Страховка от донорства

Вдруг то там, то здесь, как грибы после дождя в мультфильме, стали появляться пункты выдачи продпайков. Они набухали карикатурными каплями и лопались, оставляя после себя реальные столы с тучными тетками, кричащими перед собой и вокруг, и по всему городу, и сосредоточенными счетоводами с блокнотами в руках, со звонящими кассовыми аппаратами, отмечающими очередной выданный паек. На людей хлынул поток каш, бутилированной воды, замороженных пельменей, молока…

И уже никто не движется к башне, а собирает рассыпавшиеся пакеты с яблоками, мандаринами и печеньями.

В воздухе вспыхивают слова: «Главное – стабильность!», «Любые перемены – это опасность!», «Неизвестность – это холод и голод! Это болезни и неопределенность!», «Зачем рисковать тем, что имеешь? Близкими, собой?».

И вот колбаса и мясо с рыбой в вакуумных упаковках уже сыплются с неба вперемешку с бутылками вин, виски, водки… Они плавно слетают к ногам толпы, задорно позвякивают при посадке и поблескивают – призывно, доступно.

Военные тоже остановились.

Иван рядом с полковником. Потянул его за рукав:

– Не слушайте! Не слушайте это! Вы же уже это проходили!

Но его самого никто не слушал.

Полковник деловито расставлял бойцов в оцепление, и они помогали всем организованно уносить пайки к себе домой. Улицы пустели.

– Это же только корм! Вы же люди! Нельзя менять еду на свободу!

Иван бежал среди редеющей толпы и заглядывал в довольные и раздраженно отворачивающиеся от него лица.

Набат!

Нужно бить в набат, чтобы они снова очнулись!

Иван поднялся на колокольню и схватился за веревки колоколов, чтобы удержаться от порыва колючего морозного ветра.

Он достучится.

Иван уперся и дернул языки бронзовых сфер.

Вы же не скот, вы же люди!

Колокола нестройно звякнули. Тихо, сухо. Звук словно умирал, только отлетая от звонницы, и сыпался вниз высохшими трупиками птиц…

Люди!

Звук становился все тише.

Иван напряг все силы, тянул на себя, перебегал и тащил в противоположную сторону.

Наконец звук вернулся громогласными взрывами, и он понял, что стучит в двери. Огромные трехметровые черные дубовые двери с бронзовыми ручками и кольцом, на котором красовался символ треугольника с глазом внутри, от которого исходили лучи. Иван брезгливо отдернул руку и отошел на шаг.

Это была дверь в Башню. Справа и слева, скучая, стояли в карауле затянутые в парадную форму и не обращающие на него внимания солдаты.

– Зачем стучишь? – раздался голос в пустоте. – Мешаешь. А там тебя все равно никто не слышит.

Иван обернулся на пустые улицы, замусоренные пакетами и упаковками от проднаборов. Люди разошлись по домам, и из окон все чаще слышались радостные нетрезвые крики и песни.

Иван снова повернулся к двери и попятился, сжимая кулаки и задирая голову на уходящие в небо бесконечные стены.

– Я вас ненавижу!

Это негромко сказанное упало к основанию, впиталось в фундамент, вызвало едва заметную волну дрожи по стенам, снизу к невидимому в облаках пику.

– Думаете, что, поднявшись и запершись в этой Башне, вы сравнились с богами? Но вы просто воздвигли стену от тех, кто мог бы вам напомнить, что вы такие же смертные!

Башня снова задрожала, и откуда-то сверху посыпалась штукатурка и ухнула рядом часть облицовочной плиты.

В пустоте снова материализовался голос:

– Эту башню построили сами люди. В этой башне лежат кирпичи, принесенные каждым из вас. Эта башня нужна вам самим.

Иван затрясся:

– Вся ваша Башня стоит на лжи! На разъединении народов! Вы добились того, что никто больше не понимает друг друга!

Башня чуть просела в грунт, подняв облако пыли и оглушив запаздывающим грохотом.

Голос продолжал негромко, но с задором:

– Не мы вас разъединили. Вы сами отказываетесь слушать. Это надо вам! Это надо вам!.. – Голос стал походить на шелест.

Иван протер глаза и торжествующе выплюнул слова:

– Я уничтожу тебя!

Но вместо того, чтобы рухнуть миллиардами частиц и быть развеянной по миру ветром и забытой, покосившаяся Башня вдруг словно стала четче, резче, реальнее.

Голос заговорил громко, спокойно, буднично:

– Возможно, когда-нибудь. Ненадолго. Ну а сейчас – время. Нам нужны запчасти. Видишь, Башня болеет? Ей нужны новые сердца и новые почки…

Из серых стен выдвинулись ослепительные граммофонные трубы и заговорили сварливым голосом поварихи на раздаче в столовой:

– Все на обязательную вакцинацию! Проходим, граждане, не толпимся.

Иван услышал топот ног и оглянулся: к нему, а точнее к Башне, лился поток людей. Миллионный рой мотыльков, летящий на свет…

Иван не мог поверить.

Откуда это всепоглощающее желание вверить свою судьбу доброму владыке и не отвечать ни за что самому?

Почему никто не понимает, что если уйти от ответственности думать за самого себя, за тебя будет думать другой? Но только в своих интересах.

Это же добровольный отказ от осознания! От того, в конце концов, чтобы быть человеком!

Откуда это непонятное стремление сунуть голову в песок, найти уютную иллюзию? Отказаться от формирования единой картины…

Ведь донорство – это изъятие не только отдельных органов. Но и отдельных элементов мозаики картины мира. И когда это просто несвязная куча, никто не замечает, что стало один кусочком меньше.

Рядом забирают соседа, но мы не понимаем, что забирают часть нас самих, потому что считаем, что нас это не касается. Потому что мы не ощущаем себя единым целым и позволяем брать соседние кусочки, которые ничего для нас не значат. Тогда как это часть наших собственных тел.

Раздался громкий гонг – и двери стали раскрываться внутрь.

Толпа сама, довольно хрюкая и блея, двинулась в проход, сжимая и неся с собой Ивана.

Чуть в темной влажной глубине помещения, границ которого было никак не понять, проявилась конвейерная лента. Она дернулась и с нудным гудением и шорохом начала свой бег еще дальше – к лесу механических, отражающих металлом рук со скальпелями и пилами. По бокам от конвейера стояли столы и те тучные женщины, что раздавали продуктовые наборы. Теми же деловитыми голосами они кричали:

– Проходим, не задерживаем! Проходим!

Кто-то в передних рядах переставал блеять и с дико раскрытыми глазами начинал кричать:

– У меня страховка от донорства! Не имеет права! У меня страховка!

Толпа занесла Ивана на движущуюся ленту вместе с другими, лес скальпелей приближался.

Иван попытался растолкать людей и соскочить с ленты, но плечи вокруг превратились в бетонный монолит, а он – в застывшего в опалубке мотылька. Стало влажно и холодно, будто из могил потянуло сквозняком. Иван набрал в легкие воздуха, чтобы закричать, но тут прямо перед ним появился Юрий. Он легко раздвинул толпу, ему помогал Нофрин.

Капитан громогласно кричал, как грузчик на рынке:

– Дорожку! Дорожку!

Нофрин протянул руку, выдернул Ивана с конвейера и не дал упасть внизу. Его взяли под руки и отвели за столы с кричащими женщинами.

Иван наконец спросил Юрия:

– А я уж думал, нет никого, кроме этих… – Он кивнул назад.

Юрий замотал головой:

– Не, не все такие. И я слишком поздно понял, что это касается всех. И мы о-го-го сколько можем. Скажи, Серега?

Нофрин закивал:

– Ага, когда все вместе. Мы просто опоздали.

– Мы просто опоздали, – повторил Иван.

– Но это ничего, щас наверстаем. – Юрий огляделся, задирая голову. – Ты говорил, надо сравнять эту Вавилонскую башню с землей? – Он заглянул Ивану в глаза. – Одна вещь… Передай Кириллу… – Он чуть задумался, стальными глазами глядя куда-то в темноту. – Чтоб не боялся.

Юрий перевел взгляд на Нофрина. И тот подтвердил:

– Страха нет.

Капитан снова посмотрел на Ивана:

– Страх делает нас слабыми, заставляет отказаться от того, кто мы, не дает увидеть, что есть на самом деле. Пусть не боится. Передашь?

Иван проглотил комок в горле:

– Я все скажу, Юр! Не переживай! Главное, что мы вместе!

Юрий улыбнулся:

– Да. Я горжусь, что служил с такими, как ты, Серега. И что дружил с такими, как ты, Ваня. Ну, пора!

Они развернулись к выходу и медленно пошли, будто и не было этой людской реки, заливаемой в жерло мясорубки, будто не было стен и темноты, а были только свобода и чистый город.

И Башня рушилась и распадалась, таяла и схлопывалась, истекала и сморщивалась… Пока не остались только прозрачный воздух и солнце.

*****

– Встать!

Команда подействовала как электрический разряд, окончательно приводя в себя, но Иван не стал торопиться, поднимаясь на ватные ноги.

Перед Иваном стояли двое спецназовцев в черных масках и с короткими автоматами. Один держал планшет. Никакого конвейера. Какая-то комната, на стуле у кровати военная форма. Похоже, он в части, куда его привезли накануне. Ужасно болит голова.

– Руку, – потребовал спецназовец, включая считыватель чипов.

Иван никак не отреагировал, демонстративно посмотрев в окно и пытаясь там что-то на самом деле разглядеть. Где военные из этой части? Форма спецназовцев явно здесь чужеродная.

Спецназовец сделал быстрый короткий шаг, и Ивану прилетело кулаком в солнечное сплетение; он согнулся от боли, тщетно пытаясь вдохнуть.

Руку схватили, приподняв его тело от пола, и прибор пискнул. Голос второго спецназовца оказался хриплым и совершенно будничным:

– Этого в больничку.

Первый отпустил руку Ивана, и тот распластался на полу, слыша только свое слабое шипение при попытке вдохнуть. Послышалась возня – наверное, первый прятал прибор в чехол. Затем снова раздался его спокойный уверенный голос:

– Встать.

Есть ли смысл сопротивляться? Сначала хоть понять, что происходит. Иван начал медленно подниматься. Со второй попытки ему это удалось. Мутило. Его спокойно ждали с наручниками наготове:

– Лицом к кровати, руки за спину.

Иван развернулся к кровати, застеленной синим шерстяным одеялом, и отвел назад руки.

Холодный металл защемил кожу, и Иван вскрикнул. Его развернули и подтолкнули к двери в коридор.

Так, вчера его привезли сюда, вкололи антидот, потом заходил полковник…

Иван вдруг остановился: сразу за дверью и дальше по всему коридору на грязном полу в красных разводах лежали убитые бойцы. Изрешеченные стены и разбитые окна говорили о жестоком бое. Странно, как он мог ничего не слышать?

Жесткий толчок в спину заставил искать равновесия и шагнуть дальше.

Вот одно лицо, которое кажется знакомым. Солдат, привалившийся к стене, уставился в пол. Похож на того, кто нашел его с Николаем и Нофриным в больнице. Иван еще объяснял ему, где искать сыворотку и что лучше взять с собой доктора, он-то точно найдет.

Прямо за углом, на выходе на улицу, лежал и сам Николай в луже крови.

Перед ступеньками крыльца была сооружена баррикада из мешков с песком и каких-то металлических листов.

Перед баррикадой раскинулся, будто прилег отдохнуть, полковник Агаров. Который сказал, что выбор, как умереть, – это уже немало. Похоже, у него слова не разошлись с делом, он свой выбор сделал.

Так куда его ведут? Один из конвоиров сказал, что в больничку. Все правильно, у него неплохая медкарта. Легко он не отделается.

Наверное, повезут. Или, может, тут какая по месту рядом.

– Сержант, – крикнул спецназовец позади Ивана, тот, который говорил про больничку.

Возле баррикады на крик никто не обернулся, и Иван повертел головой. В стороне от завала, от ряда моек, белеющих на фоне розовой плитки, быстро шел, вытирая руки тряпкой, военный в форме, такой же, как у убитых.

Это был Нофрин! Ну хоть он жив!

Их взгляды встретились, и глаза Нофрина расширились. Он тоже узнал Ивана и тут же отвел взгляд.

Иван хотел ему крикнуть, но осекся. Что-то не так. Он что с ними?

– Поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Сорокина.

Один спецназовец вышел на шаг вперед.

– Есть, – козырнул Нофрин.

Говоривший повернулся к лейтенанту:

– Ведите этого на КПП. Там всех, кого насобирали, строите и маршем на больничку на Полярной. Он покажет. – Спецназовец кивнул на Нофрина. – Вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан, – отчеканил старлей. – Разрешите исполнять?

– Разрешаю.

Капитан ушел обратно в здание. И Сорокин снова больно ткнул Ивана в спину, наверное, дулом автомата:

– Шагай.

Нофрин, все так же избегая смотреть на Ивана, развернулся в сторону дорожки, ведущей к плацу, и подождал, пока Иван пройдет вперед.

Иван прошел мимо, до последнего не сводя глаз с небритого лица. Раз не с нашими, значит, против нас. Предатель, получается? А Юрий его своей правой рукой считал.

Иван не удержался:

– А Юра тебе доверял.

Нофрин промолчал, все так же глядя перед собой.

– Говорил, что гордится тем, что служит с такими, как ты. Что плечом к плечу с такими и умереть не страшно.

Показалось, или сержант правда сбился с шага?

Иван продолжал:

– Тебе, я гляжу, тоже совсем не страшно, да? Умирать-то, как выяснилось, не тебе.

Они дошли до плаца, по пути обойдя два еще сгоревших и еще дымящихся уазика и перевернутый пазик. Везде то тут, то там лежали тела убитых.

Иван посмотрел выше прямо по курсу, на контрастно выделяющуюся на синем небе Башню…

Все вокруг было словно жертвоприношением ненасытному черному богу, бесцеремонно заглядывающему во двор части из-за крыш домов.

Видно, часть недавно взяли штурмом. Кто мог напасть на объект МВД? Только Минобороны.

Или что-то изменилось, и часть стала рассматриваться как противник? Что же сделал полковник?

Нофрин шагал слева, угрюмо глядя себе под ноги. Предатель. Но все-таки странно, что его не просто оставили в живых, но и не арестовали. Значит, они знали его? Работал на Минобороны?

За плацом начиналась асфальтированная дорожка к въездным воротам и помещению охраны, и Иван снова спросил:

– Нофрин, ты знаешь, я тоже горжусь тем, что знал тебя. Теперь мне тоже будет не страшно умирать. Ведь мы с тобой тоже практически плечом к плечу идем.

Сорокин позади Ивана не выдержал:

– Сержант, где вы так успели сдружиться?

– Было дело… – глухо и недружелюбно ответил Нофрин.

– Наверное, совсем пустяковое дело, раз он так на тебя взъелся? – усмехнулся Сорокин.

Вопросы, очевидно, задевали предателя, и Иван не собирался давать ему передышку:

– Теперь-то, конечно, пустяковое, да, Нофрин? Когда так удачно продал то, за что командир лег. А там, в больнице, кто-то собирался нелюдей рвать. Много нарвал? Где сложил?

Нофрин зыркнул на Ивана горящими глазами. Кинется прямо при старшем по званию?

Сорокин чуть задумчиво спросил:

– Подожди, а это не тот командир Юра, который вчера во второй городской шухер навел?

Нофрин промолчал. Ивану очень не понравились интонации капитана, и он прикусил язык, хотя не собирался останавливаться.

Сорокин продолжил:

– А ты не тот ли айтишник, который этот знаменитый ролик в Сеть выложил?

Иван пытался понять, в какую сторону заходит разговор:

– Прямо-таки и знаменитый? Его ж никто и не видел.

– Никто не видел, говоришь, падла…

Холодок по спине Ивана прошел за секунду до жестокого тычка.

– После твоего творчества сначала все куриные мозги на улицу полезли, а потом крышу и вроде бы нормальным пацанам сорвало. – Сорокин явно говорил про солдат полковника Агарова. – Мы в этом штурме полроты положили, червь кабинетный! Но есть, видать, справедливость. Щас ты в больничке за все ответишь. Начинай молиться.

Иван даже зажмурился, ожидая нового удара, но конвоир почему-то просто умолк.

Значит, ролик посмотрели? Так почему же ничего не происходит? Подавили все восстания? Как здесь, в части?

Они подошли к одноэтажному строению КПП и остановились, не заходя внутрь.

Сорокин приказал Нофрину:

– Сержант, выводи и строй всех, кто там есть.

– Есть, – Нофрин метнулся к двери.

Иван покосился на спецназовца, опасаясь продолжения разговора, но тот, похоже, уже все для себя решил относительно Ивана и не обращал на него внимания. Он окликнул бойца у ворот:

– Ну как там?

Боец поправил автомат на груди и ответил с едва заметной брезгливостью:

– На въезде расчистили, товарищ капитан. Дальше не ходили. Там скоро технику обещали…

Слова о технике как-то нехорошо отозвались в животе, но разобраться с ощущением Иван не успел: дверь снова открылась, и двое военных вынесли носилки с мужчиной с родинкой на лбу, как у индуса, за ним двое других – еще носилки с девушкой, а потом… Внутри у Ивана все опустилось: за ними следом вышел Кирилл.

Видно было, что он плакал, но сейчас, шел, распахнув глаза и выискивая кого-то вокруг. Родителей, конечно… Сердце у Ивана сжалось.

Кирилл увидел его и сорвался с места:

– Дядя Ваня!

Его никто не перехватил, и он подбежал к опустившемуся на одно колено Ивану; из-за скованных за спиной рук он не мог обнять мальчугана.

– Кирилл!

– Дядя Ваня! А где папа? Они говолят, что он не плидет! А он плидет! И мама плидет! Скажи, дядь Ваня! Скажи им, что они плидут! И что папа им всем покажет!

– Ну, конечно, Кирилл. – Иван прижался подбородком к худенькому плечику, взгляд затуманился, и он отвернулся проморгаться, чтобы мальчик не увидел его слез.

В голове, словно фотовспышка или стробоскоп, мигала одна мысль: «Надо бежать!» Брать Кирилла и бежать куда угодно подальше. Нельзя допустить, чтобы пацан попал в больницу…

Нофрин подошел к Сорокину:

– Это все.

– Не густо. Из-за них только и идти? Да еще тащить на носилках? Что у них там в картах? Ну, ясно, малька на адренохром, а этого пердуна куда?

Нофрин ответил:

– Этот сам пришел. Привел подругу уклонистку. Говорит, хотела спрятаться, а он не допустил. Хотел, чтобы его оставили. Да вот обоих и накрыл уже паралич.

– А пацан как же?

– Он тут со вчерашнего дня. Ему антидот ввели.

– Антидот, говоришь? А много там у вас его еще?

– Да немерено. Целая аптечка неиспользованная. Около ста доз.

– А если мы этим тоже уколем, они дойдут своим ходом до больнички? А там пусть потом с ними делают, что хотят.

Нофрин раздумывал секунду:

– Думаю, да.

– Ну, так действуй, сержант, а то носи еще их, как королей.

– Есть!

Через десять минут ожидания, пока Иван рассказывал Кириллу про то, как сова видит ночью, Левин и девушка, морщась и спотыкаясь, плохо координируя движения в наручниках, засеменили к выходу.

На выходе из части Нофрин взял Кирилла за руку и хотел поднять, но тот прижался и уткнул лицо в штанину Ивана, который сделал шаг между ним и Нофриным, понимая, впрочем, что ничего сделать не сможет. Только прошипеть в бессильной злобе:

– Не трогай его!

Но Нофрин не отвел взгляд:

– Ни к чему ему видеть, что там. Я его понесу.

В глазах Нофрина было что-то такое, что заставило Ивана отступить. Он взглянул на распахнутые ворота, за которыми вот уже полдня творилось то, о чем он сделал ролик, но чего сам еще не видел. И если хотя бы десятая часть из его предсказаний сбылась, Кирилла действительно лучше держать как можно подальше.

Иван наклонился к Кириллу:

– Не бойся, дядя Сережа тебя понесет, все будет хорошо. Ты мне веришь, Кирилл?

Мальчик кивнул, хоть и не очень уверенно:

– Да.

Иван тоже одобрительно кивнул:

– Ну вот и хорошо. Ничего не бойся, ладно?

– Холошо, – чуть бодрее ответил тот.

Иван поддержал его улыбкой:

– Я рядом.

Кирилл оглянулся на Нофрина. Тот поднял его и прижал к себе. Мальчик испуганно смотрел на Ивана, и тот подмигнул ему и снова улыбнулся.

Они вышли из ворот на улицу.

Нофрин повернул направо и пошел по тротуару.

Сразу возле части на проезжей части еще дымились ряды развороченных и сгоревших контейнеров. Ребристый пол морозильников был устлан почерневшими металлическими стеллажами и осколками стекла…

Наверное, это еще бойцы Агарова выходили на улицу ночью.

Через метров двадцать Нофрин остановился, пригляделся вперед, все так же держа Кирилла развернутым лицом назад к Ивану. Потом прижал голову Кирилла к своему плечу:

– А сейчас будут очень нехорошие вещи. Ты не смотри, ладно? Приляг вот так.

Сорокин нетерпеливо спросил:

– Ну что там, сержант? Почему заминка?

– Уже идем, товарищ капитан. – Нофрин пошел дальше.

Ивана подтолкнули в спину, и он зашагал вместе с поравнявшимися с ним Левиным и его подругой.

На улице было непривычно тихо. Ни шума машин, ни голосов и шагов прохожих. Город опустел.

Где-то далеко, кажется, работала какая-то строительная техника. Было похоже на бульдозер или экскаватор.

В животе похолодело, Иван судорожно вздохнул и остановил поток воздуха на полпути в легкие. А вдруг уже запах?..

Нет, так быстро не могло. Сейчас не лето, и даже если все умерли еще утром, до разложения дело дойти не могло.

Иван закончил вдох.

Ничего. Только воздух будто бы чище. Наверное, потому что нет машин.

Прямо возле части никого не было. В смысле не было трупов, которых ожидал увидеть Иван. Наверное, именно их тут и убрали солдаты.

Что же обещали тем, кого оставили в живых, обычной толпе? Как собирались удерживать контроль в дальнейшем? Только лишь на страхе? Или пообещали молочные реки всем за счет высвободившихся ресурсов? Иван не знал, но сейчас это было не важно.

У бордюров тротуара стояли припаркованные авто. Видимо, еще со вчерашнего дня. Яркое, но холодное солнце отражало от лобовых стекол и хрома.

Первое тело обнаружилось на тротуаре метрах в ста. Это был мужчина. Когда конвой приблизился, от него отбежала, облизываясь, собака.

– Ой, фу! – вскрикнула спутница Левина. – Собаки!

Иван изо всех сил старался не смотреть, но какая-то таинственная сила, нездоровое любопытство заставило его повернуть голову.

Он видел только спину в коричневой кожаной куртке, ноги в синих джинсах и бежевых ботинках. С каким-то облегчением Иван понял, что, не меняя направления движения, не увидит, что делала собака… И хорошо. И прекрасно. Значит, и Кирилл тоже.

Еще через двести метров лежала пара: молодой человек и девушка. Он одет в салатовую куртку и синие брюки и туфли, она в короткой дубленке и обтягивающих джинсах. Сапоги девушки валялись рядом, стянутые собаками, которые грызли ее ступни. Четверо псов не собирались уходить. Глухо рыча, они скалили окровавленные клыки, из пастей свисали куски красного.

Девушка снова подала голос:

– Леня, меня тошнит. Стой…

Послышались характерные звуки.

Иван отвернулся от тел, едва сдерживая рвотный позыв.

Глаза Кирилла были закрыты. Нофрин гладил мальчугана по голове и тихо приговаривал:

– Не смотри. Прикрой глазки… Не смотри…

Сорокин чуть опередил колонну, вскинул автомат и дал короткую очередь. Две псины взвизгнули и остались лежать, две другие опрометью бросились прочь, оставляя на асфальте красные следы от выпачканных лап. Они добежали до следующего тела и остановились, глядя на приближающихся людей. Но путь конвоя лежал мимо них, и они, сообразив это, затрусили дальше, а потом свернули в сторону и исчезли из виду.

Сорокин окликнул Нофрина:

– Сержант, сейчас ведь только третий час дня?

Нофрин вскинул руку с часами и подтвердил:

– Так точно, товарищ капитан. Четырнадцать двадцать пять.

Сорокин оглядывал тела, от которых теперь отворачивался Иван. Потом снова обратился, судя по всему, к Нофрину:

– Странно, что они все уже того… Наш доктор говорил, что два часа дня – это самый пик паралича. Сердце будет останавливаться через часа два-три. А сейчас им еще рано. – По голосу капитана чувствовалось, что ему не по себе. – Ошибся, значит, доктор наш. А говорил, что практически никогда не ошибается.

А еще Сорокин, похоже, пытался себя в чем-то убедить. Или, по крайней мере, о чем-то не думать.

Слюна снова стала горькой, а ноги вдруг ватными, и Иван пошатнулся, ловя равновесие.

Сорокин оглянулся на него, но никак не прокомментировал. Они секунду смотрели друг на друга, и по глазам спецназовца Иван понял, что прав: они подумали об одном.

– Стой, сержант, – остановил Сорокин конвой, все так же глядя на Ивана.

Когда сержант повернулся к нему, капитан сделал несколько шагов к крайнему телу. Иван нехотя следил за ним.

Это был лежащий на спине тучный мужчина в замызганном пальто, разрезанном на бочкообразном животе и разложенном по сторонам. Возможно, собаки, а может, и вороны недавно вытащили похожие на красных змей кишки, набухшие на черной ткани и рядом на асфальте. Но не это заставило закружиться голову Ивана. Со всего туловища была снята кожа. Наверное, ненужный кусок ее валялся тут же грязной скомканной тряпкой в луже крови.

– Я присяду, я не могу… – Девушка села прямо на асфальт спиной к Сорокину.