Ожившие камни Аргоса

– Я буду лепить статуэтки в перерывах от работы, учитель. Это занятие способно отвлечь меня так, что я продолжаю начатое дело со свежей головой и четким критическим взором. Но если понадобится совет, обращусь к вам, даю слово! – пообещал Леонидас.

– Хорошо, сынок… это твой выбор. Он не такой уж и легкий, скажу я тебе, но иного я от тебя и не ожидал. Да пребудут с тобой Боги Олимпа, Леонидас! И, конечно же, Гера! – улыбаясь, проговорил великий мастер.

– Да, я тоже уверен в помощи своей покровительницы, мастер! – уверенно сказал юноша.

– Ты можешь идти, Леонидас. Дожидайся моего ответа и наберись за эти дни сил: слишком уж исхудал с тех пор, как ушел из школы, – промолвил учитель, по-дружески хлопнув его по плечу.

– Учитель, – вдруг замялся юный скульптор, – у меня еще одна просьба к вам…

– В чем дело? Говори, не стесняйся, – с заботой в глазах поспешил осведомиться Аристэйос.

– Мне некуда идти. Точнее, мне, конечно же, под силу снять комнату, дело не в деньгах… но я хотел бы оставаться в мастерской, которую вы мне выделите. Так мне будет легче не отвлекаться на посторонние мысли и сконцентрироваться только на работе, – признался юноша.

Аристэйос более внимательно вгляделся в лицо Леонидаса. Тот хотел сказать еще что-то, но ком в горле не дал ему это сделать. Учитель это заметил.

– Ты грустишь, сынок? Или, может, попал в неприятную историю? Поведай, не стесняйся, ты же знаешь, что можешь довериться мне! Я обязательно помогу, что бы ни случилось! – держа юношу за плечо, поспешил подбодрить его заботливый Аристэйос.

– Нет, наставник, нет у меня никаких проблем, поверьте! Я только насчет комнаты… Но, конечно же, понимаю, что слишком многого прошу! – смутился Леонидас. – Я сам решу этот вопрос, забудьте! – пожалел о сказанном юный скульптор.

– Нет, о чем это ты?! – воскликнул Аристэйос. – Конечно же, ты можешь оставаться в школе! Многие мастера так делали, так что не переживай, ты не первый. Пока что живи в одной из мастерских, в которых я преподаю. У меня есть одна… правда, она мала, но, по крайней мере, в достаточно приличном для жилья состоянии!

– Вы уверены, что я не побеспокою вас? – взволновался Лео.

– Конечно же, сынок! – уверил его наставник. – Я в нее не захожу неделями, так что смело переселяйся, хоть сегодня, хоть сейчас!

– Учитель, я, право, не знаю даже, что и сказать! Как вас благодарить?! В таком случае я сегодня же начну работать над задуманным! – обрадовался юноша.

– Рад помочь тебе, сынок! – с довольным видом ответил Аристэйос.

Леонидас распрощался с учителем и вышел. Он спешил прикупить кое-что для облагораживания своего нового жилища.

– Вот оно, начало, которое возродит меня вновь, Гера! Оно необходимо для твоего возрождения, моя Богиня! – облегченно вздохнув, тихо обратился он к небесам.

Это была надежда, и Леонидас весьма отчетливо различал ее в фиолетовом оттенке ярко-красных пятен, мелькающих у него перед глазами. Она пришла с намерением успокоить бурю негодования, в которой он кружился…

Глава девятая

– Неужели никто не видел, в каком направлении он пошел? – огорченно воскликнула Филомела, когда в очередной раз получила отрицательный ответ на свой вопрос от начавших уже перешептываться между собой людей.

– Ты еще долго собираешься искать его? – обратился к ней Алексиус.

Уже некоторое время он стоял рядом с Филомелой, с ревностью, но довольно терпеливо наблюдая за тем, как она опрашивала соседей.

– Алексиус, да отстань ты от меня! – истошно завопила девушка.

В отчаянии она закрыла лицо руками и побежала домой. Ворвавшись в свою комнату, Филомела бросилась на спальное ложе и затряслась от душивших ее слез.

За ней последовала кириа Офелия. Она присела рядом с дочерью и начала гладить ее волосы.

– Фили, дорогая! Ну же, Фили, оторви лицо от подушки! Хватит горевать по такому неблагодарному человеку! Если он не ценит твою любовь, значит, и не стоит ее! – возмущалась она.

– Не надо, матушка, не надо! – вскричала та.

– Что не надо, Фили? Мне оставить тебя тут одну, страдать? Ну-ка, встань, вытри слезы, и пойдем обедать! – продолжала сердиться кириа.

– Не хочу я ничего, матушка, пойми! И обедать не хочу! – плакала Филомела.

– Фили, довольно! – уже окончательно выйдя из себя, повысила голос Офелия. – Ты испытываешь мое терпение! Не смей перечить матери! И предупреждаю: если еще раз увижу, что ты проливаешь горькие слезы из-за этого сумасбродного бездельника, то выдам замуж по своему усмотрению, не спрашивая твоего согласия!

– Леонидас! Его имя Леонидас! Он не сумасброден, как вы все отзываетесь о нем! Если он не такой, как вы, это еще не значит, что человек потерял рассудок! Он гениален, он талантлив, он честен настолько, насколько вы себе никогда и ни за что не позволите быть! – кричала в истерике девушка.

– Ну и плачь тогда по своей испарившейся любви, дура! – швырнув в лицо девушки платок, злобно проговорила кириа Офелия. – Как ты не понимаешь, что не можешь связать свою жизнь с человеком, у которого на уме одни лишь камни и металл?! Ему ни за что не удастся стать настоящим скульптором, он никогда не сможет прилично содержать свою семью! Мы же нуждаемся в деньгах, Филомела! Тех грошей, которые я приношу в дом, продавая зелень на рынке, не хватает даже на то, чтобы мы с тобой нормально питались, не говоря уже о найме хотя бы одной рабыни, которая в наши времена имеется в каждой приличной греческой семье! Почему ты не хочешь найти себе более обеспеченного человека, который смог бы решить все эти проблемы?!

Она вышла и хлопнула дверью за собой. Филомела же так и осталась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Вымотанная за бессонные ночи, когда она не могла сомкнуть глаз даже на несколько минут, гадая, куда же мог подеваться Леонидас, девушка не заметила, как уснула. Она то и дело вздрагивала и просыпалась, но отяжелевшие от пролитых слёз веки закрывались вновь и вновь, увлекая ее в мир грез. «Лео, где ты, где?» – повторяла она во сне.

Внезапно, будто что-то вспомнив, девушка вскочила на ноги.

– Кладбище! Точно! Он же говорил, что бывает там очень часто! – воскликнула она, чуть не упав. – Но как же я пойду туда? Ведь мертвецы не любят, когда кто-то нарушает их покой. А что, если их души явятся мне там? О Боги, как же это страшно! – с отчаянием проговорила она вслух.

Сев на пол, Филомела обхватила голову руками, точно так, как это делал Леонидас. «Сейчас придет правильное решение, я уверена в этом! Кого же попросить сопровождать меня? Ведь никто на такое не решится! Нет, одной мне туда нельзя! Матушка убьет меня, она не пустит!» – метались в голове девушки беспорядочные мысли.

Так и не придя к какому-либо решению, она вышла из комнаты.

– Фили, сердце мое, тебе лучше? – обрадовалась появлению дочери Офелия.

– Нет, матушка, голова… словно чугунная. Стоять на ногах тяжело, – жалобным голосом ответила Филомела.

– Да это происходит по той причине, что ты ничего не ешь, Фили! Ну-ка, сядь, я принесу тебе овощей и вкусных лепешек. Перекуси, пока жарится мясо, – заботливо предложила мать.

– Принеси мне воды, матушка, – слабо простонала та.

Ноги Филомелы подкосились, и она чуть было не упала на пол. Вскрикнув, мать едва успела подхватить ее, не дав удариться головой.

– Фили, Фили, очнись! – звала девушку испуганная женщина.

Филомела не слышала. Быстро свернув и подложив свой хитон под голову дочери, Офелия кинулась на улицу.

– На помощь, люди! Моя дочь, дочь! – кричала она.

На крик женщины сбежались прохожие и соседи. Одни что-то советовали, другие пытались протереть лицо девушки платком, смоченным в холодном уксусе, но все было бесполезно: она не приходила в себя. Офелия же только плакала, не будучи в силах предпринять что-то еще…

После долгих усилий соседей Филомела наконец-таки открыла глаза.

– Что случилось? – испугалась она, неожиданно увидев несколько лиц у себя над головой.

– Ты упала в обморок, – ответил стоявший ближе всех к ней и придерживавший свой левый бок Алексиус, опухшее лицо которого безобразно пестрело кровоподтеками – последствиями недавней драки.

– Что ты здесь делаешь? – слабым голосом спросила она.

– Помогаю тебе, Фили! Как всегда, помогаю! – держа ее за руки, дерзко ответил мясник.

– Мне лучше уже! – отдернув ладони, рассердилась она. – Где матушка?

– Я здесь, душа моя! – зарыдала Офелия, присев рядом с ней.

– Добрые соседи, Филомеле уже лучше, раз она начала говорить. Займитесь своими делами! Идите! – размахивая руками, начал разгонять соседей Алексиус.

Те стали медленно расходиться. Один только человек не спешил уходить. Встав чуть дальше, он продолжал упорно смотреть на девушку.

– Я поднимусь, матушка, – опираясь на руку матери, пытаясь встать, проговорила Филомела.

– Да, дочь, да, постарайся, – все еще не оправившись от пережитого, ответила Офелия.

– Кириа Офелия, я поддержу Филомелу! – воспользовавшись удобным случаем, угодливо предложил Алексиус и ухватил девушку за талию.

– Да, сынок, спасибо! – поспешила согласиться женщина.

– Нет, даже не вздумай! – запротестовала Филомела. – Мне не нужна его помощь, матушка! И вроде все ушли, что же он здесь делает? – злобно посмотрев на парня, обратилась она к матери.

– Он же помочь хочет! – сжав ее руку, прошептала та.

– Да, мне лучше уйти сейчас, но я приду, с вашего позволения, навестить нашу Филомелу! – хитро прищурив глаза, посмотрел на женщину Алексиус.

– Да, конечно! Если хочешь, приходи, – нерешительно, смутившись, ответила Офелия.

– Я могу принести немного мяса, фруктов и овощей. Понятно, что в таком состоянии вы не сможете сами пойти на агору, да и Филомелу одну оставлять нежелательно, а мне все это не стоит особого труда. Ей нужно хорошо питаться, больше отдыхать, и глядишь – выздоровеет наша маленькая Фили, – ласково улыбнувшись, промолвил он.

Офелия растерялась. Она уже чувствовала, что Алексиус имеет достаточно серьезные намерения в отношении ее дочери и очень этому радовалась.

– Ах, насколько же ты внимателен, сынок! Конечно же, будет как нельзя кстати, если ты сможешь купить все необходимое, – решила поддержать она мясника, – только вот постой, я принесу монет.

– О чем это вы, уважаемая кириа Офелия! – взмахнув руками, воскликнул взволнованный Алексиус. – Не надо денег! Мясо я возьму у себя в лавке, а овощи и фрукты… да они стоят не так уж и дорого.

– Нам ничего от тебя не надо! И когда ты уже уйдешь?! – нетерпеливо проворчала Филомела. – Ты прилип просто к этому дому! Что, делать больше нечего?!

– Дочка, как ты можешь разговаривать с Алексиусом в таком тоне? – сжав губы в тонкую линию, прикрикнула на девушку Офелия. – У него весьма благородное намерение поддержать нас, а ты ведешь себя как неблагодарное создание!

– Ничего, пустяки, кириа Офелия, – вмешался в разговор побагровевший парень, озадаченный услышанной грубостью, – не ругайте нашу маленькую Фили! Она устала за сегодняшний день!

– Да, да, Алексиус, я устала от людей, а больше всего от одного весьма назойливого торговца! Может, знаешь, о ком это я? Нет?! Ну вот, тебе придется угадать, кого же я подразумеваю! – огрызнулась девушка, сердито скрестив руки на груди.

– Фили, – прошипела в ее сторону мать.

– Кириа Офелия, я уж пойду. Занесу все обещанное через пару часов, – сказал Алексиус женщине, уже начинающей нервничать и истекать потом.

– Хорошо, сынок, – согласилась сконфуженная Офелия и решила проводить вышедшего из комнаты парня. – Не обижайся на Филомелу! Она вот такая, со строптивым характером, вся в покойного отца. Ты просто попался под горячую руку, сынок, а так моя дочь ничего против тебя не имеет, – пыталась оправдаться она перед Алексиусом уже у двери.

Ничего не ответив, раздосадованный мясник, прихрамывая, временами невольно прикладывая руку к закрепленному толстым жгутом сломанному ребру, быстро вышел из дома. Он еле сдержался, чтобы не рассказать женщине про недавний ночной визит Филомелы к скульптору.

«Ах, Фили, ах! Хотелось бы мне посмотреть на твое милое дерзкое личико, поведай я о твоих похождениях матери! Посмела бы ты в этом случае унижать меня подобным образом?!» – думал молодой мясник, с трудом шагая по направлению к агоре. Парень был зол еще больше, чем раньше. Алексиус не привык проглатывать оскорбления, он всегда отвечал за нанесенную обиду.

Тем временем Офелия стояла перед Филомелой и неустанно продолжала отчитывать ее за неоправданную грубость в отношении Алексиуса. Девушка же лежала в своей кровати и не слышала ее. Она думала о Леонидасе и представляла его на темном, страшном, полном опасности кладбище сидящим у надгробья неизвестного человека, умершего много лет назад.

«И как он решается ночевать там? Для чего?.. Откуда в нем столько смелости? – поражалась образу жизни своего любимого девушка. – Завтра я встречу его! Обязательно встречу и объяснюсь. Знаю, его гнев остыл, ведь он не может долго злиться, если речь идет обо мне! Он назвал меня своей возлюбленной при Алексиусе, а это уже что-то значит! Он любит меня, я знаю, знаю!» – думала она и улыбалась своим мыслям.

Глава десятая

Все было уже готово к началу работы. Леонидасу на первое время предоставили небольшую, но хорошо освещенную мастерскую с идеально ровным полом. В углу комнаты стояли низкий широкий стол трапедза с расписной поверхностью с двумя маленькими табуретами с плоскими плетеными сиденьями без спинки – дифросами, спальное ложе с высокой спинкой и ножками, украшенными искусной резьбой, – клине и шкаф с многочисленными полками.

Под столом юноша обнаружил старинный сундук, служащий для хранения одежды и белья. Он быстро вытащил его и начал внимательно разглядывать. Вся крышка сундука была украшена инкрустацией из полудрагоценных камней и покрыта крошечными лепными фигурками божеств. «О Боги, каков же был мастер, вырезавший тела настолько четко при таких малых размерах?! Вот бы познакомиться с ним! Эх, предоставила бы мне жизнь такую возможность, разрешив хотя бы на часок отправиться в мир иной! Сколько бы всего я узнал, сколько бы применил в своей работе на земле!» – размечтался Леонидас.

– Лео! – послышался приятный, мягкий голос.

Юноша обернулся и улыбнулся.

– Учитель, доброго вам дня! – ответил он и подошел к Аристэйосу.

– Ну, как тебе? – с заботой в голосе спросил учитель.

– Просто ошеломляюще! Такого, честно говоря, не ожидал! – радостно проговорил Леонидас. – Вы выделили мне идеальное место для работы!

– Ну, не преувеличивай, сынок! – рассмеялся Аристэйос. – Это комната тебе на первое время, пока я не дождусь официального разрешения на мастерскую.

– Что вы! Выдача помещения послужила мне хорошим знаком. Теперь я верю, что все у меня получится! Здесь столько солнца и добра, учитель, что я и сам преисполняюсь светом! – промолвил Леонидас.

– Как же хорошо, сынок! Да если бы я знал, что так легко тебя сделать счастливым, то и не отпускал из школы!

– Да, мастер, я чувствую любовь в этой комнате! Она поможет мне сотворить Богиню!

Учитель и ученик начали долго, весьма подробно обсуждать все возможные условия, необходимые для получения максимально хорошего результата. В ходе разговора Аристэйос не раз был поражен тому, с какой точностью, в деталях, Леонидас продумал лепку скульптуры. Тот же мог говорить об этом бесконечно. Прошло несколько часов с момента прихода великого мастера, он же об этом мало подозревал.

Лео внезапно оборвал свою речь и схватил Аристэйоса за руку.

– О учитель, я совсем забыл о времени и порядком утомил вас! Ведь даже воды не предложил! Вы наверняка и голодны еще! – забеспокоился он.

– Нет, сынок, подобного рода и качества разговоры – и вода, и пища для меня! Когда сыта душа, остального и не замечаешь! Такого удовольствия от общения с кем-то я давно не получал! – признался Аристэйос. – Ты так интересно излагаешь свои идеи, что скульптура великой Богини принимает формы и оживает у меня перед глазами прямо сейчас!

– Если я что-то анализирую правильно, то это только ваша заслуга! Это то, что вы вложили в меня, мастер, ведь вы учили нас не только искусству, но и жизни, – застенчиво проговорил юный скульптор.

– Нет, Лео, позволь мне не согласиться с тобой на все сто процентов! Я, безусловно, старался поделиться с учениками всеми теми знаниями, которые не только позаимствовал у своих учителей, а еще и накопил в течение срока преподавания, это так! Но ты перенял их в другой, своеобразной форме, которую, я уверен, тебе удастся донести до людей в своих скульптурах… – задумавшись, ответил ему Аристэйос. – Именно это и есть особое восприятие, называемое творчеством! Тебе удается материализовать эмоции, заключать их в некую оболочку! Да, скажут многие, суть нашего существования в целом заключается в том, что каждый человек на этом свете – будь то скульптор, пекарь или же простой лавочник, – каждый из них сам решает, насколько глубоко пропускать через себя прожитую радость или перенесенное горе, извлекая впоследствии некий урок, называемый опытом, являющимся основой жизненной школы. Здесь нам представляется возможность показать себя как хорошими учениками, так и плохими, использовать дары, преподнесенные нам судьбою, во благо или же распространять зло. Все эти правила придуманы для людей, и они ничего против этого не имеют! Но где же здесь ты? Я отвечу! Ты отсутствуешь, Лео! Тебе удается оставаться в стороне от всего, что происходит вокруг тебя!.. Вся трактовка, изложенная тобою сегодня… она позволила мне не только пропустить через себя иное понимание искусства скульптуры, но еще и взглянуть на мир сквозь некую призму прекрасного возвышенного урока, не настолько обыденного, заученного до мозолей! Что именно есть то прекрасное, я и сам затрудняюсь ответить! Оно будто сосредоточено в тебе, Лео! Ты особенный, ты другой!

– Учитель, каждое ваше слово придает мне еще больше уверенности в том, что я на правильном пути! Ведь есть еще что-то, учитель, там, за гранью понятий жизни и смерти! И это не связано с адом или раем! То, что можно только почувствовать! – взволнованно промолвил юноша.

– Лео, я скажу тебе еще что-то! Ты чист душою, сынок, но, несмотря на это, подвержен другому пороку – слишком резкой принципиальности. Я замечаю в тебе не только достоинства, как ты видишь, но и недостатки. Дам тебе один совет: научись исполнять более глубокие, данные тебе природой желания и не запрещай себе любить! – посоветовал ему учитель. – Любовь никак не помешает твоему творчеству! Ты напрасно видишь в ней свою слабость, ведь она не так незначительна, как ты можешь подумать!

Леонидас склонил голову. Он не знал, что ответить на эти слова, спустившие его с небес на землю. «Как он мог догадаться? Неужели все настолько явно?!» – огорчился юноша.

– Сынок… прости, если обидел. Я позволил себе вмешаться в твою жизнь только потому, что отношусь к тебе совсем по-иному, не так, как к другим ученикам! Я не хочу, чтобы ты запирал свои чувства в этой мастерской, истязал их, потом же залечивал, но только для того, чтобы начать истязать заново. Ты заслуживаешь любви, Леонидас, так постарайся же проявить справедливость, которой руководствуешься по жизни, и по отношению к себе, ибо всякая правда превращается в ложь, если ты начинаешь обманывать самого себя! – продолжал свои наставления Аристэйос.

Леонидас помрачнел. Вся его радость испарилась, словно и не было ее вовсе. Он хотел что-то сказать, но не мог выговорить и слова. Чтобы не показаться грубым, юноша заставил себя кивнуть головой. Это было самое большее, на что он был способен в тот миг. Аристэйос же, видя подобную реакцию со стороны ученика, уже жалел о высказанных мыслях.

– Лео… может, пойдешь со мною к нам на ужин? – следя за выражением лица юноши, осторожно спросил он.

Леонидас словно очнулся от забытья.

– Учитель, нет, что вы! Я… я не обидел вас ничем, скажите?! Иногда мысли вырываются из моей головы и обретают силу не совсем правильных поступков. К моему большому сожалению, именно в эти минуты я не властен над ними! – глухо проговорил юноша.

– Договорились, Лео, больше вмешиваться в твое отношение к себе я не буду! Все, обещаю, что не буду, – улыбнувшись, ответил Аристэйос, – но что насчет совместного ужина?

– Учитель, прошу вас! – сказал Леонидас, молитвенно сложив руки на груди. – Я действительно очень устал сегодня. Да и не могу позволить себе предстать к ужину в столь неопрятном виде. Даю вам слово, что завтра же приведу себя в порядок, обзаведусь новым одеянием, в конце концов, причешусь, и приду выразить свое почтение вашей семье!

– Хорошо, сынок, в этот раз я соглашусь с тобой, поскольку знаю, что ты, как истинный человек слова, сдержишь обещание, – улыбнулся ему в ответ учитель.

Они распрощались, и Леонидас остался один.

Походив по комнате, не зная, чем себя занять, он вспомнил про купленные утром лепешки. «Нет же головы! Или она есть, но пуста, как высохший изнутри арбуз! – начал ругать себя он. – Вместо того чтобы угостить учителя, проморил его голодом в течение всего этого прекрасного дня!»

Леонидас вышел во двор школы. Было уже поздно. Осмотревшись вокруг, юноша вдруг осознал, что пребывает здесь совсем один. Тут было настолько пусто, что ему отчаянно захотелось убежать в мир людей, туда, где он смог бы услышать хотя бы лай собак. Но огромный двор был окружен таким высоким забором, что он не видел ничего, кроме бесконечного темного пространства над головой.

– Здесь более одиноко, чем на кладбище! Даже ты, небо, похоже сегодня на меня! Где твои звезды, где луна? И что насчет твоей силы?! Почему ты не можешь наполнить себя хоть чем-то? – страдая, воскликнул юноша. – Не можешь или не хочешь?!

Свет от лампадки постепенно начал угасать. Горькая слеза покатилась по щеке Леонидаса, когда он это заметил.

– Ненавистное желание находить печаль там, где ее нет… и где нет вообще ничего! Пойми же это, наконец, Леонидас! – закричал он.

Он кричал в надежде разозлиться на самого себя, чтобы злость поглотила печальную боль, которая терзала его изнутри, жадно разрывая на куски, подобно дикому хищному зверю, его горящее сердце. Но печаль… она была сильнее, гораздо сильнее…

Глава одиннадцатая

– Нестор, ну-ка, подойди поближе! – позвал ученика первых классов уже закончивший учебу паренек тщедушного телосложения.

Поверх хитона на плечи его был накинут хламис – накидка полукруглой формы, закрепленная на груди большой блестящей пряжкой. Редкая бородка весьма неудачно обрисовывала чрезмерно худощавое лицо с выпирающими вперед скулами, визуально подчеркивая и без того крупный нос для столь маленьких бесцветно-серых глаз.

– Анастас! Доброго дня, дружище! – ответил полноватый розовощекий человек, одетый в гимантион с пышными складками.

Он держал в руке папку с набросками скульптур и пришел показать их своему наставнику. Вследствие лени и чрезмерной беззаботности Нестор довольно-таки поздно поступил в школу архитекторов, ведь до этого он должен был овладеть достаточно глубокими познаниями не только в анатомии и физиологии человека, но и хорошо освоить арифметику.

На первом этапе надо было сдать экзамен еще по нескольким предметам – таким, как история архитектуры и скульптуры, гармонии и философии, а также требовалось продемонстрировать свой талант, вылепив из глины в течение часа несколько фигурок (будь то подобия людей или же животных, на усмотрение ученика). По итогам всех этих этапов совет учителей школы выносил решение в отношении того, в какой класс определялся поступающий.

Учиться в подобной школе могло посчастливиться не каждому, поскольку здесь ценились не только знания, но и способности будущего студента. Немаловажным фактором являлось и то, что процесс обучения, с целью обнаружения действительных талантов, был совершенно бесплатным для учащихся. Подающим надежды ученикам выделялись мастерские для дальнейшей работы и определялись заказы с ограниченным сроком их окончания. Все расходы школы, в том числе ежемесячную оплату труда учителей, брала на себя государственная власть соответствующего полиса.

– Не надоело таскаться с этой папкой туда-сюда, Нестор? – усмехнулся худощавый ученик.

– А тебе-то что? – покраснел возмущенный до глубины души добряк Нестор. – Да и поступил я! Можешь поздравить!

– Ах, та-а-к! – специально растягивая слова, с намерением еще больше раздразнить товарища, пропел Анастас. – Ну что ж, окончишь школу… а там, глядишь, и помирать пора! – расхохотался по натуре вредный парень.

– Иди отсюда, – стараясь выглядеть как можно более невозмутимо, ответил уже начавший расстраиваться Нестор, – не отвлекай меня!

Ему нечего было больше сказать: он не находил подходящих слов для ответного удара, поскольку для успешного участия в подобного рода словесных перепалках имел слишком добродушную натуру.