Мороги

Действительно, почти все из прибывших были известными и знатными дарсами, многие своего рода живыми легендами этого народа. О некоторых из них слагались песни. Чего стоит имя одного лишь верховного германа Схеда, вождя всех рогланов, самого, как считалось, сильного из воинов страны. О нем ходили слухи, что без оружия, одними лишь руками, Схед был способен свалить наземь медведя, и это была чистая правда. У Схеда хранилось несколько шкур медведя. А огромное чучело косолапого украшало вход в его жилище. Отцы учили своих детей быть такими же бесстрашными и мужественными, каким был этот воин.

Непобедимый Схед одним из последних вошел в Ирсанг в сопровождении небольшого, хорошо вооруженного отряда могильщиков, несшего штандарты клана Гремучих змей.

В распоряжении гостей были переданы самые лучшие просторные кортаны, обед и ужин тоже были приготовлены на славу, все самое лучшее и изысканное подавалось на столы. Больше всего угощения пришлись по вкусу всеядным могильщикам*, они всегда не отказывали себе в удовольствии хорошо поесть, а здесь и вовсе разгулялись.

– Неплохо живут наши соседи, Хорх, я бы согласился побыть здесь недельку, другую, а может и вовсе остаться, – разомлев от сытной вечерни, оскалив желтые клыки, мечтательно говорил своему приятелю один из воинов, сопровождавших Схеда, поглаживая себя по морщинистому вздутому животу.

– Ирты тебя палками погонят на следующий же день, Мелад – проворчал ему в ответ старший из могильщиков тощий, длинноногий Хорх и после того, как сделал добрый глоток из кувшина, наполненного опьяняющим напитком, настоянным на лесных ягодах, добавил:

– Нас так принимают, потому что уважают нашего господина, ты же знай свое место, помалкивай и набивай брюхо, пока есть возможность. Мелад не стал спорить, посчитав совет своего старшего приятеля вполне полезным, и с еще большим аппетитом принялся уплетать еду, налегая на жареное кроличье мясо.

Ночь уже обняла нагое небо, накинув на него темные одеяния. Незаметно пришла полночь. В святой роще, неподалеку от Ирсанга, должна была состояться Кровная ночь, ночь встречи всех единокровных вождей племен дарсов, которая проводилась в судьбоносные дни для всего народа. Зачастую на ней вожди племен решали, кому вынести врику*, либо против какого народа объявить войну. Подобные святых мест у дарсов было всего три. Они были отделены высокою оградою и тщательно охранялись и днем, и ночью. Заходить на эту территорию без особого на то позволения хранителей было строго запрещено. Нарушителей ждала жестокая кара. Но было семь дней в году, когда эти места были разрешены для посещения всем желающим без всяких ограничений, именно за столько дней по старинному преданию верховный бог Майру сотворил весь мир и самих дарсов. Тогда они были настоящим паломничеством, дарсы шли к каменным статуям своего повелителя с различными просьбами, умоляли создателя о милостях, несли ему в подарки различные дорогие украшения, приносили в дары еду и животных.

В каждой семье женщины к этим дням готовили специальные двухслойные рисы, символизирующие неразрывность между небом и землей. Вообще же, если рассматривать небесную твердь, то исстари дарсы считали, что их несколько, и каждой правит тот или иной сын Майру. Последнее было престолом для самого создателя, местом вершинства и блаженства. Возвращаясь назад, дарсы брали с собой воду из бившего неподалеку родника. Считалось, что вода, взятая из Святых рощ, в это время обладает чудесными исцеляющими свойствами. Ее пили, добавляли в пищу, из нее делали различные лекарственные настойки. Еще дарсы верили, что в эти семь дней дух Майру посещает святые места и может принять любое из обличьев, а потому всякое смертоубийство в эти дни, даже животных, было запрещено; неизвестно же было, какой облик примет их создатель на этот раз. После праздничных дней посещение этих мест считалось для простых дарсов высочайшей милостью, необходимо было получить особое разрешение у хранителей культа Майру, дабы их посетить.

Вообще Майру считался наиболее почитаемый из богов у дарсов. Легенды этого народа, собранные в книгу («О великих днях сотворения жизни»), рассказывают о нем, как о справедливом, добром и могущественном. Его дарсы изображали двухголовым, потому что он надзирает за двумя главными царствами, то есть небом и землей. Головы были разные, та что олицетворяла небо, была по размеру больше той, которая следила за землей.

Неизменную и любимую спутницу Майру, богиню земли, звали Фоя.

Её изображали в виде волчицы, так как по преданиям она частенько превращалась в этого зверя, сопровождая своего мужа на охоте, это, наверное, и объясняло ту особую любовь дарсов к этим благородным животным, которые являлись для всего народа тотемными. Именно Фоя настояла на том, чтобы Майру по её образу и подобию создал дарсов.

У создателя было много родных дочерей и сыновей. Богом благородства и войны был Рокет, лесами правил Зоман, реками и морями- Армида, удачей -Керота, северным ветром- Гевер, громом- Трот, а молниями- его пасынок Двин, и, наконец, был среди них повелитель зла и смерти- Ремх.

Вот что рассказывает о его появлении книга «О великих днях сотворения жизни»: несмотря на строжайший запрет своего отца не вмешиваться в дела земные, одна из дочерей Майру, по имени Живина, правившая шестым домом, спуталась на земле с гигантским змеем и родила на свет младенца, грязного, липкого, холодного, с уродливыми чертами лица и туловищем, длинным, как у змеи.

Она долго прятала его от отца, ибо боялась его гнева, но Майру все равно прознал о проделках своей дочери. Когда он нашел младенца и показал своим сыновьям, все боги долго смеялись, видя такое уродство, а Живун рыдала и просила отца пощадить ребёнка. Майру, который вначале собирался убить змееныша, все же пожалел его, дал ему имя Ремх – отвратительный, велел посадить его на цепь и запереть в татходе*, самом мрачном и ужасном месте небесного царства, дабы его никто и никогда не увидел.

Ремх рос изгоем, без ласки и любви, и немудрено, что когда он вырос, то возненавидел всех своих родственников и все живое. Обманом ему удалось выбраться из своей темницы, он убил свою мать, которая на протяжении всего этого времени ходила его кормить, и сбежал от мести Майру на землю.

По легендам, раньше дарсы жили вечно, в радостях и веселье, в постоянном достатке, но как на их земле поселился Ремх, конец пришел их счастью. Ремх стал богом смерти, а его бесчисленные сыновья и дочери, коих зачал он в грехах с самыми отвратительными тварями земными, опьяненные кровью, принялись за дело.

Сыновей и дочерей у Ремха было очень много, это боль, страдания, различные болезни, слабости и пороки. А слуг и вовсе не счесть – это страшные монстры, демоны, которые могут вселяться в людей и строить им различные козни.

Говорят, своих слуг Ремх создавал, когда бил посохом скорби по камню жабьей силы у Черных гор. Дарсы частенько изображали Ремха в образе высокого, кривого, злого старика, на плечах у которого сидят большие хищные птицы, в бороде и волосах копошатся черви, вместо рук у него змеи, которые жалят всех, кого видят и обгладывают кости мертвецов в могилах, От него всегда ужасно смердит. Полчища крыс постоянно следуют за ним. Другие представляли себе бога зла Реймха, с раскрытой пастью караулящего свои жертвы между небом и землей. И об этом вечном противостоянии добра и зла, смерти и жизни хороших и плохих богов рассказывали легенды дарсов.

Множество ритуальных костров, разожженных по кругу в честь сыновей и дочерей бога Майру, освещали большую жертвенную поляну и установленные на ней каменные изваяния божеств. Рядом с ними на сырой земле расположились знатные дарсы, вожди племен, хранители, жрецы и шаманы, прибывшие сюда по велению Таньяга со всех уголков Дарсии.

Здесь были: и бесстрашный Схед, и вожди иртов: Хрид, Рамс, Тольген, Хартиф, Фод, вожди племен вертов – красных дарсов: Талык, Умак, Эгмар, лучшие воины этого племени – Бронг, сын Гекрога, любимец всех женщин Сувкара, высокий красавец Альдар, улусы могильщиков: Зеца, Ячта, Вукла, почтенные и убеленные сединами жрецы и шаманы, наконец, сам верховный вождь дарсов Таньяг со своими сыновьями Урсаном и Арканом, которые сидели по обе стороны от него.

Рядом с Арканом, чуть сзади, устроился Кирби. Он был единственный из всех, кто в ожидании начала Кровной ночи изо всех сил боролся со сном, возле него лежала волчица Вильда, в ее глазах весело плясали, отражаясь, красные язычки пламени костров. Когда верховный лонвилль* дарсов очертил различными таинственными знаками место проведения Совета, его жрецы, облаченные в красные одеяния, приступили к процедуре призвания божеств, монотонно распевая в их честь песнопения.

– Братья, – торжественно произнес Таньяг, когда все затихло – как велят законы предков, наполним этот кубок нашей кровью. Вот он священный меч великого Янгаса, хранившийся в его гробнице в граде мертвых Хзенада. Он глубоко порезал ладонь своей левой руки слегка изогнутым небольшим клинком и подставил под кровь большой изящный серебряный сосуд, который ему поднесли жрецы.

«Вазу ра, ми дожу хва*. Вазу ра ми дожу хва» – негромко, но четко повторили все дарсы вслед за своим вождем. На этих словах вдруг вспыхнуло и, как показалось, сердито затрещало пламя в центре поляны, у огромного каменного изваяния самого создателя Майру. Оно взметнулось в темную ввысь, разбрасывая в разные стороны, словно руки, искры.

Эффект неожиданности был впечатляющим, многие из дарсов невольно вздрогнули. Кирби, до этого момента уже совсем было сдавшийся и покорившийся сну, вмиг проснулся.

– Посмотри, Аркан, – тихо пробасил он молодому вождю, указывая на главную каменную статую, – создается такое впечатление, что ваш бог не очень-то и доволен происходящим.

Действительно, лицо у каменного идола, возвышающегося над жертвенным настилом, при свете ярко вспыхнущего огня казалось злым.

– Наверное, ему не понравилось, что его разбудили среди ночи, -съязвил тролль. – Вот, к примеру, будить наших богов в такое время большой грех, ваши, наверное, тоже хотят поспать.

– Тише, Кирби, умоляю, тише, если кто- нибудь услышит твои глупые слова, тем более, сейчас, не сносить тебе головы, – умоляюще прошептал Аркан.

– Умолкаю, – несколько пристыжено пробормотал тролль, – и все-же зачем вся эта таинственность, эти никому не нужные обряды. Лишь трата времени. Ведь давно уже известно, чем закончатся эти ночные посиделки. Аркан ничего не ответил на пустую болтовню своего друга, он был всецело захвачен происходящим.

А между тем дарсы по очереди повторили обряд, который начал их вождь. Один из жрецов почтенный Рахен, отнес кубок с их кровью и бережно поставил его на жертвенный круг к статуе бога Майру.

– Благодарю вас, мои братья, что вы собрались здесь по моей просьбе, – продолжил Таньяг. – Последний раз Кровная ночь проводилась, как вы помните, пятнадцать зим назад, в славном месте, сердце дарсов – Явдавкасе. Сегодня, как и тогда, мне нужны ваша поддержка, ваша сила, ваши воины, чтобы начать священный поход. Мы должны отомстить за наших стариков и детей. Сегодня по утру останки наших родичей были сожжены, а их пепел доставят в Хзенад, где он будет погребен со всеми причитающимися почестями. Вместо надгробных камней у их могил будут стоять остроконечные лифы*, до тех пор, пока они не будут отомщены. Архчу ур сарам.*– закончил он.

– Великий вождь, – обратился к Таньягу Схед, – мы до сих пор не знаем имя наших врагов. Почему ты не обмолвился ни словом о них?

– Твой вопрос лишний, герман Схед, – жестко ответил Таньяг, – Напрасно вы обманываете себя, вы все прекрасно знаете этих тварей… Наши самые заклятые враги-люди.

Его слова, похоже, задели всех за живое. Больше всех изрыгал проклятия по отношению к людям верховный герман Схед, его злоба заражала и других, немало потребовалось усилий, чтобы успокоить не на шутку разбушевавшихся дарсов.

– Я только сейчас рассмотрел его вблизи, – снова пробасил на ухо Аркану Кирби.– Сколько же у него шрамов на лице, можно только представить, как обезображено его тело, если бы его не скрывала эта великолепно выделанная медвежья шкура.

– Шрамы, полученные в сражениях, не нужно скрывать, это особенная гордость всех дарсов, мы гордимся своими увечьями, – с неким торжеством в голосе ответил Аркан, тебе ли это не знать, мой дорогой друг. Посмотри на его амулеты, у каждого из них своя история, они частицы поверженных врагов, были ли то звери, или двуногие существа. Большое горе, если дарс потеряет свои амулеты, тогда он лишится силы и уважения других, поэтому мы никогда их не снимаем, даже когда отходим ко сну. Схед много раз встречался со смертью, как и Бронг, Хартиф и многие другие. Им есть, чем гордиться, – рассказывал Аркан.

– Тише, братья, – в который раз пытался навести тишину Таньяг, -успокойся брат Схед. Мой старший сын Урсан с отрядом разведчиков хорошо обследовал место, где гуляли слуги Ремха, и сейчас он вам все поведает, говори, – попросил он своего сына.

Урсан был на десять лет старше Аркана, и будущая зима должна была быть двадцать пятой в его жизни. Внешне спокойный, рассудительный, немногословный Урсан не мог похвастаться, как многие другие дарсы, крепкими мускулами. Со стороны могло показаться, что он не способен на решительные действия, и всего лишь бледная тень отца, не имеющий своего голоса, но это было обманчивое впечатление. Урсан мог в один момент превратиться в разъяренного зверя, и горе было тому, кто стал бы на его пути. Свое хладнокровие и решительность он демонстрировал не раз, и оно изумляло и порой приводило в ужас дарсов, близко знающих его. Как-то раз на одном совете в Явдавкасе Урсан без колебаний вогнал нож в сердце очень знатному охотнику, когда стало ясно, что он издевается над своими слугами и обращается с ними как со скотиной. У дарсов были слуги, и это было вполне нормальным явлением, но никто с ними не смел обращаться, как с рабами. При этом, как ни странно, Урсан не слыл жестоким человеком. Старший сын во всем был надежной опорой и помощником отца. Отношения же его с Арканом, были далеки от гармонии, и их нельзя было назвать полными братской любви.

Урсан был главным ловчим у иртов, через него проходили все волки, поступавшие на службу к дарсам, он лично осматривал молодых волчат, занимался их обучением или выбраковкой.

– Волки могут жить только в стае, – всегда говорил он и недовольно кривился, когда видел свободно гулявшую Аркановскую Вильду, – только среди себе подобных она может стать настоящим охотником, а потом матерью, жизнь одиночки безрадостна и коротка, если бы не отец, я бы никогда не позволил тебе ее воспитывать, как собаку.

Вильда и была тем самым камнем преткновения и одним из источников конфликта между братьями. Урсан, еще когда она была совсем молодой, положил на нее глаз, и только вмешательство отца не позволило ему забрать волчицу себе.

– Не обращай на него внимание, он просто завидует тебе, – частенько говорил отец своему младшему сыну, объясняя тем самым недружелюбное поведение старшего, – ему трудно понять, как ты ее так смог обучить, ведь он, несмотря на то, что практически сам уже оброс шерстью, всю жизнь проводя с волками, такой дружбы, и преданности добиться от них не смог.

Со временем, когда Аркан стал старше, этот конфликт позабылся, но тем не менее, Вильда до сих пор не позволяла Урсану прикасаться к ней.

– Дождь не смог смыть все следы людей, – начал говорить главный ловчий, – мои волки взяли запахи убийц, хотя эти глупцы всякими способами пытались их замести. Судя по всему, жители Укенги были застигнуты врасплох, нападавших было несколько десятков человек, вооруженных до зубов. Несмотря на это, наши старики оказали убийцам достойное сопротивление. Зная Снурри, Треха, наконец, смелую и мужественную адиру* Хелту, думаю, они постояли за себя. На месте бойни мы обнаружили остатки лоскутьев одежды, принадлежащей людям, их оружие, обломки щитов; если кому-то из вас нужны доказательства, вы найдете их в Ирсанге, в покоях старейшины иртов достопочтимого Гланли. – Урсан поклонился в ту сторону, где сидел почтенный старейшина.

– Я благодарю тебя, сын мой, и твоих разведчиков, – поднялся со своего места Таньяг, – теперь мне хочется узнать, что скажут хранители нашей веры и наших душ. Достопочтимый Харгрин, вам слово.

К дарсам вышел седой, как лунь, старец, но несмотря на свои преклонные лета, он не выглядел немощным. От его одежды, множества украшений и талисманов, висевших на нем, веяло какой – то необыкновенной силой. Этот старик пользовался особым почетом и уважением у вождей племен и знати, так как его появление сразу же заставило умолкнуть пчелиный рой, голоса дарсов, растревоженных рассказом Урсана. И это было немудрено. Харгрин, являлся лонвиллем – главным служителем бога Майру на земле, его слова были не менее священны для многих охотников, чем их вождя.

– Справедливый Таньяг, благородный Урсан, неустрашимый Хартиф, могучий Схед и все остальные мои любимые родичи, – тихо начал он. – Моя речь многим из вас покажется непонятной, даже более того, странной, но прежде, чем готовиться к войне с людьми, мы должны были спросить на то позволения у нашего создателя и его детей – хотят ли они этого. Мне и другим жрецам поручено на этой земле быть их верными слугами, и только нам они могли это поведать.

– И наши боги говорят – нет! Наш небесный могущественный отец -против охоты, которую собирается открыть Таньяг и поддерживающие его другие вожди племен. Властительный старец остановился и обвел своим взглядом всех дарсов. Вожди недовольно зашумели.

– Продолжай, мудрый Харгрин, продолжай, -попросил жреца Таньяг. Несмотря на его спокойный голос, было видно, что речь хранителя была ему явно не по сердцу.

– Дабы умилостивить наших богов, чтобы они послали нам удачу, сегодня в ночь, когда на небе открываются врата, мы должны были провести обряд жертвоприношения. Горькими травами уже был осыпан жертвенник, мы провели все необходимые ритуалы – но женщина, выбранная моими помощниками для этой священной миссии, принесла накануне мертвых младенцев. Мы не можем положить на жертвенный круг не живую плоть.

Вчера Ультиде – нашей прорицательнице из Явдавкаса, приснился странный сон. Она увидела бескрайнее поле, на котором лежат наши мертвые воины, а их тела рвут на части страшные рогатые звери, каких еще не видывали в наших краях. Это сон- предупреждение, его посылает нам лучезарный Вигос*. Все вы знаете, Ультида от рождения слепа, но она смотрит и чувствует своим сердцем, и её плохой сон – это предупреждение всем нам.

Мои священные камни, как бы я их ни раскладывал, говорят об одном и том же, они предвещают большую беду.

Это ещё не всё! Старейшины Гуштула рассказали мне, что в их поселении, в некоторых кортанах, мед и молоко вчера ночью стали другого цвета и вкуса. Хотите знать какого? Крови. У нас нет земли, нет времени, как мы можем надеяться на победу в этом походе?

Чем дальше говорил мудрый Харгрин, тем громче и жестче был его голос, что было непривычно для этого седого старца и тем суровее становились лица у дарсов.

– И наконец, вы должны помнить, о чем гласит наша священная книга…

И страшные беды, и несчастья обрушатся на дарсов, когда поведет вождь братьев своих в чужие края, чтобы покарать другие народы. И погибнут они почти все, а те, кто спасется, с ужасом будут вспоминать о том походе, – произнес он известные всем на память строки из радарсы.*

– Я закончил. Моими устами с вами сейчас говорил творец мира сего великий Майру, – жрец благодарно поднял свои руки к небу.

Слова верховного хранителя, похоже, произвели некое магическое действие на свободных охотников, ибо в священной роще воцарилась тишина, которую нарушало лишь мерное потрескивание костров.

Первым, кто нарушил это тягостное для всех молчание, был красавец Альдар, сын Умака одного из вождей вертов.

Глава 4. Кровная ночь (продолжение)

Прошу слова, как равный среди равных, – обратился ко всем сувкарец. Я молод, может быть, это и объясняет мою несдержанность. У меня мало жизненного опыта в отличие от многих из вас. Я не успел украсить свой пояс кожей убитых врагов. О всех великих войнах прошлого я знаю лишь понаслышке от храбрых воинов нашего племени. Но я никогда не слышал от них, чтобы дарсы вели себя, как трусливые псы, поджавшие под себя хвост. Почтенный тут много наговорил страстей и что же …. Разойдемся по утру, кто куда, и будем жить дальше, как ни в чем не бывало, и ждать пока люди не вырежут еще один из наших поселков и не заберут себе весь наш Вермский лес.

Насколько я знаю, слепой Ультиде после употребления настоев из одурманивающих трав и сушеных грибов каждую ночь снится всякая нечисть, так почему же я должен воспринимать её видения и слова наших жрецов, как будто бы это воля наших богов?! У нас нет земли, времени? Да, она бесспорно принесла бы нам победу. Но насколько я помню, никто из ныне живущих никогда и в глаза не видел эту землю, мы охотимся и убиваем уже сотни лет без всякой помощи.

– Кто это, мой вождь? – продирая глаза, восхищенно спросил Аркана тролль, воодушевленный речью незнакомца.

– Я о нем мало знаю, – живо откликнулся Аркан, – Альдар, единственный сын Умака, полная противоположность своему отцу. Посмотри, как гневно тот на него смотрит. По Альдару сходят с ума все девушки Сувкара, не одной из них он вскружил голову. В ратном деле себя пока никак не проявил, но я слышал от брата, что у него самые шустрые ноги, в беге нет ему равных, он может догнать самого быстрого зверя в наших лесах. – О какой земле времени он говорит, что это? – не унимался Кирби.

– Это одна из легенд. Сосуд с особой землей, которая могла останавливать время и всякое движение. Владеющий им мог обездвижить все, что встречалось на пути. Замирали, словно засыпая, мгновенно реки, останавливались облака, переставали петь птицы. Дарсы владели этой землей века, она помогала им, но я точно не знаю, как произошло, что он исчез из Явдавкаса. Лучше всего об этом может поведать Псораз- наш хранитель времени, – рассказывал шепотом Аркан.

– Сувкарцу, наверное, здорово достанется на орехи за свои слова, – попытался предположить Кирби и не ошибся.

– Альдар, остановись, – попытался урезонить уже переходящего на открытую грубость по отношению к жрецам его отец, багроволицый массивный Умак, который, покрывшись холодным потом, с ужасом и негодованием смотрел на сына, – опомнись, ты кощунствуешь. Но тут на выручку Альдару пришел Схед.

– Умак, не мешай своему сыну, он недавно стал мужчиной и имеет право свободно говорить. Я поддерживаю молодого воина. Неужели река памяти вашей обмелела, и вы позабыли сколько зла приносили нам и другим лесным народам люди? Мой топор жаждет крови, если совет решит все по-другому, я один с могильщиками начну охоту на людей, – и невысокого роста коренастый воин, на лице которого заходили ходуном желваки, угрожающе посмотрел на всех.

– Схед, ты ведешь себя вызывающе, а у тебя, Альдар, не по возрасту слишком длинный язык, – властно выкрикнул Таньяг, – говори, Хартиф, – обратился он к одному из вождей иртов, видя, как тот тоже хочет что-то сказать.

– Слова молодого охотника приятны моему слуху. Его отец должен гордится своим отпрыском, а не закрывать ему рот, – с кривой усмешкой начал свою речь среднего возраста дарс, было видно, что происходящее его искренне забавляло, и он специально долго находился в тени, лишь наблюдая за всеми. Пальцы левой руки Хартифа все время пробовали на острие лезвие большого охотничьего ножа, с которым он не расставался ни на минуту. Вождь иртов был высок, худощав, и уже не молод, его лицо было изрыто глубокими морщинами, среди которых постоянно таилась улыбка. «Гордец, на всех смотрит свысока, считает себя самым умным», – говорили про него некоторые дарсы.

Хартиф никогда не повышал голос, даже, когда сердился, в то же время он не боялся сказать в лицо любому, что о нем думает, при этом мило тому улыбнувшись. Многим, конечно, это было не по душе, но его едкие замечания все старались пропускать мимо ушей, ибо знали, что связываться с ним не стоит. Даже Схед уходил от открытого столкновения с Хартифом, стараясь принимать всегда его сторону. Он был храбрым, бесстрашным дарсом, и за это его очень ценил Таньяг.

– Как там? И страшные беды и несчастья обрушатся на дарсов, когда поведет вождь братьев своих в чужие края, чтобы покарать другие народы…

– Хочется напомнить, что никто и никогда из ныне живущих, в том числе и наши уважаемые небесные старцы, не видели в глаза эту священную книгу. Зато все помнят её слова и пугают этим пророчеством своих детей. Но, насколько я помню, в ней было и продолжение, звучало оно примерно так:

– И только смелость и мудрость вождя спасет народ Майру и сумеет остановить зло, пришедшее на наши земли. Почему- то об этом пророчестве не вспомнил, или может его ненароком запамятовал уважаемый Харгрин, – все также продолжал ухмыляться и играть с клинком Хартиф.