Я не хотела умирать

– Саша! Саша! Саша! – громко скандировала толпа.

Они щипали меня и больно тыкали пальцами, пытаясь помочь своему герою.

Саша боком прижала меня к стене и навалилась всем телом, она уже уставала, а я, разозлённая, наоборот набиралась силы. Мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы её с себя сбросить, она это почувствовала и, не захотев терпеть поражение, впилась зубами в мою руку.

Я громко закричала, из глаз прыснули слёзы. Стоявшие вокруг ребята звонко смеялись и аплодировали Саше. Я сбежала домой с уроков и, рыдая, рассказала маме, что произошло.

На следующий день мы пришли с мамой в школу. Нас с Сашей поставили посреди класса. Рядом стояли наша классная руководительница Анна Валерьевна и моя мама.

– Ребятки, произошёл очень неприятный случай, – начала Анна Валерьевна. – Саша укусила Юлю. Это неправильно, с друзьями так не поступают. Поэтому Саша сейчас должна извиниться. Да, Саша? Вот бусы примирения, – она вложила в руки Саши янтарные бусы.

Саша стояла, молча опустив глаза.

– Саша, мы все тебя ждём. Ты же староста. Покажи положительный пример. За свои проступки нужно отвечать.

– Юля первая начала, – громко крикнул Андрей.

– Да, это она напала на Сашу, – поддержала его Лена.

– Это неправда! – зло воскликнула я.

– Правда, правда, мы все это видели, да, ребята? – прокричал Ваня.

Все одобрительно закивали, и послышался гомон голосов.

– Юля всегда такая злая!

– Да, она первая на нас нападает.

– Юля играть не умеет, она всё время дерётся.

– Нет! Вы все лжёте! – обиженно воскликнула я, силясь перекричать раздававшийся гул.

– Я просто защищалась от Юли, – всхлипывала Саша, прижимаясь к Анне Валерьевне. – Я её испугалась.

– Юля, как же так? – растерянно развела руки в сторону Анна Валерьевна. – Я совсем от тебя такого не ожидала.

– Это неправда! – топнула ногой я. – Это вы все меня обижаете и бьёте постоянно! – повернувшись к классу, крикнула я. – Они меня дразнят и издеваются, Анна Валерьевна, они меня не любят и поэтому врут, – я вертела головой по сторонам, стараясь отыскать глаза, где бы увидела поддержку. – Мама? Ты же мне веришь? – с надеждой спросила я.

– Юля, ты должна извиниться перед Сашей, – тихо произнесла мама, сжимая в руках платок. – Пожалуйста, извинись, ты вела себя неправильно.

– Нет, – категорично сказала я.

– Юля, возьми бусы. – Анна Валерьевна мягко вложила их мне в руки. – И скажи «прости», потом извинится Саша, она всё-таки тоже тебя обидела, но ты как зачинщик должна извиниться первая.

– Я не буду, – упрямо проговорила я, с силой сжимая яркие неровные бусины. – Я не виновата.

– Я покажу хороший пример,– гордо произнесла Саша и, положив свою ладонь на мои руки с бусами, сказала: – Прости меня, Юля, что я тебя укусила. Я больше так не буду. Извинись ты, и мы будем дружить.

Класс дружно зааплодировал Саше, она стояла передо мной, довольно улыбаясь, Анна Валерьевна с мамой хвалили её и гладили по голове, а я её ненавидела и сжимала до боли бусины в своих ладонях.

– Юлечка, извинись, – ласково попросила Анна Валерьевна

– Все ждут только тебя, Юля, – прошептала мама. – Покажи, что ты хорошая девочка.

– Прости, Саша, – сквозь зубы процедила я и, с силой дёрнув верёвку руками, рассыпала на пол золотые бусины.

***

Мама долго беседовала с Анной Валерьевной в кабинете. Я ждала её, усевшись на подоконник, хмуро смотрела на засыпанные снегом крыши домов, мне хотелось стать одной из падающих снежинок и раствориться в этой белоснежной пустоте.

– Юля, – тихо окликнула меня мама, выйдя в коридор.

Я спрыгнула и подошла к ней. Её глаза были заплаканы, и на щеке ещё виднелась полоса от только что пробежавшей слезы.

– Что-то случилось? – хмурясь, спросила я.

– Бедная моя девочка! – мама крепко прижала меня к себе. – Я понимаю, как тебе непросто, все твои драки, это всё из-за того, что ты видишь дома.

– Но мама, они врут, это неправда!

– Юлечка, так нельзя, ты не должна поступать так, как папа. Это неправильно, я тебе уже говорила, что мы не должны повторять его ошибок.

– Я ничего не сделала! – громко возразила я.

– Не ври, пожалуйста. Солнышко, я понимаю, тебе страшно, но я не буду тебя ругать.

– Почему ты мне никогда не веришь? – прокричала я сквозь вырвавшиеся наружу слёзы.

– Потому что ты меня всё время обманываешь, Юля! Все ребята видели, как ты дерёшься, и Анна Валерьевна сказала, что ты очень замкнутый ребёнок, и в саду воспитатели на тебя жаловались, и на дядю Мишу ты наговаривала. Как я могу тебе поверить?

– Ты же моя мама, а ты всё время веришь всем, кроме меня, – отстраняясь от неё, сказала я.

– Юля, да я сама видела, как ты била куклу! И ты солгала мне, когда сказала, что в школе всё хорошо и синяки у тебя от игр! – в слезах прокричала она.

– Я не хотела тебя расстраивать, потому что люблю, – плача от обиды, ответила я.

– Если ты не хочешь меня расстраивать, ты должна признать свою вину, Юля. Пожалуйста, просто перестань лгать.

Я долго смотрела на неё, не говоря ни слова, мы обе плакали, она громко всхлипывала и стирала слёзы кончиком платка с уставшего лица, я плакала молча, позволяя злым слезам стекать под воротничок блузки.

– Да, это я начала ту драку, – опустив глаза, призналась я. – Прости меня, мама.

– Моя девочка! – мама обняла меня и, плача, принялась покрывать поцелуями. – Моя хорошая, милая девочка, мы будем учиться с тобой доброте, мы сходим в церковь, исповедуемся, причастимся, у тебя всё получится, ты станешь самой хорошей и чудесной девочкой на свете.

***

В мои девять и Димины четырнадцать различий между нами было больше, чем сходств. Мы уже не смотрели, лежа в обнимку на его кровати, диснеевские мультики, не наблюдали с восторгом и желанием завести такую же собаку за приключениями «Комиссара Рекса»14. Дима превратился в подростка и стал держать от меня дистанцию. Он мог пропасть надолго, а потом внезапно появиться, объяснял своё отсутствие лишь фразой, что у него были дела. Он стал ещё более резким и вспыльчивым, я его часто бесила, о чём он незамедлительно сообщал, мои игры ему не нравились, свои он не предлагал. Мы стали больше молчать, чем разговаривать. Я не знала, что сказать ему, чтобы не показаться несмышлёным ребёнком, а он был весь погружён в себя и скрытен. Я плакала, меня очень расстраивало наше отдаление, а Дима как будто этого совсем не замечал. Я не рассказывала ему, что в школе меня обижают одноклассники, он был таким успешным, популярным, сильным, и мне не хотелось выглядеть рядом с ним забитым, никому не нужным ребёнком и стать ещё более неинтересной, чем я уже была.

Но произошедшее с Сашей я ему рассказала. Он увидел след на моей руке от её зубов и спросил, а я не стала скрывать. Мне хотелось поделиться своей правдой хоть с кем-то, я плакала у него на груди, он молча слушал, гладя меня по волосам.

– Почему они все лгут, Дима? Почему?

– Потому что им это выгодно, – рассудил он.

– Они рассказывают то, чего не было! Ведь не было же? Правда? Я уже сама себе не верю, – растерянно произнесла я.

– Я тебе верю. Я всегда на твоей стороне, а ты всегда должна мне доверять, понятно?

Я закивала.

– А они ещё об этом пожалеют, – крепко прижав меня к себе, сурово сказал он.

На следующий день к воротам школы подъехала Димина машина.

– Что ты тут делаешь? – удивлённо воскликнула я, подбежав и обняв Диму.

– Кто тебя обидел? – сухо спросил он.

– Вот та девочка в малиновой куртке, – я показала пальчиком на Сашу.

Дима резкой быстрой походкой направился к ней, я едва поспевала за ним следом.

Он подошёл к Саше вплотную и, грубо взяв её за грудки, с бешеной яростью прокричал:

– Ещё раз, мерзкая тварь, её тронешь, я тебе все зубы выщелкаю, ты меня поняла?

Игравшие во дворе ребята замерли, наблюдая. Саша от испуга не могла проронить ни слова, лишь всхлипывала.

– Ты поняла меня, паршивая сучка? – громко крикнул он, с силой её тряся.

– Да, – прошептала Саша и разрыдалась.

Дима выпустил её из своих рук. Саша сжалась в клубок на снегу, её спина судорожно вздрагивала, мне не было видно её лица, но по доносившимся звукам я понимала, что она плачет.

Я испытывала гордость от того, что за меня впервые кто-то заступился, мне было радостно, что моего врага проучили, но вместе с тем я чувствовала отвращение к произошедшему. Мне было страшно видеть таким разъярённым Диму и неприятно смотреть на Сашу, она была королевой класса, и такой жалкой я её ещё не видела.

– Ещё раз кто-нибудь из вас, безмозглых малолеток, её хоть пальцем тронет, я вам бошки поотрываю, понятно? И не вздумайте своим предкам жаловаться, а то хуже будет, – со злостью прокричал Дима.

Все продолжали стоять в оцепенении, не решаясь произнести ни слова, Дима крепко взял меня за руку, и мы зашагали к его машине.

– Сашу жалко, – едва слышно прошептала я.

– Она не заслуживает жалости, – грубо отрезал он и, немного подумав, добавил: – жалости вообще никто не заслуживает.

В свои четырнадцать Дима выглядел на все восемнадцать, а ярость, так отчётливо выражавшаяся на его лице, не могла не пугать. Димины слова и действия произвели эффект. В школе меня больше не били. Но продолжили издеваться другими способами.

Со мной никто не общался, постыдным считалось даже сидеть со мной за одной партой, ребята под любым предлогом этого избегали, стоило мне чуть-чуть замедлить с мытьем рук в столовой, как моя каша смешивалась с компотом или покрывалась плевками. Измазанные соплями стулья и парта, изрисованный пенал, спрятанная вторая обувь, порванные тетради и обложки учебников – всё это происходило с безмолвным хладнокровием и сопровождалось довольными улыбками одноклассников.

Больше всего в себе я любила свой голос и красивые пушистые волосы. Волос они у меня отнять не могли, прикасаться ко мне теперь боялись, но зато лишили голоса.

Я обожала книги, проводила дни и бессонные ночи за чтением и безумно любила стихи. Я читала их со страстью, расставляя акценты и передавая всю красоту слога и чувственность мысли. Анна Валерьевна пророчила мне театральное будущее и всегда с восхищением слушала, как я читаю.

Анна Валерьевна решила поставить спектакль «Кошкин дом» с нашим участием. Она тут же отдала мне главную роль – Тёти Кошки. Я прыгала от счастья, это был мой первый в жизни спектакль, и мне так хотелось почувствовать себя актрисой! Я тщательно репетировала дома перед зеркалом, продумывала жесты и мимику. Мама купила мне красивое пышное платье и шляпку для роли, сделала усы, уши и пушистый хвост. Мой костюм был прекрасен, я любовалась, глядя на себя, и воображала, как буду стоять на сцене под шум аплодисментов.

У нас была очередная послеурочная репетиция. Я читала свою роль, и вдруг меня прервали.

– Анна Валерьевна, нам кажется, Юля с ролью не справляется, – сказал Андрей.

– Почему? – удивлённо воскликнула Анна Валерьевна. – Мне кажется, лучше, чем у Юли, не получится ни у кого.

– А давайте Саше дадим попробовать? И потом сравним? – предложила Надя.

– Да, да, давайте, – закричали хором ребята.

– Ну, давайте, – в нерешительности проговорила Анна Валерьевна.

Я знала, что Саша хотела получить роль Кошки, а не отведённую ей роль чтеца. Она мне завидовала, громко фыркая во время каждой репетиции и перешёптываясь с другими детьми. Остальным тоже не нравилось, что меня так любит Анна Валерьевна, и моя главная роль их раздражала. Но я не предполагала, что они поступят так.

Саша читала сбивчиво, у неё была хорошая дикция, но она плохо изображала эмоции и передавала неверные интонации. Несмотря на это, когда она закончила, дети ей радостно зааплодировали. Я сидела, закусив губу.

– Вот, Саша молодец! У неё лучше получается, – похвалил Андрей.

– Да, мне тоже Саша больше нравится.

– И мне.

– Ну, не знаю, ребята, мне нравится больше Юля, – прервала их радостный гул Анна Валерьевна. – Я думаю, Саша, роль чтеца тебе больше подойдёт.

– Нет, не надо Юлю в роли Кошки, – запротестовали ребята.

– Мы не согласны.

– Юля вообще в словах путается.

– Она тихо читает и неправильно.

– Неправда! – громко воскликнула я. – Сейчас покажу, как я читаю.

Я встала перед доской, трясясь от злости и волнения, роль я знала наизусть, поэтому стала читать по памяти, но от избытка чувств поспешила и перепутала пару слов местами, поняв это, я испугалась и сказала следующую фразу с заметным заиканием. Я быстро выправилась и продолжила читать дальше, но было поздно, ребята это услышали.

– Вот, видите! – громко воскликнули они.

– Она заикается!

– Она заика!

– Заика! Заика! Заика!

Их громкий крик «заика» окружил меня со всех сторон, я закрыла уши руками и, расплакавшись, бросилась прочь из класса.

Мою роль отдали Саше. Анна Валерьевна решила, что мне будет спокойнее в роли чтеца. Я плакала несколько дней, убиваясь от того, как легко моя картинка вот-вот исполненной мечты разрушилась, и с остервенением резала своё красивое платье ножом, горько плача и шепча в ярости «ненавижу».

Не знаю, что наложило такой отпечаток: рухнувшая мечта, смех одноклассников, моя и без того сильная робость и внушаемость, но я действительно стала заикаться с того дня при общении с незнакомыми людьми или в большой компании. Мой некогда громкий красивый голос стал тихим и неуверенным, я растворяла слова в воздухе и стихи больше не любила.

***

После того, как Дима заступился за меня, мы с ним сблизились. Я стала ему всё доверять, не боясь выглядеть слабой, а он перестал играть во взрослого и начал делиться своими чувствами в ответ.

Дима был единственным, кому я рассказала, что произошло со спектаклем.

– Я хочу их всех убить, – сквозь бегущие по щекам слёзы зло произнесла я. – Они все должны умереть, страдая и мучаясь, как они мучают меня. Я могу принести из дома ножи и всем отомстить.

– Ты не сможешь, – спокойно сказал он, вытирая своей ладонью мои слёзы. – Они разбегутся, и ты никого не убьёшь, ну, может, ранишь в лучшем случае. Тебя накажут и посадят в тюрьму.

– Мне всё равно. Уж лучше там, чем с ними здесь, – твёрдо произнесла я.

– Ты такой ещё ребёнок, Юля, – снисходительно улыбнулся он. – Ты накажешь этим себя, а не их. Поступай так же, как они: издевайся над ними.

– Как? Я одна, а их много и они сильнее.

– Тогда издевайся над кем-нибудь другим, кто слабее.

– Другие мне ничего плохого не делают.

– Это неважно, зато тебе станет легче, найди дошколят, с ними просто справиться.

– Нет, я не буду обижать малышей. Это подло. Дима, постой, а ты разве так делал? – настороженно спросила я. – Ты бил малышей?

– Почему сразу бил? Нет, это была просто игра. Подумаешь, немного подоводили до слёз, – небрежно бросил он.

– Но это же жестоко! – громко воскликнула я.

– А ты собралась убить своих одноклассников, это разве не жестоко? – фыркнув, заметил он.

– Они это заслужили.

– Малыши тоже заслужили. Любая слабость требует наказания. А ты такая же, как и я, только боишься и жалеешь других.

– Нет, я просто хочу защитить себя, понимаешь? Я не хочу, чтобы мне снова было больно! – я села на пол и разрыдалась.

– Т-ш-ш, не плачь, – он погладил меня по спине. – Я могу снова приехать, поговорить с твоими одноклассниками, но я не смогу заставить их дружить с тобой, и они всё равно найдут способ тебе досадить.

– Я понимаю, – всхлипывая, произнесла я. – Это никогда не закончится, да?

– Только если они найдут новую жертву, ну или когда ты вырастешь и станешь сильнее. И вообще, не забывай, мы поженимся, когда ты повзрослеешь. Тогда тебя точно никто не посмеет тронуть, ты всегда будешь под моей защитой.

– Быстрее бы это произошло, – улыбнувшись, сказала я.

– Потерпи немного, только глупостей не наделай со своими ножами.

– Хорошо. Не буду. Дима, а ты когда-нибудь хотел убить своих одноклассников?

– Нет, они меня обожают, я лидер в своём классе. Но я бы хотел убить некоторых взрослых. Например, эту больную мразь, нашу русичку, которая вечно критикует мой «нервный» почерк и швыряет тетради. И эту женщину с её двумя детьми я бы тоже убил.

– Какую женщину? – удивлённо спросила я.

– Которую любит мой отец. Всё было бы иначе, не существуй она в этом мире, – он крепко сжал кулаки.

– Дима, а давай напишем злую сказку, где мы убиваем всех, кто причиняет нам боль?

Он кивнул, и мы стали писать.

Это была жестокая сказка, где мы сжигали заживо, душили, закалывали ножами всех наших врагов. Первой в моем списке была Саша. Я убила её прямо на сцене во время спектакля, уронив сверху тяжёлую декорацию, как в одной из серий «Комиссара Рекса». Вторым был Андрей, он обижал меня больше всех и чаще других смеялся, он изрезал красивого щенка на моем ранце, его я убила этими самыми ножницами.

Димин список был значительно меньше моего, поэтому своих я убивала группами, чтобы побыстрее завершить эту сказку счастливым концом.

– Ты бы хотел убить собственного отца? – спросила я, дописывая последние строки.

Он задумался, нахмурив брови.

– Не сейчас, сначала я сделаю так, что он меня полюбит, и только потом – убью».

***

Его губы нежно скользили по моей шее, покрывая её поцелуями, он жадно запустил свои руки мне под кофту, касаясь груди.

– Дима, убери от меня свои руки, – резко произнесла я, отстраняясь от его объятий.

– Ты не в духе, милая? Давай я тебя подбодрю, – настойчиво продолжал он.

– Не трогай меня! – соскочив с дивана, прокричала я и швырнула в него принесённую сумку.

– Что опять случилось, дорогая? Новая сумочка не подходит к твоему платьишку? – рассмеялся он, повертев сумку в руках. – Давай купим другое платьишко, и проблема будет решена.

– Если ты думаешь, что купив мне новую сумочку, ты искупил свою вину и можно делать вид, будто ничего не было, то ты ошибаешься, – со злостью произнесла я.

– А что было? – он недоумённо на меня посмотрел.

– Ты издеваешься сейчас?

– Я искренне пытаюсь понять, дорогая, – подойдя ко мне, произнёс он, нежно касаясь волос. – Просто пытаюсь понять, что же опять происходит в твоей милой головке.

– Ты меня ударил перед своим отъездом. Позавчера.

– Юля, – тяжёло вздохнул он. – Тебе надо больше спать и отдыхать, ты не спала сегодня всю ночь, вот и придумываешь.

– Я не сплю, потому что у меня болит голова, я ей ударилась о шкаф.

– А, так ты сама ударилась всё-таки? Наверное, выпила лишнего каберне, – невозмутимо сказал он.

– Перестань придираться к словам! – прокричала я, отойдя от него.

– Детка, успокойся, ты слишком много нервничаешь, – заботливо произнёс он.

– Господи, почему ты опять это делаешь? – я обхватила голову руками и сползла на пол. – Начал эту свою игру. Надо было просто сделать вид, что ничего не произошло, надо было сразу тебя простить, и этого всего бы не началось, да?

– Понятия не имею, о чём ты, дорогая, – ровным голосом проговорил он, присев рядом со мной. – Может, выпьешь таблетку, поспишь, и память прояснится?

– Ты меня толкнул, я ударилась о шкаф, с полки упала статуэтка и разбилась, – твёрдо произнесла я. – Пойдём, я тебе покажу.

– Дорогая, – вздохнул он. – Пойдём, посмотрим, если тебе станет легче.

Мы спустились вниз и прошли в холл. Я в растерянности замерла около шкафа с открытыми полками, фарфоровая статуэтка стояла на месте.

– Я не понимаю, – потерев лоб, произнесла я.

– Дорогая, – он нежно обхватил меня за плечи. – Переутомление и немного лишнего вина, только и всего, не волнуйся.

– Это ты её привез из командировки вместе с сумкой и поставил, да? – отстранилась от него я.

– Нет.

– Должны быть осколки, она рассыпалась на кусочки, я не убирала, значит, убрала Наташа. Наташа! Наташа! – громко позвала я.

– Милая, оставь это, – он попытался взять меня за руку, но я её отдернула.

– Сейчас твоя ложь откроется, – зло на него посмотрев, сказала я. – Наташа!

– Да, Юлия Николаевна? – робко спросила она, явившись по моему зову.

– Ты убирала осколки?

– Осколки? – она непонимающе на меня посмотрела.

– Позавчера, поздно вечером, здесь мы разбили статуэтку, значит, вчера с утра ты их обнаружила и убрала, да?

– Нет, Юлия Николаевна, этого не было, – произнесла она, глядя сквозь меня на стоявшего за спиной Диму.

– Ты ей жестами подсказываешь правильные ответы? – резко обернувшись к нему, спросила я.

– Юля, ну ты чего, – ласково улыбнулся он, дотронувшись руками до моего лица.

– Не трогай ты меня! – прокричала я, резко убрав его руки.

– Дмитрий Аркадьевич, это опять происходит? – взволнованно спросила Наташа.

– Нет, всё в порядке, Юлии Николаевне просто необходим отдых, идите, занимайтесь своими делами, Наташа.

– Я тебя ненавижу! Как же я тебя ненавижу за это! – в ярости прокричала я, нервно расхаживая из угла в угол.

– Дорогая, успокойся, я всегда на твоей стороне, ты должна доверять мне, – мягко произнёс он.

– Ты сводишь меня с ума! – закрыв лицо руками, расплакалась я.

– Милая, я пытаюсь спасти тебя от твоих же безумств, – прижав меня к себе, ласково прошептал он. – Всё, что ты должна – верить мне. Мы всё преодолеем вместе.

Глава 10. Иллюзия

«Мне было двенадцать, когда Дима избил моего отца.

Отец явился домой пьяный, начал ругаться матом и нападать на маму, я вступилась за неё, но он грубо меня схватил и оттолкнул. На моем плече теперь расплывался огромный синяк. Я сидела на лавочке у подъезда, стараясь унять бегущие слёзы. Мне не было больно, была лишь обида и непонимание того, почему моя жизнь так складывается, что мы с мамой вновь вынуждены уйти из дома к тёте Наде, и я опять прячу от посторонних глаз синяки, полученные от отца. Погружённая в свои мысли, я не заметила, как подъехала Димина машина.

– Что с тобой произошло? – напряжённо спросил он, подойдя ко мне.

– Ничего, – я наспех вытерла слёзы и поднялась. – Пойдём погуляем.

– Нет, подожди, что случилось? – его рука сжала плечо в том самом месте, где был синяк, и я недовольно поморщилась. – Что там? – увидев выражение моего лица, спросил Дима.

– Ничего, – стыдливо отвела глаза я, нервно натягивая рукава своей кофты до самых пальцев.

– Нет, покажи! – он насильно закатал рукав и, увидев след от удара, переменился в лице, его глаза потемнели и наполнились яростным блеском.

– Я скоро вернусь, – сквозь зубы процедил Дима, направляясь к моему подъезду.

– Не надо, Дима, пожалуйста, не надо, оставь это, – просила я, пытаясь его остановить.

Но Дима словно не слышал и не видел меня, больно отпихивая, как надоедливого щенка. Он устремился к моей квартире, перескакивая через ступени. Залетев, стал бешено рыскать глазами в поисках отца.

Папа находился на балконе, курил, сидя на табуретке, харкая и сморкаясь вниз. Он был плотного телосложения, высокий, мускулистый от физического труда, Дима по сравнению с ним был худощавым подростком, но его ярость придавала ему недюжинной силы. Дима подлетел к отцу и начал его избивать.

– Дима, не надо, не надо! – прокричала я.

Отец был очень пьян и не ожидал нападения, поэтому не смог оказать Диме никакого сопротивления и свалился на пол. Дима стал запинывать его ногами, я слышала, как отец тихо стонет, на его лице появлялось всё больше крови.

– Не надо! Оставь его, Дима! – плача прокричала я и попыталась оттащить Диму, но он грубо меня оттолкнул. Я отлетела к подоконнику и сильно ударилась спиной о торчащий край плитки.

Я побежала за помощью к тёте Наде.

– Мама! Дима сейчас папу убьёт! – прокричала я.

Тётя Надя позвала двух своих сыновей, и они с мамой бросились за мной в квартиру.

Им вчетвером с трудом удалось оттащить разъярённого Диму от моего окровавленного отца.

– Ещё раз, гандон, её тронешь, я от тебя живого места не оставлю! – кричал в ярости Дима.

И, взяв меня за шкирку, вытащил из квартиры, оставив охающих женщин одних.

Меня трясло от страха, ноги были как ватные, я не могла идти и говорить. Дима усадил меня на лавочку и, накинув свою куртку мне на плечи, сел рядом.

– Папа жив? – чуть слышно спросила я онемевшим языком.

– Да что этому ублюдку сделается, – с презрением ответил он.

Его всё ещё продолжало колотить от дикого гнева, он шумно выдыхал воздух, я накрыла своей рукой его руку.

– Я за тебя любого порву! – со злостью произнёс Дима.

– Я знаю, – чуть улыбнувшись, ответила я.

– Он больше никогда к тебе не притронется. А если притронется, я его убью, – в холодной решимости проговорил он.

С тех пор я была под защитой, как бы невменяемо пьян не был отец, он шарахался от меня, опасаясь задеть даже случайно. Я могла спокойно защищать маму, не боясь пострадать самой. Я была счастлива и бесконечно благодарна Диме за это.