Лаборатория имен

Роман Шабанов

Лаборатория имен

Невероятная повесть для детей

Посвящается моему племяннику Валентину, давшему мне «добро» на эту идею

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Начало

– Сегодня с вами диджей «Ъ», – неслось из перевернутой колонки под потолком. – А это, значит, день будет проходить под моим контролем. Я вижу, как опоздавшие спешат в класс, роняя учебники и обеды, но есть и такие, кто не торопится попасть туда, объясняя тем, что у них есть дела и поважнее докучливого брюзжания человека с указкой…

Место действия – кабинет директора школы. В нем двое – Карл и мистер Пок. Первый – ученик седьмого класса, второй – сам директор. Простой кабинет с висящими фоторамками побед, достижений, грамот. «1 место в собачьем конкурсе «Ноги от ушей», «3 место за победу на олимпиаде «Для думающих собак», «Фаворит в фестивале «Лающий бог». Стол с большим количеством папок и круглая печать сверху. Орущий приемник.

– Чем можно заменить сочинение в тетради, выведение кружков и декламация стихов, бег на время с более сильными, веря, что в этот раз обойдешь их, споры на уроках истории, особенно на тему войны?

У Карла была разбита губа и глаз. Кулаки были красными и если задернуть майку, можно было увидеть еще тринадцать синяков. Он тяжело дышал, как будто только что проглотил что-то большое и еще не успел, как следует прожевать.

– Что может быть важнее сложения десятичных дробей или решения квадратного уравнения? – не унималось школьное радио. – Наверное, только спор о том, стоит ли изучать английский только для того, чтобы на ответ «Хау ду ю ду» отвечать добрым «Гуд бай, пипл».

Директор фыркнул, быстро подошел к приемнику, потянулся, чтобы охладить задорного МС, но понимая, что слишком низок, чтобы дотянуться, встал на стул и выключил вещание. Радио хрюкнуло и замолкло. По всей вероятности, это должно было успокоить мистера Пока, но напротив он стал еще более нервно ходить по кабинету, не поднимая ног, отчего ковер вздымался и становился похожим на холмистую долину.

– У меня есть собака, Она не любит, когда я свищу или говорю «апорт». Она ждет, что я скажу «принеси».

Карл ждал, когда пластинка сделает второй круг. Он думал, что на этом все закончится. Синяки болели, хотелось закрыться в туалете, смыть с себя грязь и по возможности привести в порядок. Но директор не замолкал. Он умудрялся жевать орешки из целлофанового пакетика и говорить. Он никуда не торопился – у него не было ушибов и ничего не болело, разве что дергался глаз, и чесалось всегда одно и то же место за спиной – в лопаточной части.

– Все дело в уважении. Ты относишься к нему, как к самому себе. Я же не могу себе сказать «пошел» или «взять». Принеси! Гоп-гоп! Давай-давай! Однако могу сказать по-другому…

Директор был лыс и его лицо напоминало собачью морду. Наверное, когда очень долго общаешься с собакой, начинаешь походить на нее. У него был пес. Две фоторамки «С мячиком» и «Купание» стояли на столе, третья сверкала на рабочем столе компьютера. Там у пса текла слюна то ли от голода, то ли от злости. Неудивительно, если тебя фотографируют как модель. Можно и покусать. Но пес сдерживался. Разве можно кусать себе подобных. Вот и сейчас речь мистера Пока походила на лай – громкий и обрывистый.

– И в ответ она слушается… – завершил он вступительную часть, сделал паузу, и всыпал в себя горсть орехов и стал так судорожно жевать, как будто если он так не сделает, то орехи оживут и смогут убежать. – Если хочешь нормального отношения к себе, продолжил директор, подойдя к Карлу поближе, снизив диапазон в разы, – то назови его по имени, то, что было дано ему при рождении. Лайни, принеси мне тапочки. Благодарю, Лайни. А теперь подойди ко мне. Поговорим. Как ты себя сегодня вела, Лайни? Покажи дневник.

Карл представил, как пес главного по школе преподносит тому дневник, чтобы тот поставил отметку или расписался за поведение, и как потом они разговаривают по душам на крыльце дома – человек о том, что у него сотни учеников, от которых нет жизни, а пес – о тысячи донимающих его блох, от которых тоже несладко.

– Она не сразу стала такой. Сперва она не понимала, что такое возможно. Она не имела ни имени, ничего. Она не знала, что можно ладить с людьми. Она ничего не знала. Пока я ей не объяснил.

Пес дира сидит за специально сделанной собачьей партой и пытается запомнить алфавит. Открывает пасть, чтобы произнести «а», но получается «е» или пуще того «ы».

Карл потрогал лоб, словно проверяя, все ли у него на месте. Ему хорошо досталось. Он повертел головой, вправо-влево, вперед-назад. Легкое головокружение. Хорошо, что стулья стояли повсюду, и была возможность сесть, но директор не положительно оценил этот поступок, и мальчику пришлось встать. Перед глазами были торопливые кулаки, их казалось больше чем два – некоторые из них пролетали мимо, но были и такие, которые достигали своей цели. Тем временем мистер Пок начал говорить о происшествии, которое и привело Карла в административное помещение. Он уже сказал о том, что драка – это плохо, что все вопросы можно решить по-другому и остановился на причине ссоры.

– Все в порядке – клички уместны. Кто не называл своего соседа по парте за его нос картошкой. Или за вес. А то и за неуклюжесть. Это весело. Это нормально. Я и Лайни иногда зову Ленивицей. Но при этом я помню, что она Лайни. Она не Ленивица, она Лайни. Важно не забывать про свое имя. Называя его Трафаретом, ты должен помнить, что его зовут Шерман. Называя его Пончиком, вспомни о его настоящем имени – может быть оно ему идет больше.

Карл не хотел ни о чем думать – разговор итак затянулся. Мистер Пок, наверняка, забыл или не знал вовсе, что после драки не хочется выслушивать назидательные речи, а хочется пить, в душ и никаких уроков. Но директор продолжал, казалось, что с каждым словом его речь становится ярче, пронзительнее и он, понимая это, повышал голос, думая, что это красит его, как директора.

– Если бы это было в первый раз, тогда ладно. Но за тобой тянется бесконечный шлейф этих прозвищ. Уборщица для тебя ведьма. Монтер Джек – Терминатор. Каждый попадает в твою лабораторию, под твои опыты. Ты, наверное, и свое-то имя начинаешь забывать. Ты помнишь, что тебя зовут Карл? – спросил директор, прикончив пачку, выдавливая из нее последний приставший к дну орешек.

– Не произносите его, – процедил мальчик, чувствуя, как душно в этом кабинете. – Я его ненавижу.

Карл вытер сочащуюся кровь из губы.

– Да ты что? – удивленно вопросил мистер Пок. – Карл – удивительное имя. Если бы моего пса не звали…

Карл не был поражен. То, что директор сравнивал его со своим псом – нормально. Все руководители сравнивают своих подопечных с животным миром. Это еще повезло, что они собаки, а не другие представители, например, крысы.

– Если бы моего пса так звали, я был бы более чем спокоен, – огрызнулся мальчик.

Мистер Пок любил порядок, а Карл, как и все дети в его возрасте не всегда его соблюдал. Он, как и многие подростки, думал, что только через непорядок можно прийти к порядку. И сколько раз придется нарушить дисциплину – опоздать, прогулять, а то и подраться, он не знал.

Был драка. Причина самая простая – он назвал большого мальчика с рельефными мышцами Шермана «Трафаретом». Тот, не понимая шутливого тона Карла, встал в стойку и пошел на него. Карл был маленьким и смог увернуться так, что большая туша рухнула на пол. К тому времени столпилась значительная масса народа. Шерман поднялся и не стал медлить с ответным ударом. Карл не дрался, он уворачивался и старался не бить первым. Но ему изрядно досталось – была разбита губа, образовался синяк под глазом и на шее, не говоря уже о том, что скрывалось под рубашкой. Ему казалось, что все тело стало синим и заплывший глаз помогал ему поверить в это. Трафарет успокоился только после появления охранника. Драка не могла остаться в тайне. Уборщица Хьюс, монтер Джек и толпа малышей, завидевшие происходящее в школьном дворике, не могли среагировать иначе, как прокричать «вот это да!». Мальчики делали ставки, а девочки кричали «караул», хотя большинство кричали «Карлаул!». Тут же звонкий поток долетел до ушей охраны, а потом и сам мистер Пок, был оповещен о ЧП и вынужден говорить с зачинщиком, отпустив второго, совсем не обязательно для того, чтобы виновный понял, как нужно себя вести, а скорее просто для того, чтобы тот знал, что в школе есть кто-то главнее, чем он, и с ним нужно считаться, если решишь драться или, например, привести носорога.

– Кто я такой? – громко произнес мистер Пок.

– А вы не знаете? – ответил мальчик, уставший играть в эту странную игру с человеком на самой скучной работе. Дир не ответил, ожидая, что Карл тут же исправиться. – Мистер Пок.

– Правильно, мой мальчик, – с облегчением вздохнул взрослый. – И это имя, прежде всего, значит одно, что оно управляет, командует и как только ты услышишь Пок, ты должен вставать по стойке и подавать лапу… точнее, руку, – и в завершение к своим словам громко произнес. – Пок!

Карл не среагировал. Директор повторил, но понимая, что его действия безрезультатны, подошел к столу, и среди завалов откопал еще один целлофановый пакетик, грубо разорвал его и высыпал часть в рот.

Мистер Пок не любил, когда ученики повторяли свои «подвиги». Нарушили – привели к нему – разговор – в следующий раз другой мальчик, без приводов к нему. А тут – только неделю назад Карл отличился, назвал Черным квадратом темнокожего мальчика Густава. Еще и десяти дней не прошло, как он прокричал в радиоэфире о трех девочках Пауле, Лионоле, Рении – как о трехголовом монстре, одевающихся одинаково. И мало того, он был из тех, кто не любит молчать, и не боялся мистера Пока, как будто перед ним был не директор, а монтер Джек или сверстник. Дир мечтал о школе для собак, где бы он хорошо смотрелся. Но попав в этот кавардак, где приходится разговаривать не с желающими молчать детьми, он спасался своими историями о примерной собаке, которую нужно, наверное, отлить из бронзы и поставить перед крыльцом, как главный символ школы.

– А теперь иди, и помни, что ты Карл и если бы у моей собаки не было имени, и она не была девочкой, то я бы наверняка ее назвал…

– Я не Карл… – прервал его мальчик.

– Тогда кто ты? – пожал плечами директор.

– У меня много имен… – воскликнул ученик. – Вы можете звать меня…

– Позволь мне звать тебя Карлом… – не дал договорить ему мистер Пок. – Мне так удобнее.

На что мальчик не мог возразить. Он был простым мальчиком в школе, и его проблемы, прежде всего, беспокоили его самого, а все остальные думали только о том, как сделать так, чтобы его проблемы не коснулись их. Они и не понимали, что такие проблемы могут быть. Карл не любил своего имени. Странно?!

1

За дверью оказалось приятнее. Здесь было тихо, только в другом пролете лестницы кто-то несся по перилам с восторженным «Э-хоу!». Карл медленно зашаркал по направлению к выходу.

– Каррр! – услышал он за спиной, но не торопился оборачиваться. Показалось? Или нет? Ему было все равно, что кто-то решил продолжить мусолить его имя, как хлебный мякиш. За этим вороньим звуком последовала книга, ударившийся в спину и если бы не рюкзак, то удар был бы более внушительным. Это был учебник «алгебры». На обложке в самом названии была вставлена буква «к» в самом начале, и втиснута между «а» и «л» буква «р».

– Ты идешь на «карлгебру»? – хитро спросила Бросательница учебников. Конечно же, это была Эллис. Его одноклассница, как и он любившая клички. Только свою любовь она не демонстрировала, не использовала одноклассников в качестве пробных экспериментов, довольствуясь тем, что это делает Карл, разве что иногда подтрунивала над ним. – Нас ждут карлосшибательные примеры во главе с мистером Уинсом.

Карл сплюнул, ему не хотелось отвечать, он не знал, куда идет, и, наверное, должен был отсидеть хотя бы один урок, но с каждый шагом все больше сомневался в этом.

– Ты такой смешной, когда злишься, – засмеялась Эллис. – У тебя лицо становится похожим на Эйфелеву башню. Рот на две лыжные палки, а глаза, как сломанный светофор, моргающий.

Она прыгала перед ним, как будто знала, что сейчас он безобиден и ничего не сможет сделать. Карл действительно с трудом передвигал ноги, тяжело дышал, и ему не хотелось обращать внимания на эту попрыгунью, которой в одно время дал прозвище «Паприка». По причине острых шуток, наверное.

– Зачем учебник испортила? – грубо спросил мальчик.

– А я на своем тоже написала, – прошептала Эллис, сняла рюкзак, и достала точно такой учебник с точно такой же корректурой. – Вот смотри. Как у тебя. Это еще что? Я и физику тоже поправила. Зацени. «Физкарлика». А на биологии. «Биокарлогия»… – она перевернула рюкзак, высыпая содержимое на школьный пол, чтобы показать, как она постаралась удивить его. – Литературу сложно, но можно. «Карлитура», либо «Литкарлтура». Пока еще не решила.

– Ты что совсем ду… – грубо спросил мальчик, не совсем понимая, зачем она так поступила. С его учебниками еще понятно, но со своими-то зачем так. – …ра, или только прики…, – это так походит на бред после сотрясения, – …дываешься?

– Фу-у-у, – протяжно заголосила девочка, – я думал ты припас для меня клички поинтереснее. – Дура – как просто, – она прищурилась, как будто что-то заметила. – У тебя шрам, да какой. Вот отчего ты такой странный. Тебя поколотили, и ты не в настроении ни идти на урок, ни придумывать что-то новое.

Она тут же подскочила и стала изучать его.

– Какая красивая ссадина. А синяк. Еще один. Какая ровная царапина. В сочетании – человек-картина и место ему в музее.

– Оставь меня, – грубо отрезал Карл. – Мое место точно не в этой школе, где у каждого навязчивая мысль достать меня.

– Извини, я только хотела… – что она хотела, Карл не желал слушать, он знал, что все девочки в школе смотрят на то, что делают мальчики, а все мальчики дразнят Карла и уже отнесли его в свой черный список, где он занял место с ботаниками и неудачниками.

– Она только хотела напомнить, что меня зовут… – пульсировало в висках, – что меня зовут…

Однако на урок все же пришлось идти – на посту стоял охранник, во дворе занимались малолетки, и окно директора было открыто.

Урок вел мужчина в зеленом костюме. Мистер Уинс. У него была странная привычка стоять у окна и протирать очки. Всем без исключения казалось, что таким образом он подает знаки. Все считали его шпионом и думали, что он помимо всех этих цифр владеет кодом, который способен подойти ко всем тайным ключам. Но это была одна из баек, созданная только потому, что сам предмет был ужасно скучным и если ничего не придумать, то на него и ходить нет смысла. А так появлялся стимул – он агент, который сигналит своим коллегам о том, что начинает урок.

– Выражения с переменными, – сказал учитель протяжно так, как будто он только что съел вкуснейший бутерброд с варением, – это такие выражения, которое содержит числа, переменные, знаки алгебраических действий, скобки, ну конечно. Например…

Мистер Уинс привел пример, изобразил на доске несколько формул. Карл этого не слышал – ему казалось, что все плывет перед ним – числа сливались с буквами, приглашали их на дуэль и предлагали им специальные перчатки на кулаки, последние отказывались, но те не слушали и уже были готовы атаковать.

– У Карлуши проблемы, – услышал он за спиной. – Надо бы его пощекотать после уроков, а то он все как-то других щекочет. Наверное, пора… давно уж руки чешутся.

Он повернулся назад. Денвер и Базилик показывали ему кулаки, Желудочный сок нарисовал на развернутом листе тетради картину – где Карла давит фура с сидящими в ней довольными одноклассниками. Они специально говорили громко, чтобы он мог их услышать.

– Вы… вы… – он хотел назвать их как-то очень обидно, чтобы у них отвисла челюсть, чтобы они раз и навсегда отстали от него, но навалившаяся усталость действовала и мешала ему придумать что-то по-настоящему едкое и вызывающее отвращение.

– Карлозавр хочет удивить нас новым прозвищем, – серьезно сказал Денвер, названный так за то, что ходил как денверский гиппопотам Майк с кабельного канала. На что Базилик – вегетарианец передал информацию Желудочному вечно голодному соку, а тот сделал так, чтобы почти весь класс вытянул шеи, кроме ее ботаническо-неудачниковой части.

– Вытри нос, Сопля, – выдал Карл, собравшись с мыслями. – Или попроси своих друзей подобрать.

– Что? – воскликнул Денвер, пытался приподняться, но учитель уже заметил волнение и появился, чтобы рассказать, какое это увлекательное занятие – изучать новую тему по алгебре, знакомиться с новыми терминами и наслаждаться трудностями. – Да я тебе сейчас так подберу, что мало не покажется.

Но на уроке ничего не сделаешь – это факт. Как бы Денвер не рыпался, не пытался придумать что-то достойное для своего обидчика, у него ничего, кроме «Еще не вечер, Карлсон» не получилось.

– Как это похоже на нас – один класс, а столько переменных, – подвел черту своим примером тему урока учитель. Никто не засмеялся, и только мистер Уинс оценил свою шутку и открыл рот с желтыми подгнившими зубами. Карл снова вернулся к бесполезной розне букв и чисел, как через минуту услышал за спиной.

– После уроков… я тебе покажу Сопли.

Числа уже оседлали буквы и кричали им вперед, когда Мистер Уинс решил в оставшееся время дать возможность отличиться. Валидол первым пошел к доске. Карла вызвали третьим, после Заячьей губы, но задача оказалась труднее, чем у всех.

– На земле существует три тысячи тайн. Для того чтобы найти их отправились в путь две тысячи четыреста тридцать семь любознательных. Как правильно распределить тайны между участниками этой экспедиции, чтобы все были довольны.

Буквы не хотели драться, ссылаясь на то, что им нужно пойти в поход. Числа не отпускали их, так как тоже хотели, но на всех не хватало, поэтому розня возобновилась.

– Некоторые из них… – начал говорить мальчик, – некоторые из них должны остаться дома.

Все засмеялись. Сейчас он видел, как числа держат буквы в воздухе, подкидывают их и не торопятся отпускать. Разве не достаточно того, что их значительно больше? Но их, кажется, это не волновало, они продолжали.

– Но как же по-другому. Или тайн должно стать на тысячу, две больше, чтобы они смогли их поделить…

Смех возобновился. Все смеялись. Денвер, Базилик, Желудочный сок, Революция, Топинамбур, Забинтованный, Валидол, Олень, Заячья губа, все… И Паприка тоже.

– Карл… – сказал мистер Уинс, широко улыбаясь. И он тоже. Эдипов комплекс, Щекастый, Обруч, Геракл, Веник, Зеркальный, Ундервуд, Фламинго гоготали, как полоумные. Паприка со второй парты улыбаясь показывала на учебник литературы, на котором было выведено «Карлитература».

– Не надо меня так звать, – закричал мальчик. – Я не хочу!

Учитель растерялся. Он тут же достал очки и стал их вытирать, но понимая, что это не помогает, повернулся к классу, чтобы там найти ответ.

– А у него боязнь своего имени, – поднялся Базилик, и Денвер тут же добавил. – Так что хочешь его напугать, зови Карлом. Это что-то вроде уязвимого места.

Учитель так и не мог выйти из ступора – он замер и не знал, как поступить – на него никогда не кричали ученики. Тем временем класс уже поверял Карла на уязвимость, произнося его имя снова и снова.

– Хватит! – зажимал мальчик уши, но, даже, закрыв их, он все равно слышал отчетливо:

– Карл, Карл. Каррррррл!

– Нет, – закричал мальчик и попятился к выходу. Тем временем мистер Уинс вышел из растерянного состояния и произнес:

– Прекратите.

Но это прозвучало так тихо, что никто не обратил внимания на этот шепот. К тому же детей было трудно остановить. Они продолжали. Наверняка, они хотели отомстит Карлу за свои прозвища.

– Нам нужно продолжать, – с отчаянием в голосе произнес учитель, и тут же имя стоящего мальчика пропела половина класса с таким неистовством, что мистер Уинс подошел к окну, как будто надеялся найти спасение там. Но класс ликовал – нашлось уязвимое место у человека, которого давно нужно было проучить.

Карл не выдержал, добежал до двери, открыл ее и, отталкиваясь от стены, побежал.

– Карл у Клары украл кораллы… – неслось вдогонку. – Стой! – заголосил знакомый тембр Денвера. – Он не должен уйти! – продолжил Базилик.

Но мальчиков не отпустили с урока, а нарываться на неприятности, которые могут привести к встрече с мистером Поком, их не слишком радовала. Через мгновение в классе затихло, и только голос следовал за ним попятам.

– Карл у Клары…

Но Клары никакой не было. Был только Карл, думающий, что кроме него не бывает других мальчиков по имени Карл и если и есть такие, то они живут в другом месте. Не в этом городе, школе, где уважают не только самого человека, но и его имя тоже. Поэтому он несся по коридору, пошатываясь, как будто после еще одной драки. К тому же она оказалось значительно серьезнее.

2

Важно то, что Карл стал привыкать к прозвищам. Он не любил свое имя, но предпочитал и других не называть. Ему казалось, что имя должно быть дано по достоинству. Если он назвал Шермана Трафаретом, то это значит только одно – он похож на него. Он видел в раздевалке на пупке такие кубики, такие ровные, по которым можно чертить геометрические фигуры. Если Дорик был похож на зайца, у него выступали зубы, и он при походке даже попрыгивал, то как такого не назвать Заячьей губой. Да он должен благодарить его за то, что тот так верно подметил это. А Геракл намного лучше Карика, не правда ли? Тем более, двенадцать подвигов (начиная с поднятой руки на всех уроках истории, заканчивая внеплановыми дежурствами в последний день учебы перед каникулами) Карик успел совершить – и все в пределах школы. Поэтому звание школьного Геракла ему идет намного больше, чем беззвучный Карик. Да все получили свои имена за то, что они такие. Не какие-то там Марки, Зои, Бобы – они же Забинтованный, Фламинго и Топинамбур, точно говорящие о том, что у первого постоянные переломы, вторая – ярко одевается, а третий – тихий, как подземная груша.

Но никто этого не понимал. Всем нравились глупые имена, и они гордились, что у них есть названия для тела, пусть и не совсем понятное название, но свое. Как ни пытался Карл убедить хотя бы одного человека из школы, что человек вправе сам выбрать себя имя, как рубашку, как место в кинотеатре, как свое будущее, все смеялись над ним. И только Эллис серьезно отнеслась к его словам, позволяя называть себя Паприкой, но все равно до конца не понимала, почему он так бурно реагирует на ее «карлики». Она смеялась и как бы была и за тех, у кого есть имена, данные при рождении, и за тех, кто довольствовался кличками.

И даже были попытки сказать об этом учителям. Карлу казалось, что уж они-то точно смогут понять его – они взрослые люди, которым наверняка за столько лет наскучили их ничего незначащие имена и фамилии. Чего взять с глупых и мало что понимающих учеников – они может быть, еще не скоро поймут это. Но взрослые – совсем другое дело. Однако он слишком наделся на взрослое поколение. Попытки ни к чему не привели. Те пожимали плечами, не принимали его всерьез, не думали, что мальчик говорит об этом сознательно. Они пытались его переубедить, перетянуть на свою сторону, и Карл перестал докучать их своими идеями, оставив силы для более сговорчивых. Но таких не было на горизонте. Разве что оставались родители, но он пока не решался сказать им.

Впереди еще три урока. Злая химичка, слишком добрая литераторша и учительница музыки, на уроках которой он не любил петь, как все, а пытался сразу по ходу песни менять текст (имена героев песни, как можно нетрудно догадаться). Постепенно переосмысливая слова, называя Робина – Жадным увальнем, он добивался того, что все, как один повторяли не оригинал, а ту версию, что предлагал Карл, доводя учительницу до негодования. Что там впереди? Мисс Зеленая маска, Ветвистый дуб и Моцартина. Ни за что! Обязательно найдется и для него задачка, самая трудная, конечно, над которой все будут потешаться. Не пойдет!

– Музыкарл… – неожиданно произнес он, сплюнул и поплелся в неизвестную сторону.

– Ты чего не на уроке? – раздался бас. Жертва репрессий – тонкий, долговязый мальчик, дежурный по школе, дотошный, как пылесос, стоял перед ним. Карл бы ниже его на две головы и для того, чтобы понять, что тот хочет, пришлось задирать голову, как в кинотеатре на первом ряду. – Еще плюешься здесь, – недовольно произнес тот.

Карлу казалось, что никого не существует. Что этот голос – лишь отголосок, идущий из класса. И стоящий перед ним мальчик – продолжение того самого мальчика, смеющегося над ним. От того он сбежал, теперь предстояло уйти и от этого. В этом он не сомневался. И в доказательство того, что его мало волнуют эти замечания, он плюнул еще раз.