Посторонним вход воспрещён

– Давай так: я не люблю ни пафосные кабаки, ни дешёвые гастритники, но есть, тем не менее, хочу очень.

«А вот Глеб очень любит пафосные рестораны, – подумалось вдруг Алисе, – и не потому что там какая-то особенная кухня, а потому что «статусные».

– Я знаю неподалёку одно прикольное местечко, – задумчиво протянул Шурик, – но там своеобразная музыка.

– Своеобразная – это как? Надеюсь, не авторская песня? Или шансон? Бр-р-р..

– Ещё хуже, – почему-то рассмеялся Шурик, – рискнешь?

– Учти, если мне не понравится – встану и уйду, и неловко мне не будет.

– Да не вопрос!

– Тогда договорились. Веди!

Кафе «Керубино»… Тут что, поклонники Бомарше собираются?

Интерьер, и правда, своеобразен: эдакое смешение эстетики комедии дель-Арто и стимпанка. Публика достаточно пёстрая. Масса небольших зальчиков, лесенок, переходов, в нишах которых пристроены столики на двоих. В одном из зальчиков – действующая выставка какого-то фотографа.

– Ого, вот это я понимаю, постмодернизм! – воскликнула Алиса, указывая на экспозицию.

– А у тебя выставки бывают? – поинтересовался Шурик, учтиво отодвигая стул.

– Пока училась, несколько раз были, а сейчас некогда этим заниматься. К тому же, далеко не всегда работа фотографа – творчество.

– Как сегодня, например?

– Сегодня? Ну, может быть пара фотографий чего-нибудь да стоят, – я имею в виду не вас, а композицию и прочую специфику. Как фотки для кастинга нормально, как самостоятельные произведения фотохудожника – скорее нет, чем да. Сегодня у меня «день ремесленника», а не «день художника».

Внизу заиграла музыка. Скрипки! Играют что-то современное, но на старинных инструментах. Точно, постмодернизм и есть, она не ошиблась.

А Глебу нравятся песни про любовь. И чтобы шоу, подтанцовка, чтобы кабаре и попса…

– Ты художник? – вдруг спросила девушка.

– Нет, что ты! Я – айтишник. Программист, не админ какой-нибудь.

– А я думала, что все айтишники сутулые, бородатые, носят очки и едят только пиццу. – Алиса «включила блондинку».

– У нас есть и такие. – усмехнулся Шурик, – У них ещё и пузо растет. Спасибо верховой езде и вообще реконструкции, не дает расслабляться и зарастать бородой.

– А вот усы есть, и очень миленькие! – продолжала «блондинить» Алиса.

– А как иначе: гусар – и без усов! – Шурик картинным жестом подкрутил мужское украшение. – Да нам и по штату в полку положено!

– Верно, ваши все с усами – припомнила девушка. – Хорошо хоть бороды вам не положены по штату!

– Это у французов бороды, у тех, кто шьётся на сапёров – продемонстрировал эрудицию Шурик. – У них в истории так и было: если сапёр – значит непременно бородатые, в белом кожаном фартуке, медвежьей высоченной шапке и с топором. Да ты и сама видела – на манёврах был сапёр из третьего гусарского. Помнишь, такой, в сером мундире с красными шнурами?

– Чисто гном – хихикнула Алиса. Она, конечно, запомнила этот колоритный персонаж. Даже удивилась, до какой степени борода не сочетается с привычным по фильмам образом гусара. Скорее уж, махновец из «Свадьбы в Малиновке»!

– Точно. А у русских офицеров могут быть бакенбарды. Если человек пожилой, то круто смотрится, хотя и несколько несовременно…

– Шурик, а расскажи мне поподробнее про этого замечательного барона. – сменила тему Алиса. – Понимаешь, уж очень здорово он подходит для одного из эпизодов фильма. Прямо как с эскиза нашего художника-постановщика сошёл, настоящая находка! Если я его не отыщу – главреж мне ни за что не простит!

– Дело в том, что я про него почти ничего не знаю. Он и появлялся-то всего пару раз. Сначала его заприметили на фестивале «Времена и эпохи» в парке Коломенское прошлым летом. Барон явился туда в форме восьмидесятых годов девятнадцатого века. Рановато по эпохе, но сделано всё «от и до». Полное ощущение реальности, понимаешь? Вот если совсем честно, то поставь меня рядом с ним, и сразу будет видно, что я – ряженый, ненастоящий. А на нем всё сидит, как влитое! И дело даже не в пошиве, а в том, как всё это носишь. Мне привычнее вот так, в джинсах, и это, конечно, чувствуется – а он в этом мундире будто родился!

– Значит, словно из девятнадцатого века пришёл? – задумчиво спросила Алиса.

– Во-во, в самую точку! Такого эффекта достоверности может достичь только очень опытный реконструктор с большим стажем. И такие в наших кругах все наперечёт. Таланта, не скроешь, как говорится! Сама подумай: если человек столько сил, умений, денег, наконец, вложил в своё хобби – зачем ему прятаться? К тому же мундир – мундиром, а многие вещи только в общении с себе подобными вырабатываются: стиль поведения, навыки верховой езды, в конце концов! Не как у спортсмена, заметь – как у военного, армейского кавалериста! И это при том, что в Алабине он не служил – проверяли, у нас есть люди оттуда.

– Может, из президентских конных гвардейцев? – предположила девушка. По молодости лет она понятия не имела об Алабинском кавалерийском полке, созданном некогда для съёмок батальных сцен. А вот разводы конных караулов в Кремле не раз видела по телевизору.

– Сомнительно. – покачал головой Шурик. – Они ведь тоже известны. Да и сколько их – пара сотен? И потом, видела, у него усы? А у президентских кавалеристов лица бритые, так уж им полагается. Есть, правда, ещё конная полиция. Мы спрашивали ребят, которые там служат – они барона в глаза не видывали. К тому же, конных полицейских учат по-другому…

– А может он не из Москвы? Живёт в каком-нибудь Урюпинске, вот и…

– И что? Нас, реконструкторов, не так уж много, несколько тысяч на всю Россию. И человека такого уровня должны хорошо знать. Мы его долго искали, списывались. Он как ниоткуда появился и исчез в никуда!

– А второй раз?

– Его Макарыч с Олегом привели.

– Макарыч?

– Да, Андрей Каретников. Он по жизни хирург, реконструирует военного медика. Ездит обычно с ахтырцами, когда на эпоху наполеоновских войн, когда на ПэЭмВэ. Это мы так Первую Мировую войну называем. – пояснил Шурик, увидев недоумение собеседницы. – Кажется, тоже на полевого врача пошит, но не поручусь – не мой период.

– А сегодня он на ваших манёврах был?

– Нет. Его что-то тоже давно не видать. Так я о чём – в тот, второй визит барон был в форме тысяча восемьсот двенадцатого года. А в этом периоде я разбираюсь очень даже неплохо. У него снаряжение очень дорогое, достоверное и аутентичное до мелочей. А как ездит! Да ты сама помнишь, я же показывал видео. Он в седле как родился! Понимаешь, так ездят профессионалы, но не спортсмены. Он – настоящий кавалерист. К тому же, масса нюансов, понятных только знатоку. Оговорки, понимаешь? Он не просто великолепно ездит. Такое впечатление, что он сам прошёл кавалерийскую школу. Это из мелочей складывается – словечки, ухватки, манеры, приёмы всякие – как с оружием обращается, как части амуниции называет…

А самое главное – строй. Езда в кавалерийском строю, по военному, понимаешь? Мы этому только по книгам обучались, а тут – как вживую увидели! Ребята потом говорили: это ж как надо в материал войти! И такого крутого специалиста никто в наших кругах не знает! Есть с чего удивиться! Он будто не просто реконструктор, он словно сам пришёл из девятнадцатого века!

– Словно из девятнадцатого века пришёл… – эхом отозвалась Алиса. По спине у неё отчётливо забегали мурашки. Что там говорил этот бандит из Сербского? Ну да, что Ольга спуталась с каким-то офицером из прошлого. Неужели, с этим самым бароном?

Внизу саксофон надрывно и пронзительно выводил мелодию из «Шервудских зонтиков».

– А имя у барона есть?

– Я знаю только фамилию – Корф.

– А что Семёнов и Каретников о нём говорят?

– В том-то и дело, что ничего, оба перестали выходить на связь. Уже с месяц, наверное. Жаль, кстати, Олегыч – мы так Семёнова зовём – в последнее время стал интересные штучки продавать. Я как раз хотел ему заказать настоящие, «родные» строевые шпоры, да вот, не успел…

Еще один нюансик! Алиса встряхнула головой, отгоняя наваждение. Взглянула на Шурика:

– А вот скажи, эти двое – ваши товарищи, верно? И они, как я понимаю, куда-то делись, причём довольно давно. Почему же вы не поинтересуетесь, что у них стряслось? А если беда?

Шурик удивился:

– Ну, мало ли, какие у людей могут быть обстоятельства? Случись что-то серьёзное – наверняка дали бы знать, у нас это принято. Олег Семёнов в реконструкции с самых истоков. Начинал, как ролевик, в девяностых, потом стоял у истоков российской реконструкции на средние века. Так что, если позовет на помощь – много народу откликнется. Может, уехал куда-то? Он на подъём лёгкий, любит по странам и континентам попутешествовать. Взял Ваньку, сына своего, и двинулся в культурный вояж. Я сам зимой в Чехию ездил – по музеям пройтись, архитектуру посмотреть, вдохнуть воздух старой, заповедной Европы. Да и по фестивалям любой из нас немало поездил – например, недавно Лейпциг был, двести лет «Битвы народов»…

Разговор плавно перетёк на другие темы.

XIV

Июль 2015-го года

Утро за клавиатурой ведёт к депрессии.

Проснулась Алиса поздно, и сразу после гимнастики и чашки пуэра села писать. Степан Стопкин вышел на Охоту.

Равнодушие большого города.

Москва – настоящий мегаполис. И когда в нем кто-нибудь исчезает, окружающие подчас замечают это далеко не сразу. Вот, например: жили-были брат и сестра. Она училась на медицинском, он только что вернулся из армии и пытался понять, чем заниматься дальше. А потом они исчезли. И представьте себе, никто этим не заинтересовался. Может быть, только почтальон обратил внимание на то, что из ящика уже четвертый месяц не вынимают счета и рекламные листки. Да и то, лишь потому, что не смог впихнуть в ящик очередную порцию макулатуры.

Может быть, забили тревогу преподаватели в университете – куда это пропала студентка, подававшая такие надежды? Да нет, и они ограничились крестиками в ведомости, в графе «посещение занятий». Разве, сокурсницы отметили, что перед исчезновением, студентка куда-то подолгу уезжала. Видимо, бойфренд в другом городе? Ну что ж, дело самое обычное…

А на исчезновение брата-дембеля вообще никто внимания не обратил, ни приятели, ни соседи. Могли бы забить тревогу армейские друзья (а эти связи прочнее иных-прочих) но все они, как назло, обитают в других городах…

Мне скажут: «Ну, так взрослые люди, мало ли что? Вот если бы ребенок пропал…»

Пропал.

Почти отличник, активный, спортивный мальчик – и вдруг начинает пропускать школу, якобы «по болезни». А потом тоже исчезает. Причём в то же самое время, что и брат с сестрой, о которых шла речь выше. А что же, одноклассники, учителя? А ничего – пожимают плечами: «Наверное, он в больнице»…

Кстати, отец мальчика тоже исчез, приблизительно в то же время. Коллеги и друзья не в курсе, где он – причём даже не сочли нужным поинтересоваться, почему это журналист, ценный сотрудник издания, перестал появляться в редакции. Наверное, свои дела. Фрилансер, что с них взять!

А ведь есть в этом деле ещё один персонаж – приятель журналиста, врач, знакомый, кстати, с той самой, исчезнувшей девушкой. Взял отпуск за свой счёт – и не вернулся на место работы. И это сейчас, когда над московскими врачами висит угроза тотального сокращения! Коллеги расстраиваются, переживают, конечно, но в меру. Никто не собирается бить тревогу и вообще, как-то менять привычный ритм жизни. А руководство? Отреагировали, а как же! Назначили временного и.о. – не может же отделение долго оставаться без заведующего? А дальше – пусть бухгалтерия разбирается.

Я иду по их следам, копаю прошлое этих персонажей. Я хочу знать, что случилось с этими, такими разными людьми, совсем недавно, всего несколько месяцев назад. И я не остановлюсь.»

У Стёпы Стопкина много подписчиков – а вдруг кто-то что-то да подкинет?

Алиса долго и старательно искала «барона» Корфа. Безрезультатно; отлучалось, что, если не считать двух эпизодов на фестивалях, то получалось, такого человека вовсе нет на свете! Алиса запускала поиск по фотографии, по фамилии, и всякий раз – неудача.

Точнее, всякий раз поиск приводил её к древнему роду Корфов, жившему в России с пятнадцатого века. Они были предками Набокова, и вот что он писал об их внешности:

«…В живучих старых родах определенные физиономические характеристики повторяются раз за разом, словно некие указатели либо клейма творца. Набоковский нос (нос моего деда, к примеру) отличается мягким, округлым, чуть вздернутым кончиком и лёгкой вогнутостью, если смотреть в профиль; нос Корфов (к примеру, мой) – это добротный немецкий орган с крепким костистым хребтиком и чуть покатым, явственно желобчатым кончиком. Выражая презрение либо изумление, Набоковы приподнимали брови, относительно густые лишь у переносицы и почти пропадающие ближе к вискам; у Корфов брови изящно изогнуты, но также довольно редки.

В остальном же Набоковы, теряясь в тенях картинной галереи времени, скоро сливаются со смутными Рукавишниковыми, из которых я знал только мою мать и её брата Василия – слишком малая выборка для моих нынешних целей.

С другой стороны, женщин из рода Корфов я вижу вполне отчётливо: прекрасные лилейно-розовые девы с высокими, румяными pommettes, бледно-голубыми глазами и той маленькой, похожей на мушку родинкой на щеке, которую моя бабушка, мой отец, трое или четверо его сестер и братьев, некоторые из моих двадцати пяти кузенов и кузин, моя младшая сестра и мой сын Дмитрий наследовали в различных степенях проявленности, будто более или менее чёткие копии одной и той же гравюры…»

От отчаяния Алиса начала выискивать по сети фотографии исторических Корфов, чтобы сравнить их внешность с внешностью таинственного реконструктора. Фотографий оказалось достаточно много. И вдруг…

Вдруг она увидела ТОГО САМОГО барона!

Подпись – Евгений Петрович Корф. Родился в 1844 м году, племянник достаточно известного историка Модеста Корфа, окончил Царскосельский лицей, сестра Анна, служил в лейб-гвардии, вышел в отставку, владелец фехтовального элитного клуба, в 1895 году уехал во Францию, точная дата смерти не известна.

На фотографии он стоял в фехтовальном костюме девятнадцатого века. Правая рука уверенно держит шпагу с замысловатой витой гардой. ещё одна шпага лежит рядом на столе. Этакий Эскамильо! Ольгу Смольскую вполне можно понять – прям, широкоплеч, суров… Есть ли родинка – этого на зернистой фотографии позапрошлого века не видно.

А вот на современных – вполне даже видно.

И ведь никому не расскажешь – не поверят! А вот она, Алиса уже верит в то, что этот уголовник Андрей никакой не псих. Слишком много совпадений, и главное доказательство – вот этот самый, настоящий барон Корф, который смотрелся подлинным среди обряженных в самопальные мундиры реконструкторов. Ещё бы – лейб-гвардеец! Конечно, всё смахивает на грандиозную мистификацию, но кому бы, интересно, понадобилось её устраивать? И зачем? Так можно и в теорию заговора поверить, скатиться в конспирологию и вообще… Только вот Дрон попал в Сербского на самом деле.

Алису отвлек звонок. Глеб. Точно, сегодня же суббота!

– Слушаю.

– Добрый день Алиса, я стою возле твоей двери. Алиса сворачивает браузер.

Глеб в костюме и при галстуке. В руках алая роза.

– Вижу, ты прямо с похорон.

– Совершенно неуместный сарказм, Алиса, я пришёл мириться.

Алиса очень любит розы, и Глеб это знает. Ваза, таблетка аспирина в воду, ножом надрезать черенок… Алиса входит в комнату и обнаруживает Глеба за её компом.

– Ну что за беспардонность, Глеб! Какого чёрта ты туда залез?

– Между нами не должно быть секретов, не так ли? – Глеб встает и торжественно произносит: – Я думаю, что наши отношения уже вполне определены. Поэтому нам пора оформить их надлежащим образом. Официально.

– Вот как? Не «выходи за меня замуж» или «я прошу твоей руки», а «пора оформить надлежащим образом»? То есть, ты уже всё решил, и мое мнение значения не имеет?

Глеб удивился. А Алису понесло: она высказала ему все, вылила на всю накопившуюся обиду. Девушка не могла остановиться – ярость поднималась бурлящей лавиной и сжигала все мосты.

Глеб слушал её молча. Его лицо сделалось непроницаемым и отстраненным. Когда Алиса замолчала, он произнес только одну фразу, в которой не было ни одного непристойного слова, но смысл был столь грязен, что Алиса задохнулась от обиды:

– Уходи немедленно, пока я…

И Глеб ушёл.

А Алиса в сердцах смахнула на пол вазу с розой, упала в кресло и залилась слезами. Все. Рубикон перейден, мосты сожжены.

Весь следующий день Алиса не отвечала на звонки, а занималась уборкой. Генеральная уборка – отличный способ вплеснуть ярость, спустить пар и вообще, успокоиться. «Генеральная» – это от слова «генерал»: в армии, говорят, подобное наведение порядка устраивают перед визитом в полк генерала. Старорежимного такого, в аксельбантах, при шпаге и крестах. Кстати, в роду Корфов тоже были генералы…

К вечеру, когда квартира заблестела, Алиса уселась, наконец, за компьютер. Надо всё же до конца разобраться со всей этой историей!

На минуту допустим, что барона Корфа на самом деле доставили из прошлого Семёнов и Каретников. Зачем? Покрасоваться перед приятелями по увлечению реконструкцией? А что, правдоподобно – они все друг перед другом выпендриваются, у кого шовчики достовернее. «Аутентичнее», как у них принято говорить.

Семёнов, кстати, в течение примерно года, до самого своего исчезновения, активно торговал раритетами. И не только формой – и оружием, между прочим. Вот только, откуда у него столько всяких старинных ружей и сабель «в отличном состоянии», как он сам рекламирует на форуме? Наверное, всё оттуда же, из прошлого, как и говорил Андрей-Дрон. Он же говорил, что «эти двое», когда обзавелись порталом, не стали теряться и принялись «рубить бабло»? А раритетный мушкет, между прочим, тянет па пару-тройку тысяч евро…

А может, наоборот: Корфа приводили сюда, чтобы показать ему будущее?

Ну ладно, гадать будем потом. А пока – факты. Теоретически, в квартире Семёнова должны остаться какие-нибудь раритеты – ведь портал заперли неожиданно, из-за вторжения бандитов, организованного Геннадием и Андреем. Попасть бы в эту квартиру, благо адрес известен…

А если всё это – чушь и чепуха? Просто череда совпадений?

Вот и выходит, что как ни крути, а надо обязательно добраться до квартиры Семёновых. Для начала – просто позвонить в дверь, заглянуть в почтовый ящик. Соседей, опять же, расспросить, прикинувшись журналисткой. Наверняка, человек он яркий, такие привлекают внимание. А там – по обстоятельствам.

Алиса никак не решалась признаться самой себе, что дело, пожалуй, уже не в расследовании. Просто после разрыва с Глебом её натура срочно требовала встряски, авантюры, адреналина. Чтобы не сидеть на диване и не рыдать с подушку, вспоминая загубленную розу и прощальную горькую обиду.

XV

Июль 2015-го года

День неправедных размышлений

Итак. Имеется адрес Семёнова, тот, что Алисе удалось раздобыть в редакции. Осталось привести себя в порядок – и можно отправляться. Настроение боевое, Рубикон остался далеко позади – блогер Степан Стопкин вышел на Охоту! По дороге к дому Семёновых, пять минут пешком от метро «Университет», и Алиса даже принялась напевать: «Тореадор, смелее в бой!» Потом сама рассмеялась – ну точно, как в старом, советских времен, кино!

Двор, полный высоченных тополей. Обычная панельная двенадцатиэтажка. Обычный кодовый замок, старого типа, почему-то, без домофона. Странно, район престижный, в таких на средствах безопасности не экономят… Вон, в соседнем подъезде даже видеокамера стоит. А тут – раритет чуть ли не девяностых.

Впрочем, оно и к лучшему. Кода Алиса не знает, но это не беда: часть кнопок вытерта до белизны, подобрать нужную комбинацию дело пяти минут. Консьержки, понятное дело, нет – вот и славно, а то выкручивайся…

Почтовый ящик ожидаемо забитый счетами и рекламой, легко поддался вороватому движению пилки для ногтей. Так, самый ранний счёт… какая-какая дата? Верно, всё сходится!

Разумеется, Алиса ошиблась этажом. Сначала ей показалось, что лестницы вовсе нет, только два лифта, но потом девушка заметила в конце коридора обшарпанную дверь. Да, точно: за дверью лестница, которой, скорее всего, пользуются одни только курильщики.

Позвонила в нужную дверь – отозвалась музыкальная трель. ещё раз. И еще. Нет ответа. И зачем она сюда припёрлась, если и так ясно, что никого дома нет?

Алиса-то прекрасно знала, зачем, только пока не решалась признаться в этом даже себе самой.

«Тореадор, смелее в бой!»

Подёргала за ручку – конечно, закрыто. В железной, надёжной на вид двери – два замка. Даже если заперто на один, всё равно, бесполезно.

Бесполезно – что?

Она вышла на лестницу. Типичная планировка: справа узенькая дверь на балкончик. Вышла, закурила. Огляделась – напротив слепой торец точно такой же многоэтажки. А слева… Перехватило дыхание: форточка в ближайшем окне приоткрыта! Да это же квартира Семёновых! Она что, открыта с самого отъезда хозяина? Наверное… только вот, как туда добраться?

Алиса погасила сигарету, спустилась на первый этаж и поспешила к машине. В подъезде или на улице о таких вещах разговаривать не стоит.

– Алло, Олежик, привет! Можешь говорить? Мне нужна твоя консультация. Я тут книгу задумала – там одному персонажу надо перебраться с балкона лестничной площадки в приоткрытое окно, метрах в трёх-четырёх. Вот я и вспомнила: ты, вроде, когда-то промышленным альпинистом подрабатывал?

– Книгу, говоришь, задумала? – подозрительно переспросил Олежик.

Алиса поспешно принялась уверять: «да, конечно, именно книгу и именно задумала, а как же иначе?» Выходило убедительно.

Пока.

– Это очень просто. – сдался Олежик. – Спускаешь верёвку с крыши или с такого же балкончика, только этажом выше. По ней спускаешься до нужного уровня, отталкиваешься, раскачиваешься и цепляешься за окно. Только верёвку крепить надо повыше, чтобы амплитуда была нормальная. Если твой персонаж физически крепкий, то вполне может проделать это с одной верёвкой, держась руками…

– Нет! – воскликнула Алиса, – Он со страховкой будет!

– А, ну тогда хватит нижней альпинистской обвязки.

– О, спасибо большое, я не буду вдаваться в детали, просто упомяну эту обвязку.

– А, ну отлично! – кажется, эти слова убедили Олежика, что Алиса никуда сама лезть не собирается.

А она и не собирается. Это всё не она Степан Стопкин. Эй, ну зачем саму-то себя обманывать?

Интернет сообщил, что стоит эта обвязка от трёх тысяч рублей. И Алиса отправилась в магазин «Мир приключений», благо располагался он как раз неподалёку, на том же Ленинском. Спасибо ГУГЛ-карте, надоумила…

Восторженные голубые глаза хрупкой блонди и рассказ о дипломном фильме во ВГИКе, где та должна повиснуть на верёвке, подтолкнули щеголеватого менеджера на подробные объяснения: как закрепить верёвку, какими узлами, и что ещё для этого нужно. В «Экстриме» Алиса оставила около десяти тысяч. Эти верёвки, с виду, такие тонкие – но выдерживают до тонны веса, а потому, очень дорогие. И обвязка. И карабины. И перчатки, чтобы руки не ободрать. Да, перчатки точно нужны – отпечатки пальцев оставлять ни к чему. Лучше, конечно, было бы прийти с Олежиком, наверняка вышло бы дешевле. Но сколько можно беззастенчиво врать? Да и не те у них отношения…

Дома Алиса, путаясь в пряжках и лямках, несколько раз надела и сняла обвязку – прилаживая незнакомое снаряжение, разбираясь в креплениях. Наконец, барахло упаковано в объёмистую сумку, и та заброшена на заднее сиденье машины. Осталось найти подходящую спортивную площадку – но чтобы подальше от дома. Спасибо мэру, таких теперь в Москве полным-полно. Там шаг за шагом, вдумчиво, старательно проделать все необходимые манипуляции – для начала, вися на верёвке, на высоченном турнике. День рабочий, вокруг никого, только бабулька собачку выгуливает. Косится подозрительно… и принесла её нелёгкая именно сейчас!

«Кстати, о бабульках – они же всё примечают! Если на улице Казакова был портал, то обязательно отыщется старушка, которая хоть что-нибудь, да видела! Вот только где именно – на Казакова? Андрей-Дрон из института Сербского номер дома не назвал. Ну ладно, с этим потом разберёмся, а пока Алиса раскачивается на подвесе – и, раскачавшись, и хватается за боковую стойку турника. Кажется, в самом деле просто? Осталось испробовать новоприобретённый навык не на спортплощадке, а в деле.

XVI

Апрель 1888 года

День человека в мундире.