Счастливый человек

Зеленый змий

Багрянец в небе, брызнув, как салют,Играет звездным чуть заметным крошевом,А по бульвару медленно бредутРебята молодые и хорошие.И как бы славно было от закатаИ ярких клумб, где лилии и мак,Когда б не оказались те ребятаПьяны, как говорится, «вдребезяк»!А вон поодаль жидкий, словно тесто,Не в силах даже приподнять и век,Не вышел, нет, а выпал из подъездаСовсем уже не юный человек.Все ярче город лампами сияет.Безветрие. Но странно: там и сямВ толпе вдруг кто-то словно бы ныряет.Ни дать ни взять, сама земля качаетПьянчуг по магистралям и садам.И их число почти не уменьшается.Тут все что хочешь: с проседью усыИ юность щек, что с бритвою не знается,Но каждый преотвратно изгиляетсяИ, как нелепый маятник, качается,Отсчитывая бражные часы.Ну есть ли тут хоть что-то человечье?!Да вы вглядитесь, вслушайтесь хоть разВ безвольный рот, опущенные плечиИ в злую муть остекленевших глаз…Я ненавижу всяческих ханжей,И никакой я, к бесу, не стерильный,Пусть лопнет от досады фарисей:Мне не чужды ни зарева страстейИ ни веселья благости бутыльной!И пусть там кто-то ядом называетСок виноградной грозди. Ерунда!Ведь всякий яд, и это каждый знает,Нас в малых дозах часто исцеляетИ лишь в больших сражает без труда.Наш мозг есть чудо совершенных дум,Всех знаний сотворенье и единство.Так как же пропивать нам этот ум,Катясь от человечности до свинства!Не дико ль эволюции ступенькиНачать считать совсем наоборотИ с гордых человеческих высотВдруг опуститься вновь на четвереньки!Жизнь во хмелю! А что это такое?Безволие плюс черный эгоизм,А чаще даже попросту садизм:Мол, начихать! Помучайтесь со мною!И добряки находятся, вздыхают:– Ах, бедный, бедный! Как не поскорбеть! —Как будто мягкость делу помогает,Как будто скотство следует жалеть!Как будто бы нельзя сказать сурово:– Не тронь ни рюмки, раз не можешь пить!Не плюй, не отравляй нам душу сноваНи гнусным видом, ни паршивым словом,Короче, не мешай нам в мире жить!А если возмущенье не поможет —Судить его безжалостным судом!Не как обычно, а намного строже,Чтобы мороз продрал его по кожеИ слово «суд» страшило бы как гром!И коль встряхнуть пьянчугу, не жалея,Да так, чтоб дрянь рассыпалась внутри,Тогда он, перед рюмкою немея,Попятится. И, в ужасе бледнея,Попросит чаю, черт его дери!1978

Пятая строка

Дрожа от внутреннего огня,Воюя отнюдь не всегда открыто,Меня ненавидят антисемиты,И сионисты не терпят меня.Быть может, за то, что мне наплеватьНа пятый параграф в любой анкете.И кто там по крови отец или мать,И кем у кого записаны дети.Смешно сегодня, в эпоху ракет,Вколачивать в чьи-то мозги тупые,Что наций плохих и хороших нет,Есть люди хорошие и плохие!Нет, шовинисты нигде не народ,Их мало, и паника тут запрещается.И все же – пока хоть один живет —Битва с фашизмом еще продолжается.А коль зашипит вдруг такой вот лобО кровных различьях людей на свете,Вы дайте немедля ему микроскоп,И пусть он хоть треснет, хоть ляжет в гроб,А все же найдет различия эти!Нельзя, чтобы кто-то, хитря глазами,Внушал вдруг сомненья иль даже страхИ, спекулируя на страстях,Стремился везде, ну во всех делахЛюдей бы порядочных стукать лбами.И встретивши взгляд, что юлит, как уж,Главное, люди, не отступайтеИ сразу безжалостно обнажайтеВсю низкую суть шовинистских душ!Кто честен – мне друг, а любой злодей,Подлец иль предатель с душонкой узкой(Какое мне дело, каких он кровей!) —Он враг мне. Пускай он хоть дважды еврей,Хоть трижды узбек, хоть четырежды русский!И нет для меня здесь иного мнения —Сквозь всякие споры и дым страстейВерую я лишь в одно крещение:В свободу всех наций без исключенияИ счастье для всех на земле людей.Да, просто смешно в эпоху ракетВколачивать в чьи-то мозги тупые,Что наций плохих и хороших нет.Есть люди хорошие и плохие!И пусть помогают щедрей и щедрее(Ужель мы душою мельчиться будем!)Не финну – финн, не еврей – еврею,Не русский – русскому, а мудрее,А выше, а чище, а люди – людям!Так вспыхни и брызни во все концы,Наш гнев, наша дружба и светлый разум,Чтоб все шовинисты и подлецыВезде, как клопы, передохли разом!1978

Маринки

Впорхнули в дом мой, будто птицы с ветки,Смеясь и щебеча, как воробьи,Две юные Марины, две студентки,Читательницы пылкие мои.Премудрые, забавные немного,С десятками «зачем?» и «почему?»,Они пришли восторженно и строго,Пришли ко мне, к поэту своему.И, с двух сторон усевшись на диване,Они, цветами робость заслоня,Весь груз своих исканий и познанийОбрушили с азартом на меня.Одна – глаза и даже сердце настежь,Другую и поймешь, и не поймешь.Одна сидит доверчива, как счастье,Другая – настороженна, как еж.Одна – как утро в щебете и красках,Другая – меди радостной призыв.Одна – сама взволнованность и ласка,Другая – вся упрямство и порыв!А я затих, как будто вспоминаяДалекой песни недопетый звук.И на мгновенье, как – не понимаю,Мне почему-то показалось вдруг,Что предо мной не славные Маринки,А, полные упругого огня,Моей души две равных половинки,Когда-то в прах сжигавшие меня!Сжигавшие и в небо подымавшие,Как два крыла надежды и борьбы,И столького наивно ожидавшиеОт щедрости неведомой Судьбы!Бредет закат по подмосковным крышам,Пожатье рук. Прощальных пара слов…И на дороге вот уж еле слышенДовольный стук упругих каблучков…И тают, тают в гуще тополейНе то две светлых, трепетных Маринки,Не то души две звонких половинкиИз невозвратной юности моей…1978

Как дела?

Встретились двое: – Как жизнь? Как дела? —Хоть часто обоим плевать,Какая там жизнь у другого былаИ сколько случилось добра или зла,Главное, что-то сказать.А если бы взять да и сердце включить,Насколько это возможно,И ближнему словом порой пособитьИль делом, хотя б несложным.А то, может статься, в недобрый час,В какие-то злые сроки,Ты будешь лежать не смыкая глаз,Забытый и одинокий.И некому будет слово сказать,И не к кому обратиться,Ведь все улетят, как и ты не разУпархивал, словно птица.За черствость – черствость, за стужу – снег,Горько это, не скрою.Так будь же, милый мой человек,Почаще теплей душою!Конечно, не всем же дарить любовь,Однако и лживых взглядовНе надо. Не надо дежурных слов,Улыбок пустых не надо!И если в душе твоей нет тепла,А сердце сучка черствее,Не спрашивай ближнего: – Как дела? —Так все же куда честнее!1979

«Когда тебе худо – не надо…»

Когда тебе худо – не надоПоказывать боль или грусть,Порой и от близкого взглядаВсе спрятано будет пусть.Печальный всем радость губит(Проверено, и не раз),А слабых никто не любит,Приятель и тот не любит,Хоть виду и не подаст.Но друг прилетит, поможет,Ему даже не говори,Сделает все, что сможет,Сделает раз и три,Четыре и пять, возможно,Всем сердцем, душою всей.Но сколько, простите, можноВ невзгодах терзать друзей?Ты, главное, сам не плошай.Упал, не кривись от боли.Будь крепче, напористей, что ли,Выжди и вновь вставай.Очень просить не хочется,А вот другим помогать,Сражаться и созидать —Высокое это зодчество.Только другим помогая,Всегда победишь в борьбе.Уж я это точно знаю,Проверено на себе!1980

Когда друзья становятся начальством

Когда друзья становятся начальством,Меня порой охватывает грусть:Я, словно мать, за маленьких страшусь;Вдруг схватят вирус спеси или чванства!На протяженье собственного векаСто раз я мог вести бы репортаж:Вот славный парень, скромный, в общем, наш:А сделали начальством, и шабаш —Был человек, и нету человека!Откуда что вдруг сразу и возьмется,Отныне все кладется на весы:С одними льстив, к другим не обернется,Как говорит, как царственно смеется!Визит, банкет, приемные часы…И я почти физически страдаю,Коль друг мой зла не в силах превозмочь.Он все дубеет, чванством обрастая,И, видя, как он счастлив, я не знаю,Ну чем ему, несчастному, помочь?!И как ему, бедняге, втолковать,Что вес его и все его значеньеЛишь в стенах своего учрежденья,А за дверьми его и не видать?Ведь стоит только выйти из дверей,Как все его величие слетает.Народ-то ведь совсем его не знает,И тут он рядовой среди людей.И это б даже к пользе. Но отнынеЕму общенье с миром не грозит:На службе секретарша сторожит,А в городе он катит в лимузине.Я не люблю чинов и должностей.И, оставаясь на земле поэтом,Я все равно волнуюсь за друзей,Чтоб, став начальством, звание людейНе растеряли вдруг по кабинетам.А тем, кто возомнил себя Казбеком,Я нынче тихо говорю: – Постой,Закрой глаза и вспомни, дорогой,Что был же ты хорошим человеком.Звучит-то как: «хороший человек»!Да и друзьями стоит ли швыряться?Чины, увы, даются не навек,И жизнь капризна, как теченье рек,Ни от чего не надо зарекаться.Гай Юлий Цезарь в этом понимал.Его приказ сурово выполнялся —Когда от сна он утром восставал:– Ты смертен, Цезарь! – стражник восклицал.– Ты смертен, Цезарь! – чтоб не зазнавался!Чем не лекарство, милый, против чванства?!А коль не хочешь, так совет прими:В какое б ты ни выходил «начальство»,Душой останься все-таки с людьми!

Души и вещи

Рождаясь, мы имеем преимуществоПред тьмой страстей и всяческого зла,Ведь мы в наш мир приходим без имущества,Как говорят, «в чем мама родила»!Живем, обарахляемся, хватаемШут знает что, бог ведает к чему!Затем уходим в вековую тьмуИ ничего с собой не забираем…Ах вещи, вещи! – истуканы душ!Ведь чем жадней мы их приобретаем,Тем чаще что-то светлое теряем,Да и мельчаем, кажется, к тому ж.Порой глядишь – и вроде даже жутко:Иной разбиться, кажется, готовЗа модный гарнитур, транзистор, куртку,За пару броских фирменных штанов!Нет, никакой я в жизни не аскет!Пусть будет вещь красивой и добротной,Пусть будет модной, даже ультрамодной,И не стареет даже двести лет!И все же вещь, пусть славная-преславная,Всего лишь вещь – и больше ничего!И как же тот несчастен, для когоОбарахляться в жизни – это главное!Когда в ущерб душе и вопрекиВсему, что есть прекраснейшего в мире,Тупеют люди в собственной квартире,Лоснясь в довольстве, словно хомяки,Хочу воскликнуть: – Не обидно ль вамСмотреть на вещь, как бедуин на Мекку?Не человек принадлежит вещам,А только вещи служат человеку!Вы посмотрите: сколько же людейЖивет духовно ярко и красиво,Пусть не без тряпок и не без вещей,Но не от них им дышится счастливо!Пусть вам искусства сердце беспокоят,Молитесь хоть наукам, хоть стихам,Но не молитесь никогда вещам,Они, ей-богу, этого не стоят!1982

Высокий долг

Осмотр окончен. На какой шкалеОтметить степень веры и тревоги?!Налево – жизнь, направо – смерть во мгле,А он сейчас, как на «ничьей земле»,У света и у мрака на пороге…Больной привстал, как будто от толчка,В глазах надежда, и мольба, и муки,А доктор молча умывает рукиИ взгляд отводит в сторону слегка.А за дверьми испуганной роднеОн говорит устало и морозно:– Прошу простить, как ни прискорбно мне,Но, к сожаленью, поздно, слишком поздно!И добавляет: – Следует признаться,Процесс запущен. В этом и секрет.И надо ждать развязки и мужаться.Иных решений, к сожаленью, нет.Все вроде верно. И однако яХочу вмешаться: – Стойте! Подождите!Я свято чту науку. Но простите,Не так тут что-то, милые друзья.Не хмурьтесь, доктор, если я горяч,Когда касаюсь вашего искусства,Но медицина без большого чувстваЛишь ремесло. И врач уже не врач!Пусть безнадежен, может быть, больной,И вы правы по всем статьям науки,Но ждать конца, сложив спокойно руки,Да можно ль с настоящею душой?!Ведь если не пылать и примирятьсяИ не стремиться поддержать плечом,Пусть в трижды безнадежной ситуации,Зачем же быть сестрой или врачом?!Чтоб был и впрямь прекраснейшим ваш труд,За все, что можно, яростно цепляйтесь,За каждый шанс и каждый вздох сражайтесьИ даже после смерти семь минут!Ведь сколько раз когда-то на войнеБывали вдруг такие ситуации,Когда конец. Когда уже сражатьсяБессмысленно. И ты в сплошном огне,Когда горели и вода, и твердь,И мы уже со смертью обнимались,И без надежды все-таки сражались,И выживали. Побеждали смерть!И если в самых гиблых ситуацияхМы бились, всем наукам вопреки,Так почему ж сегодня не с рукиИ вам вот так же яростно сражаться?!Врачи бывали разными всегда:Один пред трудной хворостью смирялся,Другой же не сдавался никогдаИ шел вперед. И бился, и сражался!Горел, искал и в стужу, и в грозу,Пусть не всегда победа улыбалась,И все же было. Чудо совершалось.И он, счастливый, смахивал слезу…Ведь коль не он – мечтатель и боец,И не его дерзанья, ум и руки,Каких высот достигли б мы в наукеИ где б мы сами были, наконец?!Нельзя на смерть с покорностью смотреть,Тем паче где терять-то больше нечего,И как порою ни упряма смерть —Бесстрашно биться, сметь и только сметь!Сражаться ради счастья человечьего.Так славьтесь же на много поколений,Упрямыми сердцами горячи,Не знающие страха и сомненийПрекрасные и светлые врачи!19 сентября 1984 г.

Старая цыганка

Идет гаданье. Странное гаданье:Стол, будто клумба, картами пестрит,А старая цыганка тетя ТаняНа них, увы, почти и не глядит.Откуда же тогда, откуда этаМагически-хмельная ворожба,Когда чужая чья-нибудь судьбаЧитается, ну словно бы газета!И отчего? Да что там отчего!А вы без недоверья подойдитеИ в черноту зрачков ее взгляните,Где светятся и ум, и волшебство.И разве важно, как там карта ляжет?!Куда важней, что дьявольски мудраЕе душа. И суть добра и злаОна найдет, почует и расскажет.И бросьте разом ваши почему!Ведь жизнь цыганки, этого ли мало,То искрометным счастьем хохотала,То падала в обугленную тьму.А пела так, хоть верьте, хоть не верьте,Что пол и стены обращала в прах,Когда в глазах отчаянные чертиПлясали на пылающих углях!И хоть судьба швыряла, словно барку,Жила, как пела: с искрою в крови.Любила? Да, отчаянно и жарко,Но не ждала улыбки, как подарка,И никогда не кланялась любви.В прищуре глаз и все пережитое,И мудрости крепчайшее вино,И это чувство тонкое, шестое,Почти необъяснимое, такое,Что далеко не каждому дано.Поговорит, приветит, обласкает,Словно раздует звездочку в груди.И не поймешь, не то она гадает,Не то кому-то истово внушаетСвершение желаний впереди.А тем, кто, может, дрогнул не на шутку,Не все ль равно для жизненной борьбы,Чего там больше: мудрого рассудкаИль голоса неведомой судьбы?– Постой! Скажи, а что моя звезда?Беда иль радость надо мною кружит? —Сощурясь, улыбнулась, как всегда:– Лове нанэ[1] – не страшно, не беда.Нанэ камам[2] – вот это уже худо.Ты тяжко был обманут. Ну так что ж,Обид своих не тереби, не трогай,Ты много еще светлого найдешь.Вот карта говорит, что ты пойдешьХорошей и красивою дорогой.И пусть невзгоды душу обжигают,Но праздник твой к тебе еще придет.Запомни: тот, кто для людей живет,Тот несчастливым в жизни не бывает.Ну до чего же странное гаданье:Стол, как цветами, картами покрыт,А старая цыганка тетя ТаняНа них, увы, почти и не глядит.Потом вдруг, словно вспыхнув, повернется,Раскинет карты веером и вдругГлазами в собеседника вопьется —И будто ветер зашумит вокруг…Летят во мраке сказочные кони,Цыганка говорит и говорит,И туз червей на сморщенной ладони,Как чье-то сердце, радостно горит!..1972–1984

Новый год

Эта ночь не похожа на все другие.С самых ранних восторженных детских летМы мечтали шагнуть в тот волшебный свет,Где живут наши праздники золотые.В этом празднике с дымкою голубою,Если вдруг всей душой пожелать чудес,Можно стать космонавтом, кинозвездою,Мушкетером с гитарою под полоюИль самой прекраснейшей из принцесс.Вьюга в стекла снежинками сыплет колко,Пол сияет прозрачностью ледяной,И, раскинув нарядные лапы, елка,Как жар-птица, пылает над головой.В этот час все обычное – необычно,Сердце верит и очень чего-то ждет.Ах, какой в нем сегодня огонь цвететИ каким вдруг все видится романтичным!Ночь-старуха от жарких огней кругомИ от звездных гирлянд недовольно пятится,А луна оторвавшимся колесомВдоль по млечной дороге со звоном катится.Новый год! Он для каждого сопряженС обновленьем: пусть сгинут навек заботы!Он серебряным кажется рубежом,За которым начнется большое что-то…Только нет ли тут зыбкости лотереи?Ведь любой, кто теряет, хандрит, болеет,Тот, кто с жизнью заканчивает расчет,Кто страдает у горя в холодной пасти,Тоже тост поднимал за успех и счастье,Тоже с верой встречал где-то Новый год.Если б то, чего жаждет так человек,Пусть не все, пусть частично, а все ж сбывалось,Так, наверное, мало бы зла осталосьИ, наверно, настал золотой бы век!Ну а если иначе взглянуть: не так?Разве в жизни нам радости не встречаются?Разве счастье и праздники не сбываются?Разве солнце не брызжет сквозь дым и мрак?Так ужели ж мы радостей не знавалиИ не радовал тот или этот год?Неужели ж нас буйно не целовали,Не любили и с трепетом не шепталиЧепухи, что дороже любых щедрот?!И неужто же нам не случалось взятьИ добиться мечты или яркой цели?Неужели… Да мало ли «неужели»?Ей-же-богу, их просто не сосчитать!Так давайте ж и будем смотреть вот так,Без сомнений, в грядущее новогодье,И надежду воздев, как победный стяг,Верить в счастье, как в вешнее полноводье!А еще будем подлости побеждатьИ за правду бесстрашно сражаться будем.И любить, и в работе своей дерзать,И друг другу прекраснейших дней желать,Ибо грусть и без зова приходит к людям.1986

Переводчик

Памяти Наума Гребнева

Он всегда относился к себе вполсердца,Вполтепла, вполвнимания, вползаботыИ, в других открывая все время что-то,Очень редко в себя успевал вглядеться.Всю войну – от доски и почти до доски.Ранен был, только выжил – и вновь сквозь годы…И вернулся домой, и пустил росткиТам, где сложно порой вызревают всходы.В институте средь шумных и молодыхБыл он скромным и больше всего стеснялсяНе того, что отчаянно заикался,А иного: быть чем-то видней других.Как он к славе всю жизнь свою относился?Да никак! Не искал ее, не ловил,А, по-моему, больше всего стремилсяПодружить ее с теми, с кем сам сроднился,С кем работал, чьи строки переводил.На иных языках те стихи писались.И чадило в них многое, и сверкало,А затем на подстрочники рассыпалисьИ в душе переводчика вновь рождалисьИногда даже хлеще оригинала.Переводчик порой вдохновеньем дышит,Превращая подстрочник в победный звон.Он фактически заново строки пишет,И пускай он хоть весь небосвод всколышет,Только автор стихов все равно не он.Знаю, сам сквозь подобное проходил,Испытав ради ближних все муки творчества.Сколько раз я с печалью ему твердил:– Уважаю и душу твою, и пыл,Труд твой светел, и все-таки это – донорство!Улыбнется, застенчивым вспыхнув светом:– Что ж, у каждого, видно, стезя своя.Донор? Ладно, пусть донор, но только яНикаких огорчений не вижу в этом.И, сближая сердца над тщетой границ,Так и жил, не меняя свою натуру.Сколько, сколько же окон для звонких птицРаспахнул он в родную литературу!И, не ждя для себя никаких похвал,Чуть хмельной от духовного изобилья,Он талантливым делал длиннее крылья,А ослабшим взволнованных сил вливал.Вижу: вот он склоняется над подстрочником,Озарен изнутри очень добрым светом.Весь свой век он считал себя переводчиком,Оставаясь, быть может, сто раз поэтом.1990

Слово и дело

Его убийца хладнокровноНавел удар. Спасенья нет.Пустое сердце бьется ровно,В руке не дрогнул пистолет……Но есть и божий суд, наперсники разврата…М. Ю. ЛермонтовЯ тысячи раз те слова читал,В отчаянье гневной кипя душою.И автор их сердце мое сжигалКаждою яростною строкою.Да, были соратники, были друзья,Страдали, гневались, возмущались,И все-таки, все-таки, думал я:Ну почему, всей душой горя,На большее все же они не решались?Пассивно гневались на злодеяАпухтин, Вяземский и Белинский,А рядом Языков и БаратынскийПечалились, шагу шагнуть не смея.О нет, я, конечно, не осуждаю,И вправе ль мы классиков осуждать?!Я просто взволнованно размышляю,Чтоб как-то осмыслить все и понять.И вот, сквозь столетий седую тьмуЯ жажду постичь их терпенья меруИ главное, главное: почемуРешенье не врезалось никому —Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!И, кинув все бренное на весы,От мести святой замирая сладко,В надменно закрученные усыСо злою усмешкой швырнуть перчатку!И позже, и позже, вдали от Невы,Опять не нашлось смельчака ни единого,И пули в тупую башку МартыноваНикто ведь потом не всадил, увы!Конечно, поэт не воскрес бы вновь,И все-таки сердце б не так сжималось,И вышло бы, может быть, кровь за кровь,И наше возмездие состоялось!Свершайся, свершайся же, суд над злом!Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!Суд божий прекрасен, но он – потом.И все же людской, человечий громПри жизни пускай существует тоже!1990

«Верховный суд»

Я окончил новые стихи,Только в сердце – никакого счастья.За какие новые грехиБуду взыскан я «верховной властью»?Вот она к машинке подойдет,Вынет лист. Потом, за словом слово,Трижды все внимательно прочтетИ затем произнесет сурово:– Любопытно было бы узнать,Кто эта загадочная дама,Что тебя жестоко и упрямоСтолько лет заставила страдать?– Нет, – скажу я, – что ты, дорогая!Не меня, героя моего.– Вот, вот, вот! Выходит, ничегоЯ уже в стихах не понимаю?Вон, смотри: в предутреннюю раньГероиня над письмом склонилась.Кто эта бессовестная дрянь?И к кому душою устремилась?!– Да пойми, что это же не я.Просто людям вздумалось влюбляться…– Я – не я и лошадь не моя?Полно! Хватит, друг мой, завираться! —И вздохнет загадочно и хмуро:– Весь сюжетец для отвода глаз!Я ж прекрасно знаю эту дуру,Слава богу, видела не раз!– Кто она? Откуда и какая?Я могу поклясться хоть венцом!..– А такая, милый, а такая —С самым пренахальнейшим лицом!Я вскипаю: – Спор наш, как для рынка!Ты же не больна и не пьяна!– Не пьяна. Но если я жена,То отнюдь не значит, что кретинка. —И вот так мы можем препиратьсяГод, и два, и до последних дней.Что мне делать с лирикой моей?!И куда несчастному податься?!Может, вправду, как иную веру,Выбрать новый и спокойный путьИ, забросив лирику, шагнутьВ детскую поэзию, к примеру?Только кто мне все же поручится,Что жена, сощуря мудрый глаз,Не вздохнет: – Задумал притвориться?Я ведь знаю, кто эта лисица,И встречала дрянь эту не раз!1991

«Есть поговорка: «Хорошо…»

Есть поговорка: «ХорошоЛишь там, где нету нас».Ну что же, я рецепт сейчасПо-моему нашел:Покиньте (вот вам мой совет)На время отчий дом.А так как вас там больше нет,То радость кинется чуть свет,Чтоб поселиться в нем.Но вот с возвратом решено,Вы – у своих дверей!А радость там уже давно,И вы, раз это суждено,Не расставайтесь с ней.Ведь коль сумел ее застатьВаш умудренный взгляд,То можно ль ей уйти назад,Тем более удрать?!Вот тут-то близким и друзьямВы скажете о том,Что свет не по чужим краям,А радость там и только там,Где мы всегда живем.29 декабря 1991 г.Красновидово

Лицемеры

На разных собраньях и заседаниях,С самых высоких трибун поройРечи, составленные заранее,Они швыряют, как заклинания,Вздымая руки над головой.Выносят решения на обсуждение.Проблемы поставлены в полный рост.И хвастают, хвастают без смущенияЦифрами хитрого построения,Ловко притянутыми за хвост!А в зале зевают. И знают люди(У всех нынче мудрая голова),Что дел все равно никаких не будетИ это всего лишь одни слова.Им точно известно, как ни крутите,Что шум этот, в общем, ни для кого.Громятся пороки. Но вы рискнитеКуснуть из ораторов хоть одного!Так, значит, сиди и молчи? ИначеПодрежут крылья на полпути?Ну, нет! Вот как раз ничего не значит,Тысячу раз ничего не значит,За правду всегда надо в бой идти!Вы только вслушайтесь, как сейчасГудит по стране напряженный ветер!И схватка за правду на белом светеЗависит, хоть в чем-то, да и от нас.Сегодня бессмысленно говоритьО том, кто страну развалил на части.Сегодня последнее наше счастье —Хоть что-то от гибели сохранить…И от последней черты, от краяСтрану удержать свою и народ.И, силы упрямые воскрешая,Как в годы сражений, пойти вперед!И пусть будет тяжко и трижды сложно,Но если все подлое победить,Из тягот страну свою возродить —Я знаю и верую, что возможно!1991

Наивность

Сколько я прочел на свете строкО любви, как плетью оскорбленной,О любви, безжалостно сожженной,Из сплошных терзаний и тревог.Сколько раз я слышал от друзейО разбитом на осколки счастьеИ о злой или холодной власти,В пешки превращающей людей.И тогда мне думалось невольно:Пусть не все я знаю на земле,Но в науке о добре и злеПреуспел я нынче предовольно.– Что мне зло и хитрости ужи! —Думал я в самовлюбленном барстве.Знал. И слова тут мне не скажи!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Денег нет(цыганск.).

2

Нет любви (цыганск.).