Чувство вины

– Возможно, я проболтался насчет её брата.

– Ты что сделал? – Удивленно воскликнул Икар.

– Не знаю, как так вышло, обычно я умею хранить тайны. Просто Вера разозлила меня, и я ей всё рассказал со злости. Мне ужасно стыдно. И страшно. Ева меня убьёт, когда увидит.

– О, она точно тебя убьёт.

Я поежился и вдруг почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы. Икар взволнованно поерзал в кресле и схватил рукой меня за плечо.

– Ты чего, Мар? Я пошутил. Всё будет хорошо, обещаю. Ева, конечно, будет зла, и, зная её характер, она, скорее всего, захочет тебя ударить… – я вздрогнул и испуганно посмотрел на Икара,– Но я не дам тебя в обиду, буду закрывать тебя своей грудью.

– Если она попытается ударить меня, я просто ей позволю. Не умею защищаться.

– Она бьёт с размаху, тебе башку снесет, Мар. Лучше нам избегать такого развития событий.

– Как?

– Не знаю. Будем импровизировать.

Икар припарковался недалеко от ворот кладбища. Мы быстро нашли нужное место, ориентируясь по звуку чужих голосов. Было людно.

– Столько народу, – сказал я.

– Да, у Макса было много друзей. Да и родни у них в семье хоть отбавляй, – ответил Икар.

В толпе я заметил Еву. Она стояла, опустив голову, возле гроба. Я спрятался за спиной Икара, вцепившись в его руку, надеясь, что она не заметит меня до самого конца церемонии, но она вдруг подняла взгляд и посмотрела прямо на меня. В её глазах, красных и опухших, горело что-то совсем страшное и неукротимое. Ева широким шагом направилась к нам. Я прижался к Икару, ища защиты, но, вопреки своим словам, он как-то не горел желанием меня прикрывать.

– Мар, – грозно позвала Ева. – Ты все-таки пришел?

– Не мог иначе, – тихо ответил я.

– А стоило бы. Так хочется тебе врезать.

– Прости. Не знаю, как так вышло, – Ева вдруг засмеялась.

– Боже, Мар! Ты ведь не понимаешь, да? Вера всем растрепала, всем и каждому! Думаешь, откуда тут столько людей? Все пришли поглазеть на извращенца, на жуткого дрочера-мазохиста. Они распускают слухи, что мы с Максом спали. Что я ему это позволяла, добровольно ноги раздвигала, понимаешь? Именно поэтому я просила, чтобы это было секретом, Мар! У нас маленький город, знает один— знают все. Теперь от этого дерьма хрен отмоешься! – в глазах у неё стояли слезы. Голос срывался и дрожал.

Под шумок Икар отошел подальше, а когда заметил, что Ева сжала кулаки, отвернулся. Я тоже это заметил. Она разозлилась не на шутку и резко двинулась ко мне, занося руку для удара. Я зажмурился. Было больно. Сильный удар в челюсть, металлический привкус крови во рту и приглушенные крики со всех сторон. Я не удерживаюсь на ногах и падаю. Чьи-то руки поднимают меня с земли, отряхивают, но я вижу только как Ева, словно в замедленной съемке, бессильно топает ногой и уходит.

– Ты как? – раздается голос Икара у меня под ухом.

Я киваю, мол, всё в порядке, но чувствую, как на разбитых губах у меня, против воли, расплывается горькая усмешка. Защитит он меня, как же! Обида, злость, отчаяние, разочарование— всё это скрежещет внутри.

– Я вызову такси, – говорю я Икару, освобождаясь от его рук.

– Я могу тебя отвезти, – предлагает он.

– Нет, останься с Евой. Ты ей сейчас нужен.

– А мне нужен ты.

– Но сегодня это не важно. Ева не хочет меня видеть. Я поеду. Потом увидимся.

Икар хочет что-то сказать, но его слова так и остаются внутри, потому что я разворачиваюсь и быстрым шагом направляясь к выходу с кладбища. Мне просто нужны тишина и сигареты.

Я ехал в такси и думал. За окном проносились пейзажи сначала деревьев и кустов, а потом домиков, которых с каждым километром становилось все больше. Кладбище находилось за чертой города, оттуда ехать где-то минут тридцать, плюс, еще минут пятнадцать до моего дома. В машинах меня обычно укачивает, если ехать достаточно долго, так что я замер в одном положении, унимая тошноту внутри, и попытался отвлечься на дорогу. Сердце моё было разбито. Когда я только приехал сюда, когда только встретил Еву и Икара, мне хотелось всего и сразу. Я будто получил возможность сделать этот месяц чуть более сносным, чем он должен быть. Сразу позволить Еве делать со мной что угодно, сразу открыться Икару, сразу почувствовать себя нужным. Целоваться с ними, говорить и заходить всё дальше и дальше. Конечно, всё не могло продолжаться так спокойно и легко, потому что всем всегда нужна ясность. Сейчас выбора не было, в любом случае. Я мог бы попросить у Евы прощения, но пока на одной стороне весов стоял на коленях я, а на другой лежал её мертвый опороченный брат, гора мерзких слухов и руины её прошлой жизни и жизни ее семьи, не думаю, что она сможет забыть об этом, да и кто бы смог? Удивительно, как один глупый человек может легко всё разломать, просто сказал не те слова не тем людям. Но я себя не винил. Просто устал. Да, сглупил, да, накосячил, но какая теперь разница? Еве не до меня, ей теперь разгребать всё это дерьмо, а мне – не до неё. Я снова чувствую, как вязну в безысходности и отчаянии, как трудности сыпятся на мои плечи, словно лавина. Вот-вот накроет, и я задохнусь. Накроет, а я буду бестолку прикрывать голову руками и молиться богу, чтобы меня откопали когда-нибудь. На кого мне было надеяться? Мама давно не лезла в мои дела, Вера явно выберет не мою сторону, а Икар, даже если бы захотел, не стал бы подставляться. Ему здесь ещё жить и жить, общаться с Евой, ходить по этим улицам, мне же ничего не стоит отсюда уехать. Да хоть завтра же утром.

Когда мы подъезжаем к моему дому, я достаю мятую купюру из кармана, протягиваю водителю и ухожу, не дожидаясь сдачи. Не разуваясь, я прохожу в дом и падаю на диван. Разблокировываю телефон, захожу на сайт автовокзала, покупаю билет. Остается только собрать вещи, сказав маме уже с порога «пока», и свалить. Как всегда. Трусливо и в полной тишине. Совесть меня не грызла, свое ментальное состояние я всегда ставил выше своей репутации, и уже не первый раз сбегал вот так с тонущего корабля. Я похоронил не одно судно под толщей воды, не два, и даже не три, может, целые десятки или сотни. Было проще начинать сначала, с самого нуля, выкладываясь изо всех сил и постепенно выстраивая новые каркасы для новых кораблей. Это ведь не значит, что я сдавался. Просто нажимал «переиграть», уже наученный, с записанными в блокноте ошибками, которые не посмею больше повторить.

Я лежал так на диване несколько часов, а потом с похорон вернулись Вера и мама. Они выглядели взволнованными и что-то бурно обсуждали.

– Что-то случилось? – подал я голос.

Мама вздрогнула от неожиданности и резко повернулась ко мне. Её лицо удивленно вытянулось, когда она увидела засохшую кровь на моем. Дурак, забыл смыть.

– Что это с тобой? – испуганно спросила она. Видимо, пропустила ту сцену, где Ева с размаху дает мне по роже.

– Ерунда, споткнулся просто, – вру я. – Так что вы там обсуждали?

– Ох, ты, наверное, раньше ушла с похорон, да? Там такое случилось, господи-боже! – мама всплеснула руками и присела рядом со мной. Вера закатали глаза, уходя в свою комнату.

– Ну, рассказывай уже.

– Стоим мы, значит, всё как положено, и вдруг отчетливо слышим все, как кто-то пытается тихо говорить. Что-то там нехорошее про бедного Макса – царствие ему небесное! – мол, он с сестрой своей спал. Мама его услышала, как с катушек слетела! Так жалко её… Набросилась на сплетника с кулаками, кричала, мы ее еле оттащили. Орет, значит: «Вы откуда эту грязь взяли?», а Ева ей отвечает: «Так это Мар всем рассказала». Я влезаю, говорю, мол, вы на мою дочь бочку не катите, а эта Ева меня не слушает, продолжает все на тебя валить. В общем, с трудом угомонили её маму, налили ей водочки, так до конца церемонии и не видели её. Такие дела.

Мама покачала головой. Я напрягся.

– То есть, Ева всем сказала, что это я сплетни распускаю?

– Да, представляешь? Её мать еще как начала угрозами разбрасываться, но я ей сказала, что пусть только сунется в мой дом, в ментовку её сдам.

– Спасибо, мам.

– Ну ладно, нужно бы обед разогреть, а то время уже сколько. Ты бы умылась, – она кивает на мое перепачканное лицо и встает с дивана.

– Конечно.

Внутри меня начинает копошится оправданная тревога. Предчувствие чего-то ужасного заставляет мое тело покрыться мурашками. Я не успеваю добраться до ванной, как раздается яростный стук в дверь.

– Откроешь? – кричит с кухни мама.

– Сейчас! – отзываюсь я и иду в прихожую.

Когда я открываю дверь, в моей голове проносится неясная мысль, что—то в духе «не стоит этого делать», но я не успеваю ее осознать. На пороге стоит непосредственно главная героиня истории, рассказанной ранее моей мамой. Лицо женщины опухшее и красное, в глазах животная злоба, изо рта несет перегаром, да и стоит она ровно с трудом. Она толкает меня назад, проходя в дом. Я не успеваю даже слова сказать, когда крепкие руки хватают меня за воротник и прижимают к стене.

– Ты, маленькая дрянь! Как ты смеешь?! – орёт мама Евы мне в лицо, пока я испуганно ловлю ртом воздух.

Краем глаза я вижу, как в прихожей появляется Вера. Видимо, пришла проверить, что здесь творится. К моему сожалению, она тоже не сразу осознает происходящее и не успевает ничего предпринять, когда мне прилетает звонкая пощечина. Лицо резко немеет с одной стороны, от боли я начинаю задыхаться.

– Вы что творите? – Кричит Вера, срываясь с места, но разъяренная женщина её даже не замечает, продолжая трясти меня. Моя сестра наваливается на нее сверху, пытается оттащить, но мама Евы легко стряхивает её со спины, по пути отшвыривая меня в сторону. Я задеваю вешалку, пока лечу прямиком к зеркалу, висящему на стене, и оно с жутким звоном разбивается, столкнувшись с моим плечом. Становится трудно различить, где болит сильнее. Я чувствую, как тело дрожит и горит, все вокруг пачкается в моей крови, а изо рта не вырывается ничего толкового, только хрипы и невнятные мольбы. Конечно же, моя мама тоже прибегает на шум. В прихожей теперь полный бардак, вещи разбросаны, всюду осколки и кровь, я валяюсь на полу почти в отключке, а Вера из последних сил пытается остановить женщину, работающую в режиме берсерка.

Слышу, как моя мама кричит что-то про «ментов», а ей в ответ прилетает куча нецензурщины. Происходит что-то еще, какая-то возня и глухие удары, но я сосредотачиваю всё свое внимание на попытке поднять себя на ноги. Вдруг хлопает дверь, и ко мне тянутся руки.

– Ты как, Мар? Вставай, нужно обработать раны! Может, скорую вызовем? – это Вера.

– До них хрен дозвонишься, дай я сама посмотрю! – а это уже мама.

Меня тащат к дивану и заботливо кладут сверху на плед. Его потом не отстирают уже, наверное. Я молча лежу, пялясь в потолок, пока две пары заботливых рук стирают кровь с моего лица и пытаются выявить у меня серьезные повреждения.

– Вроде только синяки да царапины, ничего такого, – констатирует мама.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает Вера.

– Нормально. Жить буду, – отвечаю я.

– Принести тебе водички?

– Нет, спасибо… Я просто полежу немного здесь, ладно?

– Конечно-конечно!

И я правда ничего не делаю. Просто пытаюсь успокоить колотящееся сердце и найти в себе силы дожить до завтрашнего утра. «Нужно просто смыть с себя всю эту грязь и станет легче,» —думаю я, с тяжелым вздохом поднимаясь с дивана. Я иду в ванную, раздеваюсь на ходу, сразу же залезаю под душ и включаю прохладную воду. Очень освежает. Маленькие ранки от осколков щиплет, но мне уже как-то всё равно на такие мелочи. Хочется просто лечь спать, пока не придет время уезжать, а потом больше не вспоминать никогда-никогда этот гребанный июль. Я закрываю глаза, подставляя лицо под струи воды, задерживаю дыхание.

После душа я просто валяюсь в постели оставшуюся часть дня. Слышу, как Вера уходит гулять, смотрю в потолок и, похоже, засыпаю на какое-то время, потому что будит меня хлопок входной двери. Это Вера уже вернулась с прогулки.

Я беру в руки телефон и смотрю время. Потрясающе, уже почти двенадцать! Вдруг он жужжит.

«Привет. Нам нужно поговорить. Спустишься?»

Пишет Икар.

На дворе уже темно и горят фонари. Мне совсем не хочется никуда спускаться и ни о чем разговаривать, но следом приходит еще одно сообщение.

«Мне жаль, что так вышло. У меня для тебя кое-что есть в качестве извинения, думаю, оно поднимает тебе настроение. Пожалуйста, Мар»

Я тяжело вздыхаю и отвечаю:

«Ладно».

Я выхожу из комнаты. Вижу, как в гостиной перед телеком сидит Вера.

– Эй, ты куда это?– спрашивает она, оборачиваясь.

– Прогуляться, – отвечаю я. Она пожимает плечами.

Я выхожу наружу, хлопнув дверью. Икар уже ждет меня внизу, оперевшись на капот своей машины.

– Чего тебе? – устало спрашиваю я. Свет фонаря падает мне на лицо, видимо, четко освещая всю ту красоту, что мне налепили кулаками и пощечинами, потому что глаза его в ужасе расширяются.

– Господи, Мар, что с тобой? Ева тебе вроде только нос разбила.– он тянется к моему лицу рукой, но я уворачиваюсь.

– Упал, ничего такого. Что ты хотел?

– Поговорить. Сядешь в машину?

– А здесь мы не можем поговорить?

– Нет.

Я вздыхаю. Хочется просто отказаться и уйти в дом, но Икар выглядит таким несчастным и виноватым, что я быстро сдаюсь и залезаю в машину.

– Ну?

Икар садится на водительское сидение и поворачивается ко мне.

– Давай прокатимся?

– Мне всё равно.

Икар кивает, и машина осторожно трогается.

Сначала я молчу и угрюмо смотрю в окно, но там, снаружи, деревья и звезды, такие красивые, что складка меж моих бровей мгновенно разглаживается. Когда Икар решает заговорить, я уже совсем не злюсь.

– Слушай, – начинает он,– Мне жаль, что между вами с Евой так вышло. Сейчас мне нужно принять чью-то сторону, но я совсем не хочу. Поэтому подумал, что нам нужно поговорить.

– О чём? – я поворачиваюсь к нему лицом и скрещиваю руки на груди, снова напуская на себя обиженный вид.

– Обо всём.

– Например? Может, о том, что ты обещал защитить меня, если Ева полезет драться, но вместо этого спрятался? Или о том, что Ева поливала меня грязью при всех, там, на похоронах, а ты что сделал?

– Вот видишь, о чём я говорю? Все хотят, чтобы я выбрал сторону, но я не могу! Ева моя подруга, а ты… ты просто крышу мне сносишь, ясно? Я уже не знаю, что и делать, всё время о тебе думаю. Как я могу просто выбросить тебя из своей жизни?

– Допустим, я притворюсь, что ты не вел себя как ссыкло на кладбище, но что это меняет? Ты не сможешь усидеть на двух стульях одновременно, Икар. Я ненавижу ультиматумы ставить больше, чем кто-либо в мире, но сейчас иначе просто никак. Либо Ева, либо я.

Икар нахмурился и закусил губу.

–Нет, Мар, так не пойдет. Я не собираюсь сейчас об этом разговаривать, у меня был другой план.

– Какой еще план?

– Скоро узнаешь. Мы почти приехали.

–Приехали куда?

– Просто заткнись и доверься мне.

Вскоре мы и правда затормозили где-то среди деревьев. Было ужасно темно и даже свет фар не помогал разглядеть дорогу. Когда мы вышли из машины, Икар взял мою руку и потащил вглубь леса. Здесь пахло ночной свежестью и листьями, поэтому я вдохнул поглубже и на секунду закрыл глаза, чувствуя, как все обиды и переживания уходят вместе с облегченным выдохом. Потом Икар сел на землю, потянув меня за собой, и я легко поддался. Мы разлеглись на холодной траве, его губы растянулись в загадочной улыбке, а я так и не мог понять, что мы здесь делаем и зачем.

– Икар? – позвал я. —Зачем это всё?

– Как это – зачем? Просто подними глаза и посмотри на небо.

Я послушно поднял взгляд.

– Ну, здесь много звезд. И они очень яркие. В большом городе такого нет, там их совсем не видно.

– Вот.

– И что?

– Просто хотел, чтобы ты посмотрел. Звездное небо – это очень красиво. Меня всегда это успокаивает, когда я просто смотрю вверх и среди темноты вижу их. Как маленькие жемчужинки.

– Значит, кто-то называет эти плевочки жемчужиной? – улыбнувшись, сказал я, но Икар не понял моей отсылки.

– В общем, я хотел, чтобы мы поговорили здесь. В тишине, под звездами. Поговорили о том, что я не могу выбрать между тобой и Евой, хотя, наверное, стоило бы выбрать её, мы ведь через столько прошли. А ты только приехал, я едва тебя знаю, но у меня чувство, как будто ты пришел в мою жизнь, чтобы меня спасти, понимаешь? Я как будто вязну в болоте, Ева держит мою руку, но вязнет со мной, и тут появляешься ты. Весь такой разноцветный, со своими голубыми волосами и ямочками, смотришь из-под ресниц и улыбаешься. У тебя как будто нимб над головой, я не хочу, чтобы ты когда-либо уходил из моей жизни.

Икар замолчал и посмотрел на меня, ожидая ответа, но я не знал, что ему сказать. Мне сделалось так невыносимо грустно от осознания, что этот человек видит во мне чуть ли не Иисуса, а я всего лишь напуганный дурачок, который безмерно устал от всего этого дерьма. К тому же, я скоро уеду. Буквально через несколько часов, и больше не увижу его. Его и Еву, слава тебе, Господи.

– Икар, я не какой-то супергерой. Я не могу спасти тебя.

– Нет, ты не понимаешь, как я живу. В постоянном страхе и напряжении, мне даже довериться некому, не с кем поговорить. У меня нет ничего и никого, но теперь есть ты. Знаешь, что я смотрел, когда ты ворвался ко мне в комнату? Туториалы по макияжу. Я обожаю всё это дерьмо: помады, хайлайтеры, тени, карандаши. Я просто мечтаю, что однажды смогу все это попробовать. Просто увидеть себя таким… прекрасным? Как все эти люди в видео. Думаешь, здесь такое возможно? Отец меня убьет, Мар, по-настоящему убьет. Ты знаешь, как это у нас воспринимают? В их глазах я буду уродом, ошибкой природы. От меня просто откажутся как от члена семьи.

– Но я-то тебе чем могу помочь? Да, это очень грустно, обидно и глупо, но что ты хочешь от меня?

– Разве ты не должен понимать, что я чувствую? Разве ты не знаешь, каково это?

– Знаю. Слишком хорошо знаю, Икар, и поэтому говорю тебе: никто не может тебя спасти. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Возьми себя в эти руки и прекрати быть тряпкой.

Я встал с земли и молча пошел к машине. Икар поднялся следом.

– Но, Мар, что мне делать?

– Я-то откуда знаю?

– Но…

– Боже, хватит уже, Икар! Я не могу решить свои собственные проблемы, а ты просишь меня взвалить себе на плечи еще и твои. Что ты хочешь? Купи билет и поехали со мной отсюда. Давай, собери вещи, уйди из дома, пошли своего отца на хер. Я разрешу пожить у меня какое-то время, пока ты не найдешь работу и новое жилье. Этого ты хочешь? Начни уже делать хоть что-то, Икар.

Его лицо исказила гримаса боли, как будто мои слова сломали ему как минимум пару ребер. Я почувствовал укол вины и хотел уже было сорваться с места и обнять его, но он коротко кивнул и торопливо забрался в салон машины. Я тяжело вздохнул, уже миллионный раз за эту ночь, и залез следом. Пространство стремительно заполнялось напряженной тишиной, мы оба сидели, уставившись впереди себя, и дышали так тихо, как только было возможно.

– Когда ты уезжаешь? – шепотом спросил Икар.

Я потянулся к его руке, несильно сжав запястье, и придвинул поближе к себе, всматриваясь в наручные часы.

– Через четыре часа. – ответил я.

Икар нахмурился, мгновенно погружаясь в состояние глубокой задумчивости, а потом завел машину. Её колеса мягко зашуршали, двигая реальность за стенкой стекла, и с каждым километром мы набирали скорость. Выехав с неровности лесных тропинок на гладкий асфальт, Икар втопил педаль газа, сжимая руль, как будто он был его последней надеждой на спасение. Я же открыл окно, резко зажмурившись, когда сильный порыв воздуха ударил меня в лицо, и глубоко задышал. Не знаю, был ли толк от этой поездки для Икара, добился ли он того, чего хотел, но в любом случае, я кое-что для себя понял.

Когда машина остановилась возле моего дома, я бросил на Икара красноречивый взгляд, вкладывая в него всю свою гамму эмоций и чувств, а потом громко хлопнул дверью, не рассчитав силы. Не дожидаясь, пока я хотя бы отойду подальше, Икар сорвался с места и уехал, даже не попрощавшись. Кто знает, что он там для себя решил? Спешил он собрать вещи, чтобы уехать со мной или сбегал от этого соблазна, я не слишком хотел копаться в его кудрявой голове. Поэтому я неторопливо двинулся в сторону ворот, но не успел я даже дотронуться до замка, как из темноты раздался голос.

– Я хочу поговорить с тобой. – сказала Ева откуда-то сбоку, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности.

– Ева? Что ты здесь делаешь? – я стал оглядываться, прищуривая глаза, чтобы разглядеть её силуэт, но она будто слилась с окружающей действительностью.

– Я же сказала, что хочу поговорить, —ответила она с раздражением.

– О чем нам с тобой разговаривать? Я накосячил, сломал тебе жизнь, ты справедливо разозлилась на меня, подпортила мне лицо. Потом еще твоя мама добавила, но это уже не твое дело. Что тут обсуждать?

Внизу, у забора, что-то зашуршало, и в свете уличного фонаря вдруг возникла Ева. Её брови были нахмурены, а губы плотно сжаты.

– Почему ты рассказал? Я думала, что могу тебе доверять. – с горечью в голосе сказала она.

– Доверять? Почему вы все думаете, что я тот человек, на которого можно положиться? Я не железный и буквально рассыпаюсь на части, а вы хотите повесить на меня столько всего… Секреты, надежды, просьбы, как будто я познал истину и всё мне подвластно. Нет, я ни хрена не знаю, Ева! И секрет этот твой разболтал случайно, в порыве гнева, но какая уже теперь разница? Я не могу забрать слова обратно. Чего ты от меня хочешь?

– Я думала, что ты меня любишь.

– Я тебя даже не знаю толком!

– Но между нами была химия! – голос Евы сорвался на крик. Я заметил, как в её глазах заблестели слезы.

Мне ничего не оставалось, кроме как опять вздохнуть, закатить глаза и плюнуть уже на попытки всё всем объяснить и разложить по полочкам. Я подошел к ней и обнял, надеясь, что она не оттолкнет. Ева лишь прижалась покрепче, шумно выдохнув, и мы замерли на долгих три минуты, думая каждый о своем.

Честно говоря, этот июль выдался каким-то сюрреалистично сумбурным. Как будто артхаусный фильм ускорили втрое, и зритель едва успевает переварить просмотренное. Я хотел остаться здесь на пару месяцев, провести лето в доме, где я вырос, а потом вернуться отдохнувшим и вдохновленным. Но всё вышло из-под контроля и после долгих отчаянных объятий с Евой я шел на вокзал, побитый, раздавленный и опустошенный. Как герой из какой-то глупой мелодрамы, я постоянно косился на свой телефон, ожидая звонка или сообщения от Икара. Мне всё казалось, что он воспринял моё мимолетное предложение поехать со мной всерьез, и вот-вот его черные кудряшки покажутся в толпе. Мы бы взялись за руки, запрыгнули в автобус и укатили бы подальше от этого города, выходя покурить на каждой остановке. А потом, по приезде, мы бы устроили вписку в моей квартире, напились бы и стали целоваться прямо на глазах у гостей. Но это только если он придет. Сейчас я стою в курилке без единой сигареты в кармане и невидящим взглядом смотрю на заблокированный экран своего телефона. Вокруг я замечаю их периферийным зрением, парни в спортивных куртках, которые не стреляют сижки, оправдываясь тем, что "девочкам курить нельзя". Но разве я спрашивал у них разрешения? К этим парням я не питаю ненависти, я не питаю ненависти ни к кому, если честно, кроме непутевого себя, бесконечно разочаровывающего свою семью. Я ужасно запутался. Это место сводит меня с ума. Ожидая свой автобус, я чувствую одновременно и счастье, и тоску, и сожаление, и безмерную любовь, но совсем не к окружающему меня. Когда мы с Икаром говорили на пляже, он рассказал мне много всего личного, но все, что я помню – его влажные черные глаза. Длинные мягкие ресницы и зажмуренные от страха веки, а на губах признание за признанием. Такие самопальные, как выстрелы, с запахом пороха и боли. Икар ненавидит себя чуть ли не больше, чем я ненавижу себя. Но у меня теперь есть путь для отступления, моя Бэт-пещера, где никто меня не достанет, мне всего-то надо купить билет и провести несколько часов в коробке транспорта. У него такого нет. Только этот чертов городок и папа, который уже бил людей и за меньшее. Я представляю, как могли бы быть красивы губы Икара, накрась он их матовой темной помадой, как сияло бы его лицо переливами хайлайтеров, как пахли бы его смуглые щеки пудрой. Я вижу это так ярко, что скручивает живот и режет глаза, ведь у Икара только два пути: побег или смерть. Ева сказала бы: "А ещё борьба," – но что она знает? У нас с Икаром так много общего. Мы оба в плену гендерного рабства, оба должны стараться ради жизни, которую хотим. Весь этот цирк с переодеванием в человека, которому будет безопасно здесь жить. Борьба? Разве Икар похож на борца? Если он вступит в бой, то это будет драка насмерть, до последней капли крови, а у этого парня мышц много, но решимости в них мало. Драться, зная, что не победишь? Стоит ли?