ЭТОСИЗМ

Любое общество основано на определенном наборе общепринятых условий, правовых норм, утвержденных единомышленниками. Мы манипулируем различными вариациями слов социализм, коммунизм, капитализм, марксизм, свободный рынок и даже либертарианизм, надеясь, что это может сделать нас счастливее. Давайте выразимся яснее: ни один человек не должен быть в более выгодном или невыгодном положении при защите социальных прав, свободы коммерции и торговли, а также политической свободы. На Латыни это можно выразить одним словом “Aequitas” – означающее равенство, справедливость, равномерность, единообразие, игру по правилам и беспристрастность. На русском, мы бы сказали, равноправие.

Я не хотел бы

Греческий мудрец, был воплощен в вызывающем страх панегирике Евгения Евтушенко. Основываясь на моих предыдущих missio Dei, я хотел бы выразить колоритное презрение к нашим положенным нормам. Евгений стремился быть не самим собой, а кем-то другим. Возможно, Публий Теренций Афр и Жан Максимильен Ламарк одновременно. В его работе отображено смешение боли и традиционной радости, что ломает практические границы суждения.

Кто такой Джо М. Секимоньо? Конголезские корни, произведен в Америке, глобально бутилирован, сборщик удовольствий и мук, а также идеологический мамби (нонконформист), рабочий, преднамеренно противопоставленный фанатичным обстоятельствам существования.

“Я пишу то, что мне нравится”, сказал Стив Бико. Я пишу то, что я глубоко ненавижу. Каким-то образом, мы оба подразумеваем одно и то же – социально-экономическую несправедливость. Мои многословные пьесы могут однажды оказаться взаимосвязанными с многочисленными петициями других мятежников, чтобы сформировать поток восстаний. Я приношу свою правду и несогласие не для восхищения аудитории, а для того, чтобы призвать к современной порядочности, чтобы добавить свой голос к возмущенной толпе испытывающих отвращение к современным социальным и политэкономическим концепциям. Я больше не изучаю сосредоточенно современную литературу, как раньше, когда был невинным юнцом. Я мог бы не переживать и упоминать меньше ушедшие надежды или происходящие ужасы. Продолжая жить, теперь я все время регулирую свою точку зрения. Это ужасная диета для мозга; однако, это то, что нужно, чтобы распознать правду и достоверность.

Я воздерживаюсь от того, чтобы быть, как все. Я горжусь наличием толстой кожи носорога, которая защищает меня от обыденного вздора. Я отчаянно безапелляционен и плохо связанные аргументы вызывают у меня аллергическую реакцию. Кроме того, я часто в разногласии с общественным строем и божествами меня окружающими. Как полтергейст, я прихожу в восторг от дестабилизации психологической и мыслительной узости мышления, точно также, как и любой другой формы фанатизма или софизма. Инсинуации между младшим Гарви Маркус Мосиа и Вильгельмом Эдвардом Бургхадт дю Буа, вызывают у меня лишь зубной скрежет. Тем не менее, я не предал бы ни одного из них, чтобы положить 300$ себе в карман.

ПЕРЕДИСЛОВИЕ

Релевантность неортодоксальной экономики, более чем когда-либо ранее, находится под угрозой. Определенное количество программ по альтернативной экономике уже было расформировано. Если организации, вовлеченные в эту школу экономической мысли, останутся верны своему подходу и не скорректируют свои цели, продолжая выпускать экономистов стремящихся стать успешными теоретиками, а не мыслителей, которые станут законченными прагматиками и рассудительными людьми, то их роль в этом глобальном конкурентоспособном научном сообществе станет просто не актуальной. Конец неортодоксальной экономики, возможно лучшее, что может быть для возрождения институционализма или, даже лучше, институциональной адаптации и пропагандирования Этосизма – более здравого и релевантного морального направления.

Действовать

Бездействие – ироничная смерть

ГЛАВА ОДИН

Что такое любовь?

“[…] это – особенность человеческого разума, который ее осознает, и выражает идеи. Это очень близко связано с телом”.

— Антон Вильгельм Амо

Руководствуясь принципом абсолютной открытости, я должен чистосердечно признаться в своем наиболее мрачном заблуждении. Я однажды заплатил (не мне заплатили) рубинами, чтобы вкалывать младшим матросом на ржавеющем пиратском судне. Работа не продлилась долго. Отсутствие у меня покорности не подходило для путешествия. Поскольку команда преследовала меня с удавкой, я спрыгнул с судна и переплыл через глубокое море. Я позже узнал судьбу тех заманенных новичков, которых оставил позади. Лодка плыла к крохотному, затуманенному острову, где эти подхалимы схоластически избивались и практиковался содомский грех, пока они не превращались в идеологических зомби. Тогда, перед восходом солнца, ими жертвовали в месте поклонения священным богам острова: Карлу Марксу, Альфреду Маршаллу, Фридриху Хайек и Джону Мэйнард Кейнс, а для афроамериканцев, сэру Уильяму Артуру Льюису. Такой ужасающий прозелитизм бесспорно превращает сочувствующего Мумина в безнравственного угнетателя или яростного хищника. Итог циклического ада.

По стечению обстоятельств, как только я достиг суши, мое здравомыслие и добросовестность не сделали мою жизнь легче. Я всегда выслеживался как ведьма толпами софистов и анархистов. Они стремились кастрировать, а затем сжечь меня на кресте из-за того, что публично просил избавиться от капитализма и моей вражды с социализмом и коммунизмом. Я был готов ожидать, что люди, убеждения которых отличаются от строгих экономических общепринятых взглядов и исламских экономических афер, сочтут мои выражения исключительно радикальными, но ересь?

Подчас, они просто оглушали меня самодельными снарядами, заполненными ерундой. Я бы тихо сочинял сейчас сонеты Бен-Барка аль-Махди, если бы не смог прийти в сознание и был пойман. Вместо этого я прибавляю свой голос к возмущенной толпе, выступающей против современных концепций социальной и политэкономики.

К сожалению, мои обескураживающие затруднительные обстоятельства действительно возносят мои доводы к проникающим в сознание децибелам. Это причиняет мне боль, сознаваться, что моя проповедь против преобладания социального, коммерции и торговли, а также политических обязательств, унаследованных от фабрик 18-го века, вторжений и пародий, проходит странным звуком вместо тревожной сирены.

Это действует настолько ободряюще, когда кто-то, наслаждается ритмом моей композиции и в состоянии отличить сигнал от шума. С радостью и смирением, я выражаю благодарность одному проценту, тех кто расшифровал мой гнев и понял мою декламацию, в отличие от других девяноста девяти процентов отстающих. Вы добавили свои голоса к моему, и внезапно люди начинают обращать внимание!

“Eu sunt negustor de ideia.” (Я – продавец идеи.)

— Константин Нойка

Если Вы предварительно прокатились на аттракционе экономического Джихада – мой призыв к окончанию определяющих нас устаревших социальных аксиом – Вам была раскрыта ужасная сумятица, происходящая в моей голове. В независимости от количества попыток, я просто не смогу заставить себя, когда-либо в жизни принять отсутствие толерантности или предубеждение. Я целиком и полностью за смертную казнь, когда дело доходит до наказания марионеток и лицемеров, которые размахивают своими интеллектуальными атрибутами, чтобы поощрять и поддерживать социально-экономический геноцид. Их присутствие заставляет меня всего дрожать от гнева. Я чувствую себя вынужденным или заглушить их, или эмоционально выбросить.

Чему там можно поучиться, из моей первой литературной борьбы? Коммунизм был экспериментом, соизмеримым по масштабам с экспериментом Франкенштейна. И был отвергнут, когда значение человека придало законченный вид понятию разумный и распространилось в большей части красного мира.

Крохотное число циничных богатых детей и бывших покровителей холодной войны еще должны привыкнуть к фактическим доказательствам недостатков присущих коммунизму. Ошеломленные размахом двадцать первого века и глубиной социального и политического искажения времени, эти патетические коалиции предъявляют обвинение навязчивой неолиберальной программе, оскверняя межнациональную политику и порывы стран третьего мира. Они неслышно отстаивают утратившую иллюзии кубинскую и вьетнамскую элиту. С той же тошнотворной искренностью они высказывают недоверие социопатическому режиму Северной Кореи и его садистским, гигантского размера исправительным лагерям.

К той же самой пирамиде глупости я причисляю социалистические карикатуры, тех, кто привел бы в качестве показательного примера Францию. Социалистический фасад этой зашоренной нации продолжает существовать благодаря помощи западных стран (точнее их коллективной формы собственности) и эксплуатации своих “бывших” колоний. Более того, антииммиграционная политика Франции подтверждает, что ее социализм – просто пародия. Рвотный рефлекс у меня вызывает нынешний социализм Ближнего Востока, и я оставляю за собой право снять завесу тайны с исламской экономики по причинам, которые для Вас, читатель, откроются.

Что там можно сказать об остальной части мира, которая раскапывает скептицизм в современной коммерции и торговой изобретательности и расширяет возможности для новых подходов? Плыть против течения – путешествие в одиночестве.

Так, позвольте мне сказать откровенно, капитализм канонизировали, абсолютно не заслужено. Викторианская схема, которая сделала унижение банальной рутиной для простых смертных, теперь клонит земной шар к краю пропасти. Все же ни один здравый ум или заслуживающая доверия личность ни появились, чтобы подталкивать к своему исключению из нашего потока сознания.

Схемы экономистов полны устаревшими аксиомами, выдающими себя за здравый смысл. Это может вызвать только одну реакцию – отрицание. Печально, что большинство их полусырых понятий основано на наблюдениях, существующих только в фантазиях экономистов, и все же, они продолжают оставаться неоспоримыми. Это выводы приводят к началу сомнительной политики, полностью уничтожающей возможность достойного существования для миллиардов людей на этой умирающей планете.

Если вы тщательно присмотритесь к этим воинственным, интеллигентным евнухам и узколобым мятежникам, и притворщикам, сможете выяснить самостоятельно, что их трактаты – всего-навсего, способ обрисовать в красивых диаграммах и изогнутых моделях распространяющееся повсюду неравенство социальных классов. Большинство трендовых экономических настроений, не что иное как шумиха для шикарного крепостного права (или я должен использовать надлежащую терминологию “полномочия на само-порабощение”).

Увы, общественность неправильно восприняла эти философские образцы академического осуждения глобальной социальности, коммерции и торговли, а также политической несправедливости. В результате каждый Том, Дик, Гарри, и Генриетте абсурдно верят в капитализм и наивно полагают, что он или она в маленьком шаге от выигравшей стороны в инклюзивной социально-экономической несправедливости.

Надлежащее внедрение “лучших торговых условий” или “самодостаточности” добавляет к лозунгу определенное je ne sais quoi, что заглушает враждебные дебаты по социо-политико-экономической несправедливости и наполняет меня энтузиазмом, как минимум на две секунды. Внезапно, непреклонная реальность проникает в действительность, рушит мой оптимизм и понемногу усиливает отчаяние. Каждый раз, когда общественность с яростью и угрозами активизируется, из-за незначительных структурных регуляторных ультиматумов (т.е. стандартные рабочие часы или минимальная зарплата), я чувствую отвращение.

Неоднозначная тема социально-экономического неравенства, усиливает радикальные движения ради изменения нравственных ориентиров человечества. Диспаритет и несправедливость – два характерных элемента данного неравенства, оба втиснуты под один огромный зонт. Социально-экономический диспаритет представляет собой унаследованный дефект любого общества, который требует структурных изменений для достижения баланса. Несправедливость в любом виде, преднамеренно дискриминационная социальная конструкция, требующая социального покаяния и исправлений, чтобы избавиться от зла.

Если поместить эти два рассуждения, диспаритет и несправедливость, в шаблонную аналогию, то диспаритет классов vs социо-политико-экономическая несправедливость, тоже самое, что гражданские права vs отвращение к рабству. Отсутствие ясной моральной критической черты между положенными в основу социальными условиями и систематической бесчеловечностью, пятнает реальную суть исследований политической экономики. Фактически представляющих собой необходимое условие при оценке гражданских прав.

“Некоторые читатели были сильно мной возмущены, когда больше не могли признать свою область, свою организацию”.

— Жак Деррида

Когда пишете книгу, которая должна усваиваться медленно, не уловку или пиар-ход, Вы должны охотно принять свои недостатки и смириться с заносчивостью. Однажды мне сказали, что ни один здравый ум не захочет прикоснутся к моей резкой обличительной речи. Рыбак, который прошептал мне на ухо, что только один процент реки полезен для него, укрепил мою веру.

Если Вы, один из возмущенных читателей (и вдобавок к этому еще и, вдохновенно инертное создание), задающееся вопросом “что, черт возьми, такое, Этосизм?”. К концу этой книги, я уверен, Вы не сможете прочесть лекцию в комнате, полной капиталистов агностиков или перенаправить оставшихся марксистских ягнят подальше от обрыва обещаний. Вам потребуется более чем один неторопливый заезд на этом аттракционе.

Если Вы ожидаете, что прочтете Артхашастру двадцать первого века, Вас ждет монументальное разочарование. Я никогда не чувствовал себя кем-то, кто особенно много о себе возомнил. Я вынужден с медлительностью библиофилов, заострить Ваше внимание на факте, что мой антидот для нынешней глобальной социо-политико-экономической справедливости, уходит от сильно отравляющих лозунгов кокетливой политической экономики. Эта книга полагается на уверенность, что мы станем цветом, полом, формой, и не различающими классов, когда у нас появится повод стереть в пыль наши глобальные корыстные общественные конвенции.

Предмет искусства – это coup d’essai вызывающий сентиментальность в людях. Он может быть полон характерных особенностей, провоцируя различные эмоции, в зависимости от расстояния, с которого за ним наблюдают. В отличии от любой другой формы выражения, эссеист дает читателям полное право и ответственность добавить к искусно составленному предложению свой голос, décor и удар сердца, который они сочтут наиболее подходящим. Инициатор колебаний, вечно удерживаемый заложник в мозге товарищей и незнакомцев, который неосмотрительно ранит или пытается дискредитировать единственное, что осталось писателю – мысль.

Я обнажаю душу тщеславию, агонии и восхищению, существующему в различных частях земного шара. Впоследствии, я изолирую свое сознание, чтобы распознать чувства. Пусть мне не хватает ловкости пальцев, чтобы умело играть на музыкальном инструменте, мои слова – моя музыка. Я сочиняю партитуру. Дело за Вашей бравурностью и мужеством, чтобы дотянуться до инструмента, который Вы выбрали и исполнить серенаду всему остальному миру.

Для художника высшая степень похвалы — это слеза. Как антагонистический писатель, я работаю в области, заставляющей читателей, чувствовать отвращение к современным социальным конструкциям. Я не буду изображать меланхолию с ламентациями Нины Симон: “Пожалуйста, не позволяйте мне быть неправильно понятым”. Я не позволю меценату и очернителям охотиться и подавлять меня как Льва Троцкого, как крысу. Любая попытка пробить мое сознание и освободить Альфреда Вилли или Руди Дучке будет тщетна. Я прошу о том, чтобы 33 полосы плоти, были вырваны из моей груди, затем шекке меня, так как я иду на запад и пересекаю реку Стикс что бы поцеловать М'Балья Камара.

В этой книге содержится две волны мыслей, следующие одна за другой. Временами я вкладываю накопленное годами в одну фразу. А иногда, секунда озарения даёт рождение множеству страниц. Однако, учтите, я не упокоюсь с миром до тех пор, пока мой мозг не будет подан, как трапеза пяти пятилетним детям племени Караваи, сидящим на грудах статуэток Каролин Брайант Донхэм и Труганини, пристально смотрящим на портрет Джианджианкомо Фелтринелли в то время, как им исполняет серенаду слепой датский комедиант, поющий “Кон те Партиро”. Пять дней спустя, пепел моих останков и то, что осталось от банкета должно быть развеяно вокруг Катеура, Парагвай.

“Что касается обвинений против меня, я не беспокоюсь. Я вне их нерешительной лживой морали, и таким образом, я вне забот”

— Фунмилайо Рэнсем-Кути

Сейчас, Вы смело погрузитесь в смертельно опасное путешествие, в мое интуитивное ощущение. Этосизм частично посвящение Антону Вильгельму Амо, жертве фанатичного академизма и его собственной схоластической странности, которая заставила его заплатить максимальную цену — лишение актуальности. В данный момент, мне доставит огромное удовольствие заставить Вас прочесть имя остроумного философа — Роберт Гук. И пусть Исаак Ньютон, сейчас перевернулся в своей могиле. Делая это, Вы спасаете мою принципиальность.

Чтобы высказать свою благодарность за Ваше понимание или интерес, я собираюсь сильно стучать в окружающие Вас массивные стены, освобождая от иллюзий, пока Вы не пробудитесь и не будете готовы помочь мне выгнать безрассудных демонов, проживающих в каждом обычном смертном. Вырастить Каина.

Возможно, я предпочел бы более спокойный маршрут в этой поездке, обворожительно декламируя устоявшиеся теории, создающие основу для течений социальной и политической идеологии. Но я отказываюсь воздержаться от злоупотребления моего права на сознание. Отказаться от любой из моих выводящих из себя особенностей и распылить свою личность, нельзя сказать, что невыполнимо, это совершенно исключено. Как бесстыдный диссидент, я живу с ощущением потребности закончить предложения, начатые храбрыми протагонистами или разрушить контекст конформистов.

Мой совет Вам и любому с несколькими нейронами реагирующему на эмпатические раздражители, если был укушен змеей со знаком доллара в конце ее хвоста — не бегайте кругами подобно курице с отрезанной головой. Продолжайте читать эту беспощадную книгу. Это — сорбент, чтобы избавить Ваше сознание от лжи. Во имя человечества, каждый должен быть умерщвлен, чтобы умереть, так и не одержав победы над всеобъемлющим абсурдом.

Этот литературный опыт, заправленный аяуаска, наполнит Вашу нервную систему появлением Томаса Кларксона. Попытка откусить большой кусок капитализма, коммунизма или перегруппированных позиций социализма и выплюнуть его в полыхающий костер не предпринята напрасно. Нет лучшего времени, чем двадцать первый век, чтобы пошатнуть опору в полемике о глобальном неравенстве, путем детального рассмотрения социально-экономической несправедливости.

Что, решительным образом, можете Вы или я достичь? Боритесь с цинизмом. Безотлагательность и упорство, существенные условия. Мы хорошо экипированы, чтобы искоренить распутность в распределении богатства и подготовить почву к альтернативе викторианского оправдания несправедливости. Несмотря на боль, всегда помните, что никто не появляется из ниоткуда. За каждым всегда есть история. То же самое относиться и к идеям. Ни одна ни рождается на пустом месте. Вопрос предшествует каждому ответу, ну или, по крайней мере, должен. Храбрость — несомненно, самая прославленная из всех достоинств. В тоже время для созданий, подобных мне, поощрение наиболее побуждает из всех пороков. В жизни нет ничего более ценного, чем проявление внимания.

Глава два

Хорошие все Дни

“Осенний дождь, осенний ветер, заставляют умирать от грусти.”

— Цю Цзинь

В каждом возрасте и части мира, мы слышим скорбные сетования “жизнь была проще и лучше в те дни”. Для возвращающихся к исходным, радостно ценимым геометрическим функциям, используемым для оценки человека, птицы и животного, сведения прошлого должны обогатить современные обстоятельства для развития замысла человечества. Но, античность рассматривается сквозь выражение блестящих умов самых глубоких моментов, наполненных сильными заблуждениями. Ораторское великолепие может находиться на слуху у историков и быть кратко записано на стене с привнесением желаемого. Для религиозных структур и монархов, массовая печать, критическое суждение доказательств, а также пути и средства для выискивания обманщиков — первородные грехи человеческого рода.

Я испытывал судьбу с историей одиннадцать раз, и природа уступала, мать природа преклонялась на одно колено, и каждый раз у Европы неуклонно складывался достойный ответ. Это мог быть результат космического вмешательства в мой мыслительный процесс или котел выплескивающегося, ранее подавляемого гнева. Панорама хронического изложения событий человечества делает Европу очевидной отправной точкой центральных тенденций. Европейцы украсили фольклор и народные обычаи, что в наше время вызывают зависть и почитание у целого мира.

Было время, когда причуды этой большой площади земли между Азией и Атлантическим океаном были частично дикими и частично глуповатыми. Живые особи расчленялись для исследования функций человеческого тела. Зловонный запах, как полагали, вызывал хламидию. Знахари-шарлатаны приобретали богатство и почести, утверждая, что владеют скрытым пониманием и мастерством сверхъестественных явлений. Европейские мужчины выучивали назубок магические заклинания, чтобы вызывать похотливые мысли у своих будущих спутниц. Мужчина похищал, осквернял, и досаждал той, которая, по его предположению, станет светом его жизни, пока она не начинала верить в его иллюзии и не уступала, чтобы стать его. Это были общепринятые средства связать себя узами брака. Предшествующие любовники матери, как полагали, передавали свои черты ее детям не путем оплодотворения. Невежды были безукоризненными созданиями. Предсказывание судьбы по лицевым уродствам считали точной наукой. Бесчеловечность была великодушным жестом в превосходной степени. Население обвиняло мигрантов в том, что они приносят болезни и преступления. Публичное зрелище разрывания человека на части было кисло-сладким удовольствием.

В период времени, когда господство империи или цивилизации достигало наивысшей критической точки, традиции максимально деградировали, и это было привычным стечением обстоятельств. У каждой цивилизации есть свое специфическое моральное разложение. Месопотамским невестам приказывали заниматься сексом со случайными незнакомцами, прежде чем их мужья касались товара. Не было исключений в несправедливом отношении к бедным и побежденным у Египтян, Ацтеков и Чжоу. В Чжун Го воспевались мерзкие рецепты пыток, а “Убийство Цыплят, чтобы Потрясти Обезьяну” было общепринятой тактикой. Персы дошли до кастрации сыновей своих врагов, в то время как ирокезы просто стерли с лица земли Нейтральную Конфедерацию. Каждое общественное празднество непримиримого триумфа сражения, образцово включало массовое изнасилование жен и дочерей побежденных. У Маори был другой подход, они держали на пляже в клетке захваченных женщин и детей, пока те умирали в невыносимой боли, а мужчин съедали.

Некоторые безнравственные поступки переступали границу, используя те же оправдания, что и самая старая социальная структура, и асимметричное разделение труда — рабство. Во многом, рабство соткали в единую ткань, в равной степени богатство империй и психоз обществ. Люди захватывали людей по наиболее прискорбным причинам, которую только можно вообразить: зверская феерия, принудительный труд или предметы потребления. Викинги совершали набеги на английские побережья из-за легкой добычи. Королевство Ойо усовершенствовало нападение конницы, чтобы захватывать рабов быстро и ловко. Везде под солнцем, дети рабов должны были стать не чем иным как рабами. По большей части рабы были прислугой. Местные сообщества не обостряли их навыки охоты, исключительно, чтобы сделать их жизни легче. Некоторых похищенных ждал зверский конец, чтобы потворствовать кровожадным богам.

Дьявольским образом, каждая нация продемонстрировала осведомленность, что инвестиции рикошетом отображаются на производительности и увеличении занятости. Конфуций яростно боролся, чтобы сохранить китайские институты рабства, поскольку они шли на спад.