Майские страсти

Часть Первая. Глава 1. Мальчишник. Акт Первый. Пока без девушек

Молодой человек в белых кроссовках, чёрных джинсах и красной футболке о чём-то бормотал, проходя мимо церкви. Кто-то из зевак поглядывал на него с удивлением, кто-то – с безучастностью.

Тёплый орловский вечер медленно падал к ногам прохожих. Был четверг, 8 мая 2014 года. Многие спешили домой в этот знаменательный, переломный для некоторых персонажей будний день.

Дойдя до светофора, парень остановился, не переставая бормотать. Он перешёл дорогу, добрался до пятиэтажки недалеко от Комсомольской площади и свернул во двор. На лбу юноши появились две морщинки, глаза прищурились.

В его беспокойном уме блеснула идея о неминуемом испытании, которое для него выдумала будущность. Тут ему показалось, что он вполне уверовал в ещё неясную необходимость мучения. Грядущее ему представлялось туманом боли. Однако, слышался голос адреналина в душе молодого человека.

Ему невзначай вспомнилось одно недавнее впечатление, тёплое и сладкое. Оно ласкало его сердце языком правды, возможно, не до конца обоснованной.

Через пару мгновений парень поразился: так быстро испарилась свежесть этого впечатления. Он снова погрузился во мрак страданий. Юноша чуть не заплакал; человек устроен удивительно: самое сильное страдание ощущается сильнее самой сильной радости.

Парень остановился у подъезда и взглянул наверх, на окно третьего этажа. Он сам не мог понять, хотелось ли ему попасть в квартиру друга или нет. С затаившейся болью девятнадцатилетний студент глубоко вдохнул городские сумерки и открыл дверь подъезда.

На лестничной площадке его встретили три товарища: двое – ровесники, а один – на пять лет старше.

Раздались приветствия.

– Сейчас докурим и пойдём,– сказал ровесник, хозяин квартиры.– Ты, Андрей зря задержался, ха-ха… Ну, ладно. Всё равно не пожалеешь.

Трое переглянулись и хихикнули, очевидно, не в первый раз за вечер. Старший из них, чуть выше ростом, чем остальные, но такой же худощавый, с наибольшим интересом наблюдал за реакцией Андрея. Тот молчал, но не конфузился из-за беспробудной задумчивости.

Когда докурили, вслед за хозяином все вошли в прихожую, затем в зал, где на большом деревянном столе виднелись бутылки шампанского и коньяка. Так же были и закуски. Хозяин усадил друзей и, якобы с сожалением, выдохнул.

– Да-а,– протянул хозяин,– грустновато. А что делать? Рано или поздно надо. Всех коснётся, до всех достучится. Вы думаете я это для красного словца?.. Нет. Не обижайте так меня. Обидели уж однажды, ха-ха!.. Когда родили. Да-а. А что делать? Рано или поздно всех коснётся.

– И тебе не страшно?.. Жениться-то не боязно? А то испугаешься ещё, под венцом я имею в виду. Вот потеха будет. И свадьба, и похороны,– разом и с удовольствием выпил бокал шампанского Дмитрий, тот который старше всех.

– А что делать? Грустновато. И будет грустновато. Вспоминать буду себя, вас… молодость мою. Напившуюся юность, себя напившегося, и ностальгия… Ностальгировать буду точно.

– Обещаю тебе.

– Да я и сам себе обещаю.

Дмитрий по-прежнему с любопытством глядел на Андрея, пасмурного и доведённого до необъяснимой боязливости.

После довольно длительного молчания друзья чокнулись бокалами. Кто-то смотрел на коньяк. Это был сосед хозяина. Он вертелся в кресле.

– А Алиночка твоя что?– воскликнул Дмитрий с явным намерением не позволить жениху уйти в мнимые мечтания и беспамятство.

– А? Кто? Ах, эта… Эта да-а. Хороша, конечно.

– Не об это я.

– А о чём?

– Как вести себя станет?

– И ты спрашиваешь!

– Ну да…

– Как я буду себя вести, так и она. То есть, я не хотел это сказать. Я говорю, что… Ну ты понимаешь…

– Нет,– Дмитрий, улыбаясь, пожал плечами.

– Как тебе объяснить! То есть ты мне должен объяснять, но я не о том… В общем…

– Под игом будет.

– Точно.

– Под колпаком.

– Верно… Как это ты слова прямые подбираешь!

Жених выключил телевизор, Андрей тяжело вздохнул. Напряжение вечера возросло и ему как-то вдруг стало легче. Дмитрий уловил это движение его души и опять повернулся к хозяину.

– А девчонки будут, а?

– Ах, ты негодник! Ха-ха!

– Я про сегодняшний вечер,– Дмитрий сладко и словно загадочно подмигнул ему.

– Вот ты язва! Ха-ха! Не скажу.

– Жаль. Очень жаль. А то вот Андрюша грустит.

Дмитрий протяжно зевнул, прикрыв рот рукой.

Большие, серо-зелёные глаза Андрея посмотрели на него так, как будто только они знали истину происходящего.

– Измаялся весь,– продолжил Дмитрий,– до тла. Сейчас умрёт.

– Да, да, да,– вскочил с места Андрей и тут же вновь присел на кресло.– Мне очень мучительно сейчас, и я, честно, не знаю почему. Может, кто-нибудь, знает… Хотя вряд ли. Не думаю, что кто-то понимает, но знаете, друзья, вещь вам одну скажу. Страдание – это самая сильная и… вредная страсть. От неё нужно избавляться. Обязательно, настаиваю. Из-за неё появляются и все остальные страсти… Да, обязательно избавляться.

– Он уже настаивает,– Дмитрий глотнул из бутылки немного коньяка.

– Да. И от этой страсти я, может, маюсь.

– Ага. Грустишь. Не знаешь, почему? Нет? Наверное, чтобы тебя не застали врасплох?

Андрей кинулся в угол зала и встал ко всем спиной.

– Я считаю, не поэтому,– прошипел хозяин.

– Нет, нет, не поэтому.

Андрей бросился к Мелюкову, соседу жениха, думаю, что это он сказал. Хозяин и Дмитрий засмеялись, но довольно скупо.

Андрей по-доброму улыбнулся и заговорил:

– Это хорошо, что вы так всё воспринимаете. Мы воспринимаем, точнее. Поверьте, я очень откровенен с вами и всегда был, но сейчас я не могу вам обо всём поведать, и это не из-за того, что я в чём-то подозреваю вас. Даже не начинайте так мыслить…

– Ну ладно… Уж лучше выпей. Возьми вот бокальчик. Извини, что перебил, конечно. Выпей,– жених, брезгливо закусывая, подал шампанского, зная, что Андрею не до этого.

– Ничего страшного, что перебил. Что здесь такого?– лицо его засияло радость, точно он был счастлив от того, что перед ним извинились после того, как неучтиво прервали. – Потом. Обязательно выпью потом.

– Вот! Даже пить не хочет.

Андрей начал было произносить длинную речь, но остановился: слишком глубоким взглядом по нему прошёлся Дмитрий.

– Так, что же Алиночка? Какова?– спросил он жениха, а сам продолжал с сатанинским лукавством и участием смотреть на Андрея.

– Ох, хороша!– жених хмелел и от шампанского, и от её имени.– Да разве этого достаточно.

– Ну-ну. Давай дальше.

– Так вот слушай. Я даже уже и разлюбил её, наверное. Что за послушание! Что за слуга какая-то! Ей дай ручку поцеловать, так она в верности поклянётся, представляешь? Клялась. И будет клясться. Заскучаю, точно я заскучаю. А что делать? Куда мне деваться!

– И что же, тихая, наверное, как монашенка?

– Не то слово. С другими – дьявол. Я ей говорю, Алин, будь помягче, потоньше с людьми. Так нет же, ад подавай. А тут, со мной… Даже говорить не хочется. Смущаюсь. Как слуга, правда, слуга настоящая.

Его сосед уже выпил полбутылки коньяка и усердно закусывал. Он сладко разомлел и продолжал надменно и принципиально молчать, когда все вокруг беседовали, – почти высшая степень вульгарности.

– Мы с ней, как… Не знаю даже как… Но очень вместе. Я – царь, она – императрица. Императрица, как слуга, у царя, ха-ха! Ручки целовать она умеет!

Он поднялся и подошёл к столу. Махнув рукой сначала на тарелки с колбасой, потом на салаты и фрукты, выпил рюмку коньяка, с наслаждением охнув то ли от спиртного, то ли от воспоминаний о поцелуях.

– Ты присядь. Давай дальше. Растравил душу, так и дальше рассказывай,– подмигнул ему Дмитрий.

– Значит, про ручки… Сидим в парке на лавочке, а напротив двое: влюблённый и… какая-то возлюбленная и полувлюблённая. Молчат, только изредка друг на друга как-то, знаешь, воровато поглядывают. А умник тот ещё и на нас смотрит. Видно, что что-то у него не выходит. Так он на нас глядит, как будто обвиняет Алину и меня, что у него не ладится, понимаешь? Вроде того, что помешали мы ему. Вдруг как закраснел!.. И к ней: «Как же мне доказать? Как объяснить, что люблю? Как? Хочешь ручку твою поцелую?» И ближе подвинулся. Ручку он собрался целовать… Главное, сам предложил. Взял ручку и чмокнул. Тут, чувствую, Алинка как-то резко приближается ко мне. Перекрестилась и поцеловала сначала мою руку, а потом и в губы…

– Там? На лавке?

– Там.

– Красавчик!.. У этих на виду.

– Именно…

– Красавчик!… Дай пять.

Они страстно пожали друг другу руки.

– Это ещё что… Вот когда в «Оз-баре» были, это да! Комедия. То есть серьёзная комедия, понимаешь? Даже взрослая.

Андрей дважды кивнул и сделал вид, будто напрягся. Хозяин опять выпил и продолжил разливаться уже довольно по-хмельному:

– Пьяный я тогда был, еле на ногах стоял. А она возле меня. Сторожила, значит. И тут подходит девица, я уж не помню… Блондинка, наверное, вся жёлтая какая-то. С бокалом в руке была. А Алина уже наготове, чувствовала, что с намерением та подкатывалась, и вырвала у той бокал. А жёлтая и моргнуть не успела, ну, Алиночка ей на голову всё шампанское и вылила. Вот так! Я даже устал рассказывать.

– А жёлтенькая что? Ответила?

– Кто? Она ? Успокойся… Алина её ещё в придачу сумкой по голове.

– Хороша!

– Хороша. Ещё как!

Тут пауза затянулась, и Андрей, словно обрадовался этому, хотя вид имел по-прежнему мрачноватый и страдальчески-монашеский.

– Разве можно бить человека?– пробормотал он и вздрогнул, поняв, что сказано было вслух.

– Ладно, ты знаешь, что… не начинай,– хозяин раздражённо поспешил его перебить.

В комнате как-то вдруг потемнело. В ней и до этого было не особенно светло. Обои ярко-зелёные, песочно-коричневая мебель, белые шторы, лимонного цвета ковёр, а в связке всё давало оттенок ненастья или, скорее, пасмурности, как будто солнце боялась туда заглядывать.

– А то сейчас начнёт опять…– кашлянул хозяин.– Богу учить начнёт, правде.

Желая пошутить, он отыскал взглядом Мелюкова, а тот этого не заметил и очень философски смотрел на закуску. Казалось, включи ему любую музыку и, бедняга, либо тотчас же уснул бы, либо пошёл бы танцевать и прыгать.

Его решили не отвлекать. Он так и сидел в безнадёжном забвении.

– А пусть скажет, про Бога-то. Не мешай Андрюше. Ну,– кивнул Дмитрий.

– Что ты хочешь от меня?

– Ты же про Него хотел что-то сказать?

– Может, и про него. Хотя… Нет, это вам так кажется. Я сейчас не хотел этого.

– А всё-таки… Скажешь? Давай. А то посрамим тебя.

– Тебя не изменить, Ты же это сам знаешь.

– А ты какой-то не такой, как я?

– Я? Я просто верю и всё… Мне этого достаточно. Даже чересчур.

– А я разве сказал, что я не верю?

– Нет, но подразумевал. Обмануть хотел меня,– Андрей серьёзно и, прищурившись, посмотрел на друга, точно зазывая его куда-то.

– Ха, врёшь,– тот, тоже с серьёзным выражением лица, наклонился вперёд.

– Это секрет.

– Я как-то сказал что не верю в Бога. Ну и пусть, ладно… Но это не значит, что я верю в то, что его не существует.

– В Него не верить гораздо легче, чем верить… Он не даёт нам понять, что Он есть, чтобы мы не почувствовали безнаказанность за грехи… Вот на это обрати внимание.

– Укоряешь?

– Ни в коем случае. Просто у тебя всё от ненависти.

Жених решил встать и громко выговорил:

– Вы куда пришли?

Дмитрий жестом указал ему на кресло, и он снова сел, точно этим жестом его толкнули.

– Для меня обвинение в ненависти – не обвинение, Андрей. Потому что я знаю, что такое моя ненависть.

– Только меня в ответ не упрекай.– чем-то одновременно и обидным, и насмешливым была полна слабая улыбка Андрея.

– Хорошо,– Дмитрий неожиданно вскочил с места и почти закричал.– Кто не ненавидит, тот и не любит. И того тоже не любят. И чем сильнее мы с тобой ненавидим, тем сильнее любим.

– Может быть, всё это и так…

Дмитрий подбежал к товарищу и, нагнувшись, шепнул:

– Потом, всё потом…

Они сумеречно посмотрели друг другу в глаза. Оба ощутили неприятный холок в душе.

Когда эти двое находились вместе, то создавалось очень странное впечатление. Окружающими овладевало чувство беспричинного страха, самого грязного и неприятного именно от того, что у него не имелось истока. Хотя Дмитрий и Андрей были разного роста, в их внешности проскальзывало что-то общее. И даже, вероятно, не в наружности, а в манере поведения в стрессовых ситуация. А это, и придавало их внешнему виду сходство.

И Андрей, и Дмитрий были настоящими красавцами, причём давно это знавшими и переставшими ценить свою привлекательность. Но если присмотреться, и во взглядах, и в улыбка, и в жестах сквозила некая противоположность, а, быть может, противопоставленность, вынужденная и надоевшая.

Цвет кожи у обоих – бледный, глаза – большие, волосы – тёмно-русые. На лицо издалека были похожи невероятно. А всё-таки, когда к одному чувствовалась симпатия, то к другому, обязательно – неприязнь; когда одного уважали, другого обязательно оскорбляли.

Есть в похожих друг на друга людях пусть даже одна черта, но которая до невероятности идёт одному и не идёт другому. Появляется удивительная особенность: за эту одну черту можно либо влюбиться в одного, либо возненавидеть другого. Если посмотреть на таких людей, очень похожих, говорящих одно и то же, имеющих общие принципы и интересы, то кажется, что они непременно должны друг друга ненавидеть и быть самыми жестокими врагами.

После того, как Дмитрий шепнул на ухо Андрею, стало понятно, что разговор этот на время пресёкся.

– Что вы в самом деле? На похоронах, что ли?– вскинулся жених.– Будет ещё повод так поговорить. Садитесь, не тревожьте душу.

Последовали те пустые разговорчики, которые нужны для того, чтобы хотя формально забыть о предыдущих толках. Беседовали о футболе, об общих знакомых, о том, что и о них самих кто-то в тот момент беседовал…

То и дело, как-то невзначай, повторялось следующее:

– Хороша!– подкатывал глаза Дмитрий.

– Да, хороша!– поспешно кивал жених.

Всё это выглядело наиграно, точно было заготовлено заранее, потому что и тот, и другой после таких слов якобы терялись и неосторожно перебивали друг друга.

Очень скоро они спали смотреть на Андрея с той неловкостью, с которой взирают на человека, испытывающего самое неприятное смущение. Начинались шутки, а затем опять:

– Хороша!

– Да, хороша!

Жених совсем был хмельной, без повода смеялся и серьёзнел попеременно. Скука начиналась содомская и липкая. К тому же Мелюков всё так же утомлённо моргал и смотрел на угощения. Картина вечера рисовалась тошная, бездарная и заразная. Но произошло то, чего, вряд ли кто-либо из гостей ожидал. Позвонили в дверь.

Глава 2. Мальчишник. Акт второй. С девушками

Открыл хозяин. Сразу раздались девичьи возгласы, стук каблуков и ругательства. Были слышны женские голоса. Одна из девушек настойчиво уговаривала другую войти.

Алина вошла в комнату. Она держала за руку сопротивлявшуюся двоюродную сестру Настю.

Невеста усадила её на диван. Настя была тоненькая блондинка среднего роста с чёрными, по-азиатски расположенными глазами. Смешение татарской кроткой прелести со славянским холодным, надменным изяществом составляло главную остроту её привлекательности, возможно слегка ненавязчивой, знание напрасной тонкости которой отражалось на характере. Настя явно боялась сестреу. Даже несмотря на то, что той было на три года меньше. Алина к девятнадцати годам полностью овладела чувствами родственницы, не подозревая того, что Настя только притворялась в своём страхе перед ней.

Сходства между ними не просматривалось никакого. Разные взоры, движения, повадки. Алина была совсем низкого роста, но ей всё равно как-то удавалось глядеть на сестру свысока, почти прикрывая светло-голубые глазки ресницами.

Даже отбрасывая в сторону её рост и худобу, можно было подумать, что Алина походила на дюймовочку: тонкие губы, маленький остренький нос, кукольные ручки и пальчики, покорное наклонение головы. А в глазах напротив: буря, пламя, бунт.

На ней было короткое, лёгкое белое платье. Алина поправила рукой длинные тёмно-русые, почти чёрные волосы и вскрикнула:

– Здравствуйте, мальчики!

Ту же Настя вскочила и двинулось было к выходу, но сестра толкнула её к дивану. Та уселась. Настя явно была одета наспех: в старой чёрной футболке и чёрных джинсах. Волосы растрепались, что её удивительно украшало. Она, зная это, их нарочно не расчёсывала, придавая себе вид немного отвлечённый. Настя подобрала губы и плотно сжала их, ещё сильней похорошев. Она, как и Алина, выглядела абсолютной красоткой, но её прелестью трудно было наслаждаться. Сверкало в ней что-то тихое, покорное, несмелое, семейное. В таких красавиц или не влюбляются вовсе, или влюбляются, но слишком поздно.

– Празднуете?– мило наклонила головку Алина.

– Ты что тут делаешь? Кто тебя звал?– будущий муж подкрался к ней сзади и схватил за локоть.

– Ладно, не суетись. Сел, я сказала!

Он чуть ли не галопом бежал к креслу.

– Ух ты!..

Алина взяла полный бокал шампанского и разом выпила.

– На счастье!

И разбила о паркет.

– Слушайте меня. Извините, конечно, что помешала. Может, дважды помешала? Я никого не опередила? А? Надеюсь, что нет

– Ты что тут вытворяешь?– жених встал, но тут же его повело назад и он, хмельной, рухнул на прежнее место.

– Сиди и не возникай! Мальчики я должна обратиться к своему женишку. Дружок мой, у нас ничего не получится. Свадьбы у нас с тобой не будет. Ни завтра, никогда.

– Ты что вытворяешь? Кто разрешил? Кто подсказал?

– Кто это чихает? Ты, что, пьяный? Или дурак?

– Тебя точно кто-то научил.

– Какая дурь!.. От кого же ещё я её могла услышать!

– Брат, что ли, твой? Он..

– Нет, ты точно дурак. Брату моему ты до неинтересен. Можешь мне верить.

Бывший жених до того испугался, что начал без остановки чихать. Алина сурово-серьёзно взглянула на него:

– Да он и вправду чихает.

Она повела головой, её густые прямые волосы откинулись назад, оголив глянцевые плечики.

– Андрей, почему ты на меня смотришь, как будто я на тебя смотрю,– она по-прежнему уничтожала взглядом хозяина квартиры. В глазах полыхал лазурный огонь. Алина и не взглянула на Андрея. Она начинала успокаиваться.

– Вот так лучше. Хотя ты такая злая, когда не ругаешься,– прошептал Андрей.

– Ладно, с тобой потом. Помолчи сейчас. С тобой потом поговорю. Тебе ведь, наверное, есть, что мне сказать. Или нет? Есть? Какое-то недавнее приключение… Ой, даже вчерашнее, ещё не забылось. Мне будет интересно. А теперь ты, подвенечный. Как себя чувствуешь?

– Да… Ди… Мы…– он пытался что-то выговорить, но всё чихал и чихал, не справляясь с неожиданной напастью.

– Ты не волнуйся. Да, я так веду себя. Ты хорошо, а я плохо, чтобы ничего общего у меня с тобой не было. Ты уж не обижайся.

– Оставь его,– молил, как за себя, Андрей.

– Не кричи на меня!– она первый раз к нему повернулась с самым хищным за прошедшие минуты выражением лица.– Я тебе сказала, что с тобой потом. И не приставайте ко мне. Почему хоть вокруг меня одни кретины? Убежать бы,– после таких выпадов её можно было бы посчитать за безнадёжную грубиянку, если бы не её полное равнодушие к собственным выходкам.

Сестра почти дрожала. В ней угадывалась мучительнейшая скорбь от бездействия.

– А это у тебя всё спонтанно. Но опять как-то ненатурально,– протянул Дмитрий.

– О, ещё один проснулся.

– Мы и не засыпали,– вставил Андрей.

– Что касается тебя, то ты выглядишь намного лучше, когда спишь,– Алина сильно сжала кулачки и ехидно засмеялась. Она явно мстила Андрею за то, что Дмитрий её перед ним унизил за полминуты до этого.

Кроме хозяина до смерти испугался и отупел Мелюков. Пьяный, он думал, что незаметно встанет и уйдёт, как-нибудь по-тихому, бочком протиснувшись между закипевших интриг. Мелюков проплыл вдоль стола и направился было к двери.

– Куда? Стоять! На место! Все на месте!..– Алина загородила ему путь рукой, погрозила пальцем, и он пошёл к креслу.

Тут вскочил бывший жених.

– Ты! Ты моего друга…– он как-то невпопад перестал чихать.

Жених бывший, казалось, решился на атаку, приблизился к бывшей невесте, но она ладонью ударила его в грудь так, что тот чуть не свалился с ног.

Алина громко задышала. Её грудь волновалась, губы порозовели, она оскалилась, но это был оскал ангельский, если позволительно кощунствовать; оскал уставшей богини; оскал разъярённой, свергнутой королевы. Её лицо и теперь ничуть не изменилось: форма его ни овальная, ни круглая, идеальная; всё та же матовая белизна кожи, всё те же сизые, едва заметные венки на висках, всё та же небесная лазурь глаз; лазурь той часть неба, которая прилегает к солнцу; лазурь еле приметная; лазурь светло-бело-голубая; лазурь, разливающаяся над нами лишь в самые знойные дни.

– Разве можно бить человека? Уж не лучше ли его убить, чем бить?– до того робко-неожиданно спросил Андрей спросил, что все чуть не рассмеялись.

– Я, может, жду, когда он ответит.

– Если не подлец, то не ответит. Как Христос должен… Только не подставлять. Подставлять щёки – это грех. Зачем провоцировать человека на повторное преступление? Нужно целовать руку, которая бьёт. Она бьёт, потому что не знает ласки; узнает ласку и перестанет бить.

– Сестрица, что скажешь?

Но Настя молчала. Её лицо вытянулось, изображая подобие удивления.

– Подожди,– попросил Дмитрий и обратился к Андрею.– Как Христос, говоришь?..

– По-другому.

– А если эта рука потому и бьёт, назло бьёт оттого, что её целуют?

Андрей сделал вид, что не будет отвечать.

– Я думаю, ты руку не целовал, потому что она не била. Не хочешь – не говори, не надо… Молчи. Пощёчину простить легче, чем пощёчинку. А то… Руки… Щёки… Красивый жест, удобная позиция не более того. И у него, и у тебя. Красивый жест, и всё.

Алина невольно хихикнула. Она чувствовала, что замысел, уже давно изглодавший её душу, вот-вот должен был осуществиться.

Алина смотрела то на сестру, то на Андрея. Будь её воля она бы глядела на них одновременно.

– Встань,– Алина вдруг подошла к Андрею.

Он поднялся и получил оглушительнейшую пощёчину. Поначалу Андрей растерялся, но затем сел и махнул рукой:

– Этого ты, может быть и не хотела. А так только… Для смеха…

Алина топнула ножкой и чуть его опять не ударила.

– Мне кажется, ты уже заранее раскаялась. Непременно раскаялась ещё перед тем, как ударила. Потому и ударила, что думала, что после этого станет легче.

– Нет,– Алина удивительно спокойно пожала плечами и усмехнулась.

– А я говорю, что да.

– А я говорю тебе, что нет. Ты раскаялся до того, как сказал мне.

– Смешная ты. А мне больно за тебя.

– Отстань. Привязался.

Удивительно, но, несмотря на грубый тон Алины, Андрею показалось, что она была необычайно довольна его ответами. Их друзья это заметили и чрезвычайно удивились. Но было ли здесь что-то чудесное? Есть люди, которые угадывают самые потаённые чувства даже незнакомцев не из какого-то пророческого дара, а только потому, что и сами когда-то испытывали подобные ощущения.

– Я тебя предупреждаю раз и навсегда,– после дрожащей паузы заявила Алина,– чтобы ты не ввязывался со мной в такую игру… Потом не жалуйся.

– А что же будет?

– Плохо тебе будет. Вот что.

– А конкретнее…

– Тебе до того будет плохо, что мне придётся убежать. Мне придётся бежать, чтобы не сделать чего-нибудь плохого, потому что я не смогу отвечать за свои поступки. Учти это. И тебе будет плохо, если я не смогу сдержаться.

– Тут проблема… Бежать нужно не от чего-то, а к чему-то; бежать нужно не от тьмы, а к свету.

– Ладно, заткнись. У меня сейчас нет времени ругаться с тобой.

Алина вяло махнула рукой, как бы нехотя и даже на миг улыбка нарисовалась на её бледном оживлённом личике.

Андрей отвернулся. Алина довольно сильно ударила себя кулачком в бедро за то, что едва не рассмеялась.

Бывшая невеста разместилась в кресле. Напряжение ненадолго погасло, и от этого стало легче и свободней всем, кроме неё.

Взглянув на сестру, она как будто нашла выход и приободрилась. Алина начала говорить спокойно и прямолинейно, явно пытаясь не увлечься и не разволноваться:

– Я вот смотрю на женишка своего… бывшего и думаю, так настойчиво думаю… А что, если я захотела над ним посмеяться ради одного только издевательства? Или из-за привычки? Ладно бы я в этом случае заранее всё задумала… А то нет… Этого даже предполагать нельзя. Я бы никогда до этого не дошла. Душой бы, правда, могла дойти, да вот разум бы отстал. Точно бы отстал. Но всё это может так выглядеть, если вы, конечно, не подозреваете, что я сегодняшнее наделала случайно или даже лучше сказать, спонтанно, да ещё и исподтишка. Такой разворот, кстати, мог бы быть очень в тему… Жених-то мой как раз этого и заслуживает, хотя я его не упрекаю и ни в коем случае не мщу, боже упаси, я его и не уважаю настолько… чтобы мстить. Так вот, исподтишка… Он ведь и хамит исподтишка, и любит исподтишка, и всё делает исподтишка. Ну вот, я могла поиздеваться над ним, зная это. Ох, будьте уверены, я знаю это, но я не издеваюсь над ним. Точнее, издеваюсь, но не из-за этого. Я вот сюда шла… Эту тащила за собой,– она небрежно кивнула в сторону Насти, брезгливо жуя виноград,– и мечтала: как было бы круто мстить за грязь какую-нибудь, причём такую… не очень вонючую. Аж замечталась, почти до слёз. И вдруг стало обидно, что это невозможно. Я шла и видела, как листочек зелёненький с ветки вдруг опускается в лужицу. В майский вечер. Почему он сорвался? Заболел?.. А рядом море сухого асфальта. А почему в лужицу?.. Да потому что ему так хочется, потому что никто, кроме него, не может понять, почему он туда падает. Что я? Я не мстила бы жениху. Даже если бы хотела. Я просто так, ради того, чтобы это было…