Вторжение

Скоро оказалось, что запрос по «спасателям» следует согласовать с начальством. Зигель выругался про себя и пошёл к полковнику, имея по делу о самолётах труп своего информатора и ни одного намёка на «умышленный волевой акт». Зигель вдруг представил себе, что будет если полиция не сегодня-завтра прихватит убийцу, а им окажется какой-нибудь темнокожий безработный, просто удачливый в стрельбе по прохожим.

О’Брайн считал себя строевым разведчиком, поэтому версия Кулунды ему понравилась. Она опиралась на простую и надёжную истину – хорошо стреляет тот, кто умеет это делать. А умеют это делать немногие. Полковник направил запрос по «спасателям», но каждый шаг Кулунды теперь был на виду начальника DPI.

О’Брайну и в голову не пришло затронуть тему мотива этого убийства специалистом из «Айр форс». На первом месте у полковника всегда стояла «физическая» доказательность, а уже потом всякая там психология. И в этом он был стопроцентным американцем, впитавшим с молоком матери постулат: «Хорошо только то, что практически ценно. Всё остальное бесполезно, а значит, и нехорошо».

Полковник подключил к дознанию Кулунды лейтенанта Дика Симонса из группы, зависшей на проблемах дистанционного видения.

Симонс принёс кофе в бумажных стаканчиках, и, усевшись прямо на стол, разведчики заспорили об особенностях ночных прицелов. Дик тоже кое в чём разбирался. Он когда-то брал уроки стрельбы у Бретта Мак-Куина из «Калифорния пистолкрафт». Для американских спецов по стрельбе это имя кое-что значит.

Менее чем через час разведчики знали, что среди воздушных спасателей оказалось только двое левшей. Куда сложнее было определить, находятся ли они сейчас на дежурстве в Форт-Брегге или слоняются по штату.

Зигель, не особенно полагаясь на успех, подключил к запросу и баллистический аспект. Пули, извлечённые из трупа, соответствовали стандарту 11,43 миллиметра, то есть сорок пятому калибру. Стрелять могли из чего угодно. Например, из «Кольта-Дифендера», двадцать первого «Глока» или ещё из чего-нибудь популярного. Но так бы думал любой полицейский служака, а Зигель знал, что сорок пятым патроном этот парень мог стрелять только из специального пистолета МК 23 МОD «Хеклер и Кох» с глушителем фирмы «Сандертрэп».

Пули, извлечённые из трупа полицейскими, не экспертировались, но, по описанию в акте вскрытия, расширяющиеся пулевые каналы подсказывали Зигелю, что это «Блэк Талон»[16]. Точно, «Блэк Талон».

Для того чтобы найти убийцу по двум стандартным пулям, требовалось чудо, счастливый случай, как это обычно бывает в кино, чем и дискредитируется вся система дознания. Никаких счастливых случаев, только процессуальные действия! И тут Зигеля осенило: кой чёрт ему нужна была стандартная процедура, он забыл, где работает!

Однако Симонс перехватил его вдохновение простым и банальным вопросом:

– Тебе не кажется странным, что он не сбросил оружие где-нибудь поблизости?

– Нет, не кажется. У это парня – специальный пистолет, и по его регистрации мы сразу бы вышли на стрелка. Это тебе не какой-нибудь «палёный» «Кольт» за сто баксов.

– Или он использовал табельное оружие, которое обязан вернуть в ящик.

Зигель сразу оживился. Такой вывод означал, что убийца у них в кармане. Достаточно было только получить санкцию на проведение негласной баллистической экспертизы по всем «хеклерам и кохам» воздушных спасателей.

– Да, но на это уйдёт уйма времени, – говорил О’Брайн, расхаживая по кабинету, – а мы не приблизились к разгадке самолётов ни на шаг. Линию твоего информатора стоит вести только в том случае, если окажется, что и Лероя прибили. Того, о ком упоминал информатор. Тогда уже будем делать выводы. Например, о том, что ваш разговор «на контакте» кем-то прослушивался.

Лерой по полицейским сводкам не проходил. Но куда большее разочарование ждало Зигеля, когда он прочитал на экране компьютерного монитора данные по баллистическому запросу. У спасателей… не было таких пистолетов. Они пользовались специальными «Беретами», «девятками» – 92 SBS «Special» под девяти- миллиметровый патрон.

Весь вечер Зигель просидел в баре на сорок седьмой улице, напротив сверкающих витрин «алмазного рынка». Он заказал себе огромный обрубок пирога с ореховым кремом и теперь ковырял его ложкой. На улице было холодно, шёл мокрый снег, отчего стальные панели и столики бара добавляли душе оцепенения.

Урсула уехала к матери в Мервиль, оставив Петера на неделю одного. У них не складывались отношения. Зигель стал заправским американцем, с престижной работой и особым положением в обществе. Толстая и близорукая Урсула, забывавшая по вечерам чистить зубы, а по утрам смотреть на себя в зеркало, начала раздражать Петера. Она это не замечала. Она жила миром университетской науки и не замечала того, что творится вокруг. Петер прирастал к дорогим костюмам из магазинов на Парк-авеню, а она осталась девушкой в стиле «садовых комбинезонов». Петер засматривался на чёрный лакированный «Порш» в витрине «Плаза-стиля», а она предпочитала велосипедные прогулки. Урсула жила в другом мире. Она сохраняла себя, оставаясь «вечной студенткой», поскольку в роли светской дамы была бы просто смешна.

Его мысли прервал внезапно появившийся Дик Симонс. Дик набросил плащ на стальные пальцы вешалки и заказал себе кофе с бразильским ромом. По его физиономии Зигель сделал вывод, что в дознании открылись новые обстоятельства. Обсуждать подобные вещи в баре инструкция запрещала. Симонс допил кофе, и они пошли к его машине.

– Я был в полицейском управлении Куинса, – сказал Симонс, усевшись за руль. – Представь себе: свежий труп, под деревом следы кроссовок, предположительно – средний рост, оружия нигде нет, значит, с собой унёс; у полицейских должно быть горячее желание пошарить по округе на предмет подозрительных персон. И что же? Получив наводку, одна из патрульных машин догоняет такого парня. В кроссовках, идёт нервно, слишком быстро для бездельника. Его останавливают, и он предъявляет карточку специального агента ЦРУ Тимоти Рой Беркли. Полицейские не имеют права его досматривать.

Я попросил прокрутить плёнку, мы увеличили морду этого Беркли и получили его портрет.[17] А дальше – ещё интереснее. Заметь, этот парень не брал такси и удалялся от метро. Он что – поставил свою машину в трёх кварталах от засады? Бред. Значит, «уходил» ногами. А ещё это значит, что «крыша»[18] у него где-то поблизости. Я влез в нашу картотеку, и как ты думаешь, что там нахожу? В прошлом году РУМО «распечатало»[19] такую конспиративку на Лонг-Исланд, возле кладбища. Это в двух шагах от места убийства.

– Поехали! – вдохновился Зигель.

Они отправились в Куинс. Оперативные обстоятельства позволяли им не согласовывать свои действия с начальством.

Дом на Лонг-Исланд был погружён в полумрак. Горело только окно консьержки на первом этаже.

– Рано они ложатся, – заметил Симонс, разглядывая сухие жилы плюща между окон. – Судя по всему, это там, – он кивнул на угловую квартиру под крышей.

Зигель прислушался, и ему причудились хоральные звуки баптистской капеллы. Эти песнопения очень подходили мрачноватому покою дома из терракотового кирпича.

Дик отъехал и поставил машину в переулке.

– А паренёк-то засветился, – вдруг сказал Зигель, – стреляет он хорошо, но полицейские его «накололи».

– Всего не предусмотришь. Жаль, что у нас нет плана этого дома, – ответил ему Симонс.

Разведчики вышли из машины и осмотрелись. Дом, где размещается конспиративная квартира разведывательной организации, непременно оборудовался камерами наружного наблюдения. Но румовцы решили идти ва-банк. Они пробрались к пожарной лестнице, вскарабкались на последнюю ржавую ступеньку, висевшую на кирпичной стене в десяти футах от земли, и оказались у коридорной двери второго этажа.

Зигель достал глотер[20] – и замок, издав тоскливый стон, сдался воле вторжения.

«Неприкосновенность жилища, имущества, личных бумаг и документов. Четвёртая поправка к Конституции США», – подумал Зигель. «Без санкции окружного прокурора», – подумал Симонс. «Оперативные обстоятельства», – подумали оба разведчика.

Длинный половик впитывал шаги румовцев. Зигель быстро направился к лестнице в конец коридора. Они двигались ходом шахматного коня: три шага вперёд и один в сторону.

На лестнице было так же тихо, и лунный свет стенных фонарей добавлял этой пустоте состояния торжественной напряжённости. Как в морге.

Разведчики поднялись на последний этаж, и Зигель тихим голосом скомандовал:

– Оружие к бою!

Симонс потянулся к револьверу, а Петер – к отмычке, как вдруг заскрипела дверь и в коридор кто-то втопался тяжёлым шагом.

Разведчики бросились вниз, сбежали на этаж ниже и прижались к стенам с двух сторон от лестничного пролёта. Через минуту, мурлыча под нос глуповатую песенку, мимо прошлёпал какой-то запоздалый гуляка. Румовцы дождались, когда он спустится на первый этаж, и только услышав хлопок входной двери, снова обратили себя к цели вторжения.

– Работаем быстро. Открываю – ты сразу на пол, влево от двери.

– Почему не вправо? – удивился Симонс.

– Потому что справа будет свет из коридора. Присед, длинный шаг вперёд, и сразу влево вниз за дверь.

– Понял.

– Приготовились! – Зигель достал глотер, покрываясь испариной, приблизил его к замочной скважине. Самая уязвимая позиция. Если их наблюдали, то сейчас они шли под огонь. Замок предательски громко щёлкнул. Зигеля чуть не перекосило – отмычка застряла в замочной скважине! Мгновения казались минутами. Наконец Петер толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская Симонса.

Нервное напряжение отключило их от жизни, но мало-помалу они приходили в себя, потому что вокруг ничего не происходило. Зигель ещё раз осмотрел коридор и осторожно вошёл внутрь квартиры.

«Конспиративка» состояла из двух комнат, ванной и маленькой кухни. Лучики двух карманных фонарей бегали по её стенам. Симонс распотрошил ящики письменного стола.

– Портативная станция дистанционного прослушивания фирмы «Security Defense Systems» и лазерный микрофон, – сказал Дик, разглядывая аппаратуру. – Странно, что здесь никого нет. По приказу Студемана[21], на всех таких объектах круглосуточно дежурит оперативный агент. Это после одного случая в Канзасе. Помнишь?

Зигель кивнул и принялся вскрывать сейф, вмонтированный в стену.

– Вот он, – сказал Петер, вынимая из сейфа удивительную штуковину. Такие вещицы он видел разве что в кино про недалёкое будущее. Дырявчатый ствол глушителя, галогенная фара на специальной коробке, лазерное и инфракрасное прицеливание. «Хеклер и Кох» – «SOCOM». Таких пистолетов пока не было даже в РУМО.

Зигель вынул обойму.

– Под патрон калибра 45 АСР, – сказал он.

В обойме не хватало двух патронов.

– А теперь мы проведём баллистическую экспертизу. – Зигель приложил одну к другой диванные подушки и прострелил их из этого пистолета. Потом извлёк пулю, дав ей остынуть, и завернул её в носовой платок.

Патрон в обойму он доложил своим сорок пятым. Хорошо, что Петер не пользовался револьвером, иначе этой подмены было бы не совершить – у револьвера патроны другие.

– От кроссовок этот тип избавился, – констатировал Симонс, основательно изучив все шкафы и углы «конспиративки».

– Что это ты делаешь? – спросил Зигель, наблюдая, как напарник обклеивает найденной где-то лентой скотча щель между входной дверью и дверным косяком.

– Никогда не приходилось так делать? Вот учись.

– Зачем это?

– У нас будет время на раздумье, если он внезапно появится. И у него тоже. Любого озадачит приклеенная дверь.

– Скотч, пожалуй, кстати, – Зигель взял у напарника ленту и принялся разбирать «Хеклер и Кох».

– Какой стрелок не захочет разобрать такую машину перед работой. А, как ты думаешь? Сверху он пальцев не оставит, но с деталей мы его пальчики снимем. С помощью скотча.

Петер тщательно прикладывал кусочки клеящей ленты к стойке ствола, рамке, ствольной трубке, коробке магазина.

Через четверть часа пистолет был возвращён на прежнее место, а ещё через пять минут разведчики покинули квартиру. Перед уходом Симонс, на всякий случай, плеснул соляного раствора в детекторы слежения и контроля.

Глава 3

Уже утром Зигель знал, что на ЦРУ никогда не работал специальный агент Тимоти Рой Беркли. Отпечатки его пальцев направили в центральную картотеку в Вашингтон.

Полковник О’Брайн откинулся на спинку кресла и, не дочитав рапорт Зигеля, сказал:

– Сдаётся мне, что этот Гукстейбл впутался в какую-то историю по линии ЦРУ. Вот они его и убрали через наёмника, действовавшего под прикрытием.

Проверить эту версию было практически невозможно, поскольку информацию по цэрэушной «оперативке» не мог бы добыть даже генерал Клаппер.

Когда Кулунда, стукнув каблуками, вышел из кабинета, О’Брайн по секретной связи позвонил в Пентагон.

К полудню было принято решение задержать Беркли. Отпечатки его пальцев незамедлительно направили в картотеку ФБР, за квартирой на Лонг-Исланд установили наблюдение, а самого Беркли объявили в федеральный розыск.

О’Брайн прекрасно понимал, что эти действия могут спугнуть стрелка, ЦРУ засунет его в какой-нибудь медвежий угол в Северной Миннесоте, где у Беркли появится новая легенда, а с ней и новое будущее. Но в данной ситуации полковника больше интересовало не будущее этого человека, а его прошлое. Ирландец доверял выводам Зигеля и не ошибся. Оперативный отдел РУМО в Форт-Брегге подтвердил причастность Беркли к спасателям. По фотографии, сделанной с видеосъёмки из полицейской машины, удалось установить его подлинную личность. Стрелком оказался бывший боец подразделения воздушных спасателей мастер-сержант Эйбрахам Баллок по прозвищу «Тишайший». Теперь О’Брайн знал о нём всё.

Чутьё подсказывала Зигелю, что они ещё не упустили стрелка. Правда он сделал своё дело и становился «спящим» агентом, то есть подвергался консервации до следующего раза, под который для него будет специально отработано новое оперативное прикрытие и «крыша». Но Зигель чувствовал, что Баллок в Нью-Йорке.

Внезапно позвонила «наружка»[22]. Оперативники сообщали, что Тишайший появился возле дома на Лонг-Исланд, и вошёл в подъезд.

Руководить задержанием вызвался сам О’Брайн. Он демонстративно, при всех, вложил свой «Пара Орднанс» в маленькую мягкую кобуру на поясе и решительным шагом перенёс себя через коридор к стеклянным дверям отдела. Порыв громилы-ирландца, вооружавшегося на ходу, был очень выразителен.

– Какого чёрта ты слоняешься по городу? – спросил цэрэушник, пропуская Баллока через порог квартиры. Церэушника беспокоил тот факт, что квартира примерно час назад попала в поле направленного низкочастотного диапазона, о чём свидетельствовала аппаратура. Это вполне могло быть внешним прослушиванием.

– Они ищут Беркли. Вот и пусть себе ищут, – невозмутимо сказал Баллок. – Его самолёт вылетает сегодня из Ла-Гардии[23], и теперь это дело ФБР.

Балок не собирался никуда лететь. Ложный след обеспечивал ему отход. ФБР, если оно зацепило версию «специального агента Беркли», должно было обязательно проверить вариант аэропорта.

Бывший мастер-сержант потоптался возле стола и, кивнув на встроенный в стену сейф, попросил:

– Покажи-ка мне его ещё раз.

– О, да ты чувствителен!

– Только к оружию.

Цэрэушник нехотя оторвался от аппаратуры и пошёл доставать «Хеклер и Кох».

Две машины въехали на стоянку возле бруклинского кладбища. Нигде на проспекте, ближе к дому, свободных стояночных мест не было. Румовцы уверенно направились вдоль ограды, и в этот момент позвонила «наружка». О’Брайну стоило немалых усилий, чтобы не сойти с лица.

– Он вышел из квартиры и идёт по коридору, – сказал полковник. – Быстрее!

Румовцы перешли на бег, придерживая локтями прыгающие под пиджаками кобуры.

– Наши докладывают, что, по данным «прослушки», на нём бронежилет, – на ходу выговорил полковник.

Зигель подумал, что пора выдвигаться с инициативой.

– Сэр, – начал он, – хотел бы предложить вам пустить меня вперёд, всё-таки этот парень стреляет вполне достойно, сэр.

О’Брайн тут же вспомнил, что и его сотрудник имел кое-какое отношение к стрелковому спорту.

– Если он выйдет на улицу, операцию будем считать проваленной, – задыхаясь и переходя на шаг, констатировал ирландец.

Зигель понимал, что у него остаются не то что минуты – мгновения. Пренебрегая достоинством, разведчик побежал через улицу так, как это делают спринтеры на гаревой дорожке. Рука лейтенанта вцепилась в тяжёлую рукоять «Астры-Пантеры», но вытаскивать пистолет Зигель не спешил.

Его глаза пожирали пространство до двери из белого пластика. Двести ярдов… сто ярдов… пятьдесят ярдов… двадцать пять ярдов… Дверь распахнулась так резко, будто из дому выносило ураган.

Они были друг против друга, но Баллок ещё не различил среди прохожих человека в плаще, воткнувшегося в него взглядом. Возможно, бывшего спасателя что-то слишком расслабило.

Мастер-сержант захлопнул дверь. Теперь он оказался отрезанным от дома. Баллок уже собирался шагнуть вперёд, но тут его взгляд попал в глаза застывшего напротив парня. В одно мгновение в голове Баллока метнулась мысль: «Проклятые копы!» Он перенёс руку в тёплое подкладочное пространство куртки и тут же увидел против себя чёрный глазок уже направленного в него пистолета. Всё. Не успел. «Даже не вздумай!» – сказал противник, и два выстрела в грудь отбросили Баллока к двери.

В вас никогда не стреляли вот так – глаза в глаза? О, это тревожное зрелище! Что испытывает человек, попавший под огонь, например, армейского кольта? Если силу и мощь падающего бревна заключить в летящую свинцовую горошину, будет примерно то же самое.

Зигель очень надеялся, что у Баллока действительно есть бронежилет. Впрочем, румовец это понял по тому, как вошли пули.

Баллок тряс головой и всё-таки пытался дотянуться до кобуры. Машинально.

– Не вздумай, – повторил Зигель, уже успокоившись и почти дружелюбно наводя ствол на побелевший лоб противника.

Баллок понял, что этот бой он проиграл.

У наёмника нет никаких прав. Особенно когда ему суют под нос газету, где чёрным по белому написано, что он был убит во вчерашней перестрелке с агентами ФБР.

Баллок откинулся на спинку стула, скривил рот и, не подумав, сказал:

– И тело сможете предъявить?

– Так вот оно – тело, – кивнул на него полковник. Ирландец был столь убедителен в своей решимости поставить в этом вопросе точку, что бывший мастер-сержан приуныл. РУМО на открытый конфликт с ЦРУ не пойдёт, значит… значит, Эйбрахам Баллок уже нигде и никогда всплыть не должен. От него не останется ничего, что можно было бы идентифицировать. Ничего пригодного для анализа на ДНК. Интересно, что они сделают с трупом? Они труп не отдадут, потому что цэрэушники установят разницу в дате смерти. Ведь, по существующей официальной версии, дата смерти уже существовала, Баллока «убили» вчера…

Бывший мастер-сержант не был пуглив. Он не боялся смерти в бою, но сейчас, когда она стояла в шаге от него и дразнила Тишайшего зубастой улыбкой, он решил, что можно ещё и за жизнь побороться. Нет, он не станет пропадать за просто так, Баллок – специалист, а значит, имеет цену. Всё имеет свою цену, и у него тоже есть ярлык.

Подтвердив желание сотрудничать, Баллок пока ещё не выгадал ничего. Полковник О’Брайн имел все основания считать, что его подопечный, являясь последним звеном в оперативных мероприятиях по Гукстейблу, мало что может знать. Прояснить дело предстояло с помощью лей-детектора. Отношение к полиграфу, одному из модификаций детектора лжи, в США неоднозначное. Доказательства, полученные с его помощью, принимаются судами лишь ограниченного количества штатов. В Нью-Йорке, к примеру, на этих данных нельзя строить обвинение. Однако регулярную проверку на лей-детекторе проходят даже служащие Госдепа, имеющие отношение к секретной информации.

В Госдепартаменте используют детекторы фирмы «Лафайет». Данные, полученные с этих аппаратов, входят уже в область правового регулирования. Правда, за одну только ложь, подмеченную детектором, к суду в США не был ещё привлечён ни один человек[24]

Полковник велел проследить, чтобы Баллока не поили кофе, и чтобы наёмник не вздумал изнурять себя физкультурой.

Психофизиолог Вэйн был узколицым, потливым даже зимой и совершенно ко всему равнодушным. Он установил датчики, соединённые с кардиографическим и пневмографическим самописцами, надел на руку своему подопечному тугую манжету, а грудь обтянул трубкой, после чего подключил электроды, соединённые с пальцами Баллока, к омметру, и объяснил своему подопечному, что от него требуется. Вэйн углубился в проверку частотной тональности самописцев.

– Не дёргайте рукой, это искажает вашу кожно-гальваническую реакцию, – сказал Вэйн, не поднимая глаз на подопытного.

– Я и не дёргаю, – вяло отреагировал Баллок. – Сейчас нужно отвечать односложно, только «да» или «нет». Приступим. Вас зовут Эйбрахам Баллок?

– Да.

– Вы служили в Военно-воздушных силах?

– Да.

– Ваше звание мастер-сержант?

– Да.

– Это вы застрелили Эдварда Гукстейбла?

– Да.

– Ваше воинское звание майор?

– Нет.

– Вы родом из Огайо?

– Нет.

– Вы стреляли в Гукстейбла из пистолета «Кольт»?

– Нет.

– Вы сотрудник РУМО?

– Нет.

Каждый ответ, требовавший от Баллока волевых усилий, сопровождался выдохом. Неприметным для него самого, но чутко снимаемым полиграфом. И хотя бывший спасатель отвечал правдиво, признаваться в убийстве человека ему было психологически неудобно. Полиграф отметил это провалившееся «да», а Вэйн фиксировал различные варианты правдивых ответов испытуемого.

Некоторые называют реакцию, под которую и работает «детектор лжи», – волнением. Но такое определение будет неточным. Скорее полиграф наблюдает тонкую борьбу колебаний между устойчивым безразличием и чувствительной неуверенностью.

Вэйн на минуту застыл над бумажной распечаткой полученной записи и удовлетворённо сказал:

– Хорошая тональность, теперь вам будет трудно меня обвести вокруг пальца. Ну что ж, приступим, пожалуй. Ещё раз напоминаю, не нужно прилагать волевых усилий, это обязательно отразится на показаниях прибора. Итак, вы убили Гукстейбла с целью проникновения в РУМО?

– Нет.

– Вы получили задание проникнуть в РУМО?

– Нет.

– Вы собирались проникнуть в РУМО, способом подставиться под арест?

– Нет.

– Вы знаете, кто такой Маленький Гук?

– Нет.

– Вы знаете, что Гукстейбл являлся информатором РУМО?

– Нет.

– Вы знаете причину устранения Гукстейбла?

– Отчасти.

– Я же просил только «да» или «нет»!

– А как здесь ответишь односложно? Мне ведь такие штуки знать не положено, потому я прикинул, что к чему и сделал сам кое-какие выводы.

– Ладно, будем считать, что вы знали причину устранения Гукстейбла. Продолжим. Вы знаете, чем занимался Гукстейбл?

– Нет.

– Вы знаете, почему вам поручили убить Гукстейбла?

– Нет…

О’Брайн с нетерпением посмотрел на дверь. Прошло уже два часа, с того момента как этот бывший спасатель сел в кресло перед лей-детектором. Полковник сам составлял вопросы, которые сейчас задавал Вэйн. Так делать не принято, но у них было слишком мало времени.

Наконец Вэйн вызвал охрану, сопроводившую Баллока в специально подготовленный для его заточения кабинет с двойными дверями, а сам явился к полковнику О’Брайну.

– Ну что? – спросил ирландец.

– Конечно, он что-то знает. Возможно, при нём велись кое-какие разговоры. Во всяком случае, вполне очевидно, что причиной гибели нашего информатора стала его встреча с сотрудником РУМО. Цэрэушники подозревали Гукстейбла в желании продать нам информацию по какому-то проекту. Но по какому? На этот вопрос Баллок не ответит.

– Чушь, – произнёс вслух ирландец, когда Вэйн ушёл. – ЦРУ не КГБ, оно не станет отстреливать информатора за передачу нам разведданных. Его, скорее, просто отсекли от какой-то информации. В своих поисках он мог далеко зайти. Такая операция планируется, разве что, на уровне среднего звена.

Баллок не ответил, о каком проекте шла речь. Он знал, что по этому проекту ЦРУ держало на контроле двух человек. Вторым был «парень из Ричмонда». А ещё Баллок навёл РУМО на оперативного офицера, занимавшегося в ЦРУ разработкой этого «важного парня». Сотрудника ЦРУ звали Гилберт Ковальски. Он и попадал в то самое «среднее звено», о котором думал О’Брайн.

Полковник подошёл к окну и произнёс, обращаясь скорее к своим мыслям:

– А между тем комиссия запретила полёты «сто тридцатых». До выяснения причины аварий.

Полковник был убеждён в том, что обыск на квартире у Гукстейбла ничего не даст. Ирландец почему-то верил, что Зигель не мог проглядеть коварства своего парня, имевшего характеристику прямолинейного, бесхитростного и малообщительного зануды.