Ожившие камни Аргоса

«Может, все-таки вернуться и хорошенько поколотить этого наглеца, дабы выбить из него всю дурь?!» – подумал было юный скульптор. Однако неотвязное желание утолить вопиющий голод одержало верх, заставив его на какое-то время забыть о влюбленном мяснике и свернуть на агору – местную рыночную площадь.

Дойдя до лавки, где продавались вкусные ячменные лепешки, Леонидас ощутил, как от их свежего манящего аромата у него закружилась голова.

– Эй, паренек! – вдруг услышал он.

Юноша обернулся.

– Помоги мне, – обратился к нему хозяин лавки, – если хочешь заполучить парочку-другую лепешек, да еще и несколько монет в придачу.

– Да, конечно, – растерянно ответил Леонидас. – Что надо делать?

– Все это нужно аккуратно разложить на полках, – пояснил торговец, указав на целую гору лепешек на подмостках, которые совсем недавно были принесены рабами из соседней пекарни, снабжающей бедняков хлебом и лепешками из низкосортной ячменной муки, а зажиточных горожан – дрожжевым пшеничным хлебом.

– Я готов, конечно, помочь, да только подкрепиться мне надобно сначала, – смущаясь, произнес Леонидас. – Ну, чтобы повысить эффективность труда.

– Да бери, конечно же, ешь, – рассмеялся мужчина. – Вот сказал: эффективность труда!

Юноша быстро схватил две лепешки и запихнул их в рот.

– Ты же подавишься так, сынок, не торопись! Вот, запей! – протянув ему гидрию с водой, предложил торговец.

– Благодарю тебя, отец! – залпом выпив содержимое сосуда, ответил Леонидас и сразу же принялся за дело.

– Поел бы еще, – обратился к нему мужчина, но скульптор спешил завершить начатое, ведь ему многое надо было успеть сделать сегодня.

Распределив весь товар на полках, Леонидас вытащил из кармана четыре бронзовые монеты-лепты и протянул их торговцу.

– Что это? – удивился тот.

– Деньги за лепешки, – пожав плечами, промолвил юноша. – Но если этого мало, то вот еще! – покопавшись в другом кармане, он достал еще две монетки.

– Сынок, этого много за те лепешки, что ты взял! Да и зачем же ты тогда помог мне, коль у тебя и так было чем расплатиться? – всплеснув руками, воскликнул мужчина.

– Ты же сам попросил о помощи, отец! – рассмеялся Леонидас.

– Так я же подумал, что у тебя денег нет! – вытаращив глаза, ответил растерявшийся торговец. – А раз есть, чего же ты тогда босым-то ходишь и людей в заблуждение вводишь?!

– Ноги меня о свободе прошлой ночью попросили. Я не мог отказать, ибо каждый день загружаю их тяжестью своего тела. Я многим им обязан, понимаешь? – немного приблизившись к мужчине, словно намереваясь выдать ему чрезвычайной важности секрет, сказал юноша.

– Ноги… попросили? – переспросил тот так же тихо, решив, что ослышался.

– Именно они, – подмигнув ему, прошептал Леонидас.

Он не стал более дожидаться какой-либо реакции от совершенно ошарашенного его ответами торговца и, непроизвольно улыбаясь, продолжил свой путь.

«Почему же все – абсолютно правдивые – изречения обречены на то, чтобы казаться странными?! По какой причине, прежде чем ответить на тот или иной вопрос, человек обязан подумать о том, как воспримут сей ответ окружающие его личности, для которых ничто кроме их собственных рассуждений не кажется в полной степени нормой? Ведь честности в таком случае становится все меньше и меньше! Нет, так дело не пойдет… Кто-то все же должен взяться за столь ответственную задачу: дать свободу не только ногам, но и мыслям!» – рассуждал про себя Леонидас, перед глазами которого все еще стояло нелепое выражение лица бедняги торговца.

Глава четвертая

С тех пор как Леонидас обучился главному делу всей своей жизни, получив нужные знания и навыки по архитектуре и искусству скульптуры у учителя Аристэйоса, он начал метаться среди многочисленных идей и планов.

Вот и сегодня, уже простившись с великим скульптором и выйдя через дверь школы в новый, полный радостных ожиданий день, юноша закрыл глаза и подставил лицо солнцу, намереваясь впитать в себя необходимый заряд энергии от вечного светила. Леонидас улыбнулся и постарался задержать улыбку на лице дольше, чем это полагалось делать живому человеку. Но не прошло и минуты, как юноша заметил, что уголки рта начали дрожать, а радость сменилась нетерпением опустить голову и открыть глаза.

– Вот что не присуще каменным изваяниям! На то они и состоят из вечного, побеждающего время гранита, а мы – из хрупкой плоти, подверженной количеству прожитых лет! Природа, конечно же, знает, что делает, но я разгадаю все ее секреты, потому что влюблен в нее… – мечтательно произнес он вслух.

Сегодня Леонидас спешил посетить святилище Геры, расположенное на подножии горного хребта Эвбеи. Он несколько раз в неделю бегал туда, чтобы оставаться со своими мыслями наедине. Юноша смотрел на изображение богини, вытесанное на стенах храма, и недоумевал: по какой же причине здесь отсутствовала до сих пор ее скульптура?.. Геру он представлял себе настоящей красавицей, с четкими чертами лица и длинными струящимися волосами, которые спадали в реки, текущие по обе стороны от Герейона, воздвигнутого в ее честь.

Одна из рек – Элефтерион Идор – была олицетворением чистоты и непорочности. Ее любили и почитали настолько, что жрицы святилища использовали воду из нее для очищений. Другая, более бурная, несущая в себе потоки негодования и дикого свободолюбивого упрямства – Астерион, – являлась изгнанной Богами с Олимпа из-за своего неусмиримого нрава.

Леонидас почувствовал в себе потребность отдаться объятиям воображаемой богини-матери, чтобы ощутить ее сверхъестественную поддержку, перенять ее божественную мощь для уверенности в уничтожении прошлой жизни, которую он смог бы заменить новой, преисполненной совершенно невероятными и тем самым еще более желанными стремлениями. Он родился заново, обнаружив в себе абсолютно другого человека, способного понять свое предназначение и сделать то, чего от него ожидали Боги Олимпа.

– О Лео, Лео, ты не устал! Тебе всего лишь кажется, что солнце прожигает в данную минуту твои несчастные волосы, а под нею полную огня голову, поэтому думай о конечной цели и не жалуйся! – шутя, пытался подбодрить себя юноша, так как чувствовал неимоверную усталость от жары и еле передвигал ноги.

Если к Зевсу он испытывал глубокое уважение и смиренную любовь, то с Герой дела обстояли иначе. Леонидас не мог найти в череде хаотичных мыслей тот момент, когда стал настолько зависимым от ее тихого присутствия в своей жизни. Покровительница полиса, где он открыл глаза на мир, хотела от него чего-то особенного, и он ощущал это именно той частью своей души, что не давала ему покоя.

Дойдя до храма, юноша остановился, чтобы в сотый раз в его жизни преклонить колени перед двойным шестиколонным преддверием ее обители.

– Гера, богиня, красавица-мать!.. Та, что делает землю Аргоса плодородной, балует его детей изобилием всего того, что могут подарить им небо и земля, здравствуй вечно, как и всегда! Гера, я вновь здесь! Надеюсь, что сегодня ты избавишь меня от муки долга перед собой и тобою! Шепни моему сердцу о сути своего ожидания от грешного, но любимого тобою Леонидаса, ибо только на тех, к кому благоволят боги и люди, и те и другие возлагают сокровенные надежды! – протянув руки к вершине Герейона, прошептал он, боясь, что его может услышать еще кто-то, кроме богини.

Слова, обретя нежную легкость, разлетелись по его душе. Юноша был счастлив. Он чувствовал радость каждый раз, когда смотрел на колонны, поднимающие его к самым небесам.

– Я здесь, я есть, и все остальное – лишь пустяки, мелкие камешки, о которые можно споткнуться, а потом забыть об этом! Я воздвигну тебя, моя Богиня, сотворю твой образ, которому возрадуются даже камни Аргоса, и тем самым отблагодарю за то, что ты есть, я есть, и вместе мы представляем собой нечто неземное и способное любить! – произнес Леонидас, обращаясь к небу.

Пока он предавался воле мыслей, две жрицы вышли из храма и неторопливо побрели в сторону реки. В руках они держали большие ковши, куда собирались набрать воду для омовений. Юноша поспешил спрятаться за колоннами, чтобы не быть обнаруженным: ведь простым горожанам вроде него позволялось подниматься в храм только в седьмой день недели до полудня, когда богиня Гера могла наделить божественным вниманием своих земных детей. В остальное время беспокоить ее было запрещено, и это жестко каралось со стороны Гелиэи Фесмофетов – народного суда, состоящего из людей разного сословия. Они же выносили приговоры и заново выбирались в конце каждого триместра.

Судебные процессы начинались в полдень, завершая свою работу с заходом солнца, и по этой причине они называли свое сообщество Гелиэей – Солнцем. В судах участвовали трое архонтов – людей из высшего общества, выслушивающих остальных шестерых фесмофетов (выходцев из среднего сословия), которые были наделены правом принятия окончательного решения относительно определения вида наказания, применяемого к провинившемуся человеку.

Леонидас частенько нарушал закон, посещая храм в любой выбранный лишь им самим день недели. Юноша, несомненно, осознавал всю опасность данного действия, но запрещать себе что-либо не собирался, хоть и ужасался мысли быть осужденным и провести несколько недель в темнице.

Он выждал, пока жрицы зашли обратно в храм и, представив в воображении стоящую перед собой скульптуру великой Богини, поклонился ей.

Возвратившись домой к сумеркам, Леонидас осторожно открыл парадную дверь большим заржавевшим ключом, который сразу же уверенно заскрипел, словно заявив во всеуслышание о своей старости и исходящем из нее праве на заслуженную ворчливость.

Юноша тихо пробрался через длинный коридор в свою комнатушку, где, к своему удивлению обнаружил высунувшуюся из окна Филомелу. Высматривая что-то в темноте, она даже не заметила его присутствия рядом. На подоконнике стояла маленькая, но достаточно хорошо освещающая все вокруг лампадка.

– Что ты здесь делаешь так поздно? – шепнул Леонидас, наклонившись к волосам девушки.

Филомела резко обернулась и от неожиданности едва не вскрикнула.

– Зачем ты так подкрадываешься, Лео? У меня чуть сердце из груди не выскочило! – сердито выговорила она.

– Филомела, как ты вошла? И вообще, пристало ли девушке твоего происхождения и возраста прятаться по комнатам молодых людей? – с укором в голосе произнес Леонидас, отступив от нее назад.

– Ты никуда от меня не денешься, Лео, я и шагу отсюда не ступлю, пока ты не расскажешь мне, в чем же дело! Я столько ждала тебя, столько дней и ночей сосчитала, пока ты не закончил свою учебу! А теперь… теперь ты не обращаешь на меня никакого внимания! – схватив юношу за руку, ревниво проговорила Филомела. – Думаешь, я поверила тебе утром, когда ты что-то там бормотал про кладбище?! Наверняка сделал это, чтобы отвлечь меня от совершенного греха! Где ты был сегодня?.. Признавайся, но советую – придумай что-то более вероятное, в противном случае я просто задушу тебя!

– Ты еще здесь, ревнивая девчонка?! Я тебе врал, думаешь?! Может, это ты раскроешь мне причину своего абсурдного поведения?! – не на шутку рассердился юноша. – Мы не пара, Фили, и никогда ею не были! Ты нарисовала в своей голове то, о чем мне даже неизвестно! Я не обязан отвечать на твои вопросы! – возмутился он.

– Ты обязан, должен! И сам это знаешь, даже лучше меня! – повысила голос девушка, теряя самообладание.

– Не кричи, Фили! – строго обратился к ней Леонидас. – Что это значит?.. Почему я не могу просто прийти в дыру, которую считаю своим домом, и заснуть?.. Чего ты пристала ко мне?! Я устал, пойми, – а ты не даешь моим глазам, мыслям и телу отдохнуть и от себя, и… от тебя! Не приходи ко мне без приглашения, не надоедай!

Последние слова юноши окончательно вывели Филомелу из себя. От переполняющих ее сердце чувств она в первую минуту не нашлась что сказать, потом же продолжила, решив пристыдить его.

– Вот зачем я пришла! – со слезами обиды на глазах проговорила девушка и, подбежав к маленькой, прибитой к стене дощечке-полочке, взяла лежащий на ней сверток. – Это тебе, чтобы не остался голодным ночью!

Она сунула ему в руки свернутую в трубочку питу – вкуснейшую лепешку с оливковым маслом. Леонидас не успел опомниться, как Филомела выбежала из комнаты. Конечно, ему не впервые доводилось быть свидетелем скандалов, которые девушка периодически закатывала, но такого он не ожидал. Проблема зашла слишком далеко.

«Пора все расставить по своим местам, пока Фили окончательно не потеряла рассудок!» – решил юный скульптор, ощутив, как в его груди засело непонятно откуда взявшееся чувство вины.

– Ах, только этого не хватало! – с негодованием в голосе произнес юноша. – Мне необходимо думать о работе, о Гере, а я вместо этого терплю капризы глупой девчонки! О Боги, из-за какого моего прегрешения вы решили влюбить ее в меня, несчастного?! В чем я виноват перед вами?! – проворчал он и, сердито швырнув лепешку на пол, подошел к окну.

Пристально вглядевшись, Леонидас заметил, что Филомела уже успела добежать до соседнего двора. Он облегченно вздохнул. «Всё, там уже их дом. Ничего с ней не случится, перестань мучиться переживаниями! Да и на улице нет никого подозрительного! Конечно, кто в эту пору вообще не спит, кроме нее и меня?!» – раздраженно подумал он.

Взяв кусок угля, юноша сел на пол и попытался набросать на нем очертания женской фигуры. Но штрихи не удавались, и это занятие разозлило его еще больше. Леонидас никак не мог выбросить из головы навязчивые мысли о девушке, он корил и ругал себя за слабость.

– Что, чего ты хочешь, жалкий фигурник?! Ты способен лепить из глины только посуду и больше ничего! А еще фигурки, предназначенные для продажи на агоре, где ими восхищаются далекие от мира искусства люди! Уж лучше бы ты отказался от столь трудного выбора и работал бы торговцем, пересчитывая монетки и отпущенные тебе часы жизни для этого занятия!.. Глупец, где твой путь, почему ты не встанешь на него и не пойдешь в предопределенном самой судьбой направлении? Отчего тебя привлекает возможность заблудиться и потерять свою тропинку там, где царствует существо, называющее себя жизнью?! Заблудиться с ней, с Фили?! Нет, нет, только не с ней! – потирая занемевшие виски, судорожно шептал он.

Леонидас снова подошел к открытому окну. Вдохнув свежий предутренний воздух, он посмотрел на еле просветлевшее небо. Величественная тень ночи со всей своей темной любовью обнимала его, еще усиленно сопротивляясь озарявшим ее проблескам неминуемо наступающего утра.

– Вот что надо вдохнуть в статуи!.. – воскликнул юноша. – Это то, до чего невозможно дотронуться, но что не дает покоя сердцу, волнуя его все с большей страстью! Настоящее чувство, порождающее человека в человеке!

Его голос эхом пронесся по одинокой улице…

Глава пятая

Филомела со всех ног помчалась к отчему дому – но не от страха перед темнотой, а скорее из-за сердечного волнения, которое девушка испытывала по отношению к Леонидасу – виновнику своих детских грез. Он представлялся ей этаким героем, который умел создавать красоту, разрушив материал, из которого она впоследствии неизбежно состояла.

По дороге домой девушка не боялась быть замеченной, предполагая, что в эту пору спят не только жители, но даже и собаки. По забывчивости Филомела оставила лампадку в комнате Леонидаса, а на улице было довольно темно, поэтому ей пришлось идти лишь по наитию.

«Все, я дошла!» – только облегченно вздохнула она, подойдя к двери, как чье-то частое дыхание сзади заставило девушку застыть на месте. Сердце ее бешено заколотилось. «Неужели?! Неужели Лео?» – с надеждой подумала она.

– Фили, постой! – послышался за ее спиной тихий голос. – Филомела!

– Алексиус?! – обернувшись, насторожилась девушка. – Почему ты преследуешь меня в такое позднее время?.. Чего ты хочешь?!

– Я всего лишь пытаюсь защитить тебя от коварных людей, моя богиня! – волнуясь, ответил тот. – Зачем ты ходишь к нему по ночам? Как ты можешь так рисковать своей репутацией? А если бы этот грешник прикоснулся к тебе? Да я бы стал его палачом, Филомела! Леонидас всего лишь бездельник! Разве способен он составить достойную пару такой порядочной девушке, как ты? Люди поговаривают, что он не совсем в своем уме, и у меня есть этому доказательства! – даже не думая отставать от девушки, продолжал Алексиус.

– Доказательства? – удивившись его словам, чуть было не расхохоталась Филомела. – Алексиус, тебе надо хорошенько выспаться, а то несешь всякую ерунду! И хватит угрожать Леонидасу расправой, не смей! – пригрозила она ему пальцем. – Довольно тех глупостей, которых я наслушалась за сегодняшний день! Мне пора домой! Я должна войти прежде, чем проснется мать. А ты ступай уже отсюда! Ну же, живее!..

Девушка небрежно махнула рукой в сторону и отвернулась с брезгливым выражением лица. Филомеле не терпелось избавиться от назойливого парня, и она не думала даже скрывать свою недоброжелательность по отношению к нему.

– Иди, конечно же, поторопись! – подойдя к девушке так близко, что она почувствовала его дыхание на своем лице, прошептал молодой мясник. – Ты же знаешь, что Алексиус никому про твои похождения не расскажет, но помни еще и о том, что он тебя никому не отдаст!.. Помни, Филомела, помни!

Девушка испуганно рванулась в сторону, чтобы отстраниться от него, но тот ухватил ее за талию и привлек к себе.

– Отпусти меня, подлец! – не сдержавшись, вскричала она.

Словно опомнившись, Алексиус резко отдернул руки. Филомела, спеша, ворвалась в дом, выронив ключи на пороге.

– Фили, это ты там шумишь? – послышался голос проснувшейся матери.

Кириа Офелия уже стояла прямо перед дочерью, освещая ее бледное личико светом горящей лампадки.

– Я… Я встала… Кто-то постучался к нам, – еле слышно пробормотала девушка, опустив голову.

Удивленно оглядев ее с ног до головы, женщина подошла к двери.

– Когда же ты успела одеться? – с назревающим подозрением в голосе спросила она.

– Матушка, постой! Не надо! – попыталась остановить ее Филомела.

Но Офелия, мягко отстранив девушку, все-таки открыла дверь.

– Это ты, Алексиус? Что-то случилось? – увидев на пороге мясника, еще больше изумилась она.

– Кириа Офелия… да, это я! Вот, не рассчитал, перебрал вина сегодня ночью в таверне, да простят меня Боги. Потому случайно постучался к вам, – быстро солгал он.

Алексиус не сводил взгляда с прислонившейся к стене Филомелы. Она подняла на него глаза и сразу же опустила их, не выдержав его взгляда, словно прожигающего ее насквозь.

– Ничего не пойму, Алексиус, что ты там придумываешь! Ведь не подобает парню вроде тебя так, посреди ночи, околачиваться во дворе дома, где живет незамужняя девушка! Выпил чуток лишнего – так это твое право! Не осуждаю! Но что могут подумать о нас соседи?! – выговаривала ему недоумевающая Офелия.

– Да, кириа Офелия, вы правы во всем. Простите меня за беспокойство! – упорно продолжая смотреть на девушку, ответил Алексиус. – Предлагаю вам забыть обо всем, что произошло в эту ночь. Думаю, Филомела тоже поддержит меня!..

– Да, конечно же, забудем! – дрожащим голосом произнесла девушка. – Мне хочется спать! Пойдем, матушка, – обратилась она к матери, – прохладно что-то стало!

Все еще сонная Офелия, молчаливо согласившись с дочерью, зашла в дом.

Алексиус еще некоторое время стоял не сходя с места. Он был счастлив, поскольку смог что-то сделать для нее, своей любимой. «Теперь она точно обратит на меня внимание! Я помог ей, неприступной красавице Филомеле! Уверен, она забудет про этого умалишенного Леонидаса, которому одна дорога – в царство Аида!» – думал парень, решив уже пойти в свою лавку (где помимо того, что работал, еще и жил).

Проходя мимо дома, где оставался его заклятый враг, Алексиус вгляделся в окно его комнаты. Заметив в нем слабый свет, он почувствовал, как волна ревности захлестнула его с еще большей силой. Сгорающего от любви парня так и подмывало ворваться к ненавистному скульптору и покончить с ним раз и навсегда.

– Не сейчас, Алексиус, не сегодня! Потерпи – и та, которую ты хочешь заполучить, скоро будет твоей! Этот оборванец… он тебе не соперник! – злобно прошептал он.

Мясник хотел было зашагать прочь, но что-то его остановило. Злоба, порождаемая его навязчивой привязанностью к Филомеле, переросла в непреодолимое желание избавиться от противника сейчас же. «Или сегодня, или же никогда! Он каждый день околдовывает ее своими сумасшедшими идеями, потому она, молодая и неопытная, всецело доверяется ему!» – гневался Алексиус.

Он взволнованно ходил взад и вперед по улице, не решаясь все же на отчаянный шаг.

– Алексиус? – вдруг услышал молодой мясник голос Леонидаса.

Подняв голову, он увидел высунувшегося из окна юношу.

– Что ты здесь делаешь в такую пору? – словно что-то заподозрив, встревожился Леонидас.

Алексиус сжал кулаки.

– Разбудишь людей, будь тише! Спустись лучше, у меня разговор к тебе есть! – надменно ответил он.

– Разговор? – переспросил, распаляясь, скульптор. – Что ж, я сейчас! Давно намереваюсь поговорить с тобой по душам!

Леонидас, конечно же, понимал, отчего некоторое время назад в нем появилось бешеное желание побить мясника, но слово «разговор», так нагло произнесенное устами Алексиуса, не понравилось ему настолько, что он решил сделать это сегодня и с большим удовольствием ринулся на улицу.

– Ну, вот я и здесь, перед тобой, Лекси! – вызывающе обратился к нему юноша, подойдя почти вплотную.

Алексиус задрожал от злости. Подобная метаморфоза своего имени, да еще к тому же от врага, бесила его.

– Ты, бездельник, больше не смей даже ступать по той дороге, по которой проходит Филомела! – заорал он.

– Филомела? – состроил удивленное лицо Леонидас. – Ах, Фили… ты это про нее! – нарочно растягивая слова и тем самым еще больше раззадоривая Алексиуса, проговорил юноша.

– Она тебе не Фили, мерзавец! – прорычал тот, полностью потеряв власть над собой. – Закрой свой рот!

– Она мне не Фили? В самом деле?! Слушай меня внимательно, Лекси: ты уже нарвался на большие неприятности, когда в первый раз подумал об этой девушке, о моей возлюбленной, о моей Фили! – выставив вперед кулаки, злобно ответил Леонидас, но даже в гневе удивился тому, что назвал Филомелу «своей возлюбленной»

Не успел он опомниться, как Алексиус налетел на него, сбив с ног. Не удержавшись, Леонидас упал на землю и сильно ударился головой о камень. Непонятное ощущение онемения в висках затмила боль от ударов, которые мясник, сидя на нем, наносил по его лицу. Леонидас почти бессознательно ответил ему кулаком прямо по переносице. Пытаясь скинуть довольно массивного парня с себя, он нанес ему удар локтем, а потом еще и еще.

Алексиус свалился на бок, схватившись за грудь. Леонидас встал на ноги и, все еще качаясь от головокружения, несколько раз заехал сопернику ногой по бокам. Когда мясник захрипел, он понял, что сломал ему ребро.

– Ты, Лекси, дурак! – присев на корточки рядом с ним, произнес юноша уже без всякой злости в голосе. – Филомела есть и будет всегда моей! Она принадлежит мне! Еще раз замечу тебя рядом с ней – убью!

– Она сказала, что станет моей женой, придурок! – застонал, приподняв голову Алексиус.

Леонидас сжав пальцы, занес руку у него над лицом, но, задумавшись, на мгновение задержал ее в воздухе. Пламя осознания какого-то мерзкого, прилипшего к его душе подозрения начало жечь ему глаза. Он со всего размаху опустил кулак на лицо противника.

– Ты действительно дурак! – презрительно выговорил юноша и дико рассмеялся.

Алексиус ничего не отвечал.

Светало. Леонидасу ужасно захотелось спать. Вытерев кровь с лица, он побрел домой.

Глава шестая

Кто-то несколько раз произнес его имя.

Еле открыв глаза и вслушавшись в дневной шум, Леонидас понял, что видел сон, которого уже не помнит. Он был разбит. Тело его ныло со всех сторон, напоминая о драке с Алексиусом.

Пощупав лицо, юноша поморщился от боли. Левую щеку раздуло. Голову тяжело было поворачивать. Леонидас привстал, заметив, что лежит на голом полу.

– Мерзкий Лекси!.. Жалкое, ничтожное двуногое существо! – проговорил он с ненавистью.

Юноше показалось, что все вокруг пропиталось запахом гниющего мяса. Его начало тошнить. «Полежу еще немного!» – решил Леонидас, когда в дверь его комнаты осторожно, словно коготками, постучали.

– Я не дома, уходи! – еле слышно проговорил он.

– Лео, пожалуйста, отзовись! Ты в порядке? – послышался голос Филомелы.

– Нет никого здесь! – снова тихо промолвил он.

– Лео, просто отзовись, прошу, чтобы я убедилась, что ты живой! Прошу, Лео, умоляю! Накричи, чтобы я ушла, скажи, что надоела, но произнеси хоть что-нибудь! – не могла угомониться девушка.

После минутной тишины Леонидас уже было подумал облегченно вздохнуть и снова погрузиться в сон, как вдруг пространство его комнаты через щель между дверью и полом заполнили внезапно разразившиеся громкие всхлипывания, заставившие его все же встать на ноги.