Главная ветвь

– Ты домой? На школьную?

– Да.

– Садись. По пути.

– Ой, спасибо, Оксан. – Елена торопливо обежала спереди новенький «Киа», открыла дверь и упала на сиденье. – Не поверишь, я второй автобус упустила! Удачно ты мне попалась. – Она тихонько захлопнула дверь и устроилась поудобнее, пристроив сумки на коленях. – А ты как здесь? Ты вроде бы на Свердлова живешь?

– К родителям заезжала.

Машина притормозила у светофора, свернула налево и стремглав понеслась вдоль оживленной улицы.

– Как работается? – спросила Оксана, перестраиваясь в правый ряд и поддавая еще газу. Фонари вдоль дороги почти слились в желтую нескончаемую ленту. – Ты все там же, в терапии?

– А куда мне с двумя детьми? Никто не берет.

– Не понимаю, как ты одна выкручиваешься. – Оксана вновь резко перестроилась влево, обходя старенькие «жигули», и вернулась на правую полосу.

– Так… – неопределенно ответила Елена, вздохнув.

– Я слышала, ты подработку себе нашла. Думала, шутка, а сейчас смотрю – ты, рядом с институтом каких-то там искусств.

– Ну, нашла, и что? – с вызовом сказала Елена и зло подумала: «Тебе бы мне моей подработкой в глаза тыкать!»

– А чего ты злишься-то сразу? Я же ничего не говорю. Просто никогда бы не подумала о тебе. Лучше б тогда стриптизершей в ночной клуб пошла – там хоть платят нормально. А то за копейки крутишь голым задом.

Оксана включила правый поворотник и выбралась из потока машин, свернув на Калинина. До дома оставалось минут десять езды.

Елена задохнулась от услышанного и не сразу нашлась что сказать.

– Я не кручу голым задом и я не проститутка, чтобы ублажать тупых ублюдков! – раздельно, сквозь зубы проговорила Елена.

– Да ладно, – скривила смазливое, без меры накрашенное  личико Оксана. – Все одно. Что там, что здесь – сидят и жрут тебя глазами.

– Никто меня ничем не жрет! – окончательно сорвалась Елена. – Все, останови машину.

– Ой, успокойся, разволновалась тоже. Сказала же, довезу, значит, довезу.

– Останови!

– Сиди уж. Подумаешь, обиделась. А что тут такого? Нужно как-то жить. Я вот мужикам «общие» массажи делаю и не стыжусь. Зато при бабках.

– У тебя же муж, – тихо сказала Елена. Ей вдруг стало противно и гадко от подобного цинизма.

– Это разве муж? Тряпка это, а не муж.

Она наконец замолчала.

Елене расхотелось болтать, к тому же она чувствовала себя так, будто на нее вылили ведро помоев. Девушку передернуло. Ни к чему в этой дорогущей машине после услышанного прикасаться не хотелось.

«Киа» наконец остановилась у тротуара, и Елена, подхватив сумки, быстро выбралась на свежий воздух, полной грудью вдохнув его.

– Спасибо тебе, – сухо бросила она Оксане, захлопнула дверь и побежала в сторону детского сада.

Проходя мимо овощного ларька, Елена вспомнила про картошку. Отстояв небольшую очередь, купила пару килограмм, убрала в пакет и аккуратно подняла его. «Эльдорадовский» пакет возмущенно поскрипывал, ручки его натянулись, врезаясь в пальцы, но пока держался.

В детсаду тоже пришлось задержаться.

Пока Алешка одевался, вертя в руках штаны и завязывая шнурки потертых стоптанных ботинок, Елена выслушала от молоденькой воспитательницы кучу нелицеприятных замечаний в адрес сына: непоседливый (можно подумать, это не ребенок, а статуя), не хочет спать (разумеется, ты в его возрасте просто горела желанием спать днем), дерется (естественно, только он, а другие – ангелы с крылышками), и тэдэ, и тэпэ, и пр…

Елена смиренно пообещала серьезно поговорить с сыном и, раскошелившись на пятнадцать рублей «добровольных пожертвований» – в этот раз на игрушки, – наконец покинула стены детского сада, уводя за руку взопревшего в пальто в ожидании матери Алешку.

Елена была в отвратительном настроении. Сначала автобусы, потом эта сумка на шестнадцать кэгэ, проститутка Оксана, еще и воспитательница – без году неделя в саду, да и вообще, а мнит себя не иначе как Макаренко!

Почти до самого дома она отчитывала сына за плохое поведение, срывая злость на нем – понимала это, но не могла остановиться. Алешка, хорошо чувствуя настроение матери, осторожно отделывался стандартными фразами: «А чего она?», «А он первый начал», «Я ничего не делал».

Однако то, что увидела Елена, войдя во двор, повергло ее в настоящий шок…

– Двадцать три – один – Центру.

– Центр на связи. Витольд?

– «Хамелеоны» не объявились. Объект «ЕТ» прибыл к месту проживания. Направляется к дому. Горизонт чист.

– Что «гости»? Прямого воздействия или контакта не было?

– Нет. Поработали барабашками и рассосались. Предполагаю, им необходимо было зачем-то задержать объект. По крайней мере у меня сложилось подобное впечатление. Высылаю подробный отчет.

– Спасибо. Подожди, Йозеф вызывает. Центр – двадцать три – одиннадцать. Слушаю.

– Виктор, пятнадцать минут назад зарегистрировано появление «гостя». Очень высокая энерговооруженность.

– Почему сразу не доложил?

– Объект находился в режиме мерцания.

– Уровень объекта определили?

– Не совсем. Такие еще не объявлялись.

– Что из себя представляет?

– Похож на «живчика», но накачан энергией под заглушку. Имеет постоянный канал подпитки.

– Не трогали?

– Только пощупали. Гость с норовом, огрызается.

– Не трогайте, просто следите. Видимо, прибыл контактер. Контакт с «ЕМ» был?

– Да, но, как я говорил, засекли поздно.

– Черт! Похоже, чудики выходят на новый уровень.

– Что нам делать?

– Пока просто следите.

– Понял. Конец связи.

– Витольд?

– Разговор слышал. Чудики точно затеяли какую-то многоходовку.

– Они мастера по этой части. Витольд, повнимательней там.

– Будет сделано…

Евгений Молчанов. Суета

Евгений оторвался от клавиатуры и бросил усталый взгляд на часы в правом нижнем углу монитора. Восемнадцать пятьдесят две…

В отупевший от многочасовой напряженной работы мозг информация проникала медленно и как-то тягуче.

Восемнадцать пятьдесят три…

Эти белые цифры о чем-то говорили, и говорили они о чем-то очень важном. Они торопили и прямо-таки вопили с экрана, пытаясь достучаться до его сознания.

Сознание было глухо.

Евгений потер ладонями лицо, повернул голову к окну.

За окном уже стемнело. Черные силуэты высоких раскидистых кленов, подсвеченных сзади тусклым светом пыльных фонарей, грустно покачивали ветвями, роняя пожелтевшие одеяния. В приоткрытую форточку с холодным октябрьским воздухом врывались шорох листвы, звонкий, дробящийся эхом топот ног нечастых прохожих. Еще шум моторов и шелест шин проезжающих автомобилей.

Евгений зябко поежился. В комнате становилось прохладно.

«Только семь, а уже темно», – подумал он и опять перевел взгляд на экран монитора.

Восемнадцать пятьдесят четыре…

В голове как будто тихонько щелкнуло лепестками контактов внезапно проснувшееся реле.

«Черт! – спохватился Евгений. – Черт! Черт! Уже почти семь!!!»

Он вскочил из офисного кресла. Кресло откатилось назад и, ударившись спинкой о беленую стену, обиженно отвернулось в сторону.

Набрасывая на ходу куртку, Евгений подбежал к окну и закрыл деревянную форточку. На подоконник посыпались чешуйки облупившейся белой краской.

Старые чугунные батареи совершенно не грели, и завтра Варвара с Нинкой опять устроят ему нагоняй за вымороженную комнату, будут зло греметь чашками с кофе, не предлагая напоить Евгения, и кутаться в пушистые шали, прижимаясь к булькающим маслом радиаторам.

Ну и пусть.

Выключив монитор и подхватив со стола борсетку, Евгений выбежал в коридор, хлопнул дверью и припустил вниз по широкой лестнице со сточенными за многие десятилетия от непрестанного шарканья тысячами ног ступеньками.

В новенькой пластиковой будке вахтера горел свет.

Старик с редкими волосами, опоясывающими лысую блестящую голову седым венчиком, оторвался от книги и, повернув голову в сторону лестницы на звук торопливых шагов, чуть приспустил на носу очки. Взглянул поверх них.

Евгений почти скатился с лестницы, скользя рукой по вытертым деревянным перилам, и устремился к будке, на ходу шаря в кармане куртки в поисках ключа от кабинета.

– Добрый вечер, Валентин Петрович, – сказал он, припечатав ладонью ключ к пластику подставки у окошечка будки.

– Опять засиделся, Евгений, – пожурил его вахтер, качая головой. Он протянул руку и сгреб сухой ладонью ключ. – Ты молодой, тебе за бабами бегать надо, а не работать до ночи.

– Да где же их взять-то, Валентин Петрович? – пошутил Евгений, приподнимая борсетку и проворачивая левым боком вертушку.

– Ну, явно не в этих ваших компутерах. Или живые бабы уже перевелись, остались только эти… винтуральные?

– Виртуальные, Валентин Петрович, – улыбнувшись, поправил старика Евгений. – Бабы – они сейчас всякие есть.

Евгений жалел старика: жена умерла, дети разъехались. Скучно ему одному – и здесь ночью, и дома. Только и днем что радости, то с тем словом перекинется, то с этим.

– Вы извините, Валентин Петрович, – сказал Евгений, пятясь спиной к двери. – Я честно опаздываю. До свидания!

– Ну, беги, чего уж там, – махнул рукой старик, поправил очки и, перевернув послюнявленным пальцем страницу книги, вновь углубился в чтение.

С натугой открыв плечом массивную высокую дверь, Евгений вышел на улицу. В лицо повеяло сырой прохладой. По небу неспешно тянулись бугрящиеся чернотой тяжелые тучи. Дул слабый ветер.

Запахнув кое-как куртку, Евгений побежал к стоянке, где под деревом одиноко стоял его старенький бордовый «Опель Вектра», облепленный влажной листвой.

Нащупав в борсетке брелок сигналки с ключами, Евгений разблокировал двери машины, запрыгнул на водительское сиденье и со второй попытки завел двигатель. Двигатель ворчливо бубнил, изредка подчихивая.

«Опять забыл свечи поменять», – расстроился Евгений, включая печку, и вылез из машины.

Он наскоро сбросил рукой налипшую листву со стекол и капота, обежал машину кругом, проверяя шины и лампы, и опять забрался внутрь, потирая озябшие влажные ладони.

Из боковых сопел уже тянуло чуть теплым воздухом. Запотевшие было лобовое и боковые стекла, начали проясняться.

В машине стало немного уютнее.

Врубив первую передачу, Евгений поддал газу и отпустил сцепление. «Опель» натужно и недовольно прорычал плохо прогретым движком и нехотя сдвинулся с места.

Подъезжая к выезду со стоянки, Евгений огляделся.

В кустах, метрах в тридцати справа, спряталась гаишная машина. Ее выдавали выпячивающиеся над крышей, словно разноцветные узкие глаза, мигалки, отливающие хитрым блеском.

ГИБДД пятый день паслось на этой дороге.

«И чего им тут приспичило торчать!» – в сердцах подумал Евгений, включив правый поворотник.

Вырулив со стоянки, он набрал сорок и, старательно делая вид, будто никакой машины в кустах нет, проехал мимо и остановился у светофора. Включил левый поворотник, дожидаясь зеленого сигнала.

Посмотрел в зеркало заднего обзора.

Из кустов так никто и не показался.

Не было бы никого – Евгений спокойно повернул налево, через сплошную. Все равно ведь ни одной машины. Так ведь нет, пришлось тащиться сто метров до светофора, попусту теряя время, да еще разворачиваться на узком перекрестке. И какой только идиот сделал здесь выезд только вправо?..

Загорелся зеленый.

Евгений поддал газу, плавно развернулся, едва не наехав на бордюр, выругался и быстро набрал шестьдесят. Из кустов выдвинулся здоровенный детина в зеленом жилете и, поигрывая полосатой палкой, долгим, тяжелым взглядом проводил машину.

«Извини, дорогой, сегодня не твой день», – злорадно подумал Евгений, поглядывая в левое зеркало.

Он заметил, что крепко сжимает руль побелевшими от напряжения пальцами, и расслабился.

«Вот дурак! Чего я так испугался? Ничего не нарушил, а если и нарушил – не палкой же они по башке будут лупить», – успокаивал себя и одновременно ругал Евгений, сворачивая сначала направо, на Парковую, а затем тут же налево, на Школьную.

Он презирал себя за выдуманные самим собой страхи, накатывающие и обволакивающие внезапно и всегда не вовремя, цепко удерживающие в своих леденящих объятиях, туманящие мозг и сковывающие движения.

Нет, Евгений не был трусом. Но были некоторые жизненные ситуации, в которых Евгений становился похожим на размазню. Мямлил, когда нужно было требовать и настаивать на своем, терялся, когда требовалось собраться и действовать, становился мягким, податливым, не желая портить ни с кем отношений, хотя стоило бы дать отпор невзирая ни на что.

Ненавидел он себя, впрочем, и за то, что иногда чересчур жестко и принципиально реагировал, когда можно было и вовсе закрыть глаза на происходящее. Но, бессильный в других ситуациях, в эти моменты он ощущал себя истинным борцом с человеческими пороками и непоколебимым поборником истины.

Одной из фобий Евгения была боязнь гаишников. Стоило замаячить на горизонте инспектору ГИБДД или показаться на дороге бело-синей машине с красной и синей мигалками, как на Евгения накатывал панический страх. Этот страх в свое время сыграл с Евгением злую шутку, заставив его шестнадцать раз пересдавать вождение, прежде чем ему удалось, наконец, получить права.

Чем его так пугали работники ГИБДД, Евгений и сам не знал. Возможно, тайна крылась в какой-нибудь дурацкой истории из далекого детства, когда все казалось более ярким, значительным и пугающим, чем есть на самом деле.

Он не помнил этого.

Но всякий раз, когда его останавливали для обычной проверки документов, Евгений впадал в полнейший ступор, из-за чего ему пару раз даже предлагали подуть в трубочку – инспектора не могли понять причины его странного поведения.

В эти моменты Евгений ощущал себя прожженным нарушителем ПДД, все грехи которого вот-вот разоблачит опытное всевидящее око доблестного инспектора ГИБДД. Однако, заканчивалось все всегда одинаково: удовлетворившись формальной проверкой документов, инспектор внезапно терял всякий интерес к личности Евгения и, вернув книжечку с правами и страховкой, отворачивался от него и принимался вылавливать в нескончаемом автомобильном потоке следующую жертву.

Евгений знал о существовании так называемой боязни «белых халатов». У него была боязнь «темно-серых мундиров», «салатовых жилеток» и «полосатых палочек».

Еще из самых явных имела место быть боязнь «полосатого галстука», относившаяся к директору Николаю Сергеевичу.

Но больше всего Евгений боялся женщин.

Разумеется, не всех женщин, а лишь тех, которых рассматривал в качестве потенциальной жертвы своего природного влечения.

Нет, Евгений не был бабником. Он, как и большинство зрелых мужчин, к коим он в свои двадцать девять лет себя причислял, желал  женской ласки, чистой любви и самых светлых чувств.

Мимолетные романы и, тем более, бурные одноразовые посиделки (с последующими «полежалками»), оставляли в душе лишь неприятный осадок и не приносили ни малейшего удовлетворения.

Евгению хотелось постоянства. И на роль этого постоянства была выбрана Зинка Прохорова, официанта дешевого по сути и содержанию кафе «Светлые зори», расположившегося на первом этаже в доме, напротив окон квартиры Евгения. Евгений третью неделю подряд пытался признаться Зинке в безграничной любви.

Сначала он по несколько часов просиживал за столиком полутемного и мрачного зала «Светлых зорь», поглощая неимоверное количество закусок, яичниц, салатов и котлет, но так и не решился заговорить с девушкой. Всякий раз, когда Зинка приближалась к его столу, пытаясь узнать, не желает ли он чего-либо еще, и при этом обворожительно хлопала длинными пышными ресницами, у Евгения перехватывало дыхание, и он мычал что-то невразумительное, тыкая пальцем в строчки меню.

А когда и без того не слишком толстый кошелек Евгения основательно похудел, молодой человек решил дожидаться Зинку по вечерам на лавочке у выхода из кафе.

Но и здесь повторялась одна и та же история. Каждый раз Евгений приходил и усаживался на скамейку с твердым намерением уж в этот раз, наконец, взять себя в руки и осуществить задуманное. А перед этим он тщательно репетировал свою речь и продумывал ответы на возможные Зинкины вопросы. Но, завидя Зинку, покидающую поздно вечером кафе через черный ход, Евгений напрочь забывал все, что собирался ей сказать, и стоял столбом, растерянно провожая девушку взглядом и не смея приблизиться к ней.

Наравне со страхом быть отставленным, в Евгении с каждым днем нарастал еще и праведный гнев. Причиной его служили вечно увивающиеся вокруг Зинки парни, с которыми она в открытую кокетничала на своем рабочем месте – Евгению это прекрасно было видно сквозь прозрачные стекла кафе…

Сегодня Евгений был полон решимости. Ему надоело ходить вокруг да около – в конце концов, лучше пусть его далеко-далеко и, главное, сразу пошлют куда подальше, чем он будет и дальше выглядеть полнейшим идиотом в собственных глазах, впустую наворачивая круги вокруг смазливой пигалицы Зинки.

Подъезжая к кафе, Евгений вытянул шею, всматриваясь сквозь стекла в залитый ярким светом зал, и не заметил зияющую чернотой дыру сливного колодца, кое-как прикрытого узкими досками. Две из них крест-накрест прикрывали саму дыру, еще три были сложены над люком шалашиком.

Под колесом хрустнуло – сложился шалашик, – потом треснуло – не выдержали горизонтально лежавшие доски. Машина дернулась, резко накренившись вперед и на левый бок. Заглох двигатель.

Евгений больно ударился лбом об руль.

Потирая зашибленный лоб, Евгений выбрался из машины и, обойдя дверь, опустился на корточки возле провалившегося в люк на треть колеса. Меж треснувших досок что-то блеснуло.

Откинув пару обломков, Евгений обнаружил пластиковый прямоугольник, внешне похожий на банковскую карту. Карта была золотой, с глянцевой поверхность и радужно бликовала голограммой с орнаментом из кружочков, треугольничков и прочей геометрии. Никаких надписей и картинок, даже царапины ни одной – поверхность карты была девственно чистой.

Евгений повертел ее в руках, зачем-то поковырял ногтем и засунул в карман – пригодится. Потом внимательно оглядел колесо, поднялся и, ругнувшись, пнул лежавшую рядом доску. Та, бренча по асфальту, отлетела метра на три в сторону.

Евгений огляделся. Как назло, никого поблизости. И ни одной машины.

Вытащив ключ из замка зажигания, Евгений включил «аварийку», хлопнул дверью и, засунув руки в карманы, направился к кафе, у которого стояло несколько машин. Уже выйдя на тротуар, он услышал за спиной глухое «бум» и обернулся.

Перекоса у машины уже не было.

Рядом с машиной, опираясь о крышку капота правой рукой, скрестив ноги и непринужденно улыбаясь, стоял человек в сером костюме-двойке. Не веря глазам, Евгений приблизился к машине и, чуть наклонившись, заглянул под днище. Все четыре колеса действительно стояли на асфальте. Не сводя недоуменного взгляда со странного незнакомца, Евгений обошел машину. Левое колесо находилось в полуметре от колодца.

– Это… вы? – рассеянно спросил Евгений у человека в костюме.

– Я, – просто сказал тот.

– Но как?!

– Ничего сложного.

Евгений решил, что незнакомец издевается над ним. Но вокруг никого, кроме него, не было, а машина действительно была поднята из люка и сдвинута в сторону.

– Дайте, догадаюсь: вы из цирка! У нас сейчас цирк как раз приехал. Фокусник! Нет, погодите… силач! Точно?

– Я похож на силача? – серьезно спросил мужчина, присев на капот.

Евгений хотел сказать, что машина грязная и не стоит на нее садиться в дорогом костюме…

– Поверьте, это неважно, – сказал незнакомец.

– Что неважно? – окончательно растерялся Евгений.

– Машина, грязь, костюм – все неважно.

– Откуда вы?.. – Евгений попятился.

– Все очень просто: когда я прислонился к машине, вы, молодой человек, посмотрели на мои брюки, пиджак, потом на машину, потом опять на брюки. Видите, ничего сверхъестественного. Не упадите, позади вас доска!

Евгений посмотрел под ноги.

– Но что вы хотите от меня?

– От вас, Евгений Максимович, я хотел бы, чтобы вы сели в машину и поехали домой.

– Но?.. – ошарашенно уставился на незнакомца Евгений.

– Евгений Максимович, послушайтесь моего совета: езжайте домой, отдохните. Зинаида Витальевна не та, кто вам нужен. Я вам честно говорю.

– Я, кажется, понял. – В Евгении начала просыпаться злость. Он сделал шаг навстречу незнакомцу, судорожно сжав кулаки. – Вы один из ее ухажеров, так?

– Совершенно не так. – Мужчина выпрямился и, засунув руки в карманы, пристально поглядел Евгению в глаза. Евгений смутился, потом ему стало вдруг стыдно: человек помог ему, вытащил машину из колодца, а он на него с кулаками.

– Простите, – извинился Евгений.

– Ничего, я понимаю. Но, поверьте мне, Евгений Максимович, она вам не пара.

– Вы ее хорошо знаете?

– Более чем.

– А если я не послушаюсь вашего совета? – с вызовом спросил Евгений.

– Будете биты.

– Вами?

– Нет, ими. – Незнакомец ткнул большим пальцем за спину, в сторону кафе. – Езжайте домой. – Он поднялся с капота и пошел вдоль улицы.

– Постойте! Куда же вы? – крикнул ему вслед Евгений.

– Это неважно, – прощально махнул рукой мужчина.

– Но я хотел спросить?..

– Мы еще пообщаемся с вами, – донесся до Евгения издалека голос незнакомца. Его шаги стихли.

Евгений постоял, вглядываясь в темноту, пожал плечами и обернулся к кафе.

За одним из столиков у окна сидела пара развязных молодых людей. Парни курили, разливали по рюмкам «Столичную», оживленно болтали и хохотали, закидывая далеко назад патлатые головы. Рядом с их столиком стояла Зинка, обеими руками прижимая к груди поднос, улыбалась и что-то говорила парням. Им всем было весело.

Евгению было грустно.

Он вздохнул и забрался в машину. Вставил ключ в замок зажигания и вдруг понял, что Зинка ему действительно не нужна и совершенно безразлична. Красивая пустышка, хихикающий ноль с вписанной в него привлекательной рожицей. Бабочка, беззаботно порхающая с цветка на цветок – избитая, конечно, аллегория, но зато какая точная! Нет, прав был незнакомец.

А все-таки интересно, кто это был, откуда он здесь взялся и куда так спешно исчез? И как, черт возьми, он вытащил машину?!

Рядом с машиной Евгения остановился старенький грузовик. Из кабины на землю спрыгнул немолодой шофер и, приблизившись к «Опелю», все еще озаряющему окрестности пронзительными желтыми вспышками «аварийки», заглянул внутрь машины, постучав костяшками пальцев в  стекло.

Стук вернул Евгения к реальности. Он заметил в правом окне незнакомое лицо с дряблыми щеками, покрытыми двухдневной щетиной, и опустил стекло.

– Шеф, проблемы? – спросил мужчина.

– Нет, все в порядке, – ответил Евгений, попытавшись улыбнуться. Он выключил «аварийку» и завел двигатель. – Спасибо.

Шофер козырнул и вернулся в кабину грузовика. Скрежетнула передача, двигатель взревел, и «ЗИЛ» унесся, оставив за собой медленно тающее облако сизого дыма.

Проехав три обшарпанных кирпичных дома, школу и детсад, Евгений развернулся, проехал назад и свернул во двор своего дома. Парковочные места у его подъезда были заняты. Пришлось отогнать машину дальше, в конец дома, к мусорным бакам.

Заглушив двигатель и выбравшись из машины, Евгений неспешной походкой, помахивая борсеткой, прошел к ларьку, выкрашенному в цвета родного российского флага.

Ларек был старый, сваренный из стальных листов. Краска на нем кое-где вздулась пузырями, некоторые из них лопнули, в прорехах бурой пеной проступила ржавчина. Левое стекло за лучами решетки расползлось кривой трещиной, заклееной широкими полосами скотча с обеих сторон.

За стеклом, сквозь плотный ряд бутылок со спиртным, лимонадами и сигаретами, виднелось одутловатое, с мешками под глазами лицо продавщицы. Лицо грустно жевало бутерброд с двумя кружками сервелата.

Евгений пошарил в борсетке, выудил пятьдесят рублей и сунул их в окошко.

– Два «Карлсберга», пожалуйста, – сказал он, аккуратно, чтобы не запачкать рукав, облокотившись на узкую подставку у окошка.

Продавщица, продолжая жевать, свободной рукой отсчитала сдачу, кинула монеты на плексигласовую тарелочку, покрытую сеткой царапин и криво прикрученную саморезом, и выставила перед Евгением две жестянки с пивом.

Евгений собрал монеты – столичная привычка не давать сдачу в руки (как будто это может кого-то оскорбить!), а кидать ее на тарелочку, с которой монеты приходится стягивать по одной, добралась и сюда, – рассовал банки по вместительным карманам куртки и огляделся.

Домой идти не хотелось.

Пройдя через полдвора, Евгений уселся на рассохшуюся и потемневшую от времени скамейку под молодой липой, достал жестянку с пивом, дернул за кольцо и быстро поднес банку ко рту.