Вредные привычки

– Может, тебе их просто пока не за что давать?

Было видно, что в товарно-денежных отношениях старший оперуполномоченный ориентировался как рыба в воде. На этой светлой ноте мы с ним и расстались.

Глава восьмая

Времени, чтобы добраться до драматического театра, у меня оставалось немного. Я выехал на Центральный проспект и, нигде не останавливаясь, проследовал до поворота на Красноармейскую. Автомобили шли сплошным потоком. Определить, в каком из них мог сидеть «пастух», был способен разве что волшебник. Я оставил машину на автостоянке и до драмтеатра дошёл пешком. Часы показывали без трех минут два. Наблюдая за игрой струй, Климентьева стояла у фонтана. Синие джинсы и белая блузка смотрелись на ней ничуть не хуже, чем волшебный прикид на Золушке. Все звуки перекрывал шум воды.

Я остановился у неё за спиной и произнёс:

– А я уже думал, что мы с вами больше не увидимся.

На секунду её боевой раскрас заставил меня задержать дыхание. Помада, пудра и тушь лежали на лице таким плодородным слоем, что из него впору было формировать грядки.

– Как это вам удалось, – вырвалось у меня, – использовали масляные краски?

– Это все, что вас сегодня интересует?

– Вопросы женской красоты всегда волновали меня, – сказал я.

Климентьева улыбнулась:

– А вопросы жизни и смерти?

– На голодный желудок это редко у кого получается. Вы мне лучше скажите, что вы такого ляпнули Кондратьеву, что он тут же захотел от вас избавиться?

– Пообещала сдать ментам.

– Не могли придумать ничего глупей?

– Он первый начал.

Все-таки молодость даёт женщине лишь одно преимущество.

– А что он от вас хотел?

– Архив Чугунова.

– И только?

– В придачу со мной.

– А вы думали, он сразу отпустит вас на все четыре стороны?

– Я свободный человек.

Я осуждающе покачал головой:

– Даже слушать вас как-то неловко. Вы на перекладных или на машине?

– На своих двоих.

– Долго пользоваться гостеприимством ювелира нельзя, – сказал я. – Рано или поздно Кондратьев обязательно его вычислит.

– Не переживайте, я скрываюсь не у него.

– У Кравцовой вы тоже долго не протянете.

– Предлагаете сдаться?

– Для начала давайте объединим наши усилия, – сказал я.

– Жизнь в обмен на архив?

Я отрицательно покачал головой:

– Такие, как Кондратьев, с такими, как вы, не обмениваются.

Климентьева нервно зевнула:

– А больше мне предложить ему нечего.

Я взял её под локоть и отвёл от фонтана:

– А если попробовать предложить архив сразу двум сторонам?

– Вы имеете в виду его конкурентов?

– Я имею в виду Бадуладзе. Слышали о таком?

– Приходилось.

– Выступить против него в суде не побоитесь?

Климентьева поморщилась:

– А у меня есть выбор?

– Большинство предпочитает в подобные разборки не встревать.

– Предлагаете остаток жизни провести на четвереньках?

– Ну, для многих эта поза уже давно стала основополагающей.

Климентьева усмехнулась:

– Извините, но я сторонница разнообразия.

– Можете не извиняться, для отцов церкви дороги любые грешники. Поэтому предлагаю вам провести сегодняшнюю ночь в моих шикарных апартаментах.

Климентьева поймала мой взгляд:

– Это в качестве кого же?

– Увы, но пока только в качестве боевого соратника. Или, как сторонница разнообразия, вы предпочли бы этот список несколько расширить?

Климентьева отгородилась от меня ладонями:

– Нет, нет! Понятие соратника меня вполне устраивает.

– Ну, тогда отзванивайтесь Кравцовой и едем.

– Я вам и так верю.

– Думаю, что подругу ваша вера вряд ли успокоит на расстоянии.

– Не переживай, ей уже не раз приходилось попадать в подобные переделки.

То, что она решила перейти на «ты», вероятно означало, что она окончательно сделала свой выбор.

Двухкомнатная квартира, куда я привёл Климентьеву, являлась конспиративной и числилась на балансе спецуправления ФСБ. В моё распоряжение она поступила ровно два дня назад.

Климентьева осмотрела её с кошачьей насторожённостью:

– Казённая палата?

– Холостяцкая. Друг в Европе решил заработать на домик.

Климентьева сморщила нос:

– Если у него так выглядит квартира, то, интересно, как будет выглядеть домик?

Я обвёл взглядом гостиную:

– Наверное, так же аппетитно, если, конечно, к тому времени ты не сделаешь здесь евроремонт.

– Боюсь, что твоему другу таких затрат не поднять, даже находясь в Европе.

– Прежде чем тебя сюда пригласить, я заглянул в магазины: такого количества красного дерева к ним ещё не завезли. Может, совместную жизнь нам лучше будет начать с дружеского чаепития?

Климентьева тоскливым взглядом обвела комнату:

– Да, Кондратьев таких хором своей даме точно бы не предложил.

– Ты можешь ещё все исправить, телефон в прихожей.

Климентьева отрицательно помотала головой:

– Беру свои слова обратно. Для боевого соратника чаек и такая квартира – самые подходящие атрибуты для вхождения в образ.

Я ей солгал; кое-что в холодильнике у меня все-таки имелось. Из-за этого отношение Климентьевой ко мне заметно смягчилось. Похоже, лечебное голодание, кроме отвращения, у неё тоже никаких добрых мыслей не вызывало. Обед из трех блюд, коньяка и холодного десерта подействовали на даму благотворно.

Закурив, я закинул ногу на ногу и поинтересовался:

– Архив с собой или понадобятся колеса?

– Ты мой чемодан где хранишь?

– Со вчерашнего дня здесь.

– Ну, тогда обойдёмся без колёс. Все там.

– До последнего кадра?

– Во всяком случае все, на что мне посчастливилось наткнуться.

– И со всем этим ты уже ознакомилась?

– Пришлось.

– Съёмки датированы?

– С точностью до секунды.

Я сходил за чемоданом. Видеокассеты лежали на дне в обычном полиэтиленовом пакете. Судьба почти полутора десятков человек. Так рисковать можно было только будучи очень большой дурой. Каждая кассета имела собственное название. «Скрип», «Горец», «Рыжий», «Кочет», «Чардыш», «Прокурор», «Плакса», «Правдоруб», «Выдра», «Клаксон», «Правило», «Менеджер», «Торопыга» – чёртова дюжина. А вот дискету с комментариями главного режиссёра и оператора Чугунова без помощи Климентьевой я бы вряд ли нашёл. Такого богатого улова в моей недолгой практике ещё не случалось. Если верить мелькавшим на записях датам, то первая из них была осуществлена аж в прошлом веке. Для уголовника такого масштаба, как Чугунов, страсть, в общем-то, непростительная. Одно дело – снимать братву по ресторанам, и совсем другое – за повседневной работой. Тем более когда эта работа снимается не для распространения стахановских методов и даже не из любви к святому кинематографическому искусству.

Кое-кого из героев я знал хорошо, но кое с кем знакомился впервые. По Бадуладзе и Тишинской насчитывалось шесть эпизодов, по Кочетову и Менеджеру три, по Правдорубу и Клаксону два, по Скрипу и Рыжему четыре, по прокурору области три. Чардыш являлся рекордсменом: четыре умышленных убийства, угроза убийством, причинение тяжкого вреда здоровью, вымогательство, незаконное хранение, ношение, применение и реализация оружия и наркотиков. В общем, Чугун вырастил себе достойную смену.

Просмотр записей требовал стальных нервов. К тому моменту, когда на экране должен был мелькнуть последний кадр, коньяк у меня закончился. Открывать вторую бутылку я не стал и досмотрел записи на сухую.

За то время, которое я посвятил знакомству с архивом, Климентьева не проронила ни слова. Её можно было понять: такие материалы после просмотра большого желания общаться не вызывают. Ни про Скрипа, ни про Рыжего, ни про Плаксу она ничего не знала, а вот про остальных и про Чардыша кое-что рассказала. С её слов, Чердынцев Максим Эммануилович занимал должность администратора казино «Посейдон». Как ни странно, но ни по линии МВД, ни по линии ФСБ в качестве участника ОПГ он не фигурировал. Кажется, кроме Чугунова о его криминальной жизни внутри ОПГ вообще никто не знал. Может, в связи с тем, что он курировал такие деликатные темы, как наркотики и оружие?

– Если мы сделаем копии этих записей и покажем Кондратьеву и Бадуладзе, – сказал я, – то либо они захотят их купить, либо пожадничают и попробуют получить бесплатно.

– Давай для начала попробуем все-таки остаться в живых, – сухо предложила она.

– В живых мы сможем остаться лишь при условии, что сумеем упрятать их за решётку или на тот свет первыми.

– По-моему, имея на руках такие записи, эту банду можно прямиком отправить не только в тюрьму, но и в ад.

– Особенно руками прокурора-взяточника. Я хочу, чтобы их не смогла прикрыть ни одна сшитая на этот день мантия.

– А что в это время буду делать я?

– Охранять архив.

– Чтобы после того, как банда тебя прикончит, прихватить с собой на кладбище?

– А вот этого она точно не позволит тебе сделать.

Климентьева усмехнулась:

– Звучит оптимистично.

– Если все сделаешь правильно, то жить будешь долго и счастливо.

– Так долго и счастливо, что надоест?

– Ну, по тому, как ты от них бегаешь, с тобой это вряд ли случится даже в другой жизни.

– Это заклинание?

– Это приказ.

Спорить со мной она не стала.

– Ясно. Сколько необходимо копий?

– Бог любит троицу.

Пока Климентьева копировала архив Кондратьева на мой накопитель, я укомплектовал свой чудо-чемоданчик. Наблюдая за тем, как девушка себя ведет, я пришел к мысли, что мы с ней поладим. Убрав копии в чемоданчик, я вручил женщине укомплектованную наушниками карманную рацию и заставил несколько раз вступить со мной в радиообмен. Не знаю, был ли доволен радисткой Кэт Штирлиц, но я своей ученицей остался доволен.

– Связь теперь и днем и ночью будем поддерживать только по этому аппарату, – забирая у нее пейджер и сотовый, предупредил я.

– А что мне делать, если вдруг нагрянет хозяин?

– Застрелишь, а труп расчленишь и спрячешь в холодильнике, – не очень удачно пошутил я. – Можешь не беспокоиться, хозяин здесь точно не появится, а что касается любых других любопытных, то тебе достаточно будет нажать любую из шести установленных на такой случай кнопок. И за любознательными подъедут.

– Кто?

– Трамвай «Желание».

– Не знаю, кем ты работаешь, но то, что я узнала, по крайней мере позволит мне хотя бы выспаться.

– Мне нравится ваш подход к сложившейся ситуации, сударыня, – сказал я.

– Подход «всему свое время» не такой уж и сложный, – улыбнулась она.

В полночь мы пожелали друг другу спокойной ночи и разбрелись по комнатам. Не знаю, как Климентьева, но я спал как убитый.

Глава девятая

Утреннее солнце начинало понемногу припекать. Я оставил свою колесницу в соседнем дворе и прошёл к пятиэтажному дому, в котором располагалась квартира Климентьевой. При дневном освещении его лимонные стены, белые карнизы и наличники выглядели по-праздничному нарядно.

Несмотря на раннее утро, на детской площадке уже кто-то покуривал. Я зашёл в подъезд и, никого не встретив, поднялся к двадцать седьмой квартире. За новыми металлическими дверями не было слышно ни звука. Входить в них без предупреждения мне не хотелось. Хотя имея ключи, я ничем не рисковал, если, конечно, за дверью не стояли люди с оружием, которое иногда начинает палить без всякой на то видимой причины.

Люди не стояли. Я запер дверь на защёлку и бегло осмотрел просторные апартаменты. Тест на жучки квартира тоже выдержала: если Кондратьев и использовал средства прослушки, то наружные. Тем не менее расслабляться не стоило. Одну видеокамеру я установил в гостиной, другую на кухне, а чтобы не чувствовать себя пленником обстоятельств, спрятал в каждой из комнат по стволу. Концерт для виолончели с оркестром. А может быть, лишь для виолончели. Если ничего не знать о закладках, то со стороны все выглядело вполне безобидно.

Я пригладил у зеркала волосы, включил сигнализацию и, прихватив инструменты, спустился на нулевой этаж. Простенький внутренний замок, закрывавший двери в подвал, большим препятствием не стал. Проверив стационарное освещение, я включил фонарик и прошёл через весь подвал ко второму выходу. Ещё один замок и ещё одна дверь сдались так же легко, как и первая. На чердачных люках замки оказались навесными, и перед тем как прогуляться по чердаку, пришлось их сначала открыть. Вариант отхода с чердаком понравился мне больше.

Поставив последний подготовительный штрих перед встречей с авторитетами, я оседлал свою колесницу и, проехав несколько кварталов, остановился рядом с универсальным магазином. В нескольких шагах от входа в магазин стояли три телефонных автомата, хотя для того, чтобы раскинуть сети, вполне хватило бы и одного. Цифра «три» вдохновляла. Правда, если бы меня спросили, чем она лучше остальных девяти, то внятно объяснить я бы вряд ли смог. Я вошёл в кабинку и, поглядывая на двери магазина, набрал номер Кочетова. Как правило, борьба с преступностью во всем мире начинается и заканчивается в кабинетах. Не стал исключением и этот случай.

– Оперуполномоченный Кочетов, – тусклым голосом представился он.

– Агент ноль ноль семь, – отозвался я. – Срочно требуется контакт.

Последовала пауза, по-видимому, оперуполномоченный сверял своё внутреннее состояние со своими возможностями:

– Не рановато?

– Это в борьбе-то с пожаром?

Вздох, которым он предварил ответ, если и наполняло желание, то явно не созидательное. Такое время от времени случается не только с оперуполномоченными.

– Где?

– Насколько я помню, у нас с тобой только одно такое местечко.

– В одиннадцать ноль ноль устроит? – попробовал перехватить он инициативу.

– В десять сорок, – отрезал я.

Дать ему фору даже в несколько минут означало бы дать психологическое преимущество, а это с моей стороны было бы большой ошибкой.

В кабинке становилось душно. Я приоткрыл дверь и набрал телефонный номер Тишинской. Подвывая сиреной, мимо промчалась скорая помощь. Я досчитал до десяти и набрал ещё раз. Гудки вызова смолкли.

– А это отправите сегодня же по факсу, – услышал я уверенный голос Тишинской. – Я вас слушаю!

Госпожа Тишинская не теряла зря ни минуты.

– Сегодня кое-кому в руки могут попасть записи, на которых ваш прямой начальник занимается скверными делами, – произнёс я. – Я бы даже сказал, что очень скверными, причём добровольно. Записи в буквальном смысле убийственные.

– И что?

– Да в общем-то ничего, если этот кое-кто не захочет использовать их как компромат.

Я услышал нервное постукивание:

– А вы считаете это возможным?

– Ну, это уж вы сами решайте. Моё дело предупредить.

– Записи у вас?

– Поэтому и беспокою.

– Когда и где на них можно будет взглянуть?

– Через пару часов я привезу вам несколько эпизодов.

Тишинская не возражала.

Пока все складывалось неплохо. Я выбрался на свежий воздух, дошёл до киоска, выпил стакан сока и снова вернулся в кабинку. Фантом Кондратьева откликнулся почти сразу. У меня начинало складываться впечатление, что мои абоненты каким-то чудом смогли между собой договориться и теперь просто морочат мне голову.

– Сдаётся мне, что звезды нам благоприятствуют, – сообщил ему я. – Сегодня один наш друг собирается встретиться с Климентьевой на предмет купли-продажи. И надо же, какое совпадение, – я остановил ползшую по стеклу божью коровку, – как раз по тому вопросу, который интересует и нас. Тебе Климентьева случайно не звонила?

Кондратьев прочистил горло:

– Нет.

– Ну, тогда докладываю. Все записи условно можно поделить на несколько частей. На те, что прямого отношения к тебе не имеют, и на те, которые запросто могут утянуть на дно не только тебя, но и броненосец «Потёмкин».

– Ты часом там не накурился? – со скрытой угрозой поинтересовался Кондратьев.

Вопрос звучал правомерно: в моем положении любой мог перегнуть палку.

– Думаю, что если до двух часов она тебе не позвонит, то нет.

Божья коровка осторожно переползла со стекла на мой мизинец.

– Где стрелка? – помолчав, спросил он.

– А вот по этому вопросу я тебе ещё перезвоню.

Кондратьев шумно сглотнул:

– Если это не пустой звон, десять американских кусков твои.

Я безуспешно дунул на прилипшие ко лбу волосы:

– Ты сам это сказал, – его реакция меня позабавила: десять кусков я мог получить от него только в одном месте – на кладбище для бездомных. – Короче, когда все будут в сборе, я тебе перезвоню, – поблагодарил я.

Добравшись до середины тыльной стороны ладони, божья коровка расправила крылья и попыталась взлететь. Ей явно не хватало веры в себя. Тем не менее с третьей попытки ей это все же удалось. Я повесил трубку и, подражая диспетчеру центра управления космическими полётами, прокомментировал: «Одна минута. Полет устойчивый».

Глава десятая

Заехав на автомобильную стоянку, я поставил свою колесницу рядом с помятым «фордом» и заглушил двигатель. Среди выстроившихся в несколько рядов автомобилей «десятки» Кочетова не наблюдалось. Вероятно, так спешил, что проскочил мимо.

С расположенного за закусочной футбольного поля доносилась ненормативная лексика. В отличие от игроков высшего дивизиона, детки играли в футбол по-настоящему. Часы высвечивали сорок восемь минут одиннадцатого, но так как мы с Кочетовым часы не сверяли, то их показания можно было пока в расчёт не принимать.

Я промочил горло двумя глотками тёплого кофе, поймал на FM музыку и откинулся на подголовник. Кочетов был неправ. Может, у спецподготовки и есть минусы, но терпению она учит однозначно. Я столько раз в этом убеждался, что теоретически легко мог бы дождаться даже конца света.

«Десятка» Кочетова возникла в зеркале заднего вида бесшумно, словно поднявшаяся из морских пучин подводная лодка. Медленно проплыла вдоль стоянки и в метре от меня бросила якорь. Я оттопырил большой палец и понятным каждому свободному римлянину жестом показал Кочетову на сидение рядом с собой. Дважды повторять приглашение не пришлось.

На Кочетове была синяя футболка, серые брюки и бежевые плетёные мокасины. По салону поплыл тяжёлый парфюмо-табачный запах. За прошедшую ночь круглое лицо оперуполномоченного заметно припухло и подурнело.

Мы обменялись с ним сдержанными приветствиями.

– Пристегнись, – сказал я, – проскочим в одно место.

– Это куда?

– Рядышком, приедем, расскажу.

Кочетов обеспокоено покрутил головой:

– Надолго?

– Лет на двадцать, – пошутил я.

Кочетов уперся ногами в пол и уселся поудобнее:

– Через час мне нужно быть в ГУВД.

– Будешь.

Я вырулил на проспект и без особых приключений доставил Кочетова к дому Климентьевой. Широкий двор пятиэтажки показался мне уже почти родным.

– Прямо перед нами домик, в котором располагаются трёхкомнатные апартаменты госпожи Климентьевой, – проинформировал я опера, – насколько я помню, подаренные ей господином Чугуновым в двухтысячном году.

Реакции не последовало. Мы выбрались из машины и молча поднялись на третий этаж. Оставленный мной маячок находился на месте. Я открыл замок и, придержав дверь, впустил опера в пропахшую косметикой прихожую.

– А где хозяйка? – озираясь по сторонам, поинтересовался Кочетов.

– Подсчитывает на вилле убытки после смерти Чугунова, – буркнул я. – Идём.

Я провёл Кочетова в гостиную и, усадив за журнальный столик, на котором одиноко скучала корзинка с грецкими орехами, достал из бара пару стаканов и бутылку коньяку.

Кочетов нахмурился:

– Я при исполнении не пью.

– Ну, не с самим же собой мне чокаться, – пристыдил его я.

– Только чисто символически, – не стал он упрямиться.

Жизнь с символами, как и символическое времяпрепровождение, всегда казалась мне странным занятием.

Я чокнулся и, не дожидаясь, когда он символически осушит свою порцию, выпил. Винный букет оказался так себе. Кочетов крякнул в знак солидарности со мной и с хрустом раздавил в ладонях орех.

– Ты уже занёс меня в картотеку? – поинтересовался я.

– Хочешь поговорить о денежном довольствии?

– О выдвижении на Нобелевскую премию.

– Соскучился по шведскому королю?

– По королеве. Всплыли видеозаписи первых шагов, борьбы за место под солнцем наших общих друзей. Кодовое название «Мечта прокурора». Что делать будем?

Кочетов бросил на меня недоверчивый взгляд:

– А поконкретней?

– Видеозаписи дел и делишек господина Кондратьева и господина Бадуладзе.

– Ты сам их видел или транслируешь плоды больного воображения подружки Чугунова?

Я выбрал орех покрупнее и тоже раздавил в ладонях:

– Ты с видеозаписями когда-нибудь дело имел?

– Однажды приходилось.

Глядя ему в глаза, я усмехнулся:

– Да, Чугун ещё тогда знал, как вас всех повязать. Надо заметить, что ты на них тоже смотришься не последним лаптем.

Я думал, что наш разговор получится все же менее эмоциональным. Видимо, «двойное гражданство» – нелёгкий крест даже для супергероев. Во всяком случае, Кочетову лишь самую малость не хватило, чтобы доказать мне мою неправоту. Хотя его попытка ударить головой мне понравилась. Оперу просто не хватило оперативности. Пренебрежение физической подготовкой ещё никому не шло на пользу. На его фоне мой апперкот несомненно выглядел весомым аргументом в пользу здорового образа жизни.

– Вот те и раз, – сказал я, поправляя под ним подушку, – осведомитель докладывает оперативному работнику о том, что с этой минуты мафия у него в руках, а тот вместо благодарности пытается нанести ему тяжкие телесные. Такой поступок мало того что несправедлив, он к тому же ещё и наводит на определенные размышления. И думы эти явно не в пользу оперативного работника.

– Чего ты хочешь? – пытаясь сесть, злобно прошипел Кочетов.

– Того же, что и все прогрессивное человечество: хлеба, зрелищ и наслаждений, – я обвёл взглядом комнату. – А ты что подумал?

Заняв вертикальное положение, Кочетов осторожно потряс головой:

– А у разбитого корыта остаться не боишься?

– Это ты зря, – сказал я, – к неординарным действиям человека побуждает лишь очень серьёзная мечта.

Кочетов скорбно вздохнул и попробовал усесться поудобнее:

– Тебе сколько годков, мечтатель?

– Хочешь пожелать долголетия?

– Хочу дать совет.

– Думаешь, пригодится?

– Ну, не совсем же ты дурак.

Кочетов не стеснялся, это было хорошо. В эмоциональном запале чего не наболтаешь.

– Только коротко и по существу, – разрешил я.

– На всякую хитрую жопу… – начал он.

– Можешь дальше не продолжать, – перебил его я, – сегодня у тебя будет возможность проверить эту теорию на практике.

Кочетов недоуменно пожал плечами:

– Здесь менты, там братки, ты к кому, собственно, собираешься бежать со своим компроматом?

Если бы я был с улицы, то бежать мне, действительно, было бы не к кому. Задай он себе это вопрос пораньше, и наше свиданье вряд ли бы состоялось. По крайней мере в таком составе. Мой взгляд объяснил ему все красноречивее слов.

– Ну-ну, – подбодрил его я, – ведь те, на видеокассетах, тоже думали, что будут жить вечно.

Вероятно, из того количества здоровья, которым он сегодня располагал, приготовить образ крепкого парня представляло для него определенную трудность. Кочетов сжал челюсти и, откинувшись на спинку дивана, закрыл глаза. Жаль, но времени, чтобы поработать над ним основательно, у меня уже не оставалось. Я усадил опера за ширмой в кресло и с помощью скотча и наручников придал его образу ещё большей трагичности. Сегодня никакие неожиданности, даже теоретические, мне были не нужны. После чего поставил на входную дверь маячок и, не забыв напоследок окинуть орлиным взором двор, спустился к машине.

В отличие от первого визита, автостоянка перед «Колизеем» переполненной не выглядела. Оно было и понятно: время «стеклянных глаз» ещё не наступило.

Я поднялся на второй этаж и, подойдя к метрдотелю, попросил сообщить Тишинской о моем приходе.

Тот глянул на меня так, словно видел впервые:

– Вы с ней договаривались?

– Два часа назад.

– Ваша фамилия?

– Скажите ей, что я по поводу видеозаписей.

Метрдотель позвонил, внимательно выслушал ответ и кивком головы пригласил следовать за ним. В конце длинного коридора извинился, попросил встать у стены и обыскал. Потом подвёл к двери с изображением короны и, отступив в сторону, пропустил внутрь. Из-за обилия зелени и света комната больше походила на оранжерею, чем на кабинет.

Сидевшая за стандартным офисным столом Тишинская приветливо кивнула мне из-за монитора и показала на мягкий угловой диванчик с овальным столиком:

– Присаживайтесь.

Я сел. Малиновая блузка была ей к лицу.

– Виски, кофе?

Терять время на стандартные условности не хотелось: