Горящая земля

И поэтому плюнула в меня. Слюна попала мне в щеку, и я не стал ее вытирать.

– Кто эта сука? – спросил я.

– Скади, – ответил Райпер. Посмотрел на двух палачей и добавил: – Они утверждают, что она их предводительница.

Толстяк застонал. Его развязали, и теперь он свернулся клубком.

– Найдите кого-нибудь, кто о нем позаботится, – раздраженно велел я, и Скади плюнула снова, на этот раз попав мне в губы. – Кто он? – вопросил я, не обращая на нее внимания.

– Мы думаем, это Эдвульф, – доложил Райпер.

– Уберите его отсюда, – приказал я.

Потом повернулся, чтобы посмотреть на красотку, которая в меня плевала.

– И кто такая эта Скади? – пробормотал я.

Она была датчанкой, рожденной на ферме в северной части их суровой страны, дочерью человека, не добывшего богатств и оставившего свою вдову в бедности. Но у вдовы имелась Скади, удивительно красивая. Девушку выдали замуж за того, кто смог заплатить за то, чтобы ее гибкое длинное тело оказалось в его постели. Муж Скади был вождем клана фризов, пиратом. Потом молодожены повстречались с Харальдом Кровавые Волосы, и ярл Харальд предложил молодой женщине более захватывающую жизнь, чем прозябание за гниющим палисадом на заливаемой приливами отмели. И Скади сбежала с Харальдом.

Все это мне еще предстояло узнать, а тогда я понял лишь, что она – женщина Харальда и что Хэстен сказал правду: увидеть ее – значит ее возжелать.

– Ты освободишь меня, – бросила она с удивительной уверенностью.

– Я сделаю что захочу, – отрезал я. – И я не выполняю приказов глупцов.

Она возмутилась, услышав это. Я увидел – девица собирается снова плюнуть, и поднял руку, предупреждая, что ударю ее. Скади притихла.

– Ни одного дозорного, – указал я. – Какие предводители не выставляют часовых? Только глупцы.

Ее взбесили мои слова. Взбесили, потому что это была правда.

– Ярл Харальд заплатит за мою свободу, – сказала Скади.

– Моя цена за твою свободу – печень Харальда, – ответил я.

– Ты Утред? – спросила она.

– Я – лорд Утред Беббанбургский.

Скади чуть заметно улыбнулась:

– Тогда Беббанбургу понадобится новый лорд, если ты не отпустишь меня. Я прокляну тебя. Ты познаешь мучительную боль, Утред Беббанбургский, даже более мучительную, чем он. – Женщина кивнула на Эдвульфа, которого выносили из церкви четверо моих людей.

– Он тоже дурак, – отозвался я, – потому что не поставил часовых.

Отряд мародеров Скади напал ясным утром, и никто не заметил их приближения. Некоторые жители деревни, те, кого мы видели с гребня холма, спаслись, но большинство попали в плен, и из них выжили только женщины и дети, которых можно было продать в рабство.

В живых мы оставили только одного датчанина – и Скади. Остальных убили. Забрали лошадей, кольчуги и оружие. Я приказал выжившим жителям деревни гнать свой скот на север, к Сутриганаворку, потому что людей Харальда следовало лишить пропитания. Сделать это было нелегко: урожай уже находился в амбарах и сады ломились от фруктов.

Мы все еще дорезáли последних датчан, когда разведчики Финана доложили, что на юге к гребню холма приближаются всадники.

Я отправился к ним навстречу, взяв с собой семьдесят человек, датчанина, которого пощадил, и Скади. Я захватил длинный кусок пенькового каната, раньше привязанного к маленькому церковному колоколу.

Вместе с Финаном мы въехали на перевал; там был сенокос с мягкой травой, и оттуда открывался хороший вид на юг. Далеко в небе вились новые столбы дыма, но ближе, гораздо ближе, по берегам затененного ивами ручья двигался отряд всадников. По моим подсчетам, их было примерно столько же, сколько моих людей, которые теперь выстроились на перевале слева и справа от моего знамени с волчьей головой.

– Слезай с лошади, – приказал я Скади.

– Эти люди ищут меня, – с вызовом ответила она, кивнув на всадников, которые замедлили аллюр при виде боевого строя.

– Значит, они тебя нашли, – бросил я. – Поэтому спешивайся.

Она молчала и гордо смотрела на меня. Скади ненавидела, когда ей отдавали приказы.

– Ты спешишься сама, – терпеливо проговорил я, – или я вышибу тебя из седла. Выбор за тобой.

Она сдалась. Жестом я велел Финану сделать то же самое. Он вытащил меч и встал рядом с девушкой.

– А теперь раздевайся, – приказал я ей.

Лицо ее потемнело от неистовой ярости. Она не шевельнулась, но я ощутил ее гнев, похожий на свернувшуюся внутри ее гадюку. Ей хотелось меня убить, ей хотелось вопить, ей хотелось призвать богов с запятнанного дымом неба, но она ничего не могла сделать.

– Раздевайся, – повторил я, – или тебя разденут мои люди.

Скади повернулась, словно ища пути к бегству, но спрятаться было негде. В ее глазах мелькнул страх, однако ей не осталось ничего другого, кроме как повиноваться.

Финан недоумевающе посмотрел на меня, потому что я никогда не был жесток с женщинами. Я не стал ему объяснять, что, по словам Хэстена, Харальд Кровавые Волосы – порывистый человек. Оскорбляя его женщину, я надеялся спровоцировать Харальда: разозлить и заставить потерять голову.

Лицо Скади стало бесстрастной маской, когда она стянула кольчугу, кожаную куртку и льняные брюки.

Один или два моих воина разразились приветственными криками, когда Скади сняла куртку, обнажив высокие твердые груди, но смолкли, когда я на них зарычал. Я швырнул веревку Финану.

– Завяжи вокруг ее шеи, – приказал я.

Все-таки она была красивой.

Даже теперь я могу закрыть глаза и увидеть ее стройное тело, когда она стояла на пестреющей лютиками траве.

Датчане в долине пялились вверх, мои люди глазели, а Скади уподобилась существу из Асгарда, сошедшему в Срединный мир.

Я не сомневался, что Харальд за нее заплатит. Любой мужчина легко разорился бы, лишь бы обладать Скади.

Финан передал мне конец веревки, и я ткнул пятками своего жеребца, направляя его вперед. Я провел Скади вниз по склону и остановился на трети спуска.

– Харальд здесь? – поинтересовался я у нее, кивнув в сторону датчан, находившихся в двухстах шагах от нас.

– Нет, – процедила она.

Голос был сдавленным и полон горечи. Она злилась и чувствовала унижение.

– Он убьет тебя за это, – пробормотала Скади.

Я улыбнулся и ответил:

– Харальд Кровавые Волосы – пердящая крыса, полная дерьма.

Повернулся в седле и махнул Осферту, который подвел к нам уцелевшего датчанина.

Юный датчанин уставился на меня снизу вверх со страхом в бледно-голубых глазах.

– Это женщина вашего главаря. Посмотри на нее.

Он едва осмелился поднять взор на наготу Скади; после моего приказа воин мельком глянул на нее и вновь сконцентрировался на мне.

– Ступай, – велел я, – и передай Харальду Кровавые Волосы, что его шлюха у Утреда Беббанбургского. А еще доложи Харальду, что я держу ее голой, что воспользуюсь ею, чтобы поразвлечься. Иди скажи ему это. Иди!

Он побежал вниз по склону. Датчане в долине не собирались нас атаковать. Силы были равны, но мы занимали возвышенность, а датчане всегда неохотно идут в бой, грозящий большими потерями. Поэтому они просто наблюдали, и, хотя один из них подъехал достаточно близко, чтобы разглядеть Скади, никто из них не попытался ее спасти.

Куртка, штаны и сапоги Скади были у меня; я швырнул все это к ее ногам, потом наклонился и снял веревку с ее шеи.

– Одевайся, – приказал я.

Я видел: она прикидывает, как бы удрать. Скади думала о том, чтобы со всех ног побежать вниз по склону в надежде добраться до наблюдающих всадников раньше, чем я ее перехвачу, но я сжал коленями бока Смоки и, направив коня, к Скади перекрыл ей путь.

– Ты умрешь с мечом в черепе задолго до того, как доберешься до них, – предупредил я.

– И ты умрешь, – парировала она, нагибаясь за своей одеждой, – умрешь без меча в руке.

Я прикоснулся к талисману на шее.

– Альфред вешает пленных язычников, – произнес я. – Лучше надейся на то, что я сумею сохранить тебе жизнь, когда мы с ним встретимся.

– Я буду проклинать тебя, – прорычала Скади. – И тех, кого ты любишь.

– Лучше надейся, – продолжал я, – что мое терпение не истощится, иначе я отдам тебя своим людям, прежде чем Альфред тебя повесит.

– Проклятие и смерть, – сказала она.

В голосе ее слышался почти триумф.

– Ударь ее, если она снова заговорит, – велел я Осферту.

А потом мы поехали на запад, чтобы найти Альфреда.

Глава третья

Сперва я заметил повозку.

Такую громадную, что на ней можно было бы увезти жатву с дюжины полей, но повозка эта никогда не будет возить ничего мирского вроде снопов пшеницы. У нее имелись две толстые оси и четыре крепких колеса, окованные железом, с зелеными крестами на белом фоне. Бока повозки обшили панелями с изображением святого на каждом. На поручнях вырезали латинские слова, но я ни разу не потрудился попросить их перевести, потому что мне ни к чему было об этом знать, а значит, ни к чему и спрашивать. Вероятно, христианские увещевания, похожие одно на другое.

Внутри повозки было полно мешков с шерстью, наверное, чтобы уберечь пассажиров от толчков. Впереди, обращенное высокой спинкой к скамье возницы, стояло кресло с хорошей набивкой. Четыре резных витых шеста поддерживали полосатый навес из парусины, прикрывавшей все хитроумное сооружение. На одном из этих шестов возвышался деревянный крест, вроде тех, что укрепляют на фронтонах церквей. Знамена с изображением святых свисали с остальных трех шестов.

– Это что, церковь на колесах? – раздраженно спросил я.

– Он больше не может ездить верхом, – мрачно пояснил Стеапа.

Стеапа командовал королевскими телохранителями. Огромный, один из немногих мужчин, что были выше меня, свирепый и неутомимый в битве, а еще – беззаветно преданный королю Альфреду.

Мы со Стеапой дружили, хотя наше знакомство началось с вражды, когда меня вынудили с ним сражаться. Это было все равно что атаковать гору. Однако мы оба выжили в той схватке, и не было другого человека, рядом с которым я хотел бы стоять в «стене щитов» больше, чем со Стеапой.

– Он вообще не может ездить верхом? – уточнил я.

– Иногда ездит, но это причиняет ему слишком сильную боль. Он едва ходит.

– И сколько быков тащат эту штуковину?

– Шесть. Ему это не нравится, но все же приходится ею пользоваться.

Мы находились в Эскенгаме, бурге, построенном, чтобы защитить Винтанкестер с востока. То был маленький бург, несравнимый по величине с Винтанкестером или Лунденом; он защищал брод на реке Уэй. Хотя почему именно этот брод нуждался в защите, оставалось загадкой, ведь реку легко можно было пересечь и к северу, и к югу от Эскенгама.

Вообще-то, бург не охранял ничего важного, вот почему я возражал против укрепления этого места. Однако Альфред настоял на том, чтобы превратить Эскенгам в бург: считалось, что много лет назад какой-то полубезумный христианский мистик вернул здесь девственность изнасилованной девушке, посему это место почитали. Альфред приказал возвести тут монастырь, и Стеапа сообщил, что король ожидает меня в тамошней церкви.

– Они все болтают, – уныло пробубнил Стеапа, – но ни один из них не знает, что делать.

– Мне казалось, вы ожидаете, что Харальд нападет на вас здесь?

– Я сказал им, что он не нападет, – ответил Стеапа. – Но что случится, если он и вправду не нападет?

– Мы найдем Харальда и убьем эрслинга, конечно. – Я глянул на восток, где новые столбы дыма возвещали о том, что люди Харальда грабят очередные деревни.

Стеапа показал на Скади:

– Кто это?

– Шлюха Харальда, – ответил я достаточно громко, чтобы та услышала.

Лицо ее не изменилось, не утратило надменности.

– Она пытала человека по имени Эдвульф. Хотела заставить его выдать, где он спрятал золото.

– Я знаю Эдвульфа, – проговорил Стеапа. – Он купается в золоте.

– Раньше купался. Теперь он мертв.

Эдвульф умер прежде, чем мы покинули его поместье.

Стеапа протянул руку, чтобы принять мои мечи. В тот день монастырь служил Альфреду домом, и никто, кроме самого короля, его родственников и его охраны, не мог носить оружие в присутствии царственной особы.

Я отдал Вздох Змея и Осиное Жало, потом окунул руки в чашу с водой, предложенную слугой.

– Добро пожаловать в дом короля, господин, – произнес формальное приветствие слуга.

После он наблюдал, как я накидываю на шею Скади веревку.

Девица плюнула мне в лицо и ухмыльнулась.

– Пора встретиться с королем, – сказал я ей. – Плюнь в него, и он тебя повесит.

– Я прокляну вас обоих, – ответила она.

Только Финан сопровождал Стеапу, Скади и меня в монастырь. Остальные мои воины провели лошадей через восточные ворота, чтобы напоить в ручье.

Тем временем Стеапа повел нас в церковь аббатства, прекрасное каменное здание с балками из тяжелого дуба. Высокие окна освещали выделанные разрисованные шкуры. На одной из них, над алтарем, красовалась девушка в белом длинном одеянии, которую поднимал на ноги бородатый мужчина с нимбом. Пухлое, как наливное яблоко, лицо девушки выражало чистейшее изумление, и я решил, что это и есть та, которой только что вернули девственность. Выражение лица мужчины заставляло предположить, что в скором времени ей может понадобиться повторение чуда.

Под изображением, перед заваленным серебром алтарем, в кресле с наброшенным на сиденье пледом сидел Альфред.

Кроме него, в церкви находились еще человек десять. Когда мы вошли, они переговаривались, но при нашем появлении сперва понизили голоса, а потом замолчали. Слева от Альфреда толпилось стадо церковников, среди них мой старый друг, отец Беокка, и мой старый враг – отец Ассер, валлиец, близкий советник короля. В нефе на скамьях сидели полдюжины олдерменов, возглавлявших графства: их призвали, чтобы присоединиться к армии, противостоявшей вторжению Харальда. Справа от Альфреда, на стуле чуть поменьше, сидел его зять, мой кузен Этельред, а позади Этельреда я увидел его жену, дочь Альфреда, Этельфлэд.

Этельред был лордом Мерсии. Мерсия лежала к северу от Уэссекса, и ее северной и восточной частями управляли датчане. Короля там не было, вместо него – мой кузен, которого признали правителем сакских частей Мерсии, хотя на самом деле он был рабом Альфреда.

Альфред никогда открыто не выражал подобных претензий, но именно он являлся реальным правителем Мерсии, а Этельред делал то, что приказывал его тесть.

Однако было непонятно, сколько еще продлится подобное положение дел, – Альфред выглядел еще более нездоровым, чем тогда, когда я видел его в последний раз. Его одухотворенное бледное лицо стало худым, как никогда, глаза выражали боль, хотя остались такими же умными.

Он молча смотрел на меня в ожидании, когда я поклонюсь, потом коротко кивнул в знак приветствия:

– Ты привел людей, господин Утред?

– Три сотни, господин.

– И это все? – вздрогнув, спросил Альфред.

– Если ты не хочешь потерять Лунден, господин, это все.

– Но ты привел свою женщину? – прошипел епископ Ассер.

Епископ Ассер был эрслингом. Это слово обозначает то, что падает из задницы. Он выпал из какой-то валлийской задницы, а потом вкрался в доверие к Альфреду. Король был очень высокого мнения об Ассере, который меня ненавидел.

– Я привел шлюху Харальда.

Никто ничего не ответил на это.

Все таращились на Скади, но пристальнее всех на нее глазел молодой человек, стоящий за троном Альфреда. У него было худое, бледное, костистое лицо, черные волосы, вьющиеся над вышитым воротником, и быстрые смышленые глаза. Казалось, он нервничал, возможно испытывая благоговейный страх в присутствии такого множества широкоплечих воинов. Сам он был стройного, почти хрупкого сложения. Я достаточно хорошо его знал. Эдуард, и он был этелингом, то есть старшим сыном короля. Его готовили наследовать отцовский трон. Теперь же парень с разинутым ртом глядел на Скади, как будто никогда раньше не видел женщины. Когда же она встретилась с ним взглядом, покраснел и притворился, что жадно интересуется усыпанным тростником полом.

– Ты привел – что? – нарушил изумленное молчание епископ Ассер.

– Ее зовут Скади. – Я толкнул ее вперед.

Эдуард поднял глаза и уставился на Скади, как щенок на свежее мясо.

– Поклонись королю, – приказал я пленнице на датском.

– Я делаю только то, что пожелаю, – сказала она, как я и ожидал, и плюнула в сторону Альфреда.

– Ударь ее! – тявкнул епископ Ассер.

– Церковники бьют женщин? – поинтересовался я.

– Умолкни, господин Утред, – устало произнес Альфред.

Я увидел, как его правая рука вцепилась в подлокотник кресла.

Он посмотрел на Скади, и та вызывающе отвернулась.

– Замечательная женщина, – мягко молвил король. – Она говорит по-английски?

– Притворяется, что не говорит, – пояснил я. – Но достаточно хорошо все понимает.

Скади наградила меня за эту правду косым взглядом, полным чистейшей злобы.

– Я прокляла тебя, – буркнула она себе под нос.

– Самый легкий способ избавиться от проклятия, – так же тихо ответил я, – это вырезать язык, который его произнес. А теперь заткнись, ты, тухлая шлюха.

– Проклятьем смерти, – почти прошептала она.

– Что она бормочет? – спросил Альфред.

– Она считается колдуньей, господин, – сказал я, – и заявляет, что прокляла меня.

Альфред и большинство церковников прикоснулись к своим крестам.

Я заметил в христианах одну странную особенность: они утверждают, что наши боги не имеют никакой силы, однако боятся проклятий, сделанных именем этих богов.

– Как ты ее захватил? – поинтересовался Альфред.

Я коротко рассказал о том, что произошло у дома Эдвульфа. Когда же закончил, Альфред холодно посмотрел на Скади.

– Она убила священника тана Эдвульфа? – уточнил он.

– Ты убила священника тана Эдвульфа, сука? – спросил я ее по-датски.

Она улыбнулась мне:

– Конечно убила. Я убиваю всех священников.

– Она убила священника, господин, – перевел я Альфреду.

Тот содрогнулся.

– Выведи ее наружу, – приказал он Стеапе, – и хорошо охраняй.

Король поднял руку:

– Она не должна быть изнасилована!

Альфред подождал, когда выведут Скади, потом посмотрел на меня.

– Добро пожаловать, господин Утред, – сказал он. – Добро пожаловать – тебе и твоим людям. Но я надеялся, ты что приведешь отряд побольше.

– Я привел достаточно воинов, господин король.

– Достаточно для чего? – спросил епископ Ассер.

Я взглянул на этого коротышку. Он стал епископом, но все еще носил монашескую рясу, плотно подпоясанную на тощей талии. У него было лицо, похожее на морду изголодавшейся козы, бледно-зеленые глаза и тонкие губы. Половину жизни Ассер провел в родных валлийских пустошах, а вторую – нашептывал ядовитые ханжеские слова на ухо Альфреду. И вдвоем они составили кодекс законов для Уэссекса. Для меня было развлечением и делом чести нарушить каждый из этих законов, прежде чем умрет король или валлийский коротышка.

– Достаточно, – проговорил я, – чтобы разорвать Харальда и его людей в кровавые клочья.

Этельфлэд улыбнулась, услышав это. Из всей семьи короля только она была моим другом. Я не видел ее четыре года, и теперь Этельфлэд стала куда тоньше, чем прежде. Всего год или два, как ей минуло двадцать, но она казалась старше своих лет и печальнее, однако волосы ее по-прежнему были блестящим золотом, а глаза – голубыми, как летнее небо.

Я подмигнул ей, в том числе для того, чтобы позлить ее супруга, моего кузена, который немедленно заглотил наживку и возмущенно фыркнул.

– Если бы Харальда было так легко уничтожить, – бросил Этельред, – мы бы уже это сделали.

– Как? – съязвил я. – Наблюдая за ним с холмов?

Этельред скорчил гримасу.

В обычной ситуации он начал бы со мной спорить, потому что был задиристым и гордым, но сейчас выглядел слишком бледным. Он страдал от приступов болезни, но никто не мог понять от какой. Приступ делал его усталым и слабым.

Этельреду в тот год, наверное, было лет сорок, и его рыжие волосы начали белеть на висках.

Я понял, что сегодня один из тех дней, когда кузен чувствует себя плохо.

– Харальда следовало бы убить еще несколько недель назад, – насмешливо бросил я ему.

– Довольно!

Альфред хлопнул по подлокотнику кресла, испугав сокола в кожаном колпачке, – птица примостилась на аналое рядом с алтарем. Сокол захлопал крыльями, но путы на ногах прочно его держали.

Король поморщился. Его лицо сказало мне о том, что я и без того хорошо знал, – он нуждается во мне и не хочет во мне нуждаться.

– Мы не могли атаковать Харальда, – терпеливо объяснил он, – пока Хэстен угрожал нашему северному флангу.

– Хэстен не смог бы угрожать даже мокрому щенку. Он слишком боится поражения.

В тот день я был высокомерен, высокомерен и самоуверен, потому что порой людям нужно видеть высокомерие. Собравшиеся здесь провели много дней, споря, что следует предпринять, и в конце концов не сделали ничего. И все это время силы Харальда множились у них в голове, пока они не убедили себя, что враг непобедим.

Альфред намеренно воздерживался от того, чтобы попросить меня о помощи, потому что хотел вручить бразды правления Уэссексом и Мерсией своему сыну и зятю. А для этого следовало создать им репутацию вождей. Но они не смогли стать лидерами, поэтому Альфред послал за мной.

И теперь, потому что они в том нуждались, я встретил их страхи с высокомерной самоуверенностью.

– У Харальда пять тысяч воинов, – тихо проговорил олдермен Этельхельм из Вилтунскира.

Этельхельм был хорошим человеком, но, похоже, и он заразился робостью, охватившей окружение Альфреда.

– Харальд привел две сотни кораблей! – добавил он.

– Если бы у него было две тысячи человек, я бы удивился, – сказал я. – Сколько у него лошадей?

Никто этого не знал, – во всяком случае, все промолчали. Харальд вполне мог бы привести пять тысяч человек, но его армия состояла лишь из тех, кто раздобыл коней.

– Сколько бы людей у него ни было, – многозначительно проговорил Альфред, – он должен атаковать этот бург, чтобы продвинуться дальше в Уэссекс.

Конечно же, это была чушь. Харальд мог пройти к северу или к югу от Эскенгама, но не имело смысла спорить с Альфредом, питавшим особую привязанность к бургам.

– Значит, ты собираешься победить его здесь, господин? – не вступая в спор, спросил я.

– У меня девятьсот человек, – ответил он, – и гарнизон бурга, а теперь еще три сотни твоих воинов. Харальд разобьется об эти стены.

Я увидел, что Этельред, Этельхельм и олдермен Этельнот из Суморсэта закивали в знак согласия.

– И у меня есть пятьсот человек в Силкестре, – добавил Этельред, как будто это решало все.

– И что они там делают? – спросил я. – Мочатся в Темез, пока мы сражаемся?

Этельфлэд ухмыльнулась, а ее брат Эдуард явно оскорбился.

Дорогой старый Беокка, наставник моих детских лет, посмотрел на меня многострадально-неодобрительным взглядом.

Альфред только вздохнул.

– Люди господина Этельреда могут совершать налеты на врага, пока тот будет нас осаждать, – объяснил он.

– Итак, господин, наша победа зависит от того, атакует ли нас здесь Харальд? От того, позволит ли нам Харальд убивать его людей, пока они будут пытаться перебраться через стену?

Альфред не ответил.

Пара воробьев ссорились среди стропил.

Толстая свеча из пчелиного воска на алтаре позади Альфреда оплыла и начала дымить, и монах поспешил подровнять фитиль. Пламя вновь поднялось, его свет отразился от высокой золотой раки, в которой, кажется, хранилась иссохшая рука.

– Харальд захочет нас победить, – внес свой первый робкий вклад в дискуссию Эдуард.

– Зачем? Зачем ему так утруждаться, если мы делаем все возможное, чтобы победить самих себя?

Придворные обиженно загомонили, но я заглушил этот гул.

– Позволь сказать тебе, что будет делать Харальд, господин, – обратился я к Альфреду. – Он проведет свою армию к северу от нас и двинется к Винтанкестеру. Там много серебра, оно удобно свалено в твоем новом кафедральном соборе, а ты привел свою армию сюда, поэтому Харальду не придется прилагать больших усилий, чтобы взять стены Винтанкестера. Но даже если он обложит Эскенгам, – я заговорил громче, желая перекрыть сердитый протест епископа Ассера, – все, что ему понадобится, – это окружить нас и дать нам умереть с голоду. Сколько тут еды?

Король сделал жест Ассеру, требуя, чтобы тот перестал негодовать.

– Так что же ты будешь делать, господин Утред? – спросил Альфред, и в голосе его прозвучала жалобная нотка.

Он был старым, усталым и больным, и вторжение Харальда, казалось, угрожало уничтожить все, чего он добился.

– Я бы предложил, чтобы господин Этельред приказал своим пятистам воинам пересечь Темез и двинуться маршем к Феарнхэмму.

В углу церкви заскулила гончая, но, кроме этого, не раздалось ни звука. Все уставились на меня, но я увидел, как у некоторых просветлели лица. Они увязли в нерешительности и нуждались в уверенном ударе меча.