Сверхновые сказки не нашего времени

Да, место казалось похожим, но бродя среди величественных средневековых соборов и дворцов я ощущал только восторг. Возможно, не хватало темноты, безлюдности, стражников с пиками и чадящих факелов… Несколько разочарованный, я спустился к Влтаве и по другому мосту вернулся на правый берег, по карте немного выше Староместной площади. Уже смеркалось, и я решил вернуться туда в надежде, что толпа поредеет. Забегая вперёд, отмечу, что надежды мои не оправдались: ярко освещенная ночная площадь просто кипела от гуляющих, глазеющих и сидящих в многочисленных открытых кафе. Но эта неудача меня уже мало затронула, потому что раньше, перейдя реку, я очутился в Еврейском квартале, где и познакомился с Марией.

Еврейский квартал тоже относится к достопримечательностям Праги, но осматривать его я не собирался. Только заглянул в сувенирную лавочку рядом с синагогой. Зазвенел дверной колокольчик, и к прилавку вышла маленькая сухая старушка. Её лицо показалось мне смутно знакомым, но мало ли я видел старушек за свои сорок лет, а в Праге никогда раньше не бывал.

– Good evening! – поздоровался я.

– Здравствуйте! – ответила она с лёгким акцентом.

Я удивился: никто из пражан, которых я расспрашивал по ходу своей прогулки, не демонстрировал знания русского языка. Хотя пожилые должны бы знать его, хоть немного – во времена социалистического лагеря русский в обязательном порядке учили в чехословацких школах. Правильно истолковав моё удивление, старушка пояснила:

– Я сама преподавала русский язык нашим детям. До 1968 года. Потом сменила профессию. Но ведь язык ни в чём не виноват – я продолжала читать русские книги, и читаю до сих пор: Пелевина, Сорокина, Акунина…

– А русские газеты читаете?

– Да. И мне вас, русских, очень жалко.

– Мне тоже, – мрачно сказал я. – И, главное, никакого просвета. Кстати, вы не из КГБ?

Она звонко рассмеялась моей шутке (кстати, шутке ли?)

– Нет, милый, я не оттуда. И я очень рада поговорить по-русски с носителем живого языка. А то всё книги да книги…

И мы поговорили, часа два. А когда я уже собирался уходить и стал выбирать сувенир, и выбрал глиняную фигурку, она сказала мне обождать. Немного погодя Мария вынесла из подсобки такую же фигурку, только потемнее и другого цвета – с сильным красноватым отливом.

– Другая глина? – поинтересовался я.

– Совсем другая. Это останки настоящего Голема.

– Но ведь останки нельзя трогать! – продемонстрировал я знание национальной мифологии.

– Ну, понемножку можно. Для благих целей, – серьёзно ответила Мария.

– Для каких это, в моём случае?

– Ты знаешь, Всеволод. Ты мне читал своё детское стихотворение – прочитай его, когда вернёшься. Прочитай вслух, и разбей этот оберег о статую идола. Статую выберешь сам; кого изображает – неважно, только чтобы стояла не очень далеко, в часе ходьбы, не больше. А читать надо вслух, и обязательно на закате. Потом иди спать. Как у вас говорят: «Утро вечера мудренее».

МОСКВА, XХI ВЕК

Альке очень понравился миниатюрный лев из темно-оранжевого стекла. Не надувная фигурка, какие обычно делают наши стеклодувы, а настоящая маленькая скульптура из цельного кусочка полупрозрачного материала благородного цвета. Чехи вообще мастера стекольного дела, а Алька – Лев по гороскопу. Я показал ей и свой сувенир – маленького глиняного голема. «Страшненький какой» – удивилась она моему выбору. «Так и надо, – загадочно ответил я. – Погуляем вечером? Тогда всё и расскажу». Мы договорились встретиться в семь в Библио-Глобусе. Потом Алька ускакала к себе на работу, а я поехал в Университет – взять бумаги для оформления командировки.

Выйдя из «Глобуса», мы пошли по Мясницкой в сторону Чистых прудов. По пути я успел рассказать своей спутнице историю встречи с Марией и ещё раз продемонстрировал миниатюрного голема.

– Мы идём к идолу, насколько я понимаю? – спросила Алька.

– Правильно.

– А зачем? Что случиться после этого твоего ритуала?

– Не знаю. Как говорила Мария, «утро вечера мудренее».

– Прости Сева, но я не верю, и удивлюсь, если ты всерьёз веришь этой пражской мистике. Лучше бы отца там поискал, честное слово!

– Спокойно, Аля. Я тоже не верю. Мы просто гуляем. И играем. Разыгрываем легенду о Големе в московских декорациях.

– Не нравятся мне что-то такие игры!

– Ты что, всерьёз испугалась? – подначил я. И она, конечно, возмутилась. Чтобы она, дипломированный хирург, испугалась такой чуши!?

А вот мне было что-то неспокойно, особенно когда мы подошли к памятнику Абаю, выбранному мней в качестве «идола». Весь путь от Библио-Глобуса, а значит, и от расположенного напротив здания Лубянки занял сорок минут. Солнце садилось в тучи, но когда я кончил читать свой стишок и запустил в Абая глиняной фигуркой, тучи ненадолго разошлись, и белая статуя приобрела неприятный красноватый оттенок, а затем потемнела – быстро наплывали летние сумерки, и вдоль Чистопрудного бульвара зажглась две цепочки фонарей. Мы обогнули пруд, вернулись к памятнику Абаю с другой его стороны, дошли до метро. Потом просто разъехались по домам – Альке надо было вставать рано, на дежурство.

ПРАГА, XVI ВЕК

Двое в комнате тихо совещались за длинным столом, сблизив головы. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник худенький подросток в разорванной одежде. Он закричал:

– Рабби, скорее! Голем… – мальчик задохнулся.

– Войди и закрой дверь, – спокойно сказал Лёв. – Помолчи и успокойся. Мальчик повиновался, хотя весь дрожал, то ли от страха, то ли от нетерпения. Когда дрожь немного унялась, рабби попросил его:

– А теперь, будь добр, расскажи, что случилось. Ты ведь подмастерье Давида?

– Да. Сегодня мы торговали, как обычно. Пришли двое и стали угрожать хозяину. Он предложил денег. Один сказал «мало», и опрокинул прилавок с товаром. На шум вышла хозяйка, и второй схватил её и стал тащить из лавки. Хозяин кинулся на него – тот его отшвырнул. Хозяин выбежал из лавки и скоро вернулся. Вместе с Големом. Хозяйка лежала, как мёртвая. Голые ноги. Кровь… И эти двое над ней… Голем схватил их, стукнул лбами и кинул в толпу у входа. Там заорали: «Стража, стража!» Тогда я выбрался из укрытия и побежал сюда. Ну скорее же, рабби!

– Пошли! – Лёв вскочил и поспешил за мальчиком, на пороге оглянувшись на собеседника. – Ты знаешь, что делать, Иегуди!

Они успели вовремя: Голем уже разбросал стражников и пошёл на толпу.

– Голем, стой! – приказал Лёв, – и гигант замер на месте. Рабби обратился к толпе:

– Больше он никого не тронет – если вы не тронете нас. Сейчас мы уйдём, но не пытайтесь отыграться на тех евреях, которые сейчас в городе – дайте им спокойно собраться и уйти в гетто. А завтра в полдень я жду там ваших представителей: надо договариваться, как будем жить дальше. Вместе. Потому что мы не покинем землю наших предков.

МОСКВА, XХI ВЕК

К себе в Беляево я прибыл около полуночи. Сразу же врубил ноут и просмотрел новости. Ничего особенного: арестовали очередного чиновника и очередного пикетчика, двое сварились в кипятке от лопнувшей трубы, автобус с детьми врезался в электричку. Читать не хотелось, смотреть сериал – тоже. Отчёт на ночь писать вредно для душевного здоровья, для коего хорошо бы заснуть – но спать совершенно не хотелось. Я стал просматривать на большом экране снимки Праги, день за днём, пока не дошёл до последних кадров, снятых в лавочке гетто. Мария, ласково улыбаясь, протягивала мне на ладони красноватого голема и говорила со своим милым акцентом: «Утро вечера мудренее». Тут я понял, что засыпаю, и поскорее переместился в кровать.

Я снова шёл по Чистопрудному по направлению к Абаю. В два ряда светили фонари, а людей никого не было. Совершенно никого! Конечно, ночь – но Москва и ночью не затихает, по крайней мере, в центре. Тишина и покой обволакивали, как при дайвинге. Однако я ощущал твёрдую землю под ногами, а воздух был чист и прохладен. Когда я стал перед Абаем, фигура зашевелилась, вставая со своей скамьи и распрямляясь. Статуя отделилась от постамента и зашагала по направлению к метро. Я шёл за гигантом, слегка удивлённый – но вовсе не фактом оживления, а тем, что иду за ним: ведь обычно именно человек бежит впереди, преследуемый «статуей командора».

По безлюдной Мясницкой мы спустились к Лубянке. Когда голем последовал дальше, я чуть не крикнул ему: «Стой!», но гигант сам остановился у Соловецкого камня, поднял его и повернул назад. Я увидел, что голем стал гораздо выше. «За время пути собачка могла подрасти» – хихикнул мальчишка, который угнездился внутри моего черепа и с увлечением наблюдал за происходящим. По сравнению с тушей Лубянки голем, даже подросший, выглядел совсем маленьким. Казалось невероятным, что он сумеет разрушить здание. Повредить – да, но не разрушить. Однако голем не стал бить камнем в стены. Вместо этого он нагнулся и ударил Соловецким камнем в асфальт у центрального входа.

От двери через всю площадь зазмеилась трещина; потом она стала стремительно расширяться ко входной двери. Затрещали стены, разрушаясь, сталкиваясь друг с другом, и проваливаясь в открывшуюся полость. «Включился» звук, и от страшного грохота я проснулся. Оглушительную тишину нарушила неуверенная птичья трель. Только начало светать – но летом светает совсем рано, так что я повернулся на другой бок и заснул.

ПРАГА, XVI ВЕК

Стол вынесли во двор и за ним, напротив друг друга, сели представители большого города – и представители гетто. Рабби Лёв сел в торце, между ними.

– В наших общих интересах, – заговорил он, – прекратить вражду. Раз и навсегда. Больше никаких жертв, ни с вашей стороны, ни с нашей.

– Чехи и немцы всегда ненавидели евреев, и вдруг перестанут? И как же вы думаете добиться этого? – поинтересовался представитель большого города.

– К сожалению, пока только страхом, – ответил рабби. – Они видели Голема, они видели, на что тот способен.

– Да уж. Шесть трупов, десятки раненых.

– А вам известно количество наших убитых и наших раненых только за этот год? – спросил рабби. – Может, и вы не считаете обитателей гетто за людей?

Воцарилось напряженное молчание.

– Бесполезно мериться взаимной жестокостью, – уже мягче продолжал Лёв. – Сейчас вы вернётесь в город и объясните народу, что Голем вернётся, если любому обитателю гетто будет причинён незаслуженный вред – его жизни, его здоровью, его имуществу. Его человеческому достоинству, в конце концов. Если же все живущие за стенами гетто примут – умом и сердцем, что обитатели гетто тоже люди, как и они, тогда пражане никогда больше не увидят Голема.

– Мы принимаем ваши условия, рабби. Они справедливы, и нашим людям придётся их принять, – сказал старейшина, – но где гарантии, что Голем не взбунтуется, не выйдет без причины за границы гетто?

– Справедливо, – ответил Лёв. – Голем будет уничтожен прямо сейчас, на ваших глазах. А чтобы наши слова не казались пустой угрозой, знайте: мы возродим его в тот момент, когда договор будет нарушен. Не советую проверять – следующий голем будет не слабее своего прародителя.

Представители большого города мрачно переглянулись, и промолчали. Только самый молодой из них улыбнулся и сказал:

– Рабби Лёв, надеюсь этого никогда не произойдёт. Но давайте посмотрим дальше. Если на Прагу нападут извне, ваш голем поможет защитникам?

– Хороший вопрос, брат. Мы создадим нового Голема, но только если опасность городу будет смертельной. Если же люди сами – все жители сообща – могут защитить город, тогда магия не нужна. Голем не нужен, когда люди способны договориться между собой и отстоять свою свободу сами.

С этими словами Лёв вышел из-за стола переговоров и пошёл вглубь двора, где стоял неподвижный Голем. Приблизившись к гиганту вплотную, рабби быстрым движением достал из складок одежды кинжал, приложил его кончик к левому боку и с силой нажал. Все вскочили. Рабби упал на спину, кровь из-под него растекалась тёмной лужей. Тогда Иегуди, странно спокойный, подошел к лежащему и, вглядевшись в его лицо, движением руки прикрыл веками остекленевшие глаза учителя. Он уже вернулся к остальным, когда раздался хруст: это рушился Голем, засыпая своего создателя мелкими глиняными осколками.

Когда делегация покинула гетто, Иегуди обратился к Исааку:

– Надо собрать прах и перенести его на чердак синагоги, в раку. Собери команду и приступайте.

– Но что делать с телом рабби Льва, Иегуди? Когда мы докапаем до него…

Иегуди прервал его жестом и пошел к выходу. Он знал, что тела не будет.

МОСКВА, XXI ВЕК

– Алька, привет! Новости смотрела?

– Какие там новости! Меня ночью выдернули, прямо в операционную. Опять какой-то дом обрушился. Сейчас кофе нахлебаюсь, и снова к станку.

– Пара минут есть?

– Пара есть, не больше.

– Во-первых, всё-таки посмотри новости, когда освободишься. Землетрясение в центре Москвы не каждый день бывает.

– Ну, слава богу, в центре, не у тебя в Беляево. А во-вторых?

– Давай поженимся и родим ребёнка.

– С чего бы это? Ты же не хотел ребёнка?

– Теперь хочу. Туша провалилась.

– Какая ещё туша?

– Всё, доктор! Ваше время истекло. Иди к пациентам, а потом смотри новости. В общем, родим ребёнка и через годик все вместе съездим в Прагу, познакомимся с родственниками. А ещё – навестим Марию. Всё – до встречи!

Только не психоанализ!

В пещере у моря жил дракон. Давно жил, уже счёт годам потерял. Помнил только, что в свои юные годы ел принцесс. Потом принцессы в мире перевелись, и пришлось переходить на другую пищу. Он утаскивал в своё логово жён богатых горожан (надо же как-то блюсти традицию!), и теперь против дракона выходили не рыцари, а целые отряды городской стражи, вооруженные арбалетами и алебардами. Их он сжигал, а потом съедал: времена пошли голодные – пришлось поступиться принципами. Постепенно оружие солдат усовершенствовалось настолько, что трогать их стало опасно, а после атомной бомбардировки Хиросимы (он наблюдал за ней издалека, но с высоты видно было отлично, тем более, что у драконов зрение хорошее – 300% по человеческим меркам) с человечьей диетой вообще пришлось покончить. Теперь он питался исключительно «дарами моря»: в основном китами и акулами, а на закуску шли дельфины.

По-видимому, из-за особенностей новой диеты мозг дракона не получал чего-то нужного, и у бедняги развилась депрессия. Вначале лёгкая, потом клиническая, с мыслями о суициде. Такие мысли – позор для настоящего дракона! К счастью, наш дракон был весьма информирован, поскольку в пещере у него уже давно был компьютер с выходом в интернет (один гринписовец – защитник дельфинов помог, за обещание не трогать больше его любимцев), и поэтому он знал, что депрессию можно победить, нужно только обратиться к специалисту – психиатру или психотерапевту. Психиатр отпадал, потому что будет кормить психотропными лекарствами, а их действие на драконах совершенно не опробовано. Из психотерапевтов выбрал одного психоаналитика – очень дракону его душевный сайт понравился. Записался по интернету, обернулся человеком и пришёл на приём.

Психоаналитик, действительно, был неплох: сразу догадался, что с пациентом что-то сильно не так, и уже на третьей сессии, в процессе контрпереноса понял, что перед ним – дракон. К чести специалиста, он не испугался (и не таких типов видела его кушетка!), а продолжал работать, добиваясь инсайта. И добился! Когда он ввел пациента в понимание того, что во всех его бедах виновата «холодная мать», поскольку без должного чувства давала грудь и мало брала на руки, а также не вовремя увиденная «первичная сцена» между родителями, которая нанесла непоправимую травму нежной младенческой душе, драконья психика не выдержала. Он принял свой естественный облик, и в нём сжёг и сожрал своего психоаналитика. Из офиса наш дракон выбежал, конечно, в человеческом облике с криками: «Пожар! Пожар!» После чего укрылся в своей пещере у моря.

А всё дело в том, что психоанализ противопоказан драконам: они очень любят и чтут своих родителей, особенно если те давно умерли, и всякие инсинуации по их поводу просто сносят дракону крышу. Но что удивительно! Дракону действительно полегчало – депрессию как рукой сняло. Он не злоупотреблял полученным инсайтом, но, когда рыбная диета начинала грозить психическим расстройством, дракон шёл на приём к очередному психоаналитику. Ничего личного!

*****

ПРИМЕЧАНИЕ. Эту информационное письмо предназначено студентам-медикам, уже выбравших специальность «психиатрия» с целью дальнейшей специализации в психотерапии. Определяясь с методом, выбирайте бихевиоризм, гештальт, логотерапию или какой-нибудь другой – благо, сейчас их придумано много. Только не психоанализ! Если всё же решитесь, то помните: при встрече с драконом единственный шанс психотерапевта – вовремя обнаружить сущность пациента и быстренько переправить его к другому специалисту.

Два блокнота

Дело №13/246. «Убийство доктора Р. и побег больного К., подозреваемого в его убийстве». Ведёт дознание следователь Краснов И. Б.

Вещественное оказательство №1: Шприц на 5 мл с остатками раствора для инъекции (вынут из бедра доктора Р.).

Вещественное оказательство №2: Больничная пижама подозреваемого (брошена рядом с кроватью, к которой больничными полотенцами привязан доктор Р. – обнажённый, с кляпом во рту).

Вещественное оказательство №3: Блокнот подозреваемого (обнаружен в матрасе; шов распорот, потом неаккуратно зашит):

«… Сегодня пришёл в себя настолько, что снова могу писать. Не знаю, надолго ли меня хватит, поэтому приступаю немедленно. Не из тщеславной попытки продолжить свою писательскую карьеру – с этим покончено – а как предостережение всему человечеству, в первую очередь так называемым «друзьям животных». Ничего не могу сказать о других «домашних любимцах» (возможно, вполне невинных созданиях), но предупреждаю: берегитесь кошек! Они совсем не то, что вы о них думаете. Они смертельно опасны!!!

Кошки живут с вами только потому, что это им выгодно – и до тех пор, пока выгодно. Это звучит вполне невинно, не так ли? Так по-человечески! Но кошка – совсем не человек. Она не уходит со слезами, как брошенная женщина или преданный вами друг. Она обязательно мстит. Но не по-человечески! Сердце кошки – это чёрный колодец, в котором копошатся неведомые нам твари. Глаза кошки – …. Нет! Не могу!

Вчера я был слишком взволнован, и текст выше выглядит как бред. Сегодня мне лучше, и я надеюсь, что смогу рассказать свою историю достаточно спокойно и связно, чтобы люди ей поверили. Или хотя бы приняли во внимание.

Всё началось прошедшим летом. В моей городской квартире стало невозможно не только работать, но и просто жить: к жаре прибавился ремонт в подъезде и на лестничных клетках. Непрерывный шум, который время от времени взрывался бурением, сотрясающим весь дом; запах краски, лезущий из всех щелей… Короче, ад. Поэтому предложение моих друзей пожить у них на даче, пока они будут в двухмесячной зарубежной командировке, пришлось весьма кстати. Собрав сумку с документами и одеждой и прихватив ноутбук, я прибыл в дачный посёлок – чудесное место и для работы, и для отдыха: огромный огороженный участок, двухэтажный стильный дом со всеми удобствами.

Детально ознакомив меня с хозяйством, Пётр и Маша познакомили меня и с питомцами – семейством дворовых котов, добровольно взятых на содержание. Семейство получало достойное питание, за что избавляло участок от набегов мышей и посторонних котов. Кроме того, примите во внимание элегантные кошачьи позы в периоды сна и ленивого бодрствования, а также грациозные игрища молодых котов – просто картинная галерея, театр и цирк в одном флаконе, только выгляни в окно. Хозяева оставили для своих любимцев два больших пакета сухого корма и массу разнообразных пакетиков с мягкими кусочками мяса и рыбы в соусе; двухмесячный запас занимал целую полку на кухне. На меня возлагалась обязанность два-три раза в день наполнять кошачьи миски.

Кошачье семейство состояло из четырёх особей: чёрно-белый кот-отец по имени Бантик (ласкательное от исходной клички Бандит – за зверские драки с котами, претендовавшими на его даму или территорию; ухо порвано, морда в шрамах), палевой расцветки кошка-мать (имени, данного хозяевами, я не запомнил, для себя называл её «Мамашка») и двое котят-подростков мужского пола, поделивших отцовскую расцветку: один белый, с небольшими серыми пятнами на носике и боках, другой чёрный, с белой манишкой и кончиками лап. Первого я назвал Беляш, а второго – Черныш.

С котами я подружился: Бантик сам не ласкался, но признательно мурчал, когда я его гладил или чесал за ушком. Молодые коты еще не совсем вышли из детского возраста, и были не прочь поиграть со мной, особенно Беляш – он вообще был очень подвижен, умён и общителен. Постоянно путался под ногами, когда я выходил из дома, но я совсем не возражал: его выходки отлично поднимали настроение. Да, с котами я прекрасно ладил, а вот с кошкой – нет. Вначале Мамашка не вызывала у меня никаких чувств, как и я у неё. Как оказалось, до поры до времени.

Сейчас я с трудом могу заставить себя вспомнить тот день, когда я… Впрочем, по порядку. Конфликт между мной и Мамашкой назревал постепенно. Мы с ней вообще общались только во время кормежки. Тогда всё и началось. Я выносил две миски – по одной на пару, чтобы животные не толкались. Вначале мне просто не нравилось, что мамашка отпихивает котов в сторону и выбирает самые аппетитные кусочки. У меня никогда не было животных, и я думал, что в группе так и положено: преференции самке. Но вскоре она стала когтить мои руки, когда я опускал миски с кормом на землю, как бы поторапливая, и не обращала никакого внимания на мои окрики и лёгкие пинки. Заметьте, ни один из котов ни разу не царапнул меня, даже в разгар игры, даже когда я смазывал Бантику новые боевые раны на морде – их когти всегда были надёжно спрятаны в подушечках.

Царапины на моих руках от Мамашкиных когтей с каждым днём становились всё глубже; после каждой кормёжки я их промывал и смазывал йодом, и вскоре мне уже нестерпимо хотелось пнуть тупое животное как следует. Только лояльность хозяевам дачи удерживала меня: они почему-то особенно любили эту кошку. Но в один прекрасный день она так хватила меня когтями, что я просто взвыл от боли и одновременно, не помня себя, схватил Мамашку за хвост и зашвырнул в кусты. Чисто рефлекторно. Помню, как удивился, ощутив прочность связки хвоста с туловищем. Три кота в удивлении посмотрели на меня, а потом спокойно принялись за свой завтрак.

Бросок не причинил Мамашке видимого вреда. Изящно приземлившись, она удалилась. И больше не появлялась, чему я был только рад. Мои три кота, кажется, тоже по ней не скучали. Через месяц приехали хозяева, и мы всей компанией встречали их на пороге. «А где наша кошечка?» – спросил Пётр. «Да загуляла, уже дня два не появляется», – ответил я. И тут в моё лицо влетел царапающийся и орущий комок. Когда Петру удалось оттащить его, сквозь заливавшую глаза кровь я вначале не поверил своим глазам. Это был Беляш, мой любимец! Кот был совершенно не похож на себя: всегда такой ласковый и игривый, он неистово вырывался и злобно шипел на меня. Хозяин завернул Беляша в полотенце, засунул в старую кошачью переноску и сказал, что немедленно отвезёт его проверить на бешенство и сразу же сообщит мне результат.

Они уехали. Днём я вынес оставшимся двум котам их обед – они спокойно поели. Потом позвонил Пётр, сказал, что Беляш совершенно здоров, но они оставили его в кошачьем приюте, «на усыновление». Котик совершенно успокоился, игрив и ласков, как всегда – новые хозяева его полюбят, а они с Машей приедут на дачу через несколько дней, на выходные; тогда и поговорим подробнее. Но я решил не дожидаться их приезда: книгу я дописал, и ремонт дома тоже закончился, как сообщил мне по мобильнику сосед. Пора было возвращаться в город, но я решил задержаться на пару дней, чтобы немного затянулись шрамы, оставленные когтями предателя Беляша. «Тоже мне, Кот-обличитель!» – с обидой и гневом думал я, не зная, что самое страшное ещё впереди.

Перед сном я обычно гуляю по круговой дороге, опоясывающей посёлок. С обеих сторон этой заасфальтированной дороги, известной как «круг», расположены такие же дачные участки, и многие их обитатели тоже выходят на вечерний променад. Обычно по двое-трое, с детьми и собаками. Посёлок элитный, и никто друг другу не мешает и не шумит, даже собаки ведут себя тихо и дружелюбно – все культурно наслаждаются загородной жизнью. Но в тот проклятый день вечернее благолепие было нарушено. Мною.

Я накинул куртку (вечерами становилось уже прохладно), вышел на террасу дома, прикрыл тяжёлую входную дверь и уже повернул ключ на один оборот, когда спиной почувствовал опасность: будто холодной водой окатило. Резко обернувшись, я увидел внизу, на тёмной дорожке, ведущей к калитке, горели три (!) пары глаз. Меня поразило не это – фосфоресценцию кошачьих глаз в темноте я уже наблюдал, и не однажды, и даже не их количество (напомню, котов оставалось только двое), а цвет одной пары – не обычный синевато-зелёный, а тёмно-красный. Не могу объяснить почему, но ужас обуял меня, и я, обогнув глаза, помчался к калитке – к людям, к свету фонарей на «круге». Сзади раздался истошный кошачий визг, и я не стал отпирать калитку – просто взлетел на забор и свалился снаружи.