Майские страсти

Роман встал и вяло осмотрелся. Его взгляд задержался на сыне, потом на девочке с чёрными косичками, затем опять на сыне. Искупников что-то страдальчески пробормотал и двинулся к дому. На этот раз ему удалось дойти.

Очнулся он уже почти затемно, так что даже сначала не понял, были то утренние или вечерние сумерки. По звукам с кухни, он догадался, что жена не спала. Стало быть, вечер.

Он спускался по лестнице, желая переговорить с супругой, как вдруг перед ним оказался его сын. Мальчик с боязнью в сердце опустил глаза и ждал. Его трясло от тревоги.

– А ну-ка, иди сюда,– отец взял его за руку.

Они поднялись наверх.

– Что там было? Утром

– Где?– мальчик всё не смел взглянуть в отца. Ему стало страшно.

– На улице… Я же помню.

– Что?

– Кое-что помню… Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Я сильно был пьяный?

– Сильно.

– Грязный был, да?

– Да, грязный.

Роман цокнул языком.

– Я видел ту девчонку. Рассказывай.

– Что рассказывать?– мальчик ужасно трусил, не понимая, что его отец трусил в том момент в два раза сильнее.

– Смеялась она? А ну, говори! Смеялась?

– Нет.

– Не ври. Я же всё видел. Говори!

– Да, смеялась.

– Так… А ты?

– Папа, я не хотел тебе врать. Она хорошая, но теперь… Тогда.

Отец ударил кулаком в стену.

– А ты-то, сынок, чего? Чего ты ко мне-то побежал?

– А я…

– Говори, как на духу. На месте надо было! Чего побежал?

– Я… Я думал,– мальчик захныкал. Слёзы падали на пол, как страдания на душу.

– Ну! Давай!

– Я думал,– он опасливо рванулся к отцу,– что ты умер. Я испугался. Я думал, зачем она мне, если ты умер.

Ребёнок уже заикался от рыдания. Его лицо маково покраснело. Искупников вбежал в спальню и бросился к окну. Мальчик побежал за ним.

– Ох, зачем же? Зачем ты так?– крикнул Роман и что-то простонал вдогонку.

– Папа, ты что?

– Запомни на всю жизнь, что отец – твой последний человек. Твой отец – пьяница, пропащая душа. Слышишь ли ты меня?

Мальчик заревел ещё громче и начал обнимать отца за колени.

– Папа, папочка! Я люблю тебя! Папочка, как я рад, что ты жив. Не ругайся. Не надо на себя ругаться. Ну их всех… Папочка, ты толкьо не расстраивайся. Успокойся. Ты что плачешь?

Искупников в самом деле рыдал, как и его ребёнок.

– Папа, папочка! Не плачь! Я прошу тебя.

– Уйди, сынок.

– Не плачь, папочка.

– На всю жизнь запомни, отец твой – пьяница. Нет хуже меня человека. До смерти это помни.

– Не буду… Мне всё равно, какой ты… Я тебя люблю.

– Я – сволочь. Пьяница. Это так. Я худший.

– Папочка…

– Ах, ну почему я такой?– Роман всхлипнул и закрыл лицо руками.

– Ты у меня самый лучший. Ты жив, папочка. Мне больше ничего не нужно.

– Уйди, сыночек. Не надо. Уйди отсюда, родной, любимый мой. Иди к матери.

– Не хочу,– мальчик продолжал крепко обнимать его за колени.

– Уйди, сынок.

Он выпроводил мальчика из комнаты и заперся.

– Папа… Папочка! Папочка, открой! Папочка!

Ребёнок ещё долго плакал и стучал кулачонками в дверь.

Его мама, молодая женщина двадцати семи лет, всё это слышала, но долгое время не решалась реагировать. Она расчёсывалась перед зеркалом и размышляла. Что-то постороннее таилось в её душе.

Оксана смотрела в зеркало и видела там смуглую, длинноволосую брюнетку с чёрными, цыганскими глазами, как будто даже колдовскими. Она вглядывалась и, словно не узнавала себя. Причесавшись, она пошла к спальне.

– Открой,– Оксана легонько постучалась в дверь, отодвинув мальчика.

– Ушла, чтоб я тебя не слышал… а то работать пойдёшь,– прокричал муж с той преступной, страстной ненавистью, которую чувствуют только к родным и самым близким людям.

Оксана кокетливо усмехнулась, точно о таком поведении супруга и мечтала весь вечер. Она даже не вздрогнула от того, как её супруг ударил кулаком по столу.

Позже, примерно через полчаса, когда и сын, и сам Искупников успокоились, Оксана услышала, как дверь осторожно, по-заговорщецки приоткрылась. Сама женщина находилась в прихожей, собираясь куда-то уходить.

– Гувернантка, ко мне,– раздалось сверху.

– Зачем?

– Быстро!

– Зачем?

– Сейчас же отыщи мне Андрея,– Искупников так и не показывался из спальни, а лишь кричал и вздыхал, как полоумный.

– Где я тебя его откапаю?

– Позвони… Спроси у сестры номер… Помолись дьяволу… Делай, что хочешь, но достань мне его срочно!..

Оксана вспорхнула по лестнице и оказалось перед мужем. От какого-то детского любопытства она еле удерживалась от смеха.

– Делай, что говорят,– прошептал Роман.

– А тебе зачем?

– Тебя не касается,– сказал, как проклял, Искупников.

Дверь громко захлопнулась.

Минут через двадцать явился Андрей. Ему что-то тихо говорила Оксана в прихожей, когда Роман сбежал с лестницы и схватил юношу за руку.

– К себе иди. А то состаришься,– бросил он в жену.

Андрей в испуге пытался вырваться, но Роман даже не заметил его стараний. До мученической, монашеской боли в груди Искупников о чём-то переживал и ужасно торопился. Им встретился уже окончательно успокоившийся, но ещё с красными глазами сын Романа, Отец и его не заметил. Андрей еле успевал за ним и то и дело спотыкался.

Они заперлись в комнате на втором этаже. Роман выглянул в окно, повертел головой и закрыл форточку, боявшись, как бы их не подслушали. Даже с природой он не хотел делиться тем, о чём намеревался рассказать Андрею.

– Выпьешь?– спросил Искупников.

– Не сейчас.

– Это правильно.

Роман боялся и медлил. Он был похож на маньяка.

– Слушай,– прошипел он,– ты никому не говори.

– О чём?..

– Сейчас узнаешь,– Искупников делал вид, что напряжённо думает; его голос вдруг стал стеклянным, холодным.– Ты только никому… Обещай.

– Хорошо, обещаю.

Роман усадил Андрея на пол и сам разместился рядом с ним.

– Сам понимаешь, место сейчас такое,– сказал он, наверняка зная, что за дверью стояла и подслушивала Оксана.

– Нет.

– Не важно… Всё сейчас не важно. Слушай меня внимательно. Когда я вышел из тюрьмы… Давно это было. Знаешь, о чём я тогда думал? Не знаешь. Я думал о свободе. О том, что я её лишился. Можно ли вернуть свободу тому, у которого её однажды отняли.

– Думаю, нет.

– А мне на это наплевать! Ха!.. Потому что я думал о том, что я был свободен только в тюрьме.

– Это болезнь. Ты бедный.

– Что я там видел? Что нашёл? Вонь, грязь, мерзость, гадость, кровь. На моих глазах там зарезали человека. В двух метрах от меня. А именно там я был свободен и счастлив. Представляешь, можно одновременно быть и свободным, и счастливым!.. А почему? Я там никому ничего не был должен. Там были такие же, как я, и даже хуже. Не было ни родителей и их разборок, ни сестры с её тараканами и страхами, ни жены с её ножками. Я был свободен от жизни. Не это ли единственное счастье? Я был вне жизни и вне смерти. Я был человеком там, где убивали человека и людей.

– Забудь про всё… Просто живи и не будь эгоистом.

– Ха! Думаешь, мучить себя это эгоистично? Давно я это уже пережил…

Искупников поднял руку вверх, затем приложил палец к губам.

– Тс-с! Жёнушка там!

– Где?– вторил ему шёпотом Андрей.

– За дверью.

– Разве?

Роман бесшумно подкрался к двери и распахнул её. Там стояла Оксана.

– Что тебе от нас надо?– спросил супруг.

– Я мимо проходила. Нельзя, что ли?

– Можно да не тебе.

– Вот как!

– Иди куда-нибудь,– то ли кричал, то ли умолял Искупников.

– Чего ты орёшь?– Оксана шипела, как будто боялась, что муж её услышит.

– Тебе ещё раз сказать!

Жена была спокойна, отчего Роман загорался ещё безнадёжней.

– Я шла к детям.

– Сейчас ты к чертям пойдёшь у меня!

На жене было домашнее жёлтое платья с глубоким вырезом на груди. На её бледных, круглых плечах лежали волшебные, чёрные волосы. Роман то и дело глядел на её грудь, которая, словно заря, раскраснелась, как у всех здоровых, страстных любовниц. Хотя Оксана по-прежнему выглядела спокойной, в глазах пылал страшный огонь злобы.

– Ладно! Я уйду,– она покорно моргнула.

– Сделай одолжение.

Безусловно, она не ушла. Искупников и Андрей продолжали разговор, но уже шёпотом. Оксана кое-что смогла расслышать.

О встрече Искупникова с Андреем в деталях было передано Алине. Сестра Романа выслушала с вниманием и подобострастием.

Роман и Андрей беседовали час, Оксана рассказывала об их встрече не менее двух часов.

Алине стало известно, что после монолога брата о тюрьме начались взаимные комплименты, что было лишь увертюрой.

Один и самый важный момент Оксана передала в точности. Вот что она ясно расслышала:

Андрей: Тебя изуродовали. Тебя убили.

Роман: Да-да, точно убили.

Андрей: Прости их.

Роман: Да-да, простить и забыть. Всё это правильно.

Андрей: Покалечили.

Роман: Покалечили.

Тут Искупников стал страстно, с азартом злости, присущим изуродованным натурам, поддакивать Андрею и восторженно, с криками, бил кулаком по полу в эйфории от того, что его покалечили.

Затем начались сомнения. Роман не знал, продолжать ли разговор, потому что был уверен в подлости жены. Оксана рассказывала Алине, как муж убеждал Андрея в том, что она подслушивала.

Преодолев замешательство, Искупников начал говорить Андрею о жалости к нему. Оксана не слышала всё, что произносилось, но в красочных выражениях поведала Алине о своих догадках.

Потом начался спектакль. Оксана встала перед Алиной и подражая то мужу, то Андрею, стала играть удивительную роль…

Всё, что она передала, являлось правдой без всяких утаек, но с мелочными прибавлениями,– самая мерзкая правда из всех существующих. Было рассказано о взаимных слезах, дружеских объятиях, тёплых выражениях. Например, таких: «Ты мой бедный», «Как же ты страдаешь», «Как же мы страдаем», «Как же они страдают», «Как же нам быть», «Мы обязательно победим»…

В конце спектакля Алина уже не поднимала глаза, как будто не пережила пожар совести. Тогда она в полной ясности знала, что ей надо было делать.

В какой-то момент Алине стало неинтересно и даже не противно слушать Оксану. Та это заметила и сникла. Чем закончился разговор Искупникова с Андреем, Оксана не сказала.

Слухов об этом появилось много. Кое кому Оксана расскзала, что после того вечера Искупников, проспав десять часов и проснувшись в отвратительном расположении духа, долго чертыхался, грубо обозвал жену и, выругав сына, порвал все его школьные тетради.

Глава 4. Странная концовка вечеринки

– Я не догадываюсь, о чём именно тебе известно, но мой разговор с Искупниковым шёл не о тебе и не о твоих интересах,– мягко сказал Андрей, после того, как Алина его попрекнула беседой с братом.– В нём не было ничего, что могло бы тебя так взволновать.

Искупникова взяла со стола бокал и едва не бросила его на пол, но вовремя остановилась:

– Как же мне всё это вытерпеть? Ты не понимаешь. Не важно, о чём вы говорили. Хорошо, что хоть не обо мне. Да и это было бы не важно. Одно то, что ты с ним говорил…

– Ну что?

– Как что?

– Говори…

– Одно это меня бесит. Как ты не понимаешь, что этого нельзя было делать!

– Я и не хотел, но ты же знаешь, каким он пьяным может быть.

– Он, что, был пьяный?

– Почти. Поверь, что я не хотел с ним говорить.

Алина чуть отступила. Она почесала одну ножку другой и призадумалась.

– И тебе противно, что ты с ним говорил?– спросила она, заглядывая в глаза Андрею.

– Ну не то, чтобы… Нет, не противно, но неприятно,– заговорил он, для острастки усиленно кивая головой.

– Точно?

– Точно тебе говорю.

Андрей не предъявлял ей претензий из-за то, что она на него так накинулась, и Алина начала злиться безмерно: ей не удавалось бросить ему в лицо заранее заготовленные оскорбления и проклятия.

Все остальные нехотя опустили головы, не желая мешать. Можно было предположить, что происходило спонтанное публичное признание в любви.

– Если бы ты с ним, как друг говорил…

– Ох, уверяю тебя, что не как друг. Тут другое…

– А как?

– Ты знаешь, когда я с ним говорил, я думал о тебе.

Казалось, что и без того оживлённое лицо Алины было озарено каким-то новым светом; её взгляд выдавал ещё неведомую стихию души, как будто все чувства, которые способен испытывать человек (и любовь, и ненависть, и радость, и печаль…) разом обрушились на сердце Искупниковой.

Андрей насторожился. Алина вдруг махнула рукой и засмеялась самым непринужденным смехом, предвосхищая скорую бурю. Чем сильнее Искупникова злилась, тем безудержнее казнила себя потом.

– Ох, и допрыгаешься ты у меня,– медленно проговорила она, вытирая слёзы веселья. Алина глубоко вздохнула. Она потёрла глаза, немного размазав под ними тушь.

– Ха-ха, допрыгаешься.– Искупникова вновь хохотала.– Так и будет.

– Я не обижусь на тебя.

– Я тебя высмею. Перед ней!– крикнула Алина и пальцем показала на Настю. Так и замерла в этом угрожающем положении.

– Такого твоего поведения я не приму.

Искупникова, прищурившись, стояла посреди зала, пока, опустив голову, опять не хихикнула:

– Вот теперь точно сделаю.

Лицо Андрея страдальчески исказилось, но он, словно хотел мучиться ещё сильнее якобы желая добить себя. Это было какое-то сладострастие терзания.

– Ну и пусть, заслужил,– Андрей вскочил с кресла в припадке волнения или даже эйфории.– Ну и пусть, пусть… Тем лучше. Я уж и хочу этого. Друзья, послушайте меня. Только не подумайте, что я дурак или извращенец какой-нибудь, но мне хочется открыть вам душу свою, хотя это сейчас и не к месту, и не вовремя. А, может, так кажется. Разве можно к месту и вовремя душу открывать?

– Полетел, теперь не остановить,– вырвалось у Алины или она сделала такой вид, что у неё вырвалось, а не нарочно было сказано. Она опять чуть отступила и жестом попросила не прислушиваться к своим словам,– так поступают святые грешники от бога, которые в отличии от других, измазанные грязью, думают не о том, как отмыться, а о том, как не испачкать.

– Ты, Алин, можешь всё, что угодно говорить… Только я от своего не отойду. Это последнее, ещё жгучее… Когда я шёл к вам сюда… Такая история случилась. Я прилично опаздывал и искал оправдания. Я думал, что мне нужно сказать, чтобы вы не обиделись, что я опоздал. И довольно сильно задумался. Даже испугался, когда услышал, что кто-то меня зовёт. Рядом со мной по тротуару шёл мужик какой-то. «Брат, доведи меня, пожалуйста. Доведи меня до дома». Вот так он говорил. Он меня братом назвал. Братом! От него сильно пахло водкой. Он еле стоял на ногах, шатался. Я на миг засомневался. «А тебе далеко?» Подлец! Ох, какой подлец! Я чуть под землю не провалился. Я чуть ему на шею не кинулся. Эту секунду сомнения… Я же себе её никогда не прощу. Он сказал, что надо только перевести через дорогу, и будет его дом. Я взял его под руку. Мы перешли дорогу, и тут мужик схватился за сердце. Он попросил остановиться и начал искать по карманам. «Как раз хватит»,– он считал какие-то копейки. На углу, рядом с его домом была аптека. Он двинулся туда. Если бы я его оставил, он бы упал. Мужик сказал, что хочет купить таблетки какие-то… чтобы сердце не болело. Мы купили, он засунул две под язык. Опять идёт, шатается, я с ним, а сам он такой чистенький, опрятненький, слабенький… И быстро, очень быстро хлопал ресницами, как будто боялся расплакаться. Я не могу смотреть, как люди вот так моргают. И ещё я не выношу заик… Он заикался, я вам забыл сказать. Клянусь, если бы у него не было рук и ног, мне бы было его не так жалко. Жальче всех на свете заики. Я не могу слышать, как люди заикаются… и не могу выговорить самых простых слов. Я не могу это выносить. А он ещё и моргал так часто. Нет ничего жальче… как смотреть на того, кто моргает глазками так жалобно… Реснички у него были такие… длинные, густые. Ладно, не буду… В общем, он опять стал шарить по карманам. Ничего там не было. Он махнул рукой и сказал идти дальше. Я хотел его проводить до самой двери, я боялся за него. Но он стеснялся, что какой-то мальчик доведёт его до двери. Стеснялся, может, родственников, может, меня, а я думаю, что себя он стеснялся. На лестничной площадке попросил говорить шёпотом. Опять засунул таблетку под язык… все свои копейки за это отдал… И как он эти таблетки держал в руке! Как спасение какое-то! Он, по-моему, их даже гладил… Так робко гладил!.. Пальцы даже, как будто боялись к ним прикасаться!.. Как к божеству!.. Он их держал… как роскошь!.. Как редкую драгоценность!.. И ведь доволен был, как будто!.. Даже поглаживал пластинку, где были эти таблетки. А сам качался… Все копейки, похоже, отдал… Да он всех денег и богатств мира достоин. Потом попросил меня уходить. Он пожал мне руку. Я ушёл. И такая, помню, рука у него была нежная, тёплая, жалкая. Хорошо, что он этого не будет помнить. Я не могу больше…

– Вот кретин. Всё настроение испортил,– начала плеваться Искупникова.

– Кто угодно, только не кретин.

– Кретин, кретин.

Андрей уже не слышал, а только в исступлении присел перед ней на корточки:

– Я не могу больше… Я не могу больше!

Глядя Искупниковой в глаза, он кричал так сильно и надрывно, что она на мгновение невольно изменила выражение лица. Алина, как будто и не подозревала, что Андрей способен орать таким голосом.

Вскоре она залилась детским, разбойническим смехом. Андрей робко взглянул на неё сверху вниз и понял всё.

Алина ещё долго смеялась, но он уже не смотрел на неё, а лишь стоял перед ней, как перед святой. Он смиренно наклонил голову.

– Ну это уж чересчур,– перебил смех Алины Дмитрий.

– Ага,– поддакнул хозяин.

– Этого мы вам не позволим… Ладно я… У меня совсем другая история была. Театральная. А это что за истерика! Давайте ещё соседей позовём, пусть посмотрят. Успокоят. До чего же ты пошло рассказал!

– И пошлая история.

– Пошлая… Эротика какая-то духовная. Но это же не искусство. Где тут театр? Здесь тротуар один.

– У тебя было по-другому.

– Ну действительно. У меня полёт, а не падение. А то это деревенщина… А у меня полёт.. Да… Хоть и грязный, но полёт. Поэт унизил красавицу.

– Это даже не дуэль, это ещё круче…

– Круче… На дуэли не всегда убивают.

– На них не всегда приходят.

– Да их и нет уже, ха-ха!.. Они устарели.

Никто не замечал, что Настя сидела в слезах и тихо содрогалась. Глаза были влажные и красные. Она то и дело двумя руками вытирала слезы, так покорно и виновато.

– Не тебе говорить про дуэли, Дима,– повернулся к нему Андрей.

– Бог, я думаю, рассудит,– он встал и, казалось, что боялся поднять на товарища глаза.

Настя вскочила с кресла и, продолжая плакать, крепко схватила Андрея за руку.

– Андрюшечка, милый,– взмолилась она,– миленький! Пойдём отсюда! Я тебя очень прошу! Давай уйдём отсюда! Пожалуйста. Давай отсюда уйдём!..

Андрей ужасно испугался, сам того не понимая. Вид у него был глупый и растерянный. Губы опухли. Рот был полуоткрыт.

– Куда?– спросил он.– Куда пойдём?

– Не важно это,– Настя продолжала виснуть на нём.– Давай просто уйдём… куда-нибудь.

– Мы не можем, ты же видишь, что с ними.– Андрей наклонился к её уху и стал кричать.– Отстань ты от меня!

Настя часто хлопала длинными чёрными пышными ресницами. По щекам ползли тёмные ручейки размазавшейся туши, как будто из её чёрных глаз текли чёрные слёзы.

Андрей охнул.

– Что же нам делать?– спросил он.

– Уйдём!.. Прошу!

Алина стояла с ещё более растерянным видом, чем у Андрея, но не забыла по-барски скрестить руки на груди.

– Так заканчивайте, всё! Устроили цирк!– она начала оттаскивать сестру от Андрея.– Не приставай к нему! Не надо к нему лезть… Ему и так тяжело!

Тон её был чрезвычайно насмешливый, хотя лицо выражало крайнюю озабоченность.

– Не тебе про цирк рассуждать… Сейчас ещё дурочкой прикидываться начнёшь,– сказал Андрей и беспомощно опустил руки.

– Не такого я цирка хотела.

– Да ты его и до сих пор хочешь.

– Дурак!– вскрикнула Алина. Она, не удержавшись, улыбнулась, и как из зазеркалье, ей в ответ улыбнулся Андрей. На мгновение он забылся, и только всхлипывания Насти напомнили ему о ней. Андрей вплеснул руками.

– Ну вот видишь, всё обошлось…– он потянул было к ней руку, но понял, что этого делать не надо было. Настя в жестоком недоумении качала белокурой головкой. Остальные начали переглядываться.

Улыбки Андрея и Алины обнажали что-то касающееся их двоих. Они продолжили улыбаться, прибавив ехидства этим улыбки, чтобы другие не догадались об их истинных волнениях.

– Чтоб ты провалился, дорогой мой,– Алина с ядовито-насмешливым выражением лица сказала-плюнула Андрею.

Она нарочно разжигала свою злобу к нему, почувствовав, что та почти испарилась за последние минуты. Как ни парадоксально, но это самое типичное поведение русской девушки. Перед тем, как приласкать молодого человека, она ощущает мучительную потребность сначала позлиться на него, а потом его попрезирать. Только слепцы могут говорить о том, что это от пустоты ума, а не от полноты сердца.

Пока истерика всё ещё полыхала, хозяин очень ловко и незаметно для других опрокинул пару бокалов и вновь сильно захмелел. Его потянуло к дамам. Как нарочно или как назло, рядом оказалась его бывшая невеста. Он это не сразу осознал, тихо подойдя к ней и нежно поглаживая её по плечу. Вместо него, казалось, улыбался блаженный ангел уснувшего похмелья.

– Тебе чего?– повернулась к нему Алина.– А ну отойди.

Он отскочил от неё и трусливо зашатался в сторону кресла. Испуг был вдвое сильнее прежнего.

– Я тут запутался…

– Да уж,– закивала Алина.

– Я сглупил.

– Ты… Ты, вообще, пьяный. Ты допился… до меня. Лечиться тебе надо…

Алина повернулась к сестре. Она поглядывала и на Андрея. Алина долго мучила сестру взглядом, улыбаясь одним уголком рта.

– Чего ты улыбаешься?– тихо спросил Андрей, осторожно взяв её за локоть.

– А?

– К чему это?

– Уйди. Ты слишком много знаешь о страданиях, чтобы понять, почему я улыбаюсь…

Она обвела всех взглядом.

– Плевала я на вас всех… сверху.

Дмитрий сказал что-то очень неразборчивое.

– И плюю, и буду плевать,– Алина, словно и не услышала вовсе его слов.– Я только сейчас поняла, как я вас всех обыграла.

Андрей что-то прошептал Насте на ухо.

– Вы обо мне не сплетничайте,– вскрикнула Алина.

– Мы не о тебе,– ответил Андрей.

– Обо мне, обо мне.

Алина пошла поближе к столу взять бокал.

– Выпью-ка я… Устала…

Андрей чуть не подпрыгнул.

– Ты подмигнула.

– В смысле?

– Ты точно подмигнула сейчас.

– Кому?

– Хм… Не важно… Ты подмигнула. Ты посмеялась сейчас надо мной,– он, как от ужаса, закрыл рот рукой.

– Ты с ума сошёл, что ли? Я не…

Она вплотную подошла к Андрею. Что-то вдруг было осознано ими. Они стояли так близко, что их души могли соприкасаться и чувствовать друг друга.

В окно врезалась птица и рухнула вниз. Всё произошло так скоро и неожиданно, что этого, как будто и не было. Слишком быстро летела птица…

Как после разряжения приятной, но чересчур интимной обстановки, Андрей и Алина ощутили и облегчение, и досаду. Они одновременно разошлись в разные углы комнаты.

Первой заговорила Алина:

– Я тебе, Андрей, в конце концов, не девочка какая-нибудь… поэтому вот что тебе сейчас скажу… Ни сейчас, никогда не думай обо мне серьёзно. Даже если я буду очень серьёзно на самом деле выглядеть. Всё, что я тебе здесь до этого говорила, это ложь. Правдой это не может быть ник при каких раскладах. Ты и сам, наверное, чувствовал, что я тебя обманывала. Говори сейчас же, чувствовал или нет. Говори.

– Что именно?

– Я тебе сказала, что.

Молчание…

– Долго я ждать буду? Чувствовал или нет?– Алина почти плакала. Губы её дрожали. Она была близка к самому отчаянному страху.– Ну говори же.

– Да,– сказал Андрей и отвернулся, неловко покраснев за то, что он вынужден был сказать это.

– Вот так,– Алина успокоилась, хотя понимала, что это спокойствие ложное, формальное.– Всё, что хотела, я сказала…

Она взяла сестру за руку и пошла с ней к двери. Настя подчинялась так же. Как и тогда, когда только входила в квартиру.

– Настя, счастливо,– по-райски улыбнувшись, сказал Андрей.– Счастливо, девочки.

– Иди к выходу,– сказа Алина сестре, а сама приостановилась в прихожей.– Она завтра же тебе даст коленкой под зад!

Алина прокричала, через плечо посмотрев на Андрея.

– Сейчас… Сейчас…– хозяин, спотыкаясь, спешил закрыть за ними дверь.

Друзья выпивали до двух часов ночи. Появление девушек даже облегчило их общение: так горькое лекарство избавляет от болезни, и приходит долгожданное избавление и от противного препарата, и от хвори.