Что в имени тебе моем?..

Так и не добралась тогда Наталья до Марселя, а осталась на Корсике. Но с того момента Армандо – так звали красавца – и Наталья не расставались.

Все эти истории выведывала потихоньку у разговорчивой бабули Рита и никак не могла понять, где здесь правда, а где вымысел, красивая сказка. Ей очень хотелось расспросить няню о «своей» фамилии, о Юрьевых, но пока не находился подходящий момент. А после визита матери Алисы у Риты в голове все перемешалось.

Она помнит эту встречу в мельчайших подробностях: женщина зашла в дом, увидела «дочь», бросилась к ней, стала обнимать и целовать «свою девочку». У Риты внутри защемило, заныло, слезы сами полились из глаз. Она обняла эту женщину, которая почему-то опустилась перед ней на колени и притулилась головой к ее животу, от чего внутри что-то свернулось и запульсировало, гладила ее по волосам и при этом испытывала странное чувство. Как будто та ей не чужая, как будто их что-то связывает. Хотя Рита понимала, что видит ее первый раз в жизни (а память на лица у нее феноменальная). Эта женщина – Катрин – назвалась ее матерью. Как такое возможно? Неужели ее настоящая дочь и она – Рита – так похожи, что даже родная мать не отличила одну от другой? Это невероятно.

То, что Андре принимает ее за свою жену и Сережа считает ее своей мамой, Риту совсем не угнетало, но вот перед этой женщиной ей стало стыдно.

Еще одна боль, разрывающая сердце, – мама. Настоящая мама, которая осталась там, в Подмосковье. Но у Риты есть, как минимум, неделя-две, чтобы подумать, как решить эту проблему. Сейчас мама не ищет ее, потому что знает: дочь уехала (каждое лето в июле или августе на протяжении пяти лет одно и то же!) в поисках сюжетов для своих романов. И в это время лучше ее не беспокоить. Рита отправила короткое сообщение маме (Андре купил новый мобильник, они не могли понять, куда делся ее старый аппарат), что она потеряла телефон, а в остальном, все замечательно: море, солнце, работа. Целует маму сто раз и просит не волноваться. Потом сообщение стерла… На всякий случай.

Есть у Риты маленькая тайна: она пишет книги. Об этой тайне знает мама. Лучшая мама на свете. Пока что Рита пишет, как говорится, «в стол». Но идей у нее на десяток романов, это точно! Ее очень интересует история, тайны и загадки правления царей, королей и императоров, секреты государств, политические интриги и заговоры. Особенно ее захватывают события в жизни государства российского, русских правителей, тайны дворцовых переворотов. Поэтому ее любимое занятие – изучение архивов, поиск старинных книг, в которых можно найти много интересного. И хотя главный поисковик сегодня – интернет, но ничто не сравнится с удовольствием перелистывать желтые страницы, вдыхать запах старых книг, представлять, как эти издания держали в руках господа и сударыни, которые потом становились героями ее романов.

Об этой ее страсти пока не время распространяться. Не время думать о том, чтобы издать свои книги. Несмотря на то, что уже написаны три романа, Рите не хотелось останавливаться и тратить время на поиск издателей. Вот придумает еще три-четыре книжки, тогда можно будет отдохнуть и заняться изданием своих сочинений…

Рита сидела на террасе гостиной, с которой открывался вид на горы и скалы (ее сморила послеобеденная лень и не хотелось двигаться), и раздумывала о том, что с ней произошло. Сынишка отправился спать (он всегда спит после обеда), Андре – на работе, няня деликатно удалилась. Она погрузилась в свои мысли и пыталась найти если не ответы, то хотя бы какое-то разумное объяснение тому, почему она здесь. Как она очутилась в этом доме?

Она помнит, как спустилась с трапа самолета (еще в апреле она забронировала билет на рейс компании Эр Франс Москва-Марсель), прошла паспортный контроль, получила свой багаж и собиралась ехать в порт, а потом на пароме добираться… до Корсики. Да-да, она направлялась на Корсику не только для того, чтобы поваляться на белых песчаных пляжах, поплавать в бирюзовом море, понежиться на солнце, которого так мало в Москве, и поесть всяких корсиканских вкусностей, запивая их пурпурно-розовым прохладным вином, но, главное, чтобы собрать необходимую для нового романа информацию о Наполеоне. Она договорилась с сотрудниками музея истории Корсики о том, чтобы ей предоставили для изучения архивные материалы: оказывается, здесь находится часть переписки Наполеона и Павла Первого. У нее был забронирован номер в отеле в Аяччо (или как произносят французы, в Ажаксио – Ajaccio) – городе, где родился великий корсиканец. Но что-то пошло не так.

Она помнит, как вышла из аэропорта, направилась к стоянке такси. Таксист произвел на нее неприятное впечатление, много говорил: марокканец, приехавший во Францию в двадцатилетнем возрасте в поисках лучшей жизни, жаловался, что эта самая жизнь, о которой мечталось, сидя за школьной партой в Касабланке, оказалась не такой уж хорошей, что зарабатывать стало все труднее, клиенты жадничают, оставляют мало чаевых. (Рита намек поняла, но решила, что больше одного евро ему не даст – надоел своим нытьем!) Еще говорил о том, что русские женщины очень красивы и независимы. (Как он определил, что она русская?) Потом они приехали в порт, а через час она была уже на пароме. Больше Рита ничего не помнит. Нет, еще она помнит, как взяла бутылку воды в баре – очень хотелось пить. Сделав несколько глотков, она почувствовала себя плохо: перед глазами все поплыло, тошнота подступила к горлу. Рита успела подумать, что это от перелета и жары. И все. Теперь, действительно, все. Провал в памяти.

Очнулась здесь. В комнате со ставнями и видом на море. С сильной головной болью и ломотой в суставах. В чужой постели и чужой ночной рубашке. В окружении людей, которые пытались убедить ее, что она – Алиса.

У нее не оказалось ничего, что напоминало бы о прошлой жизни. Где ее вещи? Где багаж? Где российский паспорт? Нет ничего. Она помнит, как очнулась. Ее разбудил гром, стихия. Потом был странный разговор с Андре и няней. Фотоальбом с кошками.

Она пересматривала альбом за эти дни десятки раз! Что-то смущало ее в этом альбоме, но она не понимала, что именно: какая-то деталь цепляла, заставляла возвращаться к детским и юношеским фото Алисы по нескольку раз. Рита была уверена, что не знает людей на фото, не помнит себя такой. Но есть нечто, что кажется ей не просто знакомым, но родным. И каждый раз, когда она рассматривала старые снимки, у нее поднималось давление, раскалывалась голова от того, что она никак не может уловить это нечто, найти важное звено, которое вроде бы лежит на поверхности, но которое не так-то легко разглядеть.

Почему ни Андре, ни няня, ни тем более Катрин не прислушались к ее словам? Не поверили ей? Почему так настойчиво убеждали, что она – Алиса? Рита сопротивлялась, пыталась объяснить, что это не так, что происходит мистификация, она – не та, за кого ее принимают. Но когда в комнату вбежал Сережа, бросился ей на шею и назвал мамой, Рита засомневалась в своей правоте, решила, что сошла с ума, что вся ее прошлая жизнь – это просто странный сон, который ей приснился, пока она болела (да, она пыталась убедить себя, что нездорова, и раздвоение личности, которое ее угнетает, – плод болезни), что она и есть Алиса, Сережа – ее ребенок, Андре – ее муж, а дом со ставнями – ее дом. Но заблуждение это длилось недолго. Все-таки она не сумасшедшая.

Она – не Алиса, как бы ей не хотелось сейчас ею быть. Она – Рита. Маргарита. Это Рита сочиняет истории и раскрывает политические заговоры. Это Рите так хочется сейчас писать. Открыть свой компьютер и писать. Бог с ними, вещами. Единственное, чего ей недоставало – ее компьютера. Он исчез так же, как и все остальное. Дома – в России – у нее все записано на флешках. Но также очень многое осталось в голове. Поэтому она сядет за компьютер Алис и будет работать. Она помнит, на чем остановилась…

Солнце, как мячик, перекатилось из-за скал, ослепило террасу и начало припекать. Лето, август. Но ей совсем не жарко. Это от того, что рядом море. Рита потянулась, допила остывший кофе, решила уйти в дом. Как тихо и спокойно! Сережа спит, няня, очевидно, отдыхает с книжкой в руках. (Рита улыбнулась, вспомнив, как вчера зашла к ней в комнату и увидела трогательную картину: Елизавета Петровна дремлет, а открытая книга лежит на груди). Поднялась по лестнице в свою комнату, села за компьютер. Нет, она не Алиса. Себе она врать не станет. Это именно Рите хочется спрятаться ото всех и писать…

Сидя в тишине и покое, вспоминая то, над чем она работала последние два месяца, она вдруг замерла, пораженная одной простой мыслью. Почему же эта мысль не пришла к ней раньше? Она подумала об Алисе. Той, чье место она, по какому-то невероятному стечению обстоятельств или чьей-то воле, заняла. Что стало с настоящей Алисой? Женщина, которая так похожа на нее, что даже родная мать не смогла их различить, женщина, которую так любят в этом доме, не может просто так исчезнуть! Где она? Возможно, она попала в беду? И ей нужна помощь!

Рита застонала: она – самозванка, воспользовалась бедой этой неизвестной женщины и наслаждается счастьем и любовью, которые предназначены вовсе не Рите! Что же делать? Как узнать, где сейчас Алиса? Как ее найти? Наверное, нужно сказать правду… Хотя бы Андре…

Она грустно улыбнулась: поверят ли ей? Вряд ли. Снова заговорят о болезни. Нет, надо придумать что-нибудь другое. Ясно только одно: она не сможет вечно оставаться Алисой. Когда все узнают правду, ей придется как-то объяснять… Но ведь они сами не хотели верить!

А если объявится настоящая Алиса? Рита не желала ей зла и очень хотела, чтобы с этой женщиной ничего страшного не случилось, чтобы она нашлась и вернулась в свой дом. Но вот что тогда будет с ней – Маргаритой? Как забыть Андре? Эти темно-серые глаза? И как отказаться от сына? Эти вопросы встали вдруг перед нею со всей очевидностью и ответов на них не находилось.

Ее романы могут подождать… Сейчас важно разобраться с этой историей.

Она услышала шум на лестнице. Проснулся Сережа и прибежал к ней. И все плохие мысли куда-то исчезли. Она схватила мальчика, подняла на руки и закружила, приговаривая: «Самолет построим сами, пронесемся над лесами, пронесемся над лесами, а потом вернемся к маме11». Она целовала его голову, ручки и ножки и млела от блаженства. А в дверях стоял счастливый Андре (они даже не услышали, как тот пришел), и Рита вместе с сыном подалась к нему и страстно его поцеловала. Сережа звонко смеялся, оказавшись зажатым между папой и мамой, а Андре смущенно хмыкнул и прошептал, что сегодня ночью она от него точно не отвертится…

Снова Подсказка. На рубеже веков. Декабрь 1800 года

Август ехал на санях, запряженных парой лошадей, во дворец графа Палена и пытался угадать, зачем его вызывают так поспешно и в столь ранний час. Он выполнял все поручения аккуратно, с немецкой тщательностью – вовремя и качественно. Император всегда оставался доволен его работой. Тем более удивительной была та срочность, с которой его немедленно требовали к военному губернатору. Но вскоре писатель успокоился: никаких злых умыслов он не имел, ни в каких тайных обществах не состоял, следовательно, беспокоиться ему не об чем. Очевидно, понадобилась его помощь в переводе какого-либо срочного документа. Он расслабился и даже позволил себе немного вздремнуть, укутавшись в теплое одеяло и разомлев от ритмичного хруста: свежий утренний снег скрипел под полозьями, и скрип этот да равномерное покачивание саней убаюкивали. Очнулся, услышав протяжное «тпру»: лошади остановились.

Зайдя во дворец, Коцебу отдал теплый полушубок слуге и тут же был препровожден в кабинет. После традиционного приветствия генерал-губернатор сказал ему с улыбкою:

– Ну что, Август Фридрихович, – Пален, принявший православие и нарекшийся Петром Алексеевичем (урожденный Петр Людвиг фон дер Пален), всегда обращался к нему на русский манер, – размышляешь небось, зачем тебя вызвали в столь ранний час?

– Думаю, знания мои в языках понадобились императору. Видимо, срочность есть какая…

– Угадал. Император решил разослать вызов всем государям Европы и их министрам. Такое себе приглашение на турнир. Он избрал тебя для того, чтобы изложить этот вызов на немецком языке и поместить его во всех газетах. К тому же, – граф усмехнулся, – нужно взять на зубок, – так он выразился и вновь засмеялся, – и выставить в смешном свете барона Тугута12. Следует сообщить также, что генералов Кутузова и Палена, – указав большим пальцем себе в грудь, – император называет в качестве своих секундантов.

– И когда нужно приступить к сему труду?

– Сейчас же. Поэтому и вызвал тебя так срочно. Будешь работать здесь. Сегодня к часу дня мы должны представить документ императору.

– Лично?

– Да. Так пожелал Его Величество. Мы пойдем во дворец вместе, возможно, Павлу Петровичу понадобятся твои знания языков и литературного письма. Так что, Август Фридрихович, не будем терять время.

Указав ему место за бюро, граф вышел из кабинета.

«Та-ак, и что же мне делать? Как представить такое странное сочинение? Надо ведь понимать, какие цели у государя, чего он хочет добиться своим вызовом?.. Похоже, не заслужу я милость монарха, ибо понять не могу, как и, главное, что писать… Ладно, будет вам моя версия. А там, как получится, – подумал Август и вспомнил, как нелестно отзывались о бароне Тугуте военные: – Александр Васильич13, например, называл барона существом кабинетного права и говорил, что ничему путному не бывать, доколе Тугут не перестанет самовластвовать над военными действиями. Однако ж в Европе есть не только Тугут. Есть другие монархи, уважаемые и сильные. Как же мне найти нужный тон письма?»

Два часа сочинял Август фон Коцебу «свой» вызов. Когда же дал прочесть Палену, тот остался недоволен. По его мнению, вызов был недостаточно резок. Коцебу потратил еще час, чтобы написать сочинение в более резкой манере. Второй документ после некоторых раздумий решено было оставить.

Во дворце им пришлось долго ожидать в передней. Государь выехал верхом, и никто не знал, когда он вернется. Когда же, наконец, графа (одного) пригласили, тот взял написанную Августом бумагу, вошел к государю. Коцебу нервничал: не мог усидеть на месте, прохаживался по зале, выглядывал в окно. Пален отсутствовал около часа. Наконец, дверь открылась и появился граф.

«Не в духе», – писатель совсем запаниковал.

– Документ все еще недостаточно силен. Езжайте домой, продолжайте работать. Вернетесь ко мне, когда напишите новый вариант. А я должен остаться.

– Да вы бы объяснили мне, Петр Алексеич, чего хочет государь. Какова цель сего документа?

Но Пален не ответил. Отдал бумагу и вернулся в монаршую залу. Одеваясь, Август никак не мог попасть рукой в толстый рукав полушубка, переживал: «Не хватало еще попасть в немилость из-за этого вызова. Думай теперь, ломай голову, составляй то, не знаю, что…» Он намеревался уже выйти из дворца, как у самой двери догнал его камер-лакей императора и попросил вернуться.

В ту минуту, как Август вошел в кабинет, государь поднялся ему навстречу с особенно приветливым поклоном и, улыбаясь, сказал:

– Господин Коцебу, прежде всего мне необходимо повиниться перед вами.

– Повиниться? – писатель растерялся, он был поражен столь неожиданным приемом.

– Да-да, повиниться. Надо было объяснить вам, каковы мои цели, чего я хочу от вас, как представляю себе этот документ.

– Ваше Императорское Величество, вы тронули мое сердце. В вашей руке находится волшебный жезл. И жезл этот – милосердие.

Согласно этикету, Август хотел опуститься на колено, чтобы поцеловать у государя руку, но тот приветливо приподнял его, поцеловал в лоб и заговорил по-немецки (с легким акцентом). Император был любезен и веселился:

– Вы слишком хорошо знаете свет, следите за текущими политическими событиями. Вы должны знать, какую роль в европейских событиях играют русские монархи. Говорят, я часто поступал… – он искал слово, – неправильно, – продолжал он, смеясь, – справедливость требует, чтобы я был…хм… наказан, – государь продолжал веселиться. Потом взял Августа за руку, подвел к окну и показал написанную собственноручно бумагу. – Я хочу, чтобы вы перевели этот текст на немецкий язык и поместили как можно скорее в Гамбургской газете и других повременных листках.

Затем император прочел бумагу, написанную по-французски. А при последних словах от души засмеялся. Август тоже учтиво улыбнулся.

– А вы отчего смеетесь, господин Коцебу?

– Оттого что вы, Ваше Величество, имеете столь точные сведения о состоянии дел в европейских монархиях. И оттого, что так смело хотите вызвать монархов на политическую дуэль.

– Да-да, пусть соревнуются монархи, а не армии. В войнах погибает столько солдат! И в нашей власти сохранить им жизни.

– Вы – милосердный государь, Ваше Величество. Но, увы, не все монархи в Европе так думают.

– Вот, возьмите этот документ, – продолжал он, передавая бумагу, – переведите его на немецкий язык. Оригинал можете оставить у себя, принесите мне копию и перевод. Идите. Лакей препроводит вас в тихое место, где вам не помешают работать. Когда будете готовы, возвращайтесь. Я жду.

Писатель вышел из кабинета и комфортно устроился за столом в маленькой комнате, куда его отвел лакей. Перевод не составил большого труда. Загвоздка была только в одном слове: taxer. Следовало ли ему употребить немецкое выражение, в котором перевод звучал бы как «обвинять»? Выражение могло показаться слишком сильным. И Август смягчил смысл, употребив более мягкое, размытое словосочетание. Когда закончил, вернулся. У кабинета его встретил граф Кутайсов. (О, об этом человеке Август тоже знал немало. В своих дневниках и записях он поместил занятные анекдоты о графе. Турок, взятый в плен в Бендерах и подаренный Павлу в бытность престолонаследником, слыл любимцем императора и пользовался неограниченным его доверием. Павел пожаловал ему графство и самолично выбрал имя.) Кутайсов о нем и доложил.

– Садитесь, – сказал приветливым тоном император. Август, из уважения к сану государя, не смел повиноваться, но тот повторил тоном, более строгим: – Садитесь, говорю вам, – и тут же вновь улыбнулся: – читайте. Непременно хочу услышать, что у вас получилось, – и снова повторил: – читайте ваш перевод.

Павел взял написанный им французский оригинал и приготовился слушать его немецкий перевод. Коцебу стал медленно читать, поглядывая украдкой на государя:

– Из Петербурга пришло известие, что Русский император, видя, как Европейския державы не могут между собою согласиться, и желая положить конец войне, одиннадцать лет терзающей Европу, предлагает назначить место, в которое он приглашает всех прочих государей прибыть и сразиться между собою в турнире, – прочел Коцебу начало «вызова». (Государь при слове «турнир» засмеялся.) – Иметь при себе в качестве приспешников, судей и герольдов самых просвещенных своих министров, судей и генералов, как-то господ Тугута, Питта, Бернсторфа. Сам Русский государь намерен взять с собой генералов Палена и Кутузова…

Август продолжал читать, а император время от времени кивал головой. Наконец, наступил черед последней фразы, в которой переводчик хотел обойти словосочетание «императора обвиняют» и заменить на другое:

– Не знаем, верить ли сему, однако же, известие это не кажется лишенным основания, ибо вполне соответствует поступкам, на которые императора считают способным.

– Нет-нет, – возразил Павел. – «Считать способным» – это не то. Вам следовало в точности передать слово taxer.

– Ваше Величество, – тихо спросил Август, – боюсь быть дерзким, но, если я употреблю слово «обвинять», как того требует точный перевод, не сочтете ли вы его слишком резким?

– Вот именно, обвинять! Обвиняли! – повторил он несколько раз. – Это именно то выражение, которое мне хотелось бы донести. Они, – Павел, очевидно, имел в виду других монархов, – обвиняют меня во всем. А сами развязывают одну войну за другой. Плетут интриги! Ненасытные!

И Август прочел последнюю фразу в том виде, как приказал император. Смысл зазвучал по-другому:

– Не знаем, верить ли сему, однако же известие это не кажется лишенным основания, ибо вполне соответствует поступкам, в которых императора обвиняют.

– Прекрасно! А теперь позаботьтесь о том, чтобы эту статью поместили в газетах.

Только вечером Август Коцебу успокоился. Он выполнил свою работу и стал ждать, напечатают ли «приглашение на турнир» в различных изданиях. Когда же вызов государям спустя два дня появился в придворной газете, многие не поверили своим глазам, считая эту статью дурным розыгрышем. Даже Президент Академии Наук, к которому рукопись была доставлена для напечатания, отправился к графу Палену и лично убедился, что нет в том никакого подлога. Более того, в Москве номер газеты был задержан по распоряжению полиции, так как никому не могло прийти в голову, что вызов этот мог быть напечатан по воле государя. То же произошло и в Риге. В Гамбургской газете данная статья появилась ровно через месяц с пометкою: «Петербург. Декабрь 1800 года».

Вызов этот, конечно же, наделал много шума.

На следующий день, после того как номер газеты вышел в свет, император пожаловал Августу фон Коцебу прекрасную табакерку, осыпанную бриллиантами, ценою в две тысячи рублей. Наверное, ни один переводчик не получал за буквальный перевод двух десятков строчек столь щедрое вознаграждение!

Поиск Отгадки. Первая Попытка. Наши дни. Москва

– Здравствуй, Лена, – Макс звонил своей бывшей жене.

Услышав знакомый, но совсем забытый голос, он немного смутился. Ей пришлось дважды повторить «слушаю», прежде чем Макс произнес свое «здравствуй»…

Необходимо было срочно поговорить с Леной. От того, как скоро Макс выяснит все о «голосе» – кто этот человек, откуда, зачем хотел видеть детектива, будет зависеть и эффективность расследования. Макс должен найти убийцу и постараться разобраться в деле этого несчастного. Теперь это его дело! Долг перед тем человеком и, чего скрывать, профессиональный интерес заставляли действовать немедленно.

Эта загадка захватила его. Непременно захотелось найти ответ… Конечно, не мешало бы выяснить, смогут ли родственники «голоса» оплатить расследование. «А если не смогут или не захотят платить, стоит ли возиться?» – задал себе вопрос Макс и, долго не раздумывая, сам себе ответил: «Стоит. Уж больно интересно!» Он проворочался всю ночь, подремал пару часов перед самым рассветом, утром наскоро выпил кофе и убежал в офис. Сначала связался с Андреем, сказал, что тот ему очень нужен. Но оказалось, что Андрей и сам считал минуты («неудобно беспокоить женатого человека так рано», – сделал он ударение на слове «женатый» – подколол все-таки!), чтобы, наконец, позвонить главному детективу.

– Шеф, ты не представляешь, я только что собирался тебя набрать. Ты меня опередил.

– Что-то важное?

– Очень. У меня хорошие новости. Есть новое дело.

– У меня тоже появилось новое дело. И мне нужна твоя помощь.

– Нет, ты не понял, Макс. У меня настоящее дело!

– У меня тоже настоящее, – засмеялся тот, – приходи давай. Когда можешь прийти?

– Через час. Устроит?

– Устроит, – Макс хотел повесить трубку, но не удержался и спросил: – Ну, и что там у тебя?

– А, заинтриговал? – Андрей держал паузу, – ладно, скажу коротко. Звонил Мишель, мы ему очень нужны. И как можно скорее. Так что едем во Францию, шеф.

Макс молчал. Казалось, он тщательно обдумывал, что сказал Андрей, потом как-то неуверенно промычал в трубку: «М-м-м».

– Эй, ты чего? Не рад? – Андрей удивился, – у Мишеля вырисовывается очень увлекательное расследование. Говорит, без нас не справится. И заказчик небедный. Ты же недавно жаловался, что ничего интересного на горизонте не происходит. И что агентству деньги нужны. Или тебя финансовая сторона не интересует?

– Да нет, очень даже интересует. Но именно сейчас у нас здесь – в Москве – появилось новое дело. Думаю, пока будем разбираться, пройдет немало времени. А сразу два расследования, да еще в разных странах, мы не потянем.

– Бывало, и три тянули.

– Бывало. Только дело делу рознь.

– Да что случилось?

– Приезжай, расскажу. И тебя послушаю, что там у нашего Мегре произошло.

Так иногда в шутку Макс называл своего французского коллегу – частного детектива Мишеля Дебре. Им приходилось работать вместе. Есть у них «свой» сыщик и в Италии. Но итальянец Алесандро – просто коллега и классный специалист, а Мишель за эти годы стал настоящим другом.

Уже пару лет они никакой совместной сыскной деятельности не вели, общались только по случаю праздников – поздравляли друг друга с Рождеством, Новым Годом, не забывали о днях рождения. От Мишеля Макс получил подарок и ко дню свадьбы – замечательную картину парижского художника и бутылку бордо. Шато Лафит. Это был очень щедрый подарок. И так как этот жест – Макс был уверен – шел от всего сердца, они с Аней приняли его с благодарностью. Конечно, он был бы рад снова поработать с Дебре. Если уж французский детектив обратился к московским коллегам (и друзьям!), значит, намечалось очень интересное дело. Только вот… как же быть с «голосом»? Вести сразу два расследования? «Вот так всегда, – вздохнул Макс, – то ничего нет, то сразу несколько дел».