Александра

– Все в порядке, я контролирую процесс. – Саша перестала улыбаться и присела, обняв колени, разглядывая свои ноги, покрытые мурашками, не понимая, что они могли бы значить. Для чего они? – Мне так хорошо. Давненько я так не расслаблялась! – Саша посмотрела на птицу, подошедшую совсем близко. Девушка почесала пальцем под клювом и погладила птицу по голове. Ворон склонил голову и мурлыкнул в ответ так, как никто даже не знал, что вороны так умеют.

– О, – Саша улыбнулась. На этот раз ее улыбка не была такой воздушной и легкой. Скорее она стала жестокой, циничной и претенциозной. Ворон довольно моргнул глазами, вновь покрыв на секунду белой пленкой черные глаза, все еще подставляя голову девушке. – И об этом я тоже знаю. Знаю все, что они замышляют. Не переживай, я не так проста, как все думают. – Саша встала с земли, взяла птицу и прижала к себе, нежно нашептывая ей что-то, направилась к тому месту, где оставила одежду перед тем, как началась гроза.

Саша, выходя из лесу, отпустила ворона, и долгое время с улыбкой, пропитанной ядом, смотрела вслед удаляющейся черной птице в лазурном небе. Саша все еще слышала, как огромные крылья гоняют воздух, слыша каждый их взмах. Вхью-вхью-вхью. Она моргала, закусив нижнюю, губу, не пряча улыбки, неотрывно смотрела на черную точку в небе, пока та вовсе не скрылась.

Едва ворон и его необетованный звук исчезли, Саша подняла свою промокшую насквозь одежду с земли, и направилась домой, так и не одевшись.

– Ой! – шикнула баба Нюра соседке, с которой она только говорила о прошедшей грозе, – сумасшедшая Иркина идет. Ба! – тут же воскликнула баба Нюра, – совсем голая!

Соседка, женщина помоложе, тетя Катя, как ее все называли в поселке, перевела взгляд туда, куда показывала баба Нюра.

– Ох, срамота! – сказала тетя Катя, продолжая неестественно долго смотреть на юные очертания прелестной фигурки 18-летней девушки.

– Саш! – Баба Нюра окликнула девушку, – накинь сарафан-то! Накинь!

Саша повернулась к теткам, нагло усмехнулась над их предрассудками и пошла дальше с сарафаном в руках.

– Бедная Ирка! – с искусственной горечью сказала тетя Катя, смотря вслед неспешно уходящей девушке. – Поговаривают, что она меньшую-то не от Кольки родила, вот Бог-то и наказал ее! – тетя Катя кивнула на Сашу.

– Кто знает, – покачала головой Баба Нюра, – кто знает. Они к нам в поселок переехали 5 лет назад. Может и не от Кольки.

– Да точно говорю тебе! – тетя Катя заговорщически пригнулась и наклонилась к бабе Нюре. – Сашка даже не похожа на Кольку. У нее глаза ишь какие черные! А у Кольки-то голубые. И у Ирки тоже. Славка вот копия отца. И волосы светлые, и глаза голубые. А эта! – тетя Катя опять кивнула в сторону Саши, – волос черный, сама бледная. Как цыганская дочь, ей-богу! Вот поэтому и больная на голову. Ох, Ирка намучается за свои поступки.

Баба Нюра сочувствующе покачала головой, провожая глазами скрывающуюся Сашу за холмом.

Погода совсем разошлась, снова начала разбрасывать жар кругом. Люди постепенно выходили из домов доделывать дела по огороду и участкам, которые в спешке побросали, внезапно застигнутые зловещей грозой.

Многие в тот день видели Сашу, неспешно разгуливающую обнаженной по главной улице поселка. Многие охали и ахали, сочувствуя Ирине Ильиничне. Бабки да тетки испытывали стыд и отвращение, глядя на девушку, но тут же, стараясь как бы замолить грех, говорили о том, что бедное дитя нездорово, с головой проблемы.

Деды робко отворачивались, встретившись с Сашей взглядом, но, с пунцовыми щеками, стесняясь, все равно поглядывали на нее, на ее спину, на длинные мокрые волосы, в которых застряли палочки и кусочки мха.

Многие старались отвернуться и притвориться, что ничего не видят и не слышат, в то время как неугомонный взор настойчиво продолжал искоса смотреть на плавные движения обнаженной девушки, а губы скорее хотели шептать осуждения. Скорее! Скорее сказать! Скорее выговориться!

Саша шла через всю деревню с гордо поднятой головой, с ухмылкой на губах, не обращая внимания на сакраментальную шалость жителей. Пускай смотрят. Пускай шепчутся. Пускай смотрят на то, что они никогда не смогут сделать.

Позади Саша услышала шум мотора. Не оглядываясь, она сделала шаг в сторону, пропуская машину вперед. Ей все было безразлично, как и то, кого повергать в шок: людей, живущих вместе с ней в поселке или водителей, проезжающих мимо машин. Пусть все плюются ядом! И улыбка еще шире и счастливее озарила ее лицо.

Машина остановилась. Саша пошла дальше, задорно помахивая сарафаном, чувствуя, как мокрые волосы то отстают от спины, как только босая ступня касалась прохладной после дождя земли, то вновь прилипают, как только она отрывала ногу от земли.

– Сашка! – услышала она знакомый мужской голос, наполненный тревогой. – Да ты что! с ума сошла? – к ней подбежал парень, стягивая с себя куртку, закутывая девушку в нее. Саша, сквозь задорный, нездоровый смех, смотрела на Максима, перепуганного до чертиков.

– Разве я тебе не нравлюсь? – вдруг спросила она обиженно, подняв свой глубокий, всеобъемлющий взгляд на молодого человека.

– Господи, – прошептал Максим, подводя девушку к машине. – Поехали, я отвезу тебя домой. Замерзла небось?

– Я не хочу домой, – грустно сказала Саша, печально разглядывая как за окном машины медленно катятся назад одинокие деревья, избы, гуляющие около них курицы и гуси, кусты, болтающие люди.

– Почему ты в таком виде ходишь по деревне? – Макс покачал головой, внимательно следя за колеёй, по которой двигалась машина с низкой посадкой, боясь свалиться и сесть брюхом на колею.

– Не хочу домой, – повторила Саша, игнорируя вопрос Макса. – Не хочу! Славка готовится к защите, а мама скрипит зубами от злости, ждет, когда я приду, чтобы устроить мне взбучку. Я прям вижу ее лицо!

– Конечно, – Макс притормозил и вытянул шею как страус, всматриваясь вперед на дорогу, – чертовы тракторы! Всю дорогу разбили. Чего вы сюда переехали… – Максим бубнил себе под нос, покрываясь потом, когда машина преодолевала очередные миллиметры на дороге.

Саша посмотрела на Максима внимательным взглядом, таким, словно она что-то знала о нем, что-то такое, что никто больше не знал и не мог знать.

– Мама не хочет, чтобы я жила в городе, – тихо сказала она, плотнее закутываясь в куртку Макса. – Она считает, что город опасен для меня.

– Еще бы! – перебил ее Макс, строго взглянув на девушку и на мгновение даже забыв о тракторных выбоинах на дороге. – Если ты будешь разгуливать в таком виде по Москве, беды точно не миновать.

– Я буду разгуливать в каком я захочу виде, – резко ответила Саша, – и где захочу, – добавила она уже чуть спокойнее.

У переезда был небольшой ручеек, на другой стороне которого, прямо за поворотом был коттедж, где жила Саша с семьей. Дорога перед переездом выровнялась, вновь появился асфальт и Максим притормозил, а затем и вовсе остановил машину. Он внезапно почувствовал дикое желание побыть с девушкой наедине подольше. Чем было обусловлено желание Макс знать не мог. Оно просто вонзилось ему в голову как гвоздь, по шляпке которого ударила многотонная кувалда и с одного удара гвоздь полностью погрузился в сердце Макса.

Он уставился на девушку, укутавшуюся в его куртку, беззаботно ковыряющую заусенец на указательном пальце, на кусочки грязи и мха, застрявшие под ее ногтями, ресницы, черные, застывшие, не моргающие, опускающие взгляд, на мокрые черные волосы, которые мочили чехлы кресла его машины.

Макс знал Сашу уже 6 лет. Узнал ее тогда, когда она была совсем еще девчонкой. Сколько ей тогда было? 12? Да, кажется, 12. Он только познакомился со Святославом, оказавшись в одном потоке, когда они тогда в 2007 оба поступили на лечфак 1-го медицинского университета. Тогда же он и познакомился с Сашей, когда она вместо уроков в школе явилась к ним в группу и незаметно отучилась весь день с братом, постоянно находясь за его спиной. Как же он тогда разозлился на нее! Он отчитывал сестру, грозил пальцем, грозил, что расскажет матери, что Сашка прогуляла школу, а она слушала его угрозы и улыбалась, словно Славка говорил что-то смешное.

Макс почему-то вспомнил именно тот день, когда он впервые увидел ее и после продолжительной семейной драмы, разыгравшейся на его глазах, долго расспрашивал Славу о сестре.

Почему сейчас он вспомнил то прошлое 6-ти летней давности? Зачем? Он не мог понять и все продолжал смотреть уже на 18-летнюю девушку, распустившуюся словно дикая орхидея. Он вздохнул и отвернулся, уставившись на дорогу, готовый тронуться дальше, переехать мелкий переезд, довезти девушку до дома, передать ее в руки матери и, наконец, пообщаться со своим другом.

– Подожди! – вдруг он почувствовал горячие ладони на запястье руки, держащей ручник. Он перевел нерешительный взгляд на девушку. Его куртка распахнулась и, окруженная черной тканью, появилась обнаженная грудь. Максим резко отвернулся, нервно постукивая по педали. Почему в присутствии этой девчонки он чувствует себя совершенно бесконтрольным? Что за власть она имеет над ним?

– Что? – буркнул он, рассматривая сам не понимая что в окно с водительской стороны. Что там? Высокая трава по обочине дороги? А это кто? Кузнечики что ли? Или стрекозы? Черт его разберет! Непонятно! И камни какие! Вот совсем маленькие, отточенные весенними паводками, прям как на морском берегу. А вон здоровенные булыжники. Грубые и неотесанные. Вон какие-то желтые бабочки сбились в кучу и сидят на песке, прямо около воды, щупают хоботками мокрый песок. Зачем? Разве это нектар?

– Пойдем со мной, – Сашка резво выскочила и в припрыжку подбежала к переезду. Словно нимфа она практически взлетела на редкие камни, чьи макушки торчали из воды и, наклонившись, уперевшись ладонями в камни, уставилась в воду. – Смотри! Смотри! – помахала она рукой Максу, в нерешительности застывшему на берегу.

– Что там? – спросил он, все еще пытаясь выкинуть из головы воспоминания, ласкающие обнаженную юную девушку.

– Иди сюда! – Сашка бросила на него взгляд и, вновь не понимая почему и зачем, Макс двинулся к ней, перепрыгивая по камням, небрежно раскиданным кем-то через ручей.

– Ну? – спросил он, уже ютясь на одном камне с Сашей. Она смотрела куда-то в глубину маленького ручейка, в которой слилась маленькая речка, проходившая через всю деревню, дающая питье всем жителям и животным.

– Вон! – Саша ткнула пальцем вперед, указывая на выпирающий камень в полутра метрах от них. – Там.

Макс прищурился, стараясь разглядеть то, что ему показывала Саша. Но он ничего не видел, только течение реки, обтекающее с двух сторон выпирающий камень.

– Я ничего не вижу, – пожал он плечами.

– Да вон же! – Саша топнула ножкой, тыкая пальцем вперед, но не удержалась и соскользнула в воду. Падая, она крепко зацепилась за Макса и увлекла его за собой.

Речка, полностью состоящая из родников и ключей, была невозможно холодной даже в такой жаркий день. Максим, плашмя грохнувшись с камня в холодную воду, почувствовал себя провалившимся под лед на зимнем озере. Ни сразу он заметил, что острым камнем порезал джинсы на колене, и кожу вместе с ним. Зато он сразу заметил, как мокро и неумолимо холодно ему стало. Сверху на его груди, смялась детским и глупым смехом Саша, мокрая вновь, а на камнях чуть подальше зацепилась его куртка, которая слетела в момент неловкого падения.

Ох, как зол был Макс! Ему хотелось придушить девчонку! Утопить ее в этой луже! Ну треснуть хотя бы по лбу, чтобы хоть как-то заставить ее соображать. Но он тут же успокоил сам себя, повторяя как мантру, что Саша просто юродивая. Она больна. А на умалишённых нельзя злиться. Нельзя и воспринимать их всерьез, как бы сильно не хотелось сделать это.

Он встал с колен, затем поднял девушку, стараясь не смотреть на ее наготу, объятую мурашками от холода. В два прыжка он схватил свою куртку, колыхающуюся на водной поверхности, застрявшей на камнях, и потащил девушку к машине. У него точно был свитер в багажнике! Хоть что-то найти, чтобы спрятать от себя в первую очередь это замерзающее рядом тело.

Саша стояла около машины и прищурившись, склонив голову набок, смотрела на копающегося Макса в багажнике.

– На! – сунул он, не глядя на нее, – надень.

– Почему ты хочешь, чтобы я думала, что не нравлюсь тебе? – спросила она, подойдя к нему, не спеша надевать предложенный свитер. Максим вздохнул, вырвал свитер из ее рук и быстро натянул его на нее. Молча, все еще злясь на себя уже скорее, он усадил девушку в машину и покатился через переезд к дому, где жила Саша.

– Я знаю, что нравлюсь тебе, – сказала Саша тихо, смотря вперед с сардонической улыбкой на губах. – Я знаю, почему ты молчишь сейчас. Я слышу, как громко ты пытаешься думать о своей девушке, умоляя себя думать только о ней, отрицая свою симпатию ко мне. – Саша снова усмехнулась так же, как она усмехалась раньше. Но сейчас ее усмешка стала злая, не похожая на ее обычную детскую и глупую ухмылку, полную озорства. Сейчас она усмехалась так злобно словно не просто была уверена в правоте своих слов, а действительно знала каждую мысль, проскочившую у Максима.

– Са-ша! – по слогам произнес Макс, не рискуя смотреть на нее, убеждая себя в том, что сидящая рядом девушка – шизофреничка, бич семьи его друга. И он должен быть вежлив и учтив с больной. Уже совсем скоро он получит станет врачом и дальше ему придется общаться и не с такими пациентами.

– Да, – продолжила она, повернувшись к нему, цепкими пальцами погрузившись в его ногу, подползая ближе, продолжая шипеть как змея, – да, Максим, это не конец моих знаний. Сейчас твоя девушка направляется в клуб с двумя подругами. – Черные глаза Саши застыли, устремившись во что-то невидимое, как будто они смотрели в какую-то материю, которую никто кроме нее не мог видеть. – Но они туда не дойдут. Они придут в общежитие и там твоя девушка будет не только твоей. Бедный Максим. Пока ты будешь подкреплять знания, она будет изучать анатомию в общежитии, на себе. Мужскую анатомию.

– Саша! – чуть громче повторил Максим, сквозь сжатые зубы, останавливаясь у дома.

– Я многое могу рассказать тебе о тебе и твоей жизни, – девушка коварно улыбнулась, – даже о твоей симпатии ко мне. Когда тебе станет интересно, дай мне знать. – Саша вышла из машины и тут же из-за забора вылетела Ирина Ильинична. Оглядев бешеным взглядом свою дочь, она принялась чихвостить ее, неспешно бредя за ней по пятам. Саша не обращала внимания на мать, но с улыбкой на губах косо поглядывала на опешившего Макса.

5

В 8:30 должно была начаться заключительная консультация по литературе перед экзаменом. Немного студентов посчитали нужным присутствовать. Это же консультация. Двойку или пятёрку все равно никто не поставит, а уповать на то, что преподаватель запомнит и отметит про себя уровень ответственности первокурсника – дохлый номер. Но откуда могли это знать первокурсники? Любая надежда, даже самая больная, едва дышащая – явление чрезвычайно мощное, способствующее движению.

Саша пришла на консультацию не потому, что надеялась умаслить преподавателя. Она наперед знала, какой вытащит билет и какой ответ она должна дать, чтобы получить хорошо. Знала она и все дополнительные вопросы, которые ей непременно зададут, чтобы дать шанс получить отлично. Она знала, что ответить и на них. Она пришла на консультацию потому, что было невыносимо находиться дома. Ирина Ильинична утомила дочь своей чрезмерной опекой и тщедушными переживаниями, и страхами. Все считали Сашу умственно отсталой и мать столько слез пролила из-за своего ребенка и из-за того, что была не в силах помочь ей, будучи врачом высшей категории, доцентом кафедры неврологии в медицинской академии.

В тот день, как назло, Ирина Ильинична была дома, и Саша решила отправиться на консультацию по литературе.

В коридоре перед закрытой аудиторией среди малочисленной группы отважных студентов мелькнуло лицо Кирилла. Мелькало оно, улыбалось, затем громко смеялось, громко говорило только потому, что задача у него стояла привлечь внимание Саши. Кирилл не сводил косых взглядов, внимательно и целенаправленно выжидая реакции девушки. Должна была быть реакция! Хоть какая-то! Хоть взгляд: либо радостный, либо полный злобы. Должен быть хотя бы вздох: либо тяжелый, либо с облегчением. Должно быть что-то, исходящее от этой девушки с холодным мраморным взглядом! Но ожидания Кирилла не оправдались. Саша ни то что ни разу не посмотрела на него, она даже не посмотрела в его сторону. Она даже не моргала. Дышала ли она? «Чокнутая», подумал Кирилл, перестав паясничать после того, как понял, что его движения не вызывают абсолютно никакого эффекта. «Ничего! Я тебя расшевелю! Посмеемся вместе!», он злобно ухмыльнулся, не отводя пронзительного взгляда от девушки.

Дверь открыла пожилая преподавательница с седыми волосами, подстриженными ровным каре. Открывая дверь, она окинула внимательным прищуром небольшую аудиторию. Опять одно и то же. Можно смело брать выходной в дни, когда назначены консультации. Приходить ради 10 студентов из 35, к тому же пятеро из них пришли просто весело провести время – неблагодарное занятие. Она вздохнула, пропуская галдевших студентов в аудиторию.

Саша уселась за последнюю парту ряда у стены, стараясь расположиться как можно дальше от Марии Фёдоровны и ее противного голоса, скрипучего и тянущегося как старая заезженная пластинка.

Саша опустилась за парту, достала пустую тетрадь, открыла ее ровно на середине, положила ручку, в которой закончились чернила еще неделю назад и застыла, как потерявший внезапно электроэнергию робот. Ее черные глаза с золотым отливом впились в лицо Марии Федоровны, заставив преподавательницу испытывать неприятные эмоции, даже немного внушая испуг. Уже 25 лет Мария Федоровна работала в этом медицинском колледже, занимаясь с первым курсами медсестринского и фельдшерского отделений и за эти годы работы она встречала разных студентов: усидчивых отличников, погружающихся в любой предмет, указанный в расписании; студентов, которые смело заявляли, что им не нужна литература, они пришли учиться медицине и им достаточно получить удовлетворительно; тех, кто обожал русский язык и литературу, не лишенных сантиментов; тех, кому было наплевать на предметы, да и на саму учебу и находились они здесь потому, что надо было где-то находиться. Но таких студентов, с отклонениями, она любила и жалела больше всего. Но таких как Саша преподаватель русского языка и литературы никогда не встречала, не то что студентов, даже людей похожих.

Мария Федоровна помнила брата Саши, Святослава, закончившего фельдшерское отделение и успешно поступившего в медицинский университет. Вот мальчик был совсем другой. Учился как положено, шалил, конечно, и с девчонками гулял, но совсем другой. Святослав в ее памяти был «живчиком», а его сестра как заблудшая душа, совсем не от мира сего.

Мария Федоровна ответила Саше испытующим взглядом, но та даже не моргнула, и преподаватель решила не обращать внимания: это просто странная девочка, и отвернулась раскладывать свои книги и материалы для тех, кто все-таки отважился прийти на консультацию, невзирая на искрение мотивы. За свою долгую жизнь Мария Федоровна уже поняла, что, к сожалению, искрение мотивы зачастую злые и эгоистичные, и о них лучше ничего не знать.

Саша не заметила, как рядом сел Кирилл. Зато остальные заметили. О, их лица надо было видеть! Равнодушным никто не мог остаться, даже те, кому казалось было плевать на все.

– Привет! – Кирилл улыбнулся, разглядывая профиль девушки, не замечающей его.

Саша продолжала смотреть в свою какую-то личную точку, абсолютно не слыша того, что происходило вокруг нее. Кирилл перестал улыбаться. Тут же в голове проскочило давно уже изъезженное прилагательное, характеризующее сидящую рядом девушку – сумасшедшая. Но его желание поиздеваться и посмеяться над ней никуда не делось, а скорее наоборот, вспыхнуло с неистовой силой.

– Саш? – позвал он ее тихонько, чтобы никто не слышал. Хватило того, что вся группа слышала, как он поздоровался с ней, а она проигнорировала его. Больше он не хотел, чтобы его позорили. Девушка вздрогнула и повернулась к нему. Ее лицо выражало натуральное недоразумение и непонимание. Что это? Кто этот человек? – словно спрашивали ее глаза. Она хмурилась, поджимала губы, рассматривая лицо Кирилла так тщательно, как будто рассматривала предмет, состоящий из большого количества деталей, ни одну из которых нельзя было упустить из вида.

Кирилл чувствовал себя растерянным, на мгновение даже не в состоянии произнести ни слова. Почему она так смотрит? Что с ней? Может у нее обострение и сейчас она кинется на него? Парень явно занервничал, поддаваясь чуждой ему панике. Набравшись смелости он взял себя в руки и заставил свои губы улыбнуться. Улыбка была такая слабая, натянутая, боязливая и Саша увидела все истинные оттенки улыбки Кирилла. И… она улыбнулась. Саша улыбнулась не парню, а над его тщетной попыткой продемонстрировать общепринятую любезность в момент, когда он совсем не хотел быть любезным. Как это забавно! Восприняв улыбку девушки как положительный знак, Кирилл чуть расслабился, встрепенулся, разжал сжатые в мёртвый замок руки.

– Привет! – снова повторил он, но уже более уверено. Саша склонила голову набок и чуть прищурила глаза. Она всегда щурилась, как только хоть 1 грамм подозрительных мыслей атаковал ее разум. Она ничего не отвечала, продолжая пялиться на Кирилла так же, как только что пялилась на Марию Федоровну, словно никогда не видела разницы между лицами.

– Не против, я с тобой сяду? – Кирилл снова улыбнулся, все еще страдая от тотальной неловкости происходящего. Чего он прицепился к этой чокнутой? Этот вопрос не давал ему покоя, внезапно стремительно ворвавшись в его разум.

Саша молчала. Она ни о чем не думала. Ей не надо было. Ей просто нравилось смотреть на прямой нос, чуть широкие крылья ноздрей, на улыбающиеся губы, пухлые для парня, по ее мнению, на его голубые глаза, переполненные замешательством и осознанием неуклюжести момента.

Она чувствовала его запах! Природный, а не тот, который Кирилл утром вылил на себя, терпкий и сильный. На самом деле пах он по-другому так, что Саша почувствовала рвотный позыв глубоко в горле, но не подала виду.

– Я-я, – Кирилл снова попытался что-то сказать, не зная что именно, – говорят, ты хорошо знаешь русский и литературу. Вот я решил посидеть с тобой на консультации. Может, ты мне поможешь? – без всякой на то причины, Кирилл начал оправдываться. А еще злиться. Ведь то малочисленное количество студентов, дошедших до консультации, наблюдало за ним и этой чокнутой, уже не пряча своих любопытных взглядов. И это бесило его. Бесило то, что публика смотрит не с привычным для него восторгом и почитаниями, а с глумливыми выражениям лиц, готовая вот-вот рассмеяться. Из-за чего? Из-за чокнутой девки? Неужели сумасшедшая сделает из него сейчас посмешище?

– Кирилл, – произнесла Саша и парень, и все наблюдатели вздохнули с долей облегчения, но все еще никто не верил, что сцена вот так вот закончится. Он улыбнулся и ждал, когда Саша скажет что-нибудь дальше, если она, конечно же, соизволит говорить дальше. – Расскажи мне о грозе, – она взглянула на его лицо.

Кирилл нахмурился и, приоткрыв рот, будто приготовился сказать что-то, молча уставился на девушку. Саша улыбалась, глядя на него, но ее лицо, ее глаза по-прежнему оставались ледяными, как скалы на полюсах нашей земли. Ее глаза и улыбка были словно на разных лицах.

– О грозе? – спросил Кирилл, ничего не понимая, но тут же вспоминая недавнюю грозу, когда прямо перед ним грохнулся огромный дуб, пострадавший от удара разъяренной молнии.

– Друзья, давайте начинать, – Мария Федоровна поднялась с места и вышла на середину класса, – я думаю, что больше никто не придет, а те, кому надо, уже здесь…

Впервые Кирилл был чрезмерно благодарен преподавательнице русского и литературы за то, что она начала лекцию и ему нельзя больше разговаривать. Кирилл испытал настоящее счастье и, с непреодолимым удовольствием последовав запрету болтать на парах, замолчал.

– Расскажи мне о грозе, – Саша повторила, игнорируя его вопрос. Парень терялся в разбросе собственных мыслей.

– Гроза – это природное явление, – смущенно зашептал он, подняв удивленно брови.

– Нет, – покачала головой Саша, – нет. О той грозе, когда сводит ноги от страха, когда лицо становится бледным, потому что кровь отступает. Куда, кстати, она девается? – загадочно спросила Саша и замолчала на секунду-другую, но тут же, снова прищурившись, продолжила, – о той грозе, когда хочется бежать, но гордость и страх прослыть трусом среди своих друзей не позволяют, о той, когда становится наплевать и думаешь только о себе, мечтая спрятаться, закрыться бетонными стенами, лишь бы не слышать ужасающих звуков гремящего грома и не видеть сверкающей молнии…

– Александра! – Мария Федоровна отважилась сделать замечание слишком громко болтающей с ней в унисон девушке, – в чем дело?