты потерял здесь, ребёнок? – внезапно заговорила с ним стена.

Юноша шарахнулся в сторону, трепеща от нахлынувшего ужаса. Голод, холод и одиночество истощили его, и он не мог драться, не мог даже достаточно быстро убежать… Впрочем, никакого монстра он не увидел. Да и вообще никого. Ни захудалого привидения, ни хотя бы крысы – чем демоны не шутят, вдруг её чьи-то чары наделили даром речи, он бы не удивился.

– Это я, – сказал чёрный камень, лишь небольшой частью торчавший из стены. Почти целиком он был скрыт в этой сплошной породе, как массив айсберга – под толщей океанских вод.

Неким необъяснимым, совершенно нелогичным, но острым и чётким наитием юноша осознал, что речь звучит прямо у него в голове. И, вместе с тем, исходит из толщи горы. Здравый смысл не давал юноше взять в толк, как первое увязывается со вторым. Пришлось попросту смириться с фактом непостижимого.

Но мальчик? Не таким уж и маленьким он выглядит!

– Я не… – начал было юноша доказывать, что уже давно достиг совершеннолетия, но вдруг осознал, что не в состоянии определить свой возраст даже приблизительно. Он перестал понимать, как это делается.

– В тебе чего-то не хватает. Я давно свихнулся, это вернее верного, сынок, но уж не настолько, чтобы не заметить дыру в чужой груди! Да через неё сквозняк проходит, как в распахнутую настежь дверь! Что, для тебя это сюрприз?

Юноша тут же на всякий случай почти судорожно ощупал обеими руками свою грудь. Нет, тело как тело… Он недоуменно моргнул, уставившись на камень в ожидании объяснений так, словно тот был ментором в университете. Юноша отчего-то сразу начал воспринимать нового приятеля старшим и куда более умным. Ему было вовсе не стыдно и не дико думать так о каком-то застрявшем в стене, случайно встреченном булыжнике, слишком уж уверенно в себе тот держался, явно имея некоторый опыт.

– Не воспринимай всё так буквально! – камень издал странный звук, между потрескиванием и поскрипыванием.

С запозданием юноша догадался, что слышит смех. Жутковатый, признаться, смех. Чем-то это напоминало ему звук, с которым точат бруском что-то металлическое, вроде серпа или косы.

– Ты знаешь, что это за место? – наконец, отвеселившись, спросил камень. Юноша поклялся бы чем-нибудь, имей он при себе хотя бы что-то ценное, кроме тела – его странный собеседник внутренне улыбается. Иронично, однако, при этом и тепло.

– Откуда же мне знать, – бурчание вышло невежливым и жалким.

– Это пучина. Дно без дна. Ты выберешься отсюда, когда все осколки, выпавшие из твоего сердца, вернутся на свои места. Самые очевидные – это имя, воспоминания и цель. Остальные тебе придётся определить самому.

– А кто вы? – не без любопытства прищурился юноша.

– О! Тебе полезно это узнать! Я – тот, кто в своё время провалил такой же поиск. Ты станешь подобен мне, если не успеешь или позволишь страхам, злости и отчаянию овладеть тобой.

Юноша отшатнулся. Камень вновь рассмеялся – на сей раз уже не скрывая подлинных эмоций, жутко и совершенно безжалостно. Не выдержав этого потустороннего скрежета, юноша кинулся бежать, налетая на стены и спотыкаясь, а вслед ему всё так же неслось страшное, злорадное, переполненное жаждой поскорее дождаться его страданий ликование. Тёмное и тяжёлое, оно эхом отдавалось вдоль всего туннеля. Отпечаток эмоций человека, которого больше нет? Или оно изначально родилось таким? Юноша понятия не имел, ведь существо легко могло и солгать, наслаждаясь тем, как легко бестолковый простак поверил. Наверно, здесь совсем нет развлечений, поэтому тварь и воспользовалась подвернувшимся случаем.

Безмолвная сфера летела у юноши над головой, пока он мчался прочь так быстро, как позволяли подгибающиеся ноги. Лишь один раз, на распутье из пяти коридоров, она обогнала его и сама выбрала направление. Юноше хватило ума последовать за ней; он хорошо понимал, что сфера – его единственный шанс выбраться.

***

Сабра Н'Гети плела кружева из золотой паутины. Часть из них была похожа на летящие перья, другая часть напоминала разбушевавшуюся вьюгу. Были среди узоров и силуэты диковинных птиц, и огромные цветы со множеством бахромчатых лепестков. То и дело гортанно вскрикивая, Сабра пыталась опутать сетью нескольких молодых парней и девушек, метавшихся вокруг неё. У некоторых на ладонях трепетали, разворачивая крылья, красные и белые бабочки, они срывались в свой единственный короткий полёт, рассекая ловушку, но платя за это существованием. Другие рассыпали во все стороны сиреневые и голубые иглы – те, казалось, значительно уступали бабочкам в скорости и силе, зато их было гораздо больше. Доспех Сабры победоносно и гордо сиял на солнце. Короткие серые волосы, растрёпанные так, словно ей выдался плохой месяц, и ни разу за это время она не причёсывалась делали её похожей на мальчишку-разбойника. Взгляд, осанка, движения делали её похожей на охотящуюся орлицу.

Внезапно Сабра резко взмахнула рукой. Время словно бы застыло – и вдруг все чары развеялись, и бой прекратился. Она обвела взглядом ребят и небрежно бросила им:

– На сегодня урок окончен.

– Но почему, леди Сабра? – не поняла маленькая и хрупкая девочка, протестующе тряхнув рыжими вихрами.

Та не ответила. Всё, что у неё было – это ни с того, ни с сего всполошившаяся интуиция. Плетельщик чудес, не обращающий должного внимания на то, как его чутьё вдруг начинает истошно бить в набат, долго не живёт – общеизвестный факт. Сабра перевела взгляд на Вилитту – её лучшую ученицу после Таны, стоявшую рядом с рыжей малышкой.

– Пожалуй, Анви права. Ваше обучение не должно страдать от чрезвычайных обстоятельств среди старших. Прошу, доведи занятие до конца. Мне нужно уйти, – спокойно сказала она.

Девушка кивнула, и Сабра быстрым размашистым шагом пошла по сиренево-белой мозаике, украшенной поверх тончайшим узором голубых нитей. Мозаика изображала то ли цветок с острыми лепестками, то ли десятилучевую звезду – она была настолько древней, что никаких сведений о том, что подразумевал её создатель, не сохранилось.

Вилитта с восхищением и обожанием смотрела вслед удаляющейся наставнице. Она сама никогда не чувствовала, что так уж нуждается в этих занятиях, но ей хотелось, чтобы госпожа Сабра выделяла её среди остальных, признавала, ставила в пример. Вилитта с раннего детства слышала потрясающие истории об этой женщине, госпожа Сабра стала её кумиром, образцом для подражания, той, кем и сама Вилитта хотела бы однажды стать. Впрочем, когда она чистосердечно призналась во всём самой госпоже Сабре – та лишь печально покачала головой и сказала, что Вилитте нужно понять, какое она занимает место в мире без оглядки на авторитеты и чужие идеалы, найти собственный путь, не похожий ни на чей другой. Подражание, как пыталась госпожа Сабра внушить Вилитте, превращает её в осколок личности вместо цельного человека. Вилитта такого не ожидала. Она думала, что госпожа Сабра оценит её порыв, будет гордиться её стараниями. Тем не менее, Вилитта поклялась себе ни за что не подвести наставницу, и тогда госпожа Сабра, возможно, однажды поймёт. Вилитта стремилась к подвигу, ореол бескорыстной жертвенности манил её, и такую абсолютную самоотдачу, такую верность правде и справедливости, постоянную готовность положить себя, свою плоть и кровь, на алтарь их парящего в небесах, пронизанного светом, теплом и радостью Отечества она видела в госпоже Сабре. Вилитта обязательно докажет, что достойна встать рядом, что не спасует, заглянув в пекло, и, хотя безупречность и благородство госпожи Сабры недостижимы ни для кого более – Вилитта не пощадит своих скромных сил, чтобы её вклад пригодился. Она не потратит ни минуты на мужчин, на бесполезные и глупые развлечения, на лишённые смысла и цели прогулки по местам, которые она уже давно знает как свои пять пальцев. Пусть этим занимаются посредственности, не способные к магии или испугавшиеся её развивать. Вилитта с какой-то сентиментальной нежностью смотрела на жителей своего города – она будет их защищать, оберегать и вдохновлять, но считать ровней? Нет уж!

– Анви, я бы хотела вместе с тобой показать всем новый приём. Я научу вас всех скользить сквозь.

Госпожа Сабра предупреждала, что это высшая ступень обучения, но она, наверно, просто слишком осторожничает. Они молодые, сильные, смелые и должны иногда рисковать! Пусть затем госпожа и отчитает её – зато Вилитта блеснёт перед ней, ради этого не жалко и наказание потерпеть!

– Да, конечно, – встрепенулась рыжая девчонка, едва ли не подпрыгнув на месте от прилива энтузиазма.

Никогда она не нравилась Вилитте, та ревновала внимание госпожи Сабры к ней, ничем не примечательной выскочке откуда-то снизу. А по яркому сочному пламени волос и блестящим зелёным глазам даже и не скажешь – обычно они там все рождаются серыми и одинаковыми, как мыши. Да, у Анви был талант, этого даже Вилитта не могла не признать – но она лучше, гораздо лучше безродной простушки и её никчемных бабочек! Какое же это оружие?! Что вообще за магия дурацкая такая?!

– Нападай на меня, Анви.

Вот теперь она докажет девчонке, что та здесь лишняя и выставляет себя на посмешище, не выучив что-то поприличнее!

Из ладоней Анви, сияя, как весенняя заря или цветущие один день в год, но так, что их великолепие оживляет и будоражит сердца всех, кто его успел застать, до следующего раза деревья миллы, возникли одна за другой пёстрые бабочки. Нежно-розовые, сиреневые, кремово-бежевые, загадочно-синие, прозрачно-зелёные – бабочки рождались и рождались. Сначала всего несколько, потом пара дюжин… И вдруг несколько сотен. Вилитта играла на флейте, и ноты образовали сплошной панцирь вокруг неё. Вернее, он лишь казался сплошным. Бабочкам не хватало узких щелей между лентами из парящей музыки, чтобы проникнуть внутрь, но вот у Вилитты сбилось дыхание, одна из прорех стала чуть шире… И бабочки тут же пробились, разорвали полотно мелодии, они облепили руки, ноги и лицо Вилитты. Она взвизгнула, уронила флейту и, уже теряя сознание, заметила, как Анви, весело и беспечно улыбаясь во весь рот, делает отменяющий жест.

Проиграть ей… Ну, всё, она точно поплатится за это! Из обычной потенциальной конкурентки на место около госпожи Сабры, всего лишь одной из многих, Анви превратилась в личного врага Вилитты. Она обязательно станет лучшей! Непревзойдённой! Любой ценой!

Вилитта уступила обмороку, но злость оставалась с ней до последнего мгновения. Она искренне и глубоко возненавидела Анви. Ведь приём нужно совершать в состоянии отрешённости от всех переживаний и идеальной гармонии со своим "я" и внешним миром. Бабочки не прикоснулись бы к ней, получись у неё скольжение! Но она провалилась. Позорно провалилась на виду у класса. Об этом непременно доложат госпоже, и… Додумать Вилитте уже не удалось, но яростная жажда отомстить отпечаталась в том уголке её сознания, который полагалось содержать в чистоте.

Глава 4

Сабра много лет учила молодое поколение меткой, как аккуратный и чёткий, выверенный до миллиметра укол шприца, скрупулёзно различающей малейшие нюансы, нуждающейся в регулярных тренировках, зато безотказно служащей потом, когда её отточишь, способности идентифицировать оттенки своих переживаний, отличая порывы сиюминутных эмоций от интуиции чародела – самому важному, что у них есть. Ни в коем случае не следует приступать ни к какому занятию, если разум затуманен, и ты не можешь отличить перепад настроения от чувства внутренней правды, а само это чувство – от желания устроить самосуд или потакать своим прихотям. Необходимо держать в чистоте мысли и ощущения точно так же, как не позволяешь себе выходить на улицу в грязной одежде или не совершив должного омовения. Лишь глупцам кажется, что содержимое головы, образ мыслей, отношение к реальности вокруг, не может плохо пахнуть, да и гнильцу не заметят, если она нематериальная. Нет, так не бывает, обычно всё становится очевидно, едва ты откроешь рот и выпустишь из него хотя бы пару фраз. Только отдавая себе отчёт в каждом из них, понимая, что откуда происходит и зачем, можешь говорить, что ты достаточно зрелый для счастья и горя, любви и ненависти, злости и прощения. Ты умеешь управлять ими и понимать, когда и где какая эмоция приносит пользу, а в какие моменты она ядовита и разрушительна и для тебя, и для остальных. Смущённый же миражами и ложными идеями – обязательно совершишь ошибку. Когда твои же переживания манипулируют тобой – ты не полноценно сформированная личность, а, самое большее, просто потерянный и напуганный ребёнок. Или рассерженный, спонтанно бросающийся из крайности в крайность. И сейчас Сабра думала, что её дорогая ученица, Тана, позволила себе именно это – поддаться дурману и кинуться куда-то, очертя голову. Тана нуждается в помощи, но на выручку излишне торопиться не стоит – нужна подготовка, иначе и она, Сабра, взрослый, разумный человек, тоже попадёт в неприятности и лишь усугубит ситуацию. Что простительно молоденькой девушке – то непозволительная блажь и позор для зрелой женщины. Спасать других за счёт себя – банальность и чушь, достойная лирического эпоса, а не настоящей жизни. У Сабры есть ответственность перед учениками и городом, слишком уж легко пойти и лечь костьми, не учитывая последствия или догадываясь о том, чем обернётся твой поступок, но плюя на это. Адекватно распределяя личные ресурсы, можно выручить куда больше людей, чем, выражаясь образно, если сожжёшь себя на костре. Да, горит ярко и жарко, но быстро выдыхается, пожирает самое себя, и в груде золы уже не отыскать ни уголька.

Не поймите её превратно – она очень любила талантливую и отважную Тану, да и сама Сабра в молодости примерным поведением вовсе не отличалась. Например, она всегда заявляла, что не собирается жевать неудобоваримое, даже если это называют высоким искусством, полезным для развития духа и разума, и ей плевать, что оно обязательно по программе. Она не могла и смотреть на эти длинные тексты, устаревшие на несколько веков, не понимала, почему ей вменяют в долг перед прошедшими поколениями, честью рода и всей страной восхищаться тем, что она считает до скрежета зубовного занудным, путаным, непонятным. Или хаос красок на полотне, который выдают за картину, за шедевр, хотя у неё от него лишь болят глаза, и всё. Да, возможно, она была недалёкой девицей, не желающей слишком глубоко задумываться и тратить на это часы, которых ей и на действительно полезные вещи не хватало, но она считала, что, во всяком случае в своём праве выбирать, чем заниматься и для чего. Она отнюдь не стремилась что-то кому-то доказывать, особенно то, что в ней где-то глубоко якобы дремлет непризнанный гений, или что её волнует идеальный аттестат. Выше всего Сабра ценила честность перед собой и остальными, пусть иногда это и навлекало на неё строгие наказания. Она бы ни за что не отказалась от этого принципа, потому что сохранить самоуважение и воздать его же тем окружающим, кто заслужил это, в её глазах гораздо более достойно, чем прогнуться перед вышестоящими, как бы блеск их высокого положения ни оправдывал всеобщее преклонение. Может, и не стыдно склониться перед безусловными для подавляющего большинства авторитетами – но не для неё. Потрясающие метаморфозы порой происходят в голове, если всего-навсего однажды в нужную минуту правильно задаться вопросом, кому, зачем и почему это надо. То, что казалось прежде очевидным, может перевернуться вверх тормашками, и ты больше ничего никогда не примешь на веру, просто потому что так, видите ли, полагается… Тем не менее, Сабра никогда не набрасывалась в лоб на тех, кто вывел её из себя. Если их сотрудничество обещало взаимные выгоды, не ронявшие при этом её честь – она даже порой соглашалась потерпеть тех, кто её раздражал. С годами Сабра привыкла мягче выражать своё мнение, а то и вовсе оставлять её при себе там, где от неё не требовали комментариев. Она всё чаще предпочитала промолчать, уступить и пойти заниматься чем-то по-настоящему интересным ей. Всех дураков, в конце концов, не перевоспитаешь, только силы растратишь. Нетерпимость – то, от чего она старалась отучить Тану. Сабра была холодной горной рекой, а Тана – степным пожаром, вспыхивала в мгновение ока, и эмоции лились из неё широкими густыми потоками, как кипящая лава из вулкана.

С лучшим другом Таны, Ли, Сабру объединяло одно – она негативно относилась к затее посвящения этой девочки в Хранительницы. Рано, Тана не готова, да и… Живой, едва распустившийся цветочный бутон, дышащий свежестью и надеждами, не срывают для коллекции.

На полпути к Храму Сабра остановилась. Вряд ли беседа с Крыльями что-то ей даст. Молиться им она не любила, и вообще их отношения оставались в последние полторы дюжины лет изрядно натянутыми. Она испробовала все законные способы добиться отклонения кандидатуры Таны, и каждая из этих попыток с треском провалилась. Чем дальше – тем сильнее настораживало Сабру то, как непоколебимо и уверенно Хранители настаивали на повышении Таны. Объективно рассуждая, многие преуспевали лучше, чем она. Сабра, памятуя, что в день наступления тридцатилетия её и саму саму позвали в Хранители, и, кажется, искренне огорчились отказом, отбросила свою прежнюю категоричность и предложила заменить Тану ею, но они сказали, что такой вариант неприемлем. Значит, дело не в опыте, не в уровне силы и не в знаниях – во всём этом Тана пока что отставала от неё. Что-то крылось в этой девочке, чего недоставало другим. И пелена тайны, фиолетово-синяя, со странным горьковатым привкусом, дарила Сабре весьма дурные предчувствия.

Нет, она не в состоянии сейчас выдержать словесную эквилибристику против Хранителей. Они ведь мастера таких трюков. Сам не заметишь, как тебя спеленают сладкими речами по рукам и ногам. Если бы она тогда позволила вовлечь её в дискуссию – они бы почти наверняка нашли аргументы привлечь её на свою сторону, и сама бы не заметила, как встала бы рядом с ними, отбросив всё земное. И, вероятно, для кого-то подобное вовсе и не плохо, и даже однозначный рост, карьерный и психологический, но не для Сабры и не тогда.

Домик прятался за изящными столами лазурных деревьев, их пышные кроны выглядели изысканной и невероятно дорогой роскошью для этой части города. Сабра отлично знала, что на их материке эта красота естественным образом не растёт, её везут издалека, сквозь ураганы, грозовые тучи, невзирая ни на пронзающий до костей холод, ни на палящий зной. Да и сам домик, при всей его мнимой внешней простоте, был сложен из материала, который появляется, лишь когда один из островов гибнет. Недра острова тогда выходят наружу, обнажая потрясающие сокровища, и, если ты отчаянный и не дорожишь шкурой – твой риск, вероятно, окупится. Род Таны не только обладал выдающимися богатствами – он выставлял их напоказ, хвастаясь всему миру, что для него нет проблем добыть всё, что заблагорассудится, утолить любой каприз. Сабра приняла Тану, хотя и подозревала, что воспитание в семье аристократов-сибаритов испортило девочку, и что эта наследственность ещё доставит им огромный ворох крупных неприятностей – но Тана приятно удивила её. Девочка оказалась открытой и непосредственной, чуть наивной, но отзывчивой и доброй. Невозможно было представить её среди огромных залов, где в надраенном до безукоризненной чистоты и гладкости полу, так похожем на обманчиво надёжную и прочную поверхность бездонного хрустального озера, блуждали призрачные двойники людей, что жили наверху. И почти пустым коридорам, где лишь изредка на цыпочках, чтобы не потревожить хозяйский покой, сновали безмолвные слуги, Тана не подходила. Впрочем, про Ли можно было сказать то же самое. Сабра представляла их как ноты бравурного праздничного марша в заунывной траурной симфонии. Красное, жёлтое и оранжевое среди бледно-голубого и серого. Такие дети внушали надежду на яркое будущее… И отдать их жизнерадостность и невинные мечты на заклание Хранителям?! Ни за что! Жизнь не дала Сабре родных детей, и она не раз ловила себя на том, что невольно ведёт себя с этими двумя как мать, строгая, взыскательная, но заботливая. Впрочем, она отлично понимала, что, утешая себя подобными иллюзиями, занимается профанацией.

Сабра вошла в дом. По традиции дверь оставалась незапертой – в столице, где каждый второй умеет чувствовать мысли и намерения тех, кто его окружает, а то и читать следы, даже самые пропащие личности не пробовали присвоить себе чужое. Тем более, что вещи редко давались в незнакомые руки. Чары распознавания подлинного обладателя – традиционный знак качества при производстве, предмет, лишённый такой эмблемы, вряд ли кто-то приобретёт. А того, кого ловили на воровстве, сбрасывали в Нижний Мир, и никаких исключений, даже если он тысячу детей спасал от голода. Отсутствие же замков и засовов на дверях – свидетельство, что живущему в доме нечего скрывать, и стыдиться тоже нечего. Спокойствие совести, гармоничные отношения со всеми и каждым в столице, жизнь в качестве единого отлаженного организма считались здесь высшими ценностями, абсолютными и непреложными. Стыд воспринимался хуже смертного приговора.

Тане подарили этот домик, когда ей исполнилось пятнадцать лет. С этого момента родители перестали ей быть что-либо должны, да и она не рвалась продолжать с ними общение. Сабра прошла мимо фонтана, выточенного из цельного алмаза невиданных размеров. Разноцветные струи падали каждая в специально отведённую для неё чашу. Свет, преломляясь в гранях алмаза, проходя сквозь изысканно выгибающиеся потоки воды, создавал в помещении удивительную феерию оттенков. Тонкие резные ступени лестницы по широкой дуге уходили куда-то вверх, отсюда невозможно было определить, сколько там этажей, да и внешний дизайн здания был спроектирован так, чтобы на глазок не высчитывалось никаким способом, но Сабра и так знала – их пять.

На третьем этаже Сабра нашла то, чего ей очень не хотелось. Она до последнего надеялась, что Тана не решилась на этот ход, так как знала, какую цену положено платить за его успех. Глупая и бесстрашная девчонка! Сабра даже не порадовалась, что хорошо обучила Тану, ведь такая ворожба давалась лишь единицам. Предвидела бы, к чему это приведёт – не показала бы даже азы до того, как Тана достигнет последнего года обучения… Впрочем, под тем-то давлением, что оказывали на них обеих Хранители, медлить тоже, к сожалению, не вышло бы.

– И убежала ещё… – вздохнув, Сабра покачала головой.

Да, это колдовство работало автономно, однако, без чуткого руководства оно владело лишь примитивными базовыми функциями, да и воображения было начисто лишено. Это её, Сабры, упущение – она не привила Тане понимание ответственности хотя бы за то, что девочка сама же и начала. Впрочем, она уже смекнула, что стряслось. Придётся ей взвалить эту ношу на собственные плечи, нет времени ждать возвращения Таны… Которого может и не случиться. Ох, и дурные же предположения нахлынули на Сабру! Но, как говорится, потянешь из омута сразу двоих – только сам утонешь. Сабра никогда не доверяла магии отражений, но, наверно, ей удастся воззвать к ним через тот контракт, что заключила Тана.