Мост, колодец и тень

Часть 3

Ночами я наконец стал высыпаться. Во многом это стало возможным благодаря полному отсутствию сновидений – как таковых. Я конечно понимаю, что сновидения никуда не делись, это попросту невозможно, однако я утратил способность помнить даже самые поверхностные их черты, из-за чего между моим засыпанием и пробуждением установилась «чёрная пропасть», сжирающая часы моего покоя.

Иногда я просыпался, обнаруживая, что до часа нашего подъёма ещё оставалось какое-то время. Я лежал на своём месте, стараясь не шевелиться и дышать в такт с дыханием Инны, глядя на экскурсию её грудной клетки, словно бы убеждаясь в том, что она жива.

– Ты что, не спишь? – сонным, слегка спутанным голосом, спрашивала Инна.

– Не знаю… – отвечал я, удивляясь тому, насколько близким к истине был этот ответ.

В один из дней, оказавшись перед парадной дверью нашего дома, я заметил зажженный свет в окнах нашей гостиной. Это было нетипично для нынешнего часа, и отдельные черты фигур, которые уловил мой взгляд, позволили мне предположить, что к нам наведались гости. Когда я вошёл в дом, Инна встретила меня в прихожей.

– Привет! – её улыбка согревала меня ещё прежде чем я оказывался в зоне действия радиатора – У нас сегодня гости…

Я мог оценить её смущение, даже если она напрямую это не озвучивала, а мой взгляд, настороженно брошенный в направление гостиной, оказался лучшей формулировкой вопроса.

– Этот мужчина утверждает, что его зовут Кристенсон, и кажется это действительно так, он показал мне свой паспорт.

Услышав это имя, меня словно ударило током. Очевидно, Инна заметила моё удивление.

– Он говорит, что он доктор, какой-то там психолог, или что-то вроде того.

– Что он хочет? – спросил я, задав этот вопрос достаточно громким голосом, забыв о том, что гость мог это легко услышать.

Инна только пожала плечами.

– Он говорит, что ему необходимо увидеться с тобой, что якобы вы знакомы.

Я замер, вдруг мне стало ясно, что в лице невесть откуда взявшегося Кристенсона, в мой новый мир вторглись призраки мрачного прошлого.

Преодолев скованность, я прошагал в гостиную. Доктор сидел в кресле, сложив руки на коленях, он осматривался вокруг, в его облике сквозила неуверенность, он явно не был в восторге от того, что находился здесь.

Наши взгляды встретились, в этот момент могло показаться, что сам воздух в помещении сделался напряжённым и подобно струне – мог начать исторгать звук.

– Добрый вечер. – приветствовал я доктора, не приближаясь к нему и не протягивая руки. Наши взгляды приняли на себя эту функцию рукопожатий.

Критсенсон ответил молчаливым кивком головы, я присел в кресло напротив, длина дивана служила пространственным разграничителем между нами.

– Олег, – начал наконец Кристенсон – как вы поживаете…здесь?

Последнее произнесённое слово в его вопросе прозвучало, как если бы он стеснялся окружающего его пространства.

– У меня всё более чем неплохо, …как видите. – я отвечал, стараясь звучать уверенно, мне не было понятно, имею ли я дело с Кристенсоном из той моей жизни, где серость действительности уже отравила всякие мои перспективы, или же это был ещё один представитель дарованного мне мира, не имевший никакого представления о том, что со мной случилось.

– Как ваши родители, – продолжал доктор – поддерживаете контакт?

Я несколько растерялся, получив этот вопрос.

– Я, если честно, уже давно от них ничего не слышал. – ответил я – Отца я видел в последний раз, когда пришёл в себя, в больнице.

В воздухе повисло неловкое молчание. Под взглядом доктора я продолжил:

– Знаете, со мной произошёл довольно странный случай, вы могли слышать…

Кристенсон смотрел на меня, словно бы сказанное мною не имело никакого значения.

– Я потерял сознание, на улице. Очнулся уже в больнице. Моя жена рассказала, что примерно случилось за это время…

– Олег, вы же всё помните, не так ли? – спросил доктор, словно игнорируя мои слова.

Я уставился на него, и на этот раз мой взгляд выражал испуг, смятение. Это был тот самый Кристенсон, он помнил все наши беседы, и при нём было знание того, что я изо всех сил пытался забыть.

– Что вы имеет в виду? – спросил я, в виду нежелания отвечать на поставленный ранее вопрос.

– Я здесь не просто так. – ответил доктор – Я должен открыть вам глаза на обстоятельства…

Возможно впервые в жизни это слово – «обстоятельства» вызвали у меня такой приступ злости, что мне захотелось буквально заорать на непрошенного гостя, однако я чудом сдержался.

– Послушайте, – я перешёл в наступление – я понятия не имею, о чём вы говорите? Если вы не собираетесь изъясняться конкретней – я попрошу вас покинуть наш дом!

Доктор плотно сжал губы и выдохнул через нос, его терпение тоже подвергалось испытанию.

– Вы серьёзно заблуждаетесь, Олег! Вы позволили себе сильно обмануться!

– Моё терпение таит с каждым вашим словом! – я уже представлял, как схвачу этого умника за рукав и выволоку за дверь, однако на пороге гостиной появилась Инна.

– У вас здесь всё в порядке? – обеспокоенным голосом поинтересовалась она – Быть может вам стоит встретиться в более деловой обстановке, вне дома?

Её появление заставило и меня и доктора посмотреть на неё. Кристенсон, при виде моей жены, ещё раз вздохнул.

– Инна, разрешите мне задать вам пару вопросов? – вежливым тоном спросил он.

– На каком это основании, вы собираетесь задавать мне вопросы? – последовал немедленный ответ моей жены, и это удивило меня самого. Разумеется, в данной ситуации я полностью поддерживал супругу, однако я никогда не слышал, чтобы в её голосе звучала столь «звонкая сталь» и она столь быстро переходила «в атаку»

– Вы появляетесь у нас дома, пользуетесь гостеприимством, не утруждаясь объяснить, в чём собственно дело, и теперь ещё намереваетесь задавать какие-то вопросы. Это неслыханно!

Я понятия не имел, какая «валькирия» вселилась в Инну, но перед лицом сложившихся обстоятельств, эта её перемена была мне на руку, я могу позволить себе выпроводить Кристенсона без лишних церемоний.

– Я прошу прощения, – виноватым тоном заявил Кристенсон – однако мой вопрос не доставил бы вам многих хлопот!

– Нет, господин как вас там, никаких вопросов! – отрезала Инна, ещё сильнее удивляя меня, и я уже намеривался вступить в эту «игру», когда доктор вдруг произнёс:

– Инна, скажите пожалуйста, что стало с вашим жильём, в котором вы жили до прибытия в Шиксаль?

Этот вопрос подействовал на меня как чан ледяной воды, опрокинутой мне на голову. Разумеется для меня это не было вопросом вообще – наша квартира была продана моим отцом, поскольку я на тот момент был «никакой» Деньги были нужны на элементарную организацию нашего длительного пребывания в Швеции. Но Инна, та, которую я любил и бездумно потерял, уже не могла об этом знать.

Стоя в проходе, она буквально онемела от поставленного пред ней вопроса. На мгновение мне показалось, что она просто замерла в недоумении, но эта пауза длилась подозрительно долго, в воздухе висела звенящая тишина.

– Что с ней такое? – спросил я доктора, а тот смотрел на Инну с подлинным интересом исследователя.

– Она замерла, остановилась! – Кристенсон констатировал факт, свидетелем которого я и так являлся – Я так и полагал…

– Что ты полагал? Отвечай! – между тем, чтобы не напасть с кулаками на доктора оставалась весьма тонкая грань.

– Разве ты не видишь? – наконец Кристенсон посмотрел на меня – Она не настоящая! Она – часть твоего сна!

Я до сих пор помню своё изумление. В первые несколько секунд я испытал шок, потрясение, на смену которого пришла полнейшая беспомощность. Я подошёл к Инне, которая, словно высококачественная восковая статуя, оставалась недвижимой, и если бы не её, исполненные иллюзией жизни, черты, можно было бы принять её за результат искусной работы таксидермиста.

– Это не она, Олег, услышьте меня! – настаивал Кристенсон, оставаясь на своём месте.

Я повернулся к нему лицом, очевидно что-то в моём облике, в этот момент, напугало доктора и он отступил на несколько шагов, едва не упав на диван.

– Что это всё значит, Кристенсон? – я потребовал объяснений.

Доктор, очевидно не в силах оставаться на ногах, присел на диван, продолжая глядеть на Инну.

– Всё так, как я предполагал, всё именно так… – бубнил Кристенсон, игнорируя мой вопрос, отчего мне пришлось подойти к нему. Оказавшись буквально над ним, я ухватил доктора за грудки и с силой рванул вверх, заставляя подняться на ноги.

– Я ещё раз спрашиваю, – как мне кажется сейчас, в тот момент я не столько говорил, сколько рычал на ошарашенного доктора – Что это значит? Что с ней такое?

Кристенсон наконец посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.

– Это всё, – заговорил он, одновременно освобождаясь из моей хватки – всё что вы видите здесь, вокруг вас, это всё – не настоящее. Это сон, наваждение, понимаете?

Разумеется я не понимал. Мне казалось, что доктор решил вести со мной какую-то очень глупую игру, однако, в тоже самое время, я не мог игнорировать ни свои собственные наблюдения, ни здравый смысл. Казалось, что тот самый «ментальный чулан» куда я запрятал свои сомнения, развалился и все «скелеты» теперь слились в этаком «la dance macabre» -«пояске смерти», абсолютно абсурдном явлении, не поддающимся разумному объяснению.

– Вы всё-ещё в больнице, Олег. – продолжал доктор, очевидно приведя свои мысли в порядок – Вас нашли недалеко от моста, на следующее утро после того, как вы покинули своего отца, отправившись на прогулку. Врачи сказали, что на вас не было обнаружено никаких признаков насилия. Однако вы впали в кому, это единственное научно-обоснованное объяснение вашему состоянию, которое подобрали клиницисты.

– Что за чушь вы несёте… – недоумевал я – Я пришёл в себя в больнице, но это было далеко не вчера, и никакой комы…

Я замолк, вспоминая события, предшествующие своему пробуждению. Мне стало жутко от того, как сказанное Кристенсоном великолепно укладывалось в общий узор, ранее непонятного мне, события.

– Вы что же, – продолжал я – хотите сказать, что я всё ещё в коме, там, в больнице?

Кристенсон вздохнул, прежде чем ответил:

– Ну по правде говоря, назвать это комой можно с очень большой натяжкой. Клинические проявления отсутствуют и по всем признакам – ваше состояние это некая форма сна.

– Сна? – переспросил я, будучи не уверен, правильно ли я понял доктора – То есть я сплю, там, в больнице?

Кристенсон растеряно пожал плечами.

– Это феноменально! Но похоже вы погрузились в какую-то аномальную форму сна, из которой не можете выйти.

Так как я оказался в ситуации, которую нельзя пожелать и врагу, чувство растерянности овладело мной. Чем яснее я понимал значение слов Кристенсона, тем сильнее становилось отчаянье. Выходило всё так, будто новообретённый мир, успевший стать очагом моей надежды, теперь рушился у меня на глазах, забирая всё то, что я ещё совсем недавно успел воссоздать.

Великий Моэм писал в одном из своих бессмертных произведений, что ощущение рушащейся надежды сродни чувству, как если бы потратив дюжину лет для строительства любимого фамильного дома, однажды утром вы обнаружили группу уполномоченных лиц, вооружённых ломами, которые бы методично, а главное –без всяких на то объяснений, разобрали ваше творение до основания. Примерно такое же чувство постигло меня, и я не мог ничего сделать – только наблюдать за разрушением своего мира.

– Ваш отец, – говорил доктор, слегка понизив тон голоса, словно смущаясь чего-то – он там, с вами, места себе не находит.

Вспомнив, что Кристенсон всё ещё был здесь, вместе со мной, на свежих руинах моих надежд, я обратился к нему:

– Как вы сюда попали? Почему вы можете быть здесь, если это мой сон?

Доктор внезапно расплылся в улыбке.

– Это тоже невероятно! Но похоже, я в достаточной степени овладел техников люцидного сна! Ну знаете, мы говорили с вами об этом, осознанное сновидение, когда сознание получает контроль над сновидением.

Я помнил как доктор рассказывал мне про этот феномен и про выдающихся деятелей в этой области. Однако я не придавал достаточного значения этим идеям. Прежде всего потому что меня заботил совсем иной вопрос.

– Но послушайте! – изумился я – Откуда, в таком случае, вы знаете, что я не являюсь частью вашего сновидения? Ведь если вы вошли в свой сон, усилием воли координируя его развитие, то разве не логично предположить, что всё, с чем вы сталкиваетесь – это плод вашего воображения.

Кристенсон продолжал улыбаться. Он замотал головой.

– Нет, совсем нет! Дело здесь не в контролируемом сновидении, я, входя в состояние сна, ставил своей целью отыскать обитель вашего сознания, посему, с высокой долей вероятности, наблюдаемое вокруг – плод вашей фантазии.

Сказав это, доктор осмотрелся и словно найдя дополнительные подтверждения своим словам – он несколько раз кивнул.

– Да! Это определённо плод вашего воображения. Скажем вот эта женщина, – с этими словами Кристенсон указал взглядом на дверной проём, где стояла Инна. К своему удивлению я обнаружил, что моей жены там не было.

Словно упреждая мой вопрос, доктор поспешил с объяснениями.

– Ещё на стадиях исследования феномена осознанного сновидения, следуя рекомендациям Кастанеды, я учился обретать контроль над своим телом, понимаете? Я имею в виду – осознанный контроль. Это была предпосылка к обретению контроля над всем происходящим. – доктор сделал здесь паузу, внимательно посмотрев на меня, словно оценивая, понимаю ли я, о чём он говорил – Когда мне это удалось, и я обрёл некоторую устойчивость в удержании сознания в узде сна, я приступил к самому интересному для меня – взаимодействию с другими объектами внутри самого сна, так сказать – с другими персонажами. Прежде всего мне хотелось завязать с ними непринуждённую беседу, чтобы заставить реагировать на те вербальные стимулы, которые я бы им сообщал. Понимаете?

Я прошагал к стоявшему рядом креслу, и едва не свалился в него, прижав ладони к лицу, мне вдруг захотелось растереть глаза, как ели бы я сбрасывал с них пелену наваждения.

– Это может казаться несколько сложным, – продолжал Кристенсон – но это чрезвычайно интересно! Видите ли, само сновидение – это продукт подсознания, то есть творение не зависящее от сознания и воли. Как только мы устанавливаем контроль над сновидением, наше сознание вытесняет подсознание, загоняя его обратно в своё укрытие, оставаясь наедине с тем, что коварный обитатель наших ментальных глуби подсознание я имею в виду, уже сотворило. Здесь встаёт интересный вопрос!

– Вы имеете в виду, – выдохнул я и решил, что ясности ради не лишним будет понять, что именно пытался сказать доктор – что при таком контакте происходит своего рода «конфликт» двух форм сознания?

Кристенсон обдумал мой вопрос, затем несколько раз кивнул, его выражение лица говорило о том, что ему импонировало моё «понимание» предмета.

– Всякий раз, когда я вступал в контакт с образами из сновидений, всё вокруг замирало, как то произошло на твоих глазах с образом твоей жены. Не удивляйся её исчезновению – это закономерно! Образы буквально растворяются в пространстве, и само окружающее пространство следует их примеру. Полагаю это связано с тем, что само подсознание уступает место сознанию, и продукты «подсознательного», за неимением питающей их основы – рассыпаются.

Я, как мне казалось, понимал, в общих чертах, о чём говорил доктор.

– И что происходит потом, когда всё, как вы говорите, растворяется?

Кристенсон состроил притворно-удивлённую мину.

– Ну затем, вы либо просыпаетесь, так как сон обрывается, выбрасывая вас обратно в реальность, ведь сознание берёт контроль над вашим телом, или, если вы сможете вновь заснуть – ваше подсознание выберется из укрытия и сотворить новое сновидение.

Слушая Кристенсона, я обнаруживал, что многое из того, что он говорил, было знакомо мне с практической стороны, так действительно случалось в моей жизни.

– Но мой случай, получается, какой-то особенный? – спросил я, заведомо зная ответ на свой вопрос.

– О да, – доктор закивал головой – ваш случай – особенный – не то слово! Олег, доктора пытались пробудить вас доступными им способами, всё оказалось тщетно. При этом, средства электро-энцефалографии фиксируют все характерные признаки нормального, глубокого сна. Это не может быть спонтанной реакцией, скажите, что случилось?

Этот вопрос на мгновение поставил меня в тупик. Я, конечно же, прекрасно помнил, что случилось, и при желании, мог рассказать Кристенсону в деталях, однако это лишь усугубляло гнетущее меня чувство отчаянья. Я продолжал цепляться за эти обломки моей, стремительно тонущей мечты.

– Я помню, как направился поздно вечером на прогулку, так, бесцельно побродить, освежить голову. Вскоре я вышел к берегу реки и пошёл вдоль него пока не увидел мост. До этого я никогда там не был. Мне показалось интересным осмотреться вблизи. Там было тихи и совершенно безлюдно.

Кристенсон глядел на меня молча, словно верифицируя мою историю на предмет правдоподобности.

– Я помню, что сознание моё словно потухло, и затем я уже очнулся в больнице. Там был мой отец, и Инна появилась . – дальше мне не было резона искажать правду, поскольку я успешно обратил все последующие события в правду для самого себя.

– Но разве вам не показалось странным, что Инна, извините за прямоту, была там, когда она… – доктор не нашёл подходящих слов, и я пришёл ему на помощь.

– Когда я понимал, что она умерла. Всё верно, так всё и было. Я сперва поверить не мог своим глазам, но это не могло быть видением. Мой отец, он тоже вёл себя, как ни в чём не бывало, всё выглядело так, как если бы это я располагал ложными воспоминаниями. Знаете, прийдя в себя в больничной койке, и увидев столь убедительные доказательства, легко убедиться в своём заблуждении.

– Вы хотите сказать, – теперь был черед Кристенсона прийти мне на помощь – что вы убедили себя, будто ваши воспоминания были ложными, а наблюдаемые вами события – правдой?

Опасаясь неверного истолкования, я позволил себе некоторое время обдумать услышанное, затем я всё же дал утвердительный ответ. Любезно предложенная доктором версия подходила мне, я принял её как щедро-преподнесённую «маску», за которой мог скрыть свой собственный самообман. Однако, судя по выражению лица Кристенсона, его не покидали липкие сомнения.

Я осмотрел комнату, обстановка, к которой я уже успел привыкнуть, теперь казалось столь чуждой. Словно уловив ход моих мыслей, Кристенсон сказал:

– Не переживайте за … неё. – он не решился назвать имя моей жены, для него это был всего-лишь образ, несуществующий плод моего воображения – Судя по всему, ваше подсознание старательно создаёт этот мир для вас, и образ вашей покойной супруги – не последний по значению компонент.

Моего взгляда, лишённого какой бы то ни было угрозы, оказалось достаточно, чтобы Кристенсон прекратил акцентировать внимание на неприятном для меня факте.

– Совсем скоро ваше подсознание восстановит приемлемую форму этого сновидения и вы сможете вновь… насладиться дарованным видением.

Я попытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но очевидно получилось совсем неубедительно.

– Вы должны понимать, что долго так продолжаться не может. – поспешил заверить меня Кристенсон – Врачи не станут поддерживать вас на искусственном обеспечении. Вашему состоянию ничего не угрожает, с одной стороны. Однако, без парентерального питания вы начнёте увядать на глазах вашего отца.

Я представил себя, лежащим дома, в постели, старательно заправленной моей матерью. Моё тело медленно теряет свои жизненные силы. Сперва это напоминает похудение, которое постепенно приобретает черты анорексии, и вот, истончённая кожа, с характерным сероватым оттенком, плотно облегает все костные выступы, особенно рёберные дуги, поскольку грудная клетка ещё продолжается едва-заметно вздыматься в своей вялой экскурсии, сигнализируя о сохраняющемся дыхании. Затем – следующая метаморфоза, там, где костные выступы наиболее выражены – образуются пролежни, кожа вскрывается, обнажая костная поверхность выступает наружу, начиная контактировать с внешней средой. Родители, не сдерживая слёз, ухаживают за стремительно нагнаивающимися язвами, в бесплотных попытках замедлить наступление неизбежного. В конечном итоге – едва живой скелет отказывается дышать, наступает смерть… и несмотря на горесть утраты – мои родители, к собственному ужасу, испытывают хорошо-завуалированное облегчение.

Эта перспектива, которую моё сознание обрисовало в таких ярких тонах, могла оказаться достаточно ужасающей, чтобы обратить меня в бегство, но не бегство из «рая»

– Мне нужно время, – ответил я, сам не понимая, что говорю – я не могу сейчас…прекратить это…

– Время? На что? – недоумевал

– Вы что-то не договариваете, так ведь?

Я бросил беглый взгляд на доктора, он разумеется был прав, и я не питал иллюзий, будто бы мне удалось хоть что-то скрыть от него. Я не мог сказать ему, по ряду причин, но наверное самой главной был мой стыд, мои страх и стыд за то, какое малодушие я себе вдруг позволил. Теперь, когда мне были явлены ответы, я продолжал выбирать самообман, нежели – принять правду. Но что есть эта правда, для меня – потерявшего всякий интерес к той, настоящей жизни. Я прекрасно помнил свои ощущения там, среди миллионов людей, словно неосторожная искра, сорвавшаяся с костровища и взявшая курс в неизведанный мир холода. Судьба такой «искры» предрешена – она потухнет там, вдали от своего пламени.

Раз уж складывалось так, что «искре» моей жизни суждено было погаснуть, я счёл целесообразным провести остаток времени в том, что мне подарил тролль, как бы парадоксально это не звучало.

– Мне нужно остаться здесь, Кристенсон, поймите! – понятия не имею, зачем я взывал к этому человеку, наверно от того, что он был единственным существом, которое умудрилось познать оба моих «мира»

Кристенсон медленно встал с дивана, отведя взгляд в сторону. Он осмотрел комнату, в его взгляде угадывалась жалость, я лишь затруднялся сказать – что было её объектом.

– Я понимаю вас, Олег. Понимаю… – доктор тяжело вздохнул на последнем слове.

В этот момент мне вдруг захотелось прикоснуться к плечу моего гостя, чтобы так, издали и боязливо – ощутить материю реальности. Однако это выглядело бы неуместным жестом даже при той ситуации, в которой мы находились.

– Обещайте, что не расскажете об этом, – я обвёл взглядом пространство – не расскажете моему отцу!

Кристенсон, задержав взгляд на моем лице, поспешно кивнул.

– Разумеется, Олег. Это всё останется между нами. Никто об этом не узнает. Однако, я всё же попрошу вас попытаться быть благоразумным, и пожалуй…. осторожным!

Я кивнул доктору в ответ, а когда я присел на диван, я даже не посмотрел ему вслед. Кристенсон медленно, без единого звука, прошёл по коридору и вышел через парадную дверь. Я знал, что там, за дверью, начиналась всеобъемлющая пустота, и она словно поглотила доктора. На самом же деле, он удалился туда, где был мир, которому он принадлежал, и который стал мне столь ненавистен.

Опустошение, разраставшееся внутри меня в тот момент, нужно было остановить. Лучшим средством была новая надежда, она, как известно, латает дыры в самых безнадёжных «судёнышках веры, позволяя, со временем, штурмовать новые волны. В моём же случае имелась «роковая пробоина», пустившая под откос всё. Посему, я не видел никаких иных способов, кроме как вновь позволить себе уповать на иллюзии.

Столь тщательно созданный образ рушился с каждым мгновением, и я был там, в центре этого микроскопического «универса» Я поспешил откинуться на спинку дивана и сомкнуть веки. Так, позволив темноте поглотить себя, я ждал. Я ждал, что в какой-то момент я почувствую что-то, что подскажет мне – «момент пришёл», но этого не случилось. Вместо этого, я провалился в зыбучие пески сна.

Пробуждение пришло столь же внезапно, как и моё засыпание. Я лежал на диване в гостиной, свет был выключен, хотя мои глаза довольно быстро адаптировались к темноте и я мог с достаточной ясностью наблюдать объекты вокруг. Всё было на своих местах, более того, прислушавшись – я услышал как на кухне мерно отбивали секунды настенные часы, которые мы привезли с собой. Инна любила их ритм в те моменты, когда в воцарившейся тишине ей удавалось взяться за книгу.

«– Инна…» – подумал я, и в памяти тут же восстановилась цепь недавних событий.

Я встал с дивана и пошёл туда, где находилась наша спальня. На этом, непродолжительном пути, я оценивал состояние всего, что могло различить моё зрение. Не без облегчения я обнаружил, что всё выглядело в своём «первозданном» виде, и это означало, что моё подсознание восстановило едва не разрушившийся образ. Но впереди мне предстояло выяснить самую важную деталь.