Стеклянный ангел

На вокзале они попрощались. Павел Сергеевич посетовал, что не может проводить ее: «Нельзя опаздывать», задержал ее руку в своей, спросил, явно смущаясь, может ли он ей позвонить, а она вдруг перевела дух и решительно сказала:

– Павел Сергеевич, вот вам моя визитка, и знаете что? Если вас не примут, приезжайте к нам! Приезжайте! Я обеспечу вас и жильем, и работой. Будете молодежь учить своему мастерству. Зарплата у нас небольшая, но жилье бесплатное, питание хорошее. Вы ведь сами хвалили и котлеты, и пирожки… А главное, талант ваш не пропадет даром – вы детей, брошенных детей, хорошему научите! Здоровыми их сделаете, сильными!

Он заулыбался, растерянно замотал головой. Но она не дала ему и слова сказать.

– А вы не отказывайтесь, сразу не отказывайтесь! Подумайте, а я буду ждать.

Потом она поцеловала его в щеку и быстро ушла, чувствуя, что он смотрит ей в спину.

И вот две недели назад он позвонил, сказал, что если она не передумала, он приедет к Новому году.

Конечно, она не передумала, и ждала этого звонка, и надеялась. Ей казалось, что с приездом Павла Сергеевича все изменится, и не только в жизни детского дома.

Вера Алексеевна вернулась в свой кабинет, ей хотелось немного посидеть в тишине – от усталости болела голова. Ей хотелось отвлечься, перестать думать, перестать, наконец, беспокоиться обо всем и сразу – доставят ли вовремя подарки, будет ли вездесущий Симаков в сегодняшней комиссии, успеет ли дворник очистить дорожки от снега – вон его сколько навалило за ночь.

– Там девочку привезли, Вера Алексеевна! – прервала ее размышления Рудакова, ее заместитель по воспитательной работе. Она кричала из коридора, еще только по пути в кабинет директора.

– Какую еще девочку? Дарья Михайловна! Можешь ты войти, и нормально объяснить? Что ты все на бегу?

– Извините, Вера Алексеевна, столько дел, я как белка в колесе, – Рудакова запыхалась, тяжело опустилась на стул.

– Какую девочку, я тебя спрашиваю?

– Ну эту, после пожара которая… Вчера ведь Симаков звонил, ругался – сколько, мол, мне еще ее в больнице держать?

– Ах да, – Вера Алексеевна вздохнула, вспомнив неприятный разговор с главврачом поселковой больницы Симаковым. Отчитал ее как девчонку, даром, что столько лет твердил, что любит… Теперь, когда они расстались, – не захотела она больше слушать его обещания, оставила его жене, – Симаков как с цепи сорвался, при каждом удобном случае норовит задеть ее. Встречаться им приходится нередко на различных собраниях-совещаниях, да иногда бывает, кто-то из ребятишек в больницу попадет – слава богу, не часто…

Вот и сейчас, неужели не мог подержать девочку у себя? Знает ведь, что у Веры комиссия – столько хлопот! А тут новый ребенок, да еще из неблагополучной семьи, после такой трагедии! Думала, после праздников и заберет. Так нет же, обвинил ее в бессердечии, кричал, что у нее совести нет – ребенка в Новый год в больничных стенах оставляет! Праздник она, видите ли, ребенку хочет испортить. И как, мол, она не понимает, что праздник в кругу детей – самое подходящее время для адаптации. Девочка такое пережила: мать в огне погибла, нужно сделать так, чтобы она хоть немного отвлеклась.

Ему хорошо рассуждать, они там всем отделением с ней одной возились. А у нее этих гавриков здесь триста душ, и к каждому подход нужен.

– Ладно, приведи ее ко мне, – устало сказала Вера Алексеевна. Рудакова скрылась за дверью.

* * *

Вошла, встала на пороге. Худенькая, непричесанная, одета в старое застиранное платьице на два размера больше.

– Проходи, – сказала Вера Алексеевна, – не бойся. Как тебя зовут?

– Надя, – прошептала еле слышно.

– Говори, пожалуйста, громче. Как ты себя чувствуешь, Надя?

– Хорошо, – сказала девочка и опустила голову.

– Пойдем со мной, – сказала Вера Алексеевна, взяла девочку за руку и удивилась: какая хрупкая у нее ладошка, почти невесомая. Нужно будет усиленное питание ей выписать. И приодеть, конечно. Ничего, недели через две будет такой же бойкой и веселой, как все ребятишки в этом доме.

Она привела девочку в актовый зал. Дети как раз включили гирлянду, и Надя застыла на пороге и даже рот открыла, уставившись на яркие переливающиеся огоньки.

– Яся! – позвала Вера Алексеевна одну из девочек, стоявших возле елки. – Подойди ко мне.

Белокурая девчушка подошла и серьезно взглянула большими голубыми глазами.

– Ясенька, это Надюша, – Вера Алексеевна чуть подтолкнула новенькую вперед, – пожалуйста, отведи ее к Тамаре Евгеньевне, пусть подберет одежду. Платье, пижаму и остальное, что нужно. Скажи, я прислала.

– Хорошо, Вера Алексеевна, – ответила Яся и, улыбнувшись, протянула новенькой руку, – пойдем?

Надя глядела на белокурую девочку во все глаза, ей казалось, что к ней с неба спустился один из тех ангелов, про которых когда-то, очень давно, рассказывала перед сном бабушка, пока еще была жива.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Телефонный звонок взорвал тишину. Миша сел на кровати и долго соображал, на каком свете находится. С ним бывало такое при резком пробуждении. В первое мгновенье на грани сна и действительности он терял ориентацию в пространстве и времени, и даже ощущение собственного «я» было настолько стертым, что ему казалось, что он сливается с темнотой, лишь слегка разбавленной тусклым светом, проникающем в комнату сквозь неплотно зашторенные окна.

Это было очень недолгое ощущение, почти мгновенное, но довольно неприятное. Миша пошарил на тумбочке, наконец, ему удалось схватить гладкий, все время норовящий выскочить из ладони, пластиковый прямоугольник.

– Кто это? – спросил с раздражением.

За ширмой зажегся свет, это мама включила лампу над своей кроватью. Ну вот, разбудили человека, а ведь маме с утра на работу.

– Кто это? – повторил снова, готовясь послать звонившего по известному адресу.

– Миша, доброе утро. Это я, – услышал хорошо знакомый дребезжаще-въедливый голос.

– Тарас Борисович? Что случилось? У Сенина что-то?

– Нет, – говорит Тарас Борисович, – и не забывай, что я приказал тебе временно к нему не соваться. Не нарывайся, Миша.

– Помню, Тарас Борисович, вы поэтому мне звоните?

– Нет, не поэтому. Мне сейчас позвонил один человечек – в посадке у станции тело мужчины обнаружено. Может статься – что-то интересное. Слетай, будь другом. Камеру я туда отправить не могу, сразу погонят, а ты аккуратно своим фотоаппаратиком – щелк-щелк. Парочку снимков и несколько строчек – и хватит с тебя…

– Да что там может быть интересного? Наверняка обычный бомж! – Мише ужасно не хочется вылезать из теплой постели.

– Нет, человечек намекнул, что саму Разумовскую вызвали, ту, что серийными занимается.

– Да? – многозначительно переспрашивает Миша. – Жанну Александровну?

– Жанну Александровну. Говорят, у вас симпатия обоюдная?

– Бессовестно врут…

– Ну, ну, не скромничай! И давай, – одна нога здесь, другая там.

– Хорошо, Тарас Борисович, уже бегу, – обреченно вздыхает Миша.

* * *

Ночью подморозило, и шоссе, которое до этого два дня неустанно поливал дождь, превратилось в каток.

К счастью машин было еще немного, и Миша, сцепив зубы и молясь про себя, гнал по этому сияющему в свете фар полотнищу, каждую секунду ощущая, что может просто слететь в овраг, который тянулся, чернея крутыми берегами, вдоль загородной трассы.

Нужно сбавить скорость, думал он, нельзя так рисковать, ради мамы нельзя, но в то же время понимал, что должен успеть, что ему нельзя опоздать ни на минуту. Такова уж его профессия, его ноги кормят. Если он сейчас опоздает, приедет к шапочному разбору, Жанна Александровна ни за что не позволит ему фотографировать. Прикажет прогнать, такое уже бывало, и не раз. Вообще-то Разумовская ему нравилась, она не была такой жесткой и непримиримой к журналистам, как ее коллеги-мужчины, которые, не разбираясь, гнали взашей. Если он приезжал вместе с ней или даже до нее, бывало и такое, – у Тараса Борисовича были свои люди, тщательно засекреченные, и в прокуратуре, и в угрозыске, – то Жанна Александровна качала головой: «Какой вы прыткий, Плетнев!» и разрешала ему сделать несколько кадров. Но уж если он приезжал во время составления протокола, то тут Жанна Александровна была неумолима – мешать ей было нельзя. Молодчики в форме бесцеремонно прогоняли Мишу и пару раз даже запирали в каталажке, а однажды он провел целую ночь в следственном изоляторе.

Нужно спешить, нужно успеть во что бы то не стало, они, наверное, еще на полпути к месту происшествия, и скорей всего они не гонят так как Миша, поэтому есть шанс успеть.

Пару раз девятку заносило, визжали колеса, Мишино сердце проваливалось куда-то в тошнотворную пустоту, он до боли сжимал руль, и, выравнивая машину, снова несся по шоссе, ничуть не сбавляя скорость.

Овраг закончился, словно провалился в темноту, мимо побежал лес, черными остроконечными верхушками сосен выделяясь на сером прозрачном небе. Шоссе оставалось пустынным, лишь изредка в темноте вспыхивали фары едущих по встречке автомобилей.

Вдруг свет выхватил из темноты небольшую фигурку женщины, стоявшей на обочине. Она протянула руку, голосуя. Миша затормозил, скорее от неожиданности, чем по зову сердца. Откуда здесь женщина, удивился он, до ближайшего жилья десятки километров, вокруг лес. Только потом заметил автомобиль на обочине.

Женщина подбежала к его машине, он открыл окно.

– Здравствуйте, вы не подбросите нас до Алексеевки? У нас машина сломалась.

– Доброе утро, Жанна Александровна, – засмеялся Миша, – конечно, подвезу.

– Плетнев! Это вы?!

– Я, Жанна Александровна. Садитесь, а то вон замерзли совсем. Довезу вас до Алексеевки. Я как раз туда еду.

– Ну, кто бы сомневался, – язвительно заметила женщина. – Семен, Семен! – позвала она кого-то из темноты, – ты посмотри! Это Плетнев, представляешь?!

К машине, переваливаясь на коротеньких толстеньких ногах, подошел мужчина. Миша узнал его – это был Решетников, эксперт-криминалист, почти всегда сопровождавший Разумовскую на выездах.

– Ну вот ты скажи, – расстроено заговорила Жанна Александровна, – как они все пронюхивают раньше, чем нам известно становится? Вот откуда вы здесь, Плетнев? – снова наклонилась она к открытому окну. – Отвечайте, откуда вам стало известно, если я сама полчаса назад всего узнала? А потом удивляемся: как оперативные данные попадают в новости? – Жанна Александровна сокрушенно развела руками.

– Ладно, – ворчливо пробасил Решетников, – потом разберемся. Давай к нему в машину, холодно – сил нет. Пусть послужит Родине, раз уж все равно здесь оказался.

– Толик! – крикнул он в темноту, туда, где стояла машина, – а ты жди аварийку. Обещали прямо сейчас приехать!

– Жанна, ты вперед садись, вдвоем мы не уместимся.

Кряхтя и постанывая, толстяк расположился на заднем сиденье, Жанна Александровна села рядом с Михаилом. Миша почувствовал легкий запах духов вперемешку с запахом осеннего холодного утра.

Он улыбнулся: этот нежный женский аромат никак не вязался ни с тем делом, по которому они ехали по темному скользкому шоссе, ни с той профессией, которой посвятила себя эта тоненькая, очень симпатичная женщина.

– Жанна Александровна, вы, наверное, очень замерзли? Там где-то сумка с термосом и бутерброды. Угощайтесь, пожалуйста, кофе горячий, сразу согреетесь.

– Нет, Плетнев, зря стараетесь, – сказала Разумовская, – я взяток не беру.

– Ой, – на заднем сиденье зашевелился Решетников, – а я не такой щепетильный, и с удовольствием угощусь. Мы с Жанной замерзли как черти, пока попутку ловили. И позавтракать я не успел. Ведь мне тоже можно, господин журналист?

– Конечно, можно, Семен Палыч, угощайтесь на здоровье!

Решетников прошуршал бумагой, открыл термос. В салоне сильно запахло кофе.

– М-м-м-м… – погрустнела Жанна Александровна, – что же вы творите, Семен? Потрясаете основы правосудия… Такой запах – я просто не выдерживаю!

– А ты не кочевряжься, Жанночка, – посоветовал Решетников, – выпей глоточек, пока никто не видит.

– Даже не знаю, – удрученно вздохнула Разумовская, – Плетнев ведь потом с меня не слезет.

Миша засмеялся:

– Вы правы, Жанна Александровна, ни за что не слезу, дайте только залезть!

– Вот видишь, Семен, он уже себе двусмысленные шуточки позволяет.

– Пей, – Решетников протянул ей пластиковый стаканчик, – мы потом с ним разберемся. Тебе сейчас ясная голова нужна. Дело-то какое предстоит.

– Ой, не говори, – вздохнула Жанна Александровна и аккуратно отхлебнула из стаканчика. – Как вкусно, и не растворимый кофе, а натуральный! И когда вы успели его приготовить, Плетнев?

– Да это ему мама готовит, уверен на все сто, – пропыхтел на заднем сиденье Решетников, уминая очередной бутерброд.

– Да что уж сразу мама? Он, наверное, женат, – Разумовская осторожно двумя пальцами вынула из бумажного пакетика бутерброд с сыром.

– Нет, Жанна Александровна, я пока не женат.

– Неудивительно, – усмехнулась Разумовская, – кто ж за такого пойдет? Вы, наверное, и дома не ночуете? Как не посмотрю – вы все время со мной на выездах.

– Ну, вот видите, – заулыбался Миша, – может быть, поженимся? Ведь мы и так неразлучны.

– Наглый вы, Плетнев, – убежденно сказала Жанна Александровна. – И проныра, каких свет не видывал.

– Да будет тебе, – примирительно сказал Решетников, – не ругай его. Он нас от холода и голода спас, пусть немного пофотографирует. Жалко тебе, что ли?

– Ладно, – вздохнула Разумовская, – на месте посмотрим.

Впереди замаячила огнями станция. Загудел состав. Миша поехал быстрее, ему хотелось проскочить переезд до того, как заморгает семафор. Не успел. Опустился шлагбаум, пронеслись, загрохотали вагоны. И еще долго, отдавая эхом в морозном стылом воздухе наступающего утра, был слышен этот звук – медленно удаляющийся, затихающий, ритмично разбивающий тишину на мелкие дробные осколки.

* * *

– Понятых пригласили? – спросила Жанна Александровна местного участкового, совсем молодого парня с забавно торчащими из-под новенькой форменной фуражки ушами.

– Да, да, – старательно закивал тот, – конечно. Вот Пикалов Матвей Ильич, а это Родин Петр Сергеевич. Они живут здесь, вот в этом доме, – участковый кивнул на темнеющее сквозь парковые деревья трехэтажное здание, – согласились прийти, проявили сознательность, – добавил он, особенно выделив голосом последние фразы. Видимо понятых – двух рабочих-железнодорожников, заспанных, смолящих сигарету одна за другой, – пришлось долго уговаривать.

– Кто обнаружил убитого? – Жанна Александровна зябко повела плечами. Пальто на ней было тоненькое, заметил Миша. И почему она на выезды так одевается – словно на банкет какой-то собралась? Черное приталенное пальто, яркий шарфик, сапожки на каблуке, и эти черные колготки, которые Мише покоя не дают. Часто отвлекают на заданиях, временами ему кажется, что он только эти ноги и фотографировал бы. Наверное, иногда ему не удается справиться с этим желанием, судя по тому, как качает головой Тарас Борисович, просматривая в редакции его снимки.

Вот и участковый этот лопоухий совсем ошалел. Глаз с Разумовской не сводит. То краснеет, то бледнеет. Хотя это уже Мишины фантазии. Света здесь маловато, один единственный фонарь, да еще фары Миша оставил включенными.

– Кто обнаружил? – переспрашивает участковый и заглядывает в свой блокнот. – Павелецкий Прохор Семенович. Я его сейчас отпустил домой, перекусить. Он на ногах еле держался. Говорит, испугался очень. Он со смены возвращался, и в темноте наткнулся на него, – участковый кивнул в сторону чего-то темного, лежащего под сосной. Миша еще не подходил, ждал разрешения Жанны Александровны. – Позвонить что ли, позвать?

– Позже, – сказала Разумовская, – пусть пока в себя приходит. А сейчас позвольте представиться, – Жанна Александровна подошла к участковому, протянула руку. – Разумовская Жанна Александровна – старший следователь прокуратуры. Это эксперт-криминалист – Решетников Семен Павлович, это… – она оглянулась на Мишу и сделала паузу, – … наш помощник Плетнев. А вы?

– Шибакин Андрей Петрович! – участковый вытянулся в струнку.

– Скажите, Андрей, – серьезно спросила Разумовская, – ведь вы студент-заочник? Правильно?

– Правильно, – заулыбался лопоухий Андрей Петрович, – а как вы догадались?

– По интеллекту в глазах, – засмеялась Жанна Александровна. – Шучу, конечно, – успокоила она насупившегося парнишку. – Просто мне, кажется, я вас видела в институте, я право читаю на старших курсах. Вы, впрочем, наверное, еще на первом учитесь, или на втором?

– На втором, – смущенно признался участковый, – я как с армии пришел, решил совмещать работу с учебой.

– Похвально, – одобрила Разумовская, – по всей видимости, это первое убийство в вашей практике?

– Первое, – с сожалением ответил участковый-заочник.

– Ну, вот и хорошо, будем учиться составлять протокол. Вот вам бланк, давайте подойдем уже, наконец, к объекту… как бы ни хотелось портить это прекрасное утро, но работа есть работа… садитесь, Андрюша, вот на этот пенек, начнем писать, а то у меня руки немного замерзли… – с извиняющей улыбкой добавила она. Повернула голову в сторону Решетникова, стоящего над телом. – Семен Палыч, приступайте! Мы готовы записывать. А вы, Плетнев, – она взглянула на Мишу, который с улыбкой наблюдал эти ее кульбиты по очарованию еще одного лица мужского пола, – не путайтесь под ногами. И предупреждаю, – сказала она чуть тише, только ему, – вы можете сделать два снимка, – она показала два пальчика, – учтите, только два.

И затем снова, мило улыбаясь, ерзающему на пеньке участковому:

– Итак, Андрей, приступим.

– Осмотр места преступления, – начала диктовать она, а Миша вынул фотоаппарат из футляра и стал выбирать ракурс, размышляя о том, как справиться с недостатком освещения.

– Ну что там, Семен? – спросила Жанна Александровна.

– Мужчина тридцати пяти, сорока лет, – начал Решетников, – одет в куртку демисезонную, кожаную. Голова откинута назад.

Лопоухий участковый, старательно наклонившись очень низко, записывал, шевеля при этом губами.

– В радиусе двух метров обнаружена кепка, – продолжал Решетников.

– Похож на «маньяка с последней электрички» – сказал участковый, явно стараясь произвести впечатление на Жанну, – у нас в кабинете фоторобот висит.

– Ну, пока не будем спешить с выводами, – заметила Разумовская, – а то некоторые, – она многозначительно взглянула на Мишу, – могут преждевременно всполошить общественность. Думаю, гражданин Плетнев, вы уже закончили свою работу, и можете подождать в машине. Что зря мерзнуть?

Миша послушно пошел в сторону своей девятки, но когда Жанна Александровна повернулась к участковому, вернулся и тихонько встал у сосны, облокотившись на холодный шероховатый ствол.

– На шее следы, – сказал Решетников, – по-видимому удушение… Слышишь, Жанна, удушение веревкой, тонкий отчетливый след.

– Ладно, – сказал Разумовская, – будем думать, Семен. Потом, как вернемся… По отпечаткам посмотрим. Вполне, вполне возможно…

– В правой руке обнаружен… – снова наклонился над телом Решетников. – И вдруг позвал взволнованно. – Жанна, Жанна, иди сюда! Посмотри-ка! Неужели снова?

Разумовская быстро пошла к нему, старательный участковый слетел с пенька и рванул за ней, Миша неслышно подошел сзади.

Решетников разжал ладонь мужчины, и Миша, увидел, что в ней что-то блеснуло. Он вгляделся, вытянув шею – это была фигурка стеклянного ангела. Миша навел фотоаппарат и щелкнул.

– Что вы делаете?! – вскрикнула Жанна Александровна. – Я ведь вам сказала: ждите в машине! Семен, осторожно запаковать и убрать. Смотри, чтобы не разбился. Андрей Петрович, – обратилась она к участковому, – пожалуйста, дайте понятым подписаться под протоколом и отправьте их домой, а сами идите к свидетелю, тому, кто обнаружил убитого. Возьмите у него показания и потом возвращайтесь сюда. И не торопитесь, запишите все подробно. А вы, Плетнев, – она уничтожающе посмотрела на Мишу, – идите со мной!

Она быстро пошла к машине, Миша поплелся следом. Больше всего он боялся, что Разумовская прикажет ему уничтожить фотографии.

Она села на переднее сиденье и с силой захлопнула дверь, так, что бедная девятка задрожала. Миша не отважился сделать ей замечание, видел, что она сердита на него.

Но Жанна Александровна очень спокойно сказала:

– Бр-р-р, холодно как! Остался у вас еще кофе?

– Сейчас посмотрю, – настороженно ответил Миша. К счастью на дне термоса плескалось некоторое количество кофе, и Миша налил его в чистый пластиковый стаканчик. Жанна Александровна снова похвалила:

– Какой все-таки аромат и вкус.

И начала пить потихоньку, попутно дыша на пальцы.

– Зря я так легко оделась, – сказала она, – замерзла совсем. Чувствую – заболеваю, а ведь мне нельзя на больничный, столько работы.

Мише вдруг очень стало жаль ее. Такая хрупкая, красивая, ей бы сейчас спать в тепле, в объятиях любящего мужчины, а она трупы осматривает на собачьем холоде. Он взял ее руку, стал согревать в ладонях.

– Послушайте, Плетнев, – она мягко отняла руку, – вы свои фотографии как пересылаете в редакцию? Сейчас техника такая – не знаю, может быть, вы прямо из фотоаппарата своего на компьютер редакционный отправляете? Честно говоря, не сильна в этом, плохо разбираюсь во всех этих технических новинках.

– Нет, обычно я сам фотографии в редакцию отвожу, – ответил Миша, не понимая еще, к чему она клонит.

– Но вы ведь, наверное, звоните сначала шефу, сообщаете – стоящее дело или нет?

– Ну да, звоню. Говорю, что к чему, и пока еду с фотографиями, в редакции думают – ставить мой материал в эфир или нет?

– Ну так вот, Плетнев, сейчас вы позвоните и скажете, что ничего стоящего нет, что в эфир пускать этот материал не стоит, что ничего интересного – так, бомж без роду и племени. Скончался, допустим, от отравления алкоголем.

– Но… – начал Миша.

– Никаких но, Плетнев, – строго сказала Жанна Александровна, – или вы звоните, или я вас не только к своим выездам близко не подпущу, но и вообще сделаю так, что вы не сможете работать по профессии. Вы просто будете опальным журналистом.

Разумовская была очень решительно настроена. Миша не понимал еще, с чем это может быть связано, но интуитивно понимал, что перечить ей сейчас не стоит.

– Хорошо, – вздохнул он, – но учтите, я сделаю это не потому, что испугался, а исключительно потому, что вы мне нравитесь.

– Ну, вот и хорошо, – улыбнулась Разумовская, – я рада, что мы с вами договорились.

– И еще… – добавила она, и Миша напрягся, предвидя, что последует за этим «еще», – я хочу, чтобы вы уничтожили фотографии.

– Жанна Александровна… – робко попросил Миша.

– Плетнев, – голос Разумовской угрожающе зазвенел, – мы ведь договорились.

– Ну, хорошо, – обреченно сказал Миша и достал фотоаппарат. Вздохнул и нажал кнопку «удалить».

Жанна Александровна улыбнулась, поправила волосы.

– Вы, Плетнев, езжайте домой. Мы здесь надолго. Езжайте. Увидимся еще, я думаю, – она вздохнула, повела плечами, перевела дух, словно уговаривая себя, и открыв дверцу, снова вышла в холодное утро, оставив после себя легкий терпкий аромат духов, который Миша, откинувшись на сиденье и прикрыв глаза, вдохнул ошалело, удивляясь тем ощущениям, которые этот запах у него вызывал.

* * *

– Что действительно ничего стоящего? – Тарас Борисович был на взводе. – Надо же а, я надеялся… Разумовскую никогда по пустякам не отправляют, – он недоуменно пожимал плечами и мерил шагами небольшой редакционный кабинет. – Что-то здесь не так. Что-то не так… Ты уверен, что там не происходило ничего интересного? – в который раз переспрашивал он Мишу.

– Да уверен, уверен, – отмахивался Миша, – обычный бомжара.

– Странно, странно, – отрывисто бормотал Тарас Борисович, нарезая круги перед Мишиным столом, была у него такая привычка, своеобразная манера обдумывания, – до меня дошли сведения, что Разумовская сейчас каким-то делом серьезным занимается, возможно, серийными убийствами… Но, видимо, не хотят, чтобы просачивалось в прессу… как же подобраться? Говорят что-то особенно занимательное, убийца что-то вроде визитной карточки оставляет, а вот что именно – неизвестно… Честно говоря, надеялся, что на этот раз… Ты точно видел, что ничего такого там не было?

– Не было, – соврал Миша, честно глядя в маленькие, пронзительные как буравчики, глазки шефа.

– Ну ладно, может они сами обознались. Ты давай, Миша, работай. Жду от тебя чего-нибудь этакого… – Тарас Борисович сделал в воздухе замысловатое движение пальцами, сплошь унизанными массивными серебряными перстнями. – А то гляди: у меня сокращение намечается, всех непроизводительных безжалостно уволю.

Тарас Борисович ушел к себе, а Миша еще долго сидел перед включенным компьютером, не притрагиваясь к клавиатуре, думал о том, что за дело ведет Жанна Александровна, и почему она заставила его уехать, и участкового услала, и что за фигурка была в ладони убитого. Он пытался вспомнить, как она выглядела: стеклянная, прозрачная, и еще он успел разглядеть крошечные весы в руках ангела. Не особо надеясь на удачу, набрал в поисковике: «Стеклянный ангел».