Буря в бокале

Его разбудил тихий, но несмолкающий шорох, словно мышь скреблась обо что-то твёрдое деревянное. Спросонья, он поначалу решил, что это так и есть на самом деле или же такой фон создают отзвуки капель дождя по подоконнику, но потом, прислушавшись внимательно, понял, что ошибся, звук доносился от запертой двери. Люди его профессии обычно в такой ситуации, когда глубокая ночь за окном, плюс незнакомое место для ночлега, да вдобавок ко всему прочему проваленная операция реагируют довольно быстро. Фрэнос как всякий наемник желающий дожить до утра лёг спать в одежде, не забыв положить под подушку дагу. Мгновенно вскочив на ноги, он бесшумно на цыпочках прошёлся к двери, заняв позицию, справа от неё и стал прислушиваться.

– Синор Нойс,– послышался за дверью громкий женский шепот.– Синор Нойс вы слышите меня?

– Проклятье мне на голову!– бесшумно сорвалась с губ у Фреда, когда он признал в этом шепоте голос супруги Йозефа Кранчика Милашки. «Какого-растакого её сюда нелёгкая принесла?» подумал он, решив не открывать ей, сделав вид, что крепко спит и не слышит, авось покрутиться-повертеться да уберется восвояси. Но, куда-там, хозяйка постоялого двора была настроена гораздо решительнее, чем надеялся на то наемник. Вместо того чтобы дать покой и отдых уставшему путнику она принялась пока, что осторожно колотить в дверь, тем самым заявляя, что не собирается отступать не добившись своего и продолжая по-прежнему нашептывать.

– Синор Нойс, откройте, пожалуйста, дверь, синор Нойс вы меня слышите или нет …?

Фред воочию представил, как сейчас гротескная фигура Милашки в кромешной тьме, склонившись к двери, прильнув полными губами к щели, громко шепчет, рискуя в любой момент быть застуканной кем-то заглянувшим в коридор, в том числе и собственным супругом. Всё могло вылиться в большущий скандал со сценами ревности, и непредсказуемыми последствиями, люди профессии Нойса всяческими путями избегали попадать в эпицентр шумихи, предпочитая оставаться в тени, не привлекая излишнего внимания. Раскинув мозгами, наёмник пришёл к выводу, что лучше всего будет открыть дверь и выслушать спокойно хозяйскую жену, чем долго доказывать, откидывая все подозрения в измене проснувшемуся от шума Кранчику. Спрятав обратно под подушку кинжал, он вернулся к двери и, сбросив крючок, распахнул ее.

– Синора Мила???– сделал он вид, что неслыханно удивлён её поздним визитом.

– Вы спали, я вас разбудила?– чуть запинаясь, поинтересовалась она, не решаясь заглянуть в глаза Фреда, нервно теребя край ночной сорочки.

– Есть немного такого дела. У меня, знаете ли, имеется давняя привычка, спать по ночам.– Немного резче, чем того хотел, ответил Нойс слегка обалдевший от подобной постановки вопроса. « Интересно, а чем я вообще мог заниматься сейчас в её представлении этой поздней порой как не спать?». Затем взяв себя в руки, быстро справился с раздражением, вежливо осведомившись. – Синора Мила, простите мне мою несдержанность вас ко мне, наверное, какое-то неотложное дело привело? Проходите же скорее, не стойте на пороге.

Немного смущаясь, не переставая мять крепкими руками, сорочку украшенную зелёными и жёлтыми горошинками она бочком протиснулась через проём двери.

– Присаживайтесь, пожалуйста, на табурет. И рассказывайте, я вас внимательно слушаю.– Сказал Фред, закрывая за собой дверь, дабы вышедший по нужде кто-то из соседей случайно не заглянул в дверной проём, затем неспешно распалил свечу.

Милашка продолжала стоять на ногах, заполнив собой почти, что все оставшееся свободное пространство комнатушки. Боже, какая же она сейчас в этих стенах казалась огромной, просто-таки необъятной поразился внутри себя наемник. Глаза её шарили по полу, словно она искала там что-то обронённое ранее. Пауза начала неприлично затягиваться, придавая ещё более неловкости ситуации.

– Что же вы молчите,– не выдержал наемник, спросив.– Или вы собираетесь стоять тут всю ночь, карауля сон мой?

И хотя ему никогда не нравились пышные дамы, он не мог не отметить, что она была довольно недурна собой, задорно приподнятый кверху носик придавал ей немного озорной вид, а розовые губки были полны обещаний сладких поцелуев.

– Синор Нойс… – едва слышно с придыханием выдавила Милашка, опять смолкнув, потупив взгляд в пол.

– Ну, же, смелее, говорите, что стряслось у вас?– как можно теплее произнёс Фред, не сводя глаз с её большущей мерно вздымающей и опадающей груди.

Милашка медленно подняла на него свои огромные поблескивающие в неровном сете свечи глаза. Нойс поперхнулся.

– О, нет! Синора Кранчик я э.…

В следующий миг стальные захваты горячих рук сомкнулись на его плечах, прижав к себе. Он почувствовал себя кроликом, угадившим в медвежий капкан. Дыханье мигом спёрло, он с трудом мог вдохнуть глоток воздуха. В такую ситуацию он угодил впервые и, пожалуй, за много лет первый раз пребывал в растерянности, не зная как ему поступить и что делать. В отличие от Милашки, которая, похоже, не в пример специалиста по сугубо деликатным вопросам прекрасно знала, что делает и самое главное для чего это делает. Заключив Фреда в свои крепкие, как сама сталь «любовные» объятия она, молча подняла, и аккуратно переместила его, как будто, какую-то особо ценную вещь на кровать, улёгшись следом на него сверху. Деревянная новёхонькая кровать жалобно заскрипела, возмущаясь такому надругательскому отношению к ней. Но наемнику в отличие от неё пришлось намного-много хуже. Таким беспомощным и уязвимым он давно себя не ощущал. К чести своей он всеми силами старался, что-либо предпринять, изменить ситуацию, выкрутиться как-то, вывернуться ужом, применить, в конце концов, борцовские приемы, владея ими к слову мастерски. Или на худой конец ослабить эту мёртвую хватку. Но все его попытки разбивались о совершенно ничем не прошибаемую дамбу любви, которая в любой момент грозила переполниться и затопить его своими горячими потоками страсти.

Количество воздуха в лёгких стремительно уменьшалось. Гостиничное ложе под весом двоих предательски трещало и скрипело, грозя развалиться в каждый следующий миг, этого бескомпромиссного любовного поединка, похоронив парочку под своими обломками. Женщины юга Бурляндии всегда славились горячим темпераментом и необузданным характером. Милашка, будучи тоже урождённой южанкой, была не в меру пылкой и любвеобильной. Нойс на себе в полной мере ощущал все её двести восемнадцать фунтов горячей плоти, рискуя быть раздавленным при каждой попытки Милашки «приласкать» своего любимого. Её губы облызали всё его лицо, ставшим мокрым, словно от капель дождя, что шумел по-прежнему за окном, каждый поцелуй вызывал громкое чмоканье, оставляя на коже круглые засосы. Не говоря ни слова, она методично «ласкала» его своими мускулистыми руками вызывая у последнего, вместо любовного настроя – приступы паники. Он, не раздумывая согласился бы, вновь один на один встретиться с вчерашним разъярённым волкодавам, если ему кто-либо сейчас предложил бы подобное. И все только ради того, чтобы как можно подальше находиться отсюда. Так по крайне мере у него имелись хоть призрачные шансы уцелеть в отличие от синоры Кранчик и ее неуемной всеобъемлющей страсти. Её руки предмет зависти цирковых силачей страстно до треска в ребрах тискали его и мяли должно быть по представлении хозяйки их, приводя Фреда в экстаз, который она путала с трепетом загнанного в угол зверя, вернее сказать вмятого в кровать. Когда же наконец, после безжалостной «любовной прелюдии» до Нойса дошло, что всяческое дальнейшее сопротивление бесполезно и более того чревато негативными последствиями для собственного здоровья он смирился с постигшей его участью. Сдавшись хоть и с боем, он отдал всего себя в полное распоряжение взявшей над ним верх Милашке, которая по-хозяйски принялась как цыплёнка «разделывать» его…

Фред медленно с большим трудом пробуждался, ощущая себя головешкой от потерпевшего крушение корабля пинаемой к берегу яви волнами безбрежного океана снов. Весь остаток ночи его терзали кошмары. Сюрреалистические образы всевозможных чудищ хороводом мелькали вокруг глаз. Он смутно припоминал, что куда-то бежал, подгоняемый звуком погони. Карабкался по крутым, опасным обрывам, цепляясь за колючую растительность, раздирая руки в кровь. Неоднократно скатывался вниз с кручи, барахтался и плыл по течению мутной реки, изобиловавшей коварными водоворотами норовившими втянуть его в себя. Невидимые руки душили его, не давая сделать полный вдох грудью – он отбивался, как мог, вот только, не зная сам от кого именно не видя противника. Правда, последний сон был куда приятнее всех предыдущих. Налетевший как бывает только во снах из-ниоткуда тёплый ветерок, ласковым дуновением овеял лицо, освежил тело. Нойс словно, из ада, прямиком вознесся в рай. Мир приятной неги и небывалой беззаботности. От такой благодати, пребывая в полуяви, он глупо, как идиот заулыбался…

– Милашка, Милашка…– доносился откуда-то издалека, беспокойный смутно знакомый голос. Обладатель его настойчиво повторял это имя, как заклинание или мантру какую. С каждым новым разом всё отчётливее и громче произнося ее. Сквозь спросонья Фред слабо отдавал себе отчёт в происходящем, он хотел и далее пребывать в благостном состоянии, окутавшем его, как теплым одеялом с ног до головы, но отчего-то подспудно начал испытывать беспокойство, инстинкт наёмника слабо зашевелился, как бывало уже не раз, в периоды опасности.

– Милашка, Милашка где ты? Где?

Вопрошал знакомый голос у кого-то. В ответ летели смутные отголоски разговоров, обрывки фраз, смех разобрать суть которых было сложно. Фрэнос сейчас ни что так сильно, ни желал, как дальше пребывать в этом расслабленном умиротворённом состоянии. Его совсем не заботило происходящее «где-то там», только не в этот сладостный момент, поэтому он старался не придавать значения, этим голосам пытаясь абстрагироваться от них, как впрочем, и от всего прочего. Неожиданно, где-то совсем рядом, что-то громко заскрипело, засопело, издало булькающий звук. Опытный наемник, уже не мог себе позволить пропустить мимо ушей эти звуки. Пересилив собственную лень, он приоткрыл один глаз и вздрогнул. Воспоминания о минувшей ночи обрушились на него с силой цунами. Рядом с ним, во всей своей пышной красе возлежала совершенно нагая хозяйская жена. Из ее широких ноздрей подобно двум струйкам гейзера вырывалось горячее дыхание. Теперь стала ясна природа тёплого ветерка навеянного сном. Он вспомнил все и ужаснулся, но ужас совсем скоро сменился счастьем от осознания, того, что он выжил, уцелел, не потонув в жарких волнах любви не в меру любвеобильной жены Кранчика. Её страсть и напор, с которым она буквально на абордаж взяла его накануне, он был уверен, останутся в памяти навсегда. И еще он нисколько не сомневался, что ни единожды ему еще придется вскакивать в поту от очередного кошмара с участием Милашки. После этого случая он намного лучше стал понимать женщин, подвергнувшихся насилию.

Тем временем голос, теперь Нойс с ужасом признал, кому он принадлежит, неожиданно смолк. Наемнику очень не понравилась эта подозрительно наступившая с того ни с сего тишина. Он прошёлся оценивающим взглядом по комнате. Судя по пробивающимся солнечным лучам сквозь плотную занавеску, день уже успел наступить. На коврике перед кроватью вперемежку лежала скомканная как своя, так и чужая одежда. Словно бельмо в глазу, на общем фоне выделяясь, маячил огроменный бюстгальтер, зацепившийся за высокий с ботфортами сапог. Главный вопрос заключался в том, кому он мог принадлежать? Если принять во внимание, что Фрэнос никогда не носил такой обуви, отдавая предпочтение более легкой и удобной.

Тяжело зевнув, наемник подавил стон едва не сорвавшейся с его губ от обрушившейся на него острой боли. Он испытывал такое чувство, будто тело его пропустили через жернова мельницы, причём сделав это не единожды. Ему даже затруднительно было сделать обычный вдох, такая тяжесть давила на грудную клетку, впрочем, природа её выяснилась, стоило опустить взгляд. Увесистая рука Милашки покоилась у него на груди, и он готов был поклясться, что весила она никак не меньше двадцати фунтов. Осторожно не делая резких движений, он попытался освободиться от немилосердного объятия.

– Уум.– Раздалось сонное, как у сытой кошки, после удачной охоты урчание Милашки.– Фреди котик мой, – прошептала томно она, приоткрыв сонные глаза.

– Доброе утро!– попросту не зная, что сказать в такой ситуации, ляпнул первое пришедшее в голову Нойс.

– Доброе милый,– расплылась в счастливой улыбке ненасытная супруга Кранчика.– Ты был просто великолепен, – замурлыкала она, отправляя свою руку вниз по животу мигом насторожившегося наёмника.

– Милашка, стой, подожди.= Фред запаниковал, ухвативши её за кисть обеими своими руками.

– Чего нам ждать…?– не обращая внимания на встречные протесты и возражения, со страстью в голосе проворковала она, окончательно проснувшись.– Иди ко мне сладкий мой любчик, я подарю тебе любовь…

Внезапно раздался скрежет отпираемого замка. Оба любовника, как по команде замерли, повернув головы в сторону неумолимо распахивающейся двери. У Нойса тоскливо засосало под ложечкой, в предчувствии неприятностей. Милашка казалось, вообще не отдавала себе отчет, что происходит, тупо таращась своими коровьими глазами, на ошарашенное лицо собственного мужа, медленно вырисовавшееся в проеме двери.

При виде открывшийся ему немой сцены кустистые брови Йозефа поползли вверх, глаза округлились и стали напоминать два утиных яйца украшенные тёмными точками по центру. Рот беззвучно, будто у рыбы, выброшенной на берег открывался и закрывался не в силах произнести ни слова. Милашка, смутившись, поспешила накрыться простыней.

« Что за невезуха, преследует в последнее время меня?» с горечью констатировал неоспоримый факт Фрэнос. Мало неприятностей на работе, так ещё теперь предстояло разбираться с ревнивым мужем.

За спиной хозяина заведения мелькнуло любопытное лицо какого-то неизвестного синора скорее всего одного из постояльцев решившего узнать, что за сыр бор твориться тут с утра. «Так!» пронеслось в голове у Фреда, «первые особо любознательные появились, скоро сюда поглазеть сбежится весь постоялый двор». Ему, мягко говоря, очень не хотелось очутиться в самом эпицентре скандала, что по законам жанра просто обязан был разразиться в самое ближайшее время. Возможно, предположил он, здесь не обойдётся одной битой посудой и истошными криками в припадках ревности мужья частенько прибегали к средствам несущим угрозу для жизни. Фрэнос был человеком действия, ему не раз доводилось оказываться в не простых, щепетильных ситуациях побывал он в том числе, не в одной спальни замужней женщины, но быть застуканным на месте «преступления» ему ещё никогда не приходилось. «Все когда-то бывает в последний раз» припомнил наемник известную пословицу, и оптимизма она ему не прибавила. За не имением опыта в подобного рода ситуациях он принялся импровизировать на ходу.

– Приветствую вас синор Кранчик, как хорошо, что вы сами заглянули, и мне не пришлось разыскивать вас, чтобы выразить своё восхищение апартаментами и обслугой они выше всех похвал!– не давая тому и рта раскрыть, Фред затараторил, как заведённый болванчик спешно при этом вскакивая и стремительно одеваясь.

– Хочу особо выделить супругу вашу синору Милу что любезно согласилась разбудить рано утром меня, дабы я не проспал. Весьма благодарен вам обоим за радушие, тёплое отношения, а также сытный и такой вкусный ужи.

Прыгая на одной ноге и напяливая на другую сапог герой-любовник бочком-бочком подбирался к застывшему как соляной столб в проходе Йозефу.

– Вот, возьмите,– он вложил в безвольную руку ошарашенного, ничего не соображающего хозяина золотой динар.– У вас хочу заметить славная гостиница! Умница жена! И вы сам молодчина, так держать!

Бодро похлопывая его по плечу, специалист по сугубо деликатным вопросам, ловко отодвинув Кранчика в сторону, поспешил ретироваться прочь отсюда, кинув напоследок.

– Ну, я не буду вам мешать, вижу, вы хотите остаться наедине, провожать меня не стоит, дорогу до конюшни я сам отыщу. Всего вам наилучшего!– Сказав это, он стремглав бросился вниз на выход, перепрыгивая за раз несколько ступенек, будто за ним гнался сам дракус.

– Что же это Милашка?– дар речи помалу возвращался к всё ещё пребывавшему в прострации Йозефу.– Что ты тут делаешь?– не мог до конца осознать всю полноту ситуации он.– Я тебя всё утро ищу, а ты…

Милашка, к тому времени занявшая сидячие положение уперла руки в бока. – Ты разве не слышал, что тебе только, что сказали? Я помогала достойному синору проснуться. Он попросил меня об этом ещё вчера, когда я подавала на стол ему.– Выпалила она, как на духу. Тут же категорично добавив.– Только, пожалуйста, не устраивай мне здесь сцен ревности – между нами ничего не было!

– Да? Но почему ты раздетая???– оторопело выдал совершенно сбитый с толку законный супруг пристально рассматривая нижнее белье супруги небрежно впопыхах брошенное на полу.

– Почему раздетая?

Повторила вопрос Милашка, оглядев всю себя с ног до головы и убедившись в справедливости слов супруга. Не зная, что ответить она попросту разрыдалась…

Ругаясь, и кляня всё, на чём свет стоит, и тьма лежит Фред подгонял мула, не беспричинно опасаясь, погони со стороны оскорблённого Йозефа Кранчика. Который хоть и выглядел вполне безобидно, но кто его знает, как поведёт себя мужчина, оказавшись в подобной ситуации. Иногда, наемник видел собственными глазами, как кроткие овечки превращались в разъярённых тигров, и стоять у них на пути было более чем неблагоразумно. А себя он считал вполне благоразумным, и испытывать судьбу понапрасну не собирался. Кори, как обычно протестовал против, как он считал неподобающего обращения к себе тем более с утра, выражая своё недовольство фырканьем и прерывистым ржанием. Фрэнос разделял его чувства, он сам не возражал бы сейчас спокойно сесть за стол позавтракать и не торопясь отправиться в путь. Но, что тут поделаешь, спрашивается? В последнюю пару дней вся его жизнь превратилась в одно сплошное бегство. Он то и дело от кого-то улепётывает, поймал себя на мысли наёмник невесело усмехнувшись. Утренний конфуз окончательно развеял подозрения на счёт того, что удача по-прежнему отвернулась от него. Сперва провал в замке Жирдяя, посещение которого в начале виделось лёгкой загородной прогулкой, затем не в меру любвеобильная Милашка, чей гротескный образ, он не сомневался, не скоро выветриться из головы. Вдобавок её муженек, застукавший их с поличным. И вообще, продолжал негодовать Фред, не могла она раньше уйти, что ли, зачем осталась ночевать спрашивается? Сама же себе в первую очередь навредила. Но там где была замешена любовь, здравый рассудок пасовал, так об этом утверждали поэты в своих стихах и писатели в романах. Нойс был полностью с ними тут согласен.

«В общем», подвел итог своим мрачными суждениям специалист по сугубо деликатным вопросам, как частенько говаривал его приятель Мандарин, «когда не фартит, то не фартит во всём!». «Вот точно подметил, пройдоха. Надо будет, к слову, к нему наведаться, поставил мысленную зарубку в уме Фрэнос, давненько мы с ним не сиживали за кружкой доброй скрутиловки».

Эта мысль несколько подняла ему настроения. Всё же, несмотря на все злоключения, свалившиеся на него, постепенно с каждой новой пройдённой милей, его самочувствие улучшалось. Способствовала этому ещё и утренняя свежесть, сменившая пусть и ненадолго удушливый зной, держащий людей и остальной живой мир более месяца в своей изнурительной узде. Ночной ливень, на славу потрудился, омыв мир и напитав живительной влагой растения и цветы. В свежем воздухе, ещё витали остатки озона. Буйство красок поражало воображение. Травы, после долгой засухи, как по волшебству стремительно налились сочной зеленью, заметно прибавив в объёме и росте. Небо виделось путнику высоким без единой помарки голубым прозрачным куполом. А в стрекоте проснувшихся кузнечиков слышались новые весёлые нотки. Сама природа ликовала. И было большим кощунством видеть всё это и продолжать хмуриться.

Всё чаще и чаще встали встречаться на дороге другие путники. Большинство их, как и Нойс держали путь до Пьянтуза. Оно и понятно скоро намечалось торжество, а пышно отмечать у пьянов (так называли жителей сего достославного города) давным-давно вошло в традицию. Обозы муки, риса, соседствовали с мощными подводами, гружёнными огромными бочками скрутиловки. Везли всё фрукту, ягоды, овощи, консервацию. Под шумок праздника каждый фермер и маломальский торгаш хотел «навариться», понимая, что следующий подходящий случай представится еще очень и очень не скоро и упускать такую возможность никто так просто не собирался. Изредка сгоняя на обочину недовольно ворчащий торговый люд, мимо проносился почётный эскорт, сопровождавший какого-нибудь барона или важного вельможу с надменным взглядом, взиравшим на толпы простолюдинов из своей роскошной кареты.

Масштабы ожидавшегося торжества поржали воображение, такого количества гостей, что анонсировали устроители праздника, Пьянтуз ещё не принимал. Один столичный бомонд в полном составе чего стоил. Разместить столь большое количество привередливых, изнеженных людей и никого не обидеть при этом задача была поистине архисложнейшая. Ходили слухи, что возможно сам король Теодор «какой-то там» может со своей свитой почтить своим визитом бракосочетания, дабы лично скрепить узами брака молодят. Слияние двух могущественных семей в лице дона Мишеля Виолети и доньи Розалиты Радаригас событием являлась из ряда вон выходящем, и удивляться тут не приходилось ничему.

Чем ближе к городу, тем более возрастала плотность потока. Как водится, не обходилось в таких случаях без досадных, нелепых недоразумений курьёзных ситуаций. Вот и на сей раз, разыгравшиеся бесплатное представление порадовало дорожный люд. Один усатый фермер с огромным, далеко глядящим вперед животом зацепился с впереди следовавшим торгашом, что на своей подводе вёз бочки со скрутиловкой. Виновником инцидента послужил тощий паренёк с гривой каштановых нечесаных волос. По всей вероятности, сын торгаша.

– Твой хитрец стащил у меня два яблока и куль слив!

Возмущался громко Усатый, как его окрестил про себя Фред, перевозивший на своей длинной низкой телеге, целую переносную лавку всевозможных фруктов.

– Мой Ганч ничего не взял у тебя!– в ответ гневно отрицал все торговец, недобро скалясь.– А вместо того, чтобы ругаться и беспричинно обвинять лучше бы поблагодарил его, за то, что присматривал за твоим товаром, когда ты в кусты бегал!

– Так, вот как теперь воровство средь бела дня именуется «присматривать за товаром», – негодовал Усатый.– Совсем оборзели эти саране, я всегда говорил в этом селе одни мошенники и плуты живут!– скандал, перекинулся уже на местность.

– Мы хоть не святые, но, по крайней мере, не подсовываем гниль всякую добрым людям и не дерём с них в три дорога за это.– Не остался в долгу уязвлённый торгаш прижимая к себе перепуганного мальца.

– Где ты видел гниль? Разуй глазёнки ущербный!– Усатый, поспешно раскрыл корзину, продемонстрировав всем собравшимся рядом зевакам горсть сочных спелых ягод.– Первый сорт! Одна в одну!– как на ярмарке призывно воскликнул он.

– Знаем мы ваши хитрые уловки, поприсыпаете спелые ягодки сверху, а внизу одна сморщенная сошка!– сплюнув наземь, твердо заявил торгаш скрутиловкой поднявшейся во весь свой невысокий рост на телеге, как на трибуне.

– Истинную правду говорит батька,– подал голос, осмелевший виновник скандала.– Недавно Куня рассказывал, ездили они на ярмарку к Виргам, так домой воротились, высыпали мешки, а там половина яблок мышами полускана.

– Так вас и надо наказывать дураков этаких, раз не смотрите, что берёте!– уперев руки в бока, выкрикнул фермер и тоже вытянулся во все свои пять фута и четыре дюйма.

– Да, разве за вами уследишь? Так и норовите честный люд вокруг пальца обвести. Наловчились дракусовы дети. Тьфу, на вас поганых!

Быстро утёр тому нос торгаш, демонстративно плюнув в его сторону. Правда, плевок не долетел, шлепнувшись в нескольких ярдах от телеги, и размазался по каменистому тракту.

– Да, как ты смеешь, такое говорить, чурбан высушенный! Мало того, что обворовал, так ещё и напраслину наводишь! Ты бы лучше про баб своих че сказал. Что ни глянь, через одну потаскуха! Глаза Усатого метали молнии в сторону обидчика. Тот в свою очередь тоже не медлил с ответом и не менее язвительно замечал.

– Может, оно и так, бабы народ у нас вольный! Зато нечета вашинским. Ей богу! Не разберёшь, где мужик, а где баба, все как на одно лицо! А волосатые какие, что те заморские бабуины в бродячем зоопарке. Хоть самих бери, сажай в клетку да на потеху людям вози по всему королевству, никто разницы не заметит.

– Я сейчас тебя самого посажу в твою собственную бочку, со своим вонючим пойлом!

В возросшей толпе охочих до прилюдных зрелищ и склок, прозвучали смешки. Всем было известно, что виргинские женщины с большой натяжкой тянут на термин «слабая половина». Мало чем, уступая мужчинам в телосложении и растительности на теле. Усатый не стерпевший подобного оскорбления, защищая весь женский род своей деревни, спрыгнул с воза и ринулся на фермера с поднятыми выше головы кулаками, тот в свою очередь тоже поспешил слезть и, набычившись, принял грозного вида стойку.