Сотрудник инквизиции. Осатанелый город

В распоряжении Инквизитора было три повозки. Повозки были тяжелогруженые, но место куда посадить Маргариту Климентину нашлось. Чмырь пристроил ее на последней, справедливо решив, что вид пьяной шлюхи будет неприятен брату Ульриху.

Маргарита Клементина была рада оказанному вниманию. Смазливый Чмырь ужом вился возле нее. Он то запрыгивал на воз и ехал сидя с ней рядом, то спрыгивал и шел, держа ее за руку.

– Как армии распустили, никому мы стали не нужны. Сколько я и другие, после войны, намаялись в скитаниях. А потом слова отцу небесному, попали в Шаффурт. Ну, в город нас конечно пускают не охотно, но и тут господь смилостивился. Господин Ганс Тугоухий получил от бургграфа привилегию поставить трактир, у Венгерских ворот. Он нас всех и приютил. Теперь там, у него, что-то вроде общины.

– Монастырь?! – Подсказал Чмырь, широко улыбаясь.

– Ну монастырь, не монастырь, а живем по божески. Не все правда. Вот Жизель повадилась от работы отлынивать, вообще ленивая стала. На мессы не ходит.

– Так вы к мессе допущены?

– Ну, а, как же. Только позади городских стоим.

– Вас позади ставят потому, что все любуются на красавиц, забывают креститься.

– Ай, перестаньте! – Подпрыгивала на возу барышня.

Дорога становилось все более наезженной и ухабов на ней прибавлялось.

– Кларимонда Ушибленная, такая стерва, змея подколодная…. Ведьма?! Точно сказано – ведьма и есть. Как придет новый кто она сразу на жалость давить начинает….

– Вертлявая, тоже! Мы ей говорим утихомирься! У тебя же точно – кислотная болезнь. Ты всех клиентов перепортишь. Она, как трезвая понимает, а как выпьет, все ей – все ровно….

– Гертруда на работы не ходит. Мы в город, а она в лес шастает. К лесорубам и угольщикам. За пару дней всех обойдет. Потом возвращается, хозяину половину заработанного отдаст и все.

– Может она и к гномам ходит? Может они с ней золотом расплачиваются?

– С нее станется. Она любому даст. Хоть гному, хоть кобольду….

– Хоть Сатане!

– Сатане – в первую очередь! Ха-ха!

До брата Ульриха, долетали обрывки разговора. По лицу францисканца ничего нельзя было прочесть, но глаза не только светились фанатичным блеском, но и щурились, как у довольного кота. Нотариус примостившись с краю передней повозки, подняв уши, как летучая мышь таясь от девицы делал короткие пометки на небольшом листе бумаги.

Юргена пустили в замок, без лишних вопросов. Сразу, как только он представился. Во дворе он сразу наткнулся на капитана, который мило беседовал, с одной из придворных дам, бургграфа. Дама упиралась, и капитан при виде Войтеховского, без сожалений, прервал беседу.

– Куда идешь? – Спросил он, бакалавра.

– С камер-канцлером нужно повидаться.

– Ага! Пошли провожу. Он сказал, как только ты придешь, вести в архив.

– У вас и архив имеется?

– До вчерашнего дня не было. Теперь имеется. Канцлер обустроил.

Архив располагался на втором этаже Южной башни, за большими воротами. По дороге им встретился толстячок гофмейстер. Тот шел важно, с бумагой в руке. Юргену и капитану он кивнул холодно, но его высокомерие показалось Войтеховскому слишком наигранным.

– Что-то Леопольд сегодня не в духе. – Заметил Юрген.

– Еще бы! – Усмехнулся Герарт. – Метил в канцлер-юстицинарии. А, тут – облом вышел.

– А, что такое?

– Нынешний канцлер-юстицинарий, фогт по простому, как мышей ловить, в очередной раз начал, он решил, что – все! Настал его час. Уж очень серьезно господин Клос, за это дело взялся. Сильно его пробрало.

– Именно мышек ловил?

– Ну может не мышек, но зверюшек, каких-то мелких, постоянно искал. То во дворе, то в замке. Придворные девицы очень пугались, когда он им, под ноги бросался. Или вылезет откуда-то, как дух бестелесный…

– И, что?

– А, ничего. Городская повитуха, его травами какими-то отпоила. Он, в очередной раз отошел. Узнал он, про интриги, и гофмейстеру прямо заявил, что не видать ему места юстицинария, как своих ушей. Во первых потому, что он, Клос фон Гансграбен, эти уши отрежет. Во вторых, потому что должность фогта, по закону Шаффурта, переходит от отца к сыну, или в крайнем случае к племяннику. Вот гофмейстер и не в себе.

На втором этаже Южной башни, стены тряслись от храпа камер-канцлера. Юрген смело толкнул дверь в каморку, откуда доносилось звериное рычание и взглядам открылся, господин Александр расположившийся на двух составленных лавках. Лежал он на спине. Из, широко открытого, рта доносились берущие за сердце страшные звуки.

Когда господина камер-канцлера растолкали, он извинился тем, что всю ночь работал с архивом. Слушая высокого сановника, Юрген с интересом поглядывал на три больших кувшина, стоящие у стены.

Когда канцлер кончил оправдываться, он кивая на кувшины спросил:

– Полные?

– Полные. – Заверил его высокопоставленный чиновник. – Тут, у меня свое.

Он потянулся за ложе и извлек на свет, еще один кувшин, такой же вместительный, но полный, похоже, только на половину. Пили по очереди, из одной кружки. После этого, Юрген заявил, что для ученых занятий это вино крепковато. Капитан, тут же отправился за менее выдержанным напитком, а Войтеховский и Александр приступили к работе.

Когда фон Дустервайс вернулся, в архиве, проходила лекция.

– Вот смотри. Допустим в какой-то солидной хронике написано, что император направился в поход. Год там указан. Мы смотрим кто тогда был бургграфом в городе и в своих анналах значит записываем: «В этот год, бургграф такой-то, участвовал в войне такой-то. Привез из похода неимоверную добычу и всемерно прославился». Любой историк поверит. Первая война была? Была. Император или герцог в поход ходил? Ходил! Значит и бургграф воевал и одержал победу. Если первое верно, то почему нельзя верить второму?

– Это в хронику, значит вставлять уже можно? – Горячился канцлер.

– Подожди, ты – с хроникой! Напишем, сперва, краткие анналы. Распределим славные деяния предков его светлости, в хронологическом порядке. Кончим анналы, приступим, на их фундаменте к капитальному труду. Так и скажи его светлости, или лучше его сиятельству, что пока не восстановим малую хронику, к большой приступать, нет никакой возможности.

– Да! – Сказал капитан, уважительно, наполняя, из принесенного кувшина, кружку. – Работёнка у вас господа, еще – та! Тут умом можно тронуться от ваших ученых разговоров.

Не доезжая до ворот, Маргарита Клементина, покинула обоз инквизитора, и помахав рукой, отправилась в свой «монастырь». Толпа женщин всех возрастов, вывалившая из ворот, и радостно приветствовавшая приезжих, определив, что это не к ним, громко выражая разочарование ушла обратно.

Стража у ворот, при виде странного обоза насторожилась и вывалила из башни, но вид монаха в сандалиях, подпоясанного веревкой, сидящего рядом с возницей, сказал им о многом. Поэтому стража вопросов задавать не стала, а преклонив колени начала креститься и читать молитвы.

Возница, по знаку брата Ульриха, попридержал лошадей, и когда стражники устремили в его сторону взгляды, сказал:

– Сообщите всем. В город прибыл комиссар Зальцбургского инквизитора – брат Ульрих. Прибыл дабы освободить эту местность от слуг Вельзевула и восстановить чистоту веры.

Стражники принялись креститься еще более неистово, а обоз комиссара въехал под свод ворот.

Брат Ульрих въезжал в Шаффурт, в канун Рождества Иоанна Крестителя. Въезжал с горящим взглядом и пламенеющим сердцем. У его свиты, глаза пылали не менее ярко, чем у каноника. Только это было пламя алчности и жажды наживы. Такого сытого города никто, из них не видел, со времен начала Немецкой войны.

Чмырь сразу спрыгнул с воза и подался куда-то в сторону.

Ориентируясь на шпили собора, обоз инквизиции миновал тесную улочку и оказался на соборной площади.

Через некоторое время там раздался стук молотка. Любопытные, из числа горожан, собравшись кучкой, внимательно наблюдали, как каноник собственноручно приколачивает к дверям храма грамоту. Грамота была написана на большом куске пергамента. Шрифт на ней был крупный.

Из двери собора выглянул испуганный служка в белой альбе и сразу скрылся обратно. Когда утих стук молотка, нотариус комиссара, став рядом с дверьми, стал громко, чтобы было слышно собравшимся зачитывать документ:

– Мы, викарий Инквизитора Зальцбургской Архиепархии, преподобного имярек, желаем всем сердцем того, чтобы врученный нашему попечению христианский народ воспитывался в чистоте и единстве католической веры и держался вдали от чумы еретической извращенности. Во славу и честь досточтимого имени Иисуса Христа и для возвеличения святой ортодоксальной веры, а так же для искоренения еретической извращенности, свойственной ведьмам, мы, указанный судья, предписываем, указываем и увещеваем всех и каждого, какое бы положение они не занимали в этом городе и двух милях окружности, исполняя добродетель святого послушания и под страхом отлучения, явиться в течение следующих двенадцати дней и разоблачить перед ним женщин, о которых идет молва, как о еретичках, или ведьмах, или вредительницах здоровья людей, домашнего скота и полевых злаков…»

На Шаффурт опустился теплый летний вечер. Из окрестностей на город потянуло дымом. Когда стемнело, стали видны многочисленные костры, горящие вокруг. Отовсюду слышались песни и громкий смех. Канун святого праздника Иоанна Крестителя, в Шаффурте праздновали согласно народным обычаям. Пиво лилось рекой. Горожане и селяне в едином порыве предавались языческой оргии. Украшенные венками мужчины и женщины водили хороводы, плясали разбившись на пары. Молодежь прыгала через огонь. Даже суровые лесорубы и углежоги, вышедшие из леса на звуки веселья, были сегодня украшены венками и веселились от души.

Еще во время молитвы первого часа, Чмырь нашептал на ухо канонику Ульриху, свои наблюдения, почерпнутые во время вчерашней экскурсии по городу. Беззвучно шевеля губами, комиссар внимательно слушал подчиненного и кивал головой, давая понять что внимает.

После молитвы, когда брат Ульрих поднялся в колен, Чмут и Чмырь скользнули по лестнице вниз и вскоре оттуда раздался стук молотка о железо и другие звуки трудовой деятельности.

Хотя день был праздничный, рождество Иоанна Крестителя, работникам инквизиции заниматься физическим трудом не возборонялось. Это приравнивалось к церковной службе и несло на себе печать подвижничества.

Думая о высоком предназначении своей миссии, брат Ульрих молча смотрел в узкую бойницу. Для проживания, городские власти предоставили комиссару и его подручным третий этаж ратуши. Помещения здесь было много. Они располагались по кругу, оставляя широкий проход вдоль стен башни. Здесь было хорошо размышлять прохаживаясь и город был виден как на ладони. Уже хорошенько рассвело, по площади в разных направлениях сновали люди, стояло несколько возов, с которых продавали всякую всячину нужную в повседневной жизни. Это были дрова, овощи, уголь, сено, куры и яйца. Пока комиссар стоял у бойницы, подъехало еще несколько возов и прибавилось народа.

В это время внеурочно ударил колокол и нотариус, с крыльца собора, в очередной раз стал зачитывать грамоту инквизитора.

– … Первые четыре дня – это первый срок, следующие четыре дня – второй срок, а последние четыре дня – третий срок. Ежели те, кто знают о существовании женщин, подозреваемых в этих преступлениях, не явятся и не укажут их, то они будут пронзены кинжалом отлучения (так скажет в своем обращении духовный судья) или претерпят вытекающие из норм закона наказания (так прибавит светский судья). Мы произносим отлучение против всех тех, кто упорно не повинуется. Право принятия их в лоно церкви остается за нами (таково заключение духовного судьи), и отмена светского наказания предоставляется на усмотрение светской власти (так заключает светский судья)…

Покивав головой комиссар смиренно вздохнул и стал спускаться вниз.

В большом зале ратуши кипела работа. Палач комиссара и местный палач, Кристиан Богомольный, притащили сюда разобранную дыбу и деловито осматривали блоки и веревки, вполголоса обсуждая их готовность к употреблению. Чмырь прохаживался вокруг уже собранного кресла допросов и постукивая молотком ровнял погнувшиеся в дороге шипы.

Приставы разгружавшие, под надзором Чмута телеги, приволокли завернутые в рогожу железные приспособления и свалив их в угол, снова пошли на улицу.

Брат Ульрих подсел к столу, за которым его поджидал нотариус. Нужно было отписаться инквизитору о своем прибытии в Шаффурт и начале работы.

Комиссар диктовал, а отец Руперт обмакивая перо в чернильницу медленно писал. Рука нотариуса дрожала. Он старался. Даже придерживал руку другой рукой, но все ровно выходило криво.

Диктуя послание брат Ульрих уловил в привычной разноголосице приближенных незнакомые интонации и подняв голову увидел здешнего секретаря, который деловито обсуждал с Чмырем, работу винтов, в кресле допросов.

Чмырь утверждал, что винты нужно смазать конопляным маслом, а секретарь настаивал, что лучше свиным салом. Мол, сейчас лето и оно не будет застывать. А ход винта, по салу, будет мягче, без рывков и остановок.

Брат Ульрих, скосил глаз на написанное нотариусом и пришел в ужас. Буквы на листе бумаги были выведены криво, строчки изгибались, словно лесные тропы, по которым они недавно плутали. Кое-где виднелись кляксы. Медленно выдохнув воздух, он воздел глаза к потолку и попросил у бога прощения за проявления гнева, к ближнему.

– Господин секретарь. – Негромко позвал комиссар и был услышан.

Войтеховский торопливо в два приема, выбил трубку о каблук и направился к нему. Не поднимаясь на возвышение, он преклонил колено и перекрестившись припал к протянутой руке.

– Мое почтение, ваше высокопреподобие. Слава Иисусу Христу.

– Во веки слава. Аминь.

Брат Ульрих троекратно перекрестил коленопреклоненного и сделал знак подняться.

– Господин Войтеховский, вчера мне сказали, что вы постигали науки в университете. Если я не ошибаюсь, то в каком?

– Святой Магдалены. В Париже.

– Ах, даже так. Изучали богословие?

– И богословие, в том числе. Но больше римское право. Однако из-за недостатка средств, был вынужден постоянно прерывать обучение и не поднялся выше ступени бакалавра искусств.

Войтеховский виновато потупился.

Брат Ульрих с сомнение взглянул на его припухшие глаза и подумал, что не только финансовое положение помешало этому вечному студенту переступить указанный рубеж. Однако он стал заострять на этом внимание и сказал:

– Господин Войтеховский, как человек образованный и правоверный католик, не откажитесь помочь следствию?

– Буду рад послужить во славу католической церкви и святого престола.

Брат Ульрих взял со стола лист исписанный нотариусом и протянул его Войтеховскому.

– Потрудитесь переписать начисто.

Пока Войтеховский писал, францисканец, из-под полуопущенных век внимательно наблюдал за ним. Перо бакалавра прямо бегало по листу бумаги. Через короткое время, комиссар получил требуемое. Вчитываясь в написанное он не смог сдержаться и изумленно приподнял брови. Подчерк у бакалавра был просто изумительный. Мало того, что нигде ничего не съехало, но и буквы были выписаны словно напечатаны Гуттенбергом, одна в одну.

Уважительно кивая монах еще раз внимательно взглянул на Войтеховского. Тот стоял почтительно смиренно, но в глазах бегали искорки.

– Шалоплут, конечно. – Подумал брат Ульрих. – Но такие люди в нашем деле и нужны.

Остановив взгляд на бакалавре и выдержав утомительную паузу, францисканец спросил:

– Думаю, вы не откажитесь и в дальнейшем оказывать посильную помощь святой инквизиции?

– Буду безмерно рад оказать любую помощь, следствию и святому престолу. Почту за великую честь. Однако имею обязательства перед городским советом Шаффурта.

Монах снисходительно махнул рукой. Мол это дело мы уладим, это – несущественно.

– Готов в любое время приступить к выполнению обязанностей которые будут на меня возложены, ваше высокопреподобие.

– Расскажите о себе, сын мой.

Слушая легенду Войтеховского, о его скитаниях в поисках знаний, по Европе, брат Ульрих довольно щурился. Было видно, что малый умалчивает свои пристрастия к вину и девкам, которые помешали ему подняться до высот магистрата. Но человек он явно образованный и видимо сведущий в теологии и законах, поболее его самого. Сам каноник был в них не очень силен, в особенности в юриспруденции. Да и в теологии, он больше полагался на мнение людей имеющих образование. Компетенция судейского корпуса Шаффурта внушала ему некоторые сомнения, поэтому наличие человека изучавшего право в Париже и Болонье, не могло не обнадеживать. Тем в более в последнее время требования к ведению процесса возросли. Святой престол требовал придерживаться буквы закона и строгой отчетности. Написанное нотариусом не лезло ни в какие ворота. В высших инстанциях могли решить, что миссия брата Ульриха не обладает должной компетенцией и отстранить его, от дел. Да и в вопросах казуистики, на нотариуса надежда была слабая. Он был знатоком в имущественном праве, а в уголовном был не очень силен.

– Как ты, сын мой, оказался в здешних краях? – Задушевно, задал вроде ничего не значащий, но самый главный вопрос комиссар.

Войтеховский вновь привстал на одно колено.

– Грешен святой брат. Ищу легких путей. Годы идут, а ученая степень никак не дается в руки. По слухам, которые дошли до меня во время пребывания в Риме, в германских университетах, можно бес особых препон получить не только степень магистра но и summum gradus Doctoratus cum laude. Здесь не так придирчиво относятся к тонкостям в науках и вообще…

Брат Ульрих понимающе кивнул троекратно перекрестил его, как бы сигнализируя, что это не самый страшный грех, который он встречал в своей жизни. Потом, сделал знак подняться.

– А, в Шаффурте, ты как оказался?

Бакалавр развел руками.

– Собственно говоря я направлялся в Нюрнберг. А, Шаффурт оказался по дороге. Ну, и пришлось задержаться, поскольку тут имеется возможность подзаработать перед дальнейшей дорогой.

Каноник вновь кивнул. На этот раз выразив свою благосклонность.

– Что ты думаешь о кознях дьявола?! Присутствуют они в этом городе?

– А где их нет, ваше высокопреподобие?! – Развел руками Войтеховский и наклонившись пониже заговорил совсем тихо.

– Присмотреться не смог, поскольку в силу договора, постоянно тружусь в ратуше, но все вокруг настораживает, своим достатком. Готов всячески содействовать инквизиции. Даже безвозмездно, во имя святой церкви и господа нашего.

Брат Ульрих благосклонно махнул рукой. Мол, святая церковь не откажет в свей милости, верным ее служителям.

– Считай себя принятым на службу святой инквизиции, сын мой.

– Спасибо, ваше превосходительство. Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

– Аминь.

– Позвольте составить надлежащий документ?

– Пиши.

Делегация городского совета в составе девяти советников и графского канцлера-юстицинария прибыла в ратушу, после торжественной литургии, когда солнце поднялось выше городских стен.

Все прибывшие не скрывали своего изумления, при виде преобразившегося помещения. Только вчера магистраты Шаффурта дал добро на использование зала заседаний Совета, для нужд следствия. А, сегодня скамейки уже были убраны и стояли при стенах. В центре зала, перед возвышением, на котором стоял стол президиума, находилось допросное кресло, справа от него лежачая дыба, еще разобранная. Возле нее возились два палача, местный и приезжий. Чмырь и Чмут у стены разбирали железные приспособления для допроса подозреваемых. Еще множество предметов непонятного назначения лежало тут и там в хаотичном беспорядке. С первого взгляда, было трудно определить предназначение и принцип работы некоторых устройств. Однако их вид внушал у всех прибывших почтенное благоговение.

Бургомистр Черный и двое судей, господа Маркус Рябой и Карстен Беспалый, поднялись на возвышение. Брат Ульрих вышел из-за стола и благословил всех троих разом. После этого комиссар и городские магистраты приступили к делу.

Известие о том, что заключивший с городом договор, Юрген Войтеховский, на время работы следствия, будет привлечен к его деятельности, вызвало у советников положительные эмоции. Все были рады, что в городе, так кстати оказался человек разбирающийся в тонкостях права. Только канцлер Рейнский выразил некоторое сожаление, но отнесся к этому со смирением, посчитав, что инквизиторская проверка надолго не затянется.

Тут же Войтеховский предоставил бургомистру документ, о приостановке действия договора, с городом, на неопределенный срок. Там были поставлены все необходимые печати и подписи.

После этого перешли к делам насущным. Брат Ульрих пожелал лично осмотреть местную тюрьму, дабы удостоверится, что условия содержания узников, соответствуют всем требованиям.

Комиссия в составе комиссара инквизитора, бургомистра, двух городских судей и фогта отправилась инспектировать Тюремную башню. В последний момент, по просьбе магистратов, в нее был включен Войтеховский. Комиссар отнесся к этому положительно и отметил, что не ошибся в своем выборе.

Прежде всего осмотрели второй этаж башни. Здесь находились шесть камер, одна из которых являлась прибежищем сторожа и не запиралась. Из пяти оставшихся, четыре имели довольно хлипкие деревянные двери, а одна закрывалась на железную решетку. Решетка была ржавая, перекошенная и не внушала доверия.

Вся фигура францисканца выражала высокомерное презрение, хотя лицо оставалось бесстрастным. Войтеховский выразил настроение комиссара словами.

– Годится лишь для свидетелей и случайных людей. – Сказал он. – Железных колец нет. Цепей не видно.

– Все имеется. – Заверил присутствующих префект Генрих Босяк.

Он был заметно расстроен и постоянно украдкой крестился.

Спустившись на первый этаж башни, брат Ульрих соизволил обозреть еще более удручающую картину. Камер для узников, здесь было всего пять. Две были вообще без дверей. Одна дверь имела. Два помещения закрывались на решетки. Когда решетки тронули, те закачались и чуть не вывалились из стены.

– Бродяг и мелких воров, мы обычно держим в воротных башнях. – Стал объяснять бургомистр. – А сильно обвиненных в крупном злодействе, обычно везем в замок и держим до казни там.

Канцлер-юстицинарий бургграфа согласно кивнул, подтверждая слова бургомистра.

– Все так. – Сказал он. – В замковых подвалах человек двадцать разместить можно. И решетки там надежные.

После всем скопом проверяющие сгрудились возле темного отверстия ямы. Дух оттуда шел зловещий. Пахло падалью и гнилью. Префект Генрих Босяк, для демонстрации особенностей этой категории узилища бросил туда факел. Перед тем, как факел упал на дно и погас, внизу появились отблески пламени, свидетельствующие о наличии воды. А после удара о дно, внизу раздался шорох. Словно поток схлынул.

– Крысы. – Убежденно сказал Босяк. – Сажать туда никого не возможно. Они там – величиной с барсука. Человека сожрут напрочь. До утра, только кости останутся.

Брат Ульрих на это ничего не сказал, только задумчиво покачал головой и пошел к винтовой лестнице.

Итоги осмотра комиссар подвел сидя за столом в главном зале ратуши. Городские магистраты сидеть при нем не осмеливались. Два палача по прежнему возились с какими-то брусьями, приставы потихоньку гремели железом собирая железную жаровню. Каноник говорил негромко и патриции вытягивали шеи прислушиваясь к его словам.

По мере того, как он говорил, шеи у магистратов вытягивались все длиннее и длиннее. Только фогт стоял с более независимым видом.

Брат Ульрих довел до общего сведения, что дело борьбы со вселенским злом, которое представляют колдуньи, прислужницы сатаны – дело не только церкви, но и светских властей. Каждый богобоязненный христианин обязан способствовать выявлению случаев колдовства и еретичества, которые не только несут вред людям, но и подрывают основы православия, что ведет к упадку миропорядка и торжеству Сил Тьмы.

Все советники дружно выразили свое согласие со словами высокопреподобного и выразили всяческую готовность сотрудничать. После этого, брат Ульрих поставил магистратов в известность, что церковь за свои услуги берет недорого. Двадцать талеров с головы выявленной ведьмы или еретика, десять крейцеров в день – приставам, двадцать нотариям и по талеру секретарю и нотариусу. Услуги палачей будут оплачиваться по установленным в городе расценкам. Услуги кузнецов, плотника и каменщика, по приведению мест заключения в порядок тоже лягут на город.

Отступать советникам было некуда. Каждый в голове прикинул в какую сумму обойдется Шаффурту десяток ведьм и посчитал эту сумму приемлемой. Единственный оставшийся в городе мастер Цеха Каменщиков Бруно Тертый, наоборот прикинул свои будущие доходы и уже не жалел, что не отправился вместе с товарищами на шабашку в Мюнхен. Как только ударили по рукам, Войтеховский принялся строчить договор.