bannerbanner
Салюки, Затерявшийся В Бордовом
Салюки, Затерявшийся В Бордовом

Полная версия

Салюки, Затерявшийся В Бордовом

текст

0

0
Язык: Русский
Год издания: 2020
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 6

«Радиостанция WIDB Карбондейль... снова... вместе!»

Потом я услышал студенческого диск-жокея.

«Рональд Рамджет в эфире на частоте шесть, мы снова вместе с WIDB. Сегодня солнечный день, выше 26 градусов. Вечером будет прохладно, до 10 градусов. Прямо сейчас ровно 25. А сейчас, прямо из прошлого, Манго Джерри с композицией 1970 года «Летом!».

Рамджет идеально уложился во времени, закончив говорить перед первыми аккордами композиции. «Летом!» была моей самой любимой композицией на протяжении десятилетий, пока она не прочертила звуковые дорожки в моем мозгу, после чего я уже терпеть не мог ее слушать. Но в этот момент «Летом!» звучала... совершенной новинкой, словно я никогда прежде ее не слышал. Я тут же забыл о своем сандвиче с беконом и латуком и ничего не слышал, и не осознавал, кроме звучащей из динамиков музыки.

Пока не заметил Марту, что пританцовывала под музыку возле салатного бара. Она плавно покачивалась, выбирая по одному грибочку из огромной миски, и бросая их на свою тарелку. Затем, позвякивая своими фенечками, она протанцевала к моему столу под песню Манго Джерри о том, как мы можем дотянуться до неба и потрогать его рукой, когда на дворе лето. С ленивой улыбкой на лице она села за стол напротив меня.

– Тащишься под музыку, Питер?

Снова ощутив запах шафрана, исходящий от ее одежды, я почувствовал, что рад снова отказаться в 1971... на какой-то миг.

– О боже, да! Это... великолепно!

Остальные посетители кафетерия, казалось, тоже наслаждались этой музыкой. Словно какой-то хореограф постарался сделать так, чтобы студенты ели, пили и курили сигареты в такт музыке, а какой-то костюмер позаботился о том, чтобы все носили рубашки с огромными воротниками, пиджаки с невероятно широкими лацканами, самые пестрые цветовые сочетания, самые высокие каблуки унисекс и самые короткие платья.

Марта тем временем сбегала к другому столу, забрала оттуда несколько книг и сумку и принесла их за мой стол. Усевшись, он вытащила огромные круглые очки из футляра из голубого вельвета, на котором было вышито желтыми стежками JOHNNIE WALKER, и наколола вилкой грибочек в своей тарелке. Когда перестала звучать музыка, я заметил, что Марта не ест свой грибочек, а изучает его, прищурив один глаз, словно ювелир, оценивающий бриллиант.

– Марта?

Я сделал привычное движение рукой, пытаясь поправить очки на носу, чтобы сфокусировать взгляд на грибочке. Но оказалось, что я не носил очков. По моим ощущениям в глазах я понял, что ношу контактные линзы.

– Да, чувак.

Ее открытый глаз перевел взгляд на меня и остановил его на моей руке, а затем снова переместился на грибочек, который она рассматривала. Она еще раз посмотрела на него, потом вернула его в тарелку и выбрала другой.

Никогда не знаешь, чего от нее ждать.

Я посмотрел на свой сандвич с горелым беконом, желтыми помидорами и увядшим салатом и робко откусил маленький кусочек. Я предполагал, что вкус будет отвратительным, даже несмотря на то огромное количество майонеза, которым я его полил. Вместо этого я был очень удивлен.

Боже, это лучший сандвич с беконом и латуком в моей жизни! – воскликнул я.

К этому моменту Марта изучала уже пятый грибочек. Она взглянула на меня, мимолётно улыбнувшись. Я проглотил сандвич с жаренным картофелем и бросил жадный взгляд на тарелку Марты.

– Ты собираешься вообще есть свои грибы, или высушишь их и будешь курить? – спросил я.

Марта резко выпрямилась.

– Чувак, я никогда об этом не думала!

Затем ее взгляд остекленел, и, казалось, что она снова соскользнула на более глубокий уровень концентрации сознания, так как машинально сделала рассеянное движение в поисках жаренного картофеля на моем подносе.

Я встал и направился к сервировочному столу. Вернувшись, я снова опустился на стул с привычной гримасой боли на лице, опять забыв, что у меня нет никаких причин кривиться от боли. Взгляд Марты снова переместился от очередного изучаемого грибочка и сфокусировался на мне.

– Что, чувак, спина болит? Потянул во время пробежки или где-то еще?

– Нет, это просто артрит, – ответил я, не подумав.

– У тебя артрит?

Марта тут же перестала щуриться. Теперь на меня смотрели оба ее полуприкрытых глаза.

– Раньше был... Я имею в виду, нет, ну... Может быть, в будущем. Я... не заморачиваюсь.

Марта кивнула, но под полуприкрытыми веками ее глаз явно происходило что-то еще.

Вернувшись к столу после моего третьего похода к сервировочному столу, я заметил, что она расчленила мой жаренный картофель, очевидно позабыв про свои грибы.

– Почему ты совсем не ешь свои грибы?

– Они не для еды, чувак, – ответила Марта.

Она посмотрела вверх и закрыла рот со щелчком.

К тому времени, как я собрался задать новый вопрос, ее рот снова был широко открыт.

– Все они имеют круглую форму и выглядят одинаковыми, но все они разные, и это напоминает вселенную. Я имею в виду, чувак, что всё одинаковое: воздух, животные, минералы, овощи. Правда, эти грибы точно такие же, как твой жаренный картофель, даже если и выглядят разными. Ты просто должен оказаться в правильной реальности. Это как, я в своей реальности, а ты – в своей, чувак. Ты видишь грибы и жаренный картофель, а я вижу... Атомы и молекулы. Ты меня понимаешь?

– Нет, – я почесал затылок и заметил, что у меня нет лысины на макушке. – Чувиха, это великолепно!

С веселым выражением на лице Марта смотрела, как я ощупываю свою голову.

– Эй, странник, не волнуйся. Тебе не нужно искать ее. Твоя голова всё еще на месте.

– Да, но лысина исчезла.

На долю секунды ленивые глаза Марты сузились.

– Никогда не замечала, чтобы у тебя была лысина, – она захихикала. – А теперь скажи мне правду. Это ты из собственного опыта говорил про грибы, которые можно высушить, а потом курить?

– Нет, черт возьми! Только через десять лет я сделаю что-либо подобное.

Марта тихо усмехнулась, но мне снова показалось, что глаза ее слегка сузились. Она лениво потянулась за старомодными часами, сто лет назад женщины носили такие часы в виде брошей на блузках. Бросив взгляд на перевернутый циферблат, она дернулась и вскочила из-за стола.

– Черт! Я опаздываю на лекцию.

Возможно, я сглупил, что решил с ней поговорить.

Она выскочила из кафетерия неуклюжими скачками, оставляя после себя шафранный шлейф.

Именно в тот момент я решил при следующей встрече с Мартой в кафетерии избегать разговоров с ней. Всеми силами души я пытался сохранить рассудок, а напротив меня несколько секунд назад сидела особа, что прилагала все усилия, чтобы утратить собственный. Но как бы там ни было, даже если она и опоздала на лекцию, она, по крайней мере, знала, на какую именно. Я же, с другой стороны, ничего не помнил о том, какие лекции посещал весной 1971. Я также почти ничего не помнил о нашем общении с Мартой, потому что всегда старался избегать ее общества, когда видел ее в кафетерии. Она была слишком костлявой, чтобы привлекать меня внешне, а мне было трудно переводить ее малопонятную болтовню на английский язык 21 века.

С кошачьей грацией я вскочил из-за стола, отнес поднос на посудомоечный конвейер, прошел через турникет и вернулся в общежитие.

В комнате всё еще стоял запах дыма от пропитанного виски табака, и Гарри всё также горбился над своим письменным столом в световом пятне от включенной настольной лампы.

– Как дела, Гарри? – спросил я тихо, всё еще опасаясь, что он растворится в воздухе, превратившись в волшебную пыльцу.

Гарри едва заметно кивнул, снова погрузившись в учебник по бухгалтерии, а я направился к своему столу в поисках расписания лекций. Я никак не мог его найти пока не залез под стол, где обнаружил его среди клубков давно свалявшейся пыли. Но пока я не знал какой сегодня день, от расписания не было никакого толка. Определить месяц тоже не помешало бы.

– Гарри, какой сегодня день? – крикнул я через комнату.

– Суббота, – ответил Гарри, даже не взглянув на меня.

– Спасибо, а какой месяц?

В этот раз Гарри оторвал взгляд от учебника и посмотрел на меня.

– Ты, наверное, шутишь, Федерсон? – он снова погрузился в чтение.

– Март? – предположил я.

– Федерсон, ты не мог бы прекратить заниматься ерундой?

– Апрель? Сейчас апрель?

Гарри схватил трубку и спички и начал прикуривать.

– Ну, Федерсон, как я понимаю, если ты забыл, когда у нас «Ночь бифштекса» в прошлом месяце, перепутал комнаты в общежитии на прошлой неделе и снова потерял свое расписание. Ты ведь его только что искал, верно? Значит, вполне возможно, что ты действительно не знаешь, какой сейчас месяц. Ладно, сейчас май. Первое мая... Первое мая 1971... 1971 год нашей эры.

– Спасибо, Гарри, – произнес я так, словно был ведущим игровой шоу-программы, что собирался представить следующего игрока.

Внезапно я осознал, что чувствую что-то такое, что ускользало от меня на протяжении десятилетий: я был доволен собой. В этот момент я снова почувствовал себя совершенно комфортно от того, что живу в 108 комнате корпуса «Бейли-Холл». Учитывая удовольствие от прослушивания композиции «Летом» чуть раньше, это уже было вторым случаем за сегодняшний день. Рекорд за десять лет жизни!

Гарри вернулся к своим уравнениям, а я стал изучать расписание. Хорошее настроение улетучилось в тот момент, когда я заметил, что алгебра в расписании у меня с понедельника по пятницу в 7:30 утра. Именно из-за этого предмета я вылетел из университета и отправился солдатом во Вьетнам.

Почему, ну почему я поставил алгебру на 7:30 утра?

Тут же оживившиеся гремлины начали громить молотками ощущение счастья, и, снова возникшее напряжение, заставило мои пальцы инстинктивно вцепиться в расписание с такой силой, что я чуть не разорвал его на две части. Помимо алгебры, у меня были лекции по истории телевидения и радиовещания, а также по психопатологии пять раз в неделю, и по геонауке три раза в неделю. Также, полчаса в неделю я работал в эфире радиостанции WSIU. Я не был в эфире уже лет десять, даже не помню, что у меня был курс по геонауке, а что касается курса по психопатологии, думаю, профессор сдал бы меня в психушку, если бы я рассказал ему о своей внезапной временной петле.

Я сидел за столом, уставившись в окно, за которым уже стемнело. Погруженный в состояние ступора, я смотрел вдаль, пока гремлины забрасывали меня омерзительными мыслями с такой скоростью, что образы занудствующего рта Тамми, зеленой униформы и моего расслаивающегося трейлера начали мерцать в сознании, сливаясь со светом уличных фонарей.

Вдруг я заметил, что свет позади меня тоже начал мерцать. Я повернулся и увидел Гарри, что с расстроенным выражением лица поворачивал гибкую ножку своей настольной лампы. Промелькнула искра. Гарри выпустил из рук лампу, и она упала на столешницу, разбившись от удара. Молниеносным движением Гарри всадил карандаш в плафон.

Дзинь.

– Черт! – печально произнес он.

Я помнил этот эпизод! Гремлины прекратили стучать молотком и принялись хохотать также, как и я. Мы хохотали так громко, что я едва мог дышать.

– Гарри, почему, черт побери, ты не купишь новую лампу? – выдохнул я.

– Эй, чувак, она нормальная, просто...

– Искрит. Просто искрит. Эти искры превратят твой девятнадцатилитровый бидон «Боркум Рифф» в пылающий факел, огонь с которого перекинется на твою бутылку контрабандного спирта, от чего в нашей комнате будет взрыв, общежитие загорится, и сгорит, принеся в жертву остальной «Томпсон-Поинт», и устроив пожар во всем кампусе. Потом...

Ладно, Федерсон, я понял, что ты хотел сказать.

– Просто, если тебе не хочется пользоваться новой лампой, возьми молоток и сделай в ней пару дыр, поцарапай ее гвоздем...

– Чувак, с тобой спорить бессмысленно.

Гарри выдернул шнур лампы из розетки и собрался ложиться спать. Я чувствовал небольшое жжение в глазах, – от усталости из-за катапультирования назад во времени? Я подошел максимально близко к зеркалу и рассмотрел красные сосуды, разбегающиеся от радужной оболочки, поверх которых, словно прозрачные камешки, плавали жесткие контактные линзы. Уже много лет я не мог ничего рассмотреть на таком близком расстоянии без очков для чтения. На тумбочке у моей кровати лежали большие очки с толстым стеклом, как в бутылках Кока-колы, с оправой из прессованного плотного пластика. Я вынул контактные линзы, надел очки и посмотрел в зеркало, в котором увидел молодого паренька в больших очках с толстыми стеклами и редкими усами. Я поклялся, что утром обязательно их сбрею.

Смена линз на очки изменила мое зрительное восприятие, из-за чего все предметы теперь казались расположенными дальше, чем на самом деле. Поэтому, когда я хотел поставить контейнер с линзами на тумбочку, с громким хлопком он упал на пол. Пытаясь найти его на полу, я врезался в металлическое мусорное ведро, после чего стукнулся о письменный стол, свалив с него стопку с книгами. Я оглянулся на Гарри, чтобы проверить, не разбудил ли его, но в лунном свете, что просачивался сквозь зазор в портьерах, увидел, что тот крепко спит. Он выглядел так, словно во сне либо играл с конструктором, либо раздевал какую-то девушку.

Первый раз за несколько лет я с легкостью погрузился в сон. И это после трех сандвичей с бифштексом и латуком, двух тарелок жаренного картофеля, двух кусков яблочного пирога, трех стаканов молока, шести чашек кофе и нервного возбуждения из-за неопределенности по поводу того, переживаю ли я свою жизнь заново, или же вижу самый реальный сон в истории сновидений.

Если это был сон, тогда той ночью я видел сон в собственном сне. Я шел по тропинке, что вилась вокруг кампусного озера, направляясь к мосту. Вдруг я заметил там силуэт юной девушки. Когда я остановился возле нее, она обернулась, и я ощутил себя так, словно кто-то вылил мне на голову ведро холодной воды.

Это была Кэтрин. С хмурой улыбкой на лице она стояла рядом.

– Привет, странник, – сказала она, после чего ее лицо накрыла тень глубокой грусти. – Боюсь, что, если у тебя не получится в этот раз, ты погибнешь на войне.

Не успел я ответить, она ушла от меня по тропинке и исчезла в тени деревьев, а я проснулся, дрожа от охватившего меня ужаса. Нацепив очки, я взглянул на циферблат радиоприемника с часами – 3:07 ночи. Я снова вспомнил, что этот радиоприемник украли, когда я был бездомным и перебивался в том молодежном хостеле в Сан-Диего.

Я лежал в темноте, уставившись на подсвеченный циферблат, и осознавал, что во всем этом было нечто совершенно очевидное, что я пока не замечал. Я смотрел на циферблат две или три минуты, пока не понял, что что именно должен сделать.

Этот радиоприемник не должны украсть, а я не должен завалить алгебру.

Выбравшись из кровати, я надел халат, прокрался к своему столу, повернул плафон лампы к стене, чтобы не разбудить Гарри, и щелкнул выключателем. В тусклом отсвете желтого света лампы я наклонился к книжной полке и нашел телефонный справочник. Номер Кэтрин было легко отыскать, потому что в Мёрфисборо, ближайшем к Карбондейлу городе, проживала лишь пара тысяч человек, и только один номер был зарегистрирован на фамилию Манчини. Я принял решение, что утром первым делом позвоню ей.

Потом я нашел свой учебник по алгебре, покрытый тонким слоем пыли. Открыв его на первой странице, я начал читать.

Глава V

Я проснулся от того, что вздрагивал во сне после ночи, что я провел, изучая алгебру и ничего из нее не поняв. Часы на радиоприемнике показывали 9:19, солнечный свет просачивался по краям штор, и сквозь занавеси в комнату врывались потоки прохладного воздуха.

Неужели это правда?

Я вскочил с кровати и одним рывком отдернул шторы, впуская в комнату прекрасное утро Южного Иллинойса. Старомодные машины всё еще проезжали по Линкольн-Драйву, и одетые в архаичные наряды студенты всё так же прогуливались по пешеходным дорожкам. Моя знакомо-незнакомая комната была залита ярким солнечным светом. Та часть, в которой обитал Гарри (он уже проснулся и ушел на занятия), сияла чистотой и порядком, а моя часть была завалена хламом. Да, это было правдой.

Кэтрин!

Я заметил записку с номером ее телефона, приклеенную скотчем к радиатору над моим столом. Телефон находился меньше, чем в трех шагах от меня, но расстояние между общежитием и домом в Мёрфисборо достигало тринадцати километров.

На столе у меня лежала книга «Укрощение взбудораженного ума: карманный справочник для нервных людей», написанная доктором медицины Робертом Райхманом.

Я открыл ее и нашел подчеркнутые карандашом строчки и прочитал их вслух: «Нервным людям, склонным к навязчивым размышлениям, будет полезно перестать предаваться размышлениям и начать действовать».

Мне было страшно вступать в контакт с моим шатким прошлым, которое должно было стать моим ненадежным будущим, потому как я мог с лёгкостью напортачить и сделать его еще хуже. Мне нужно было перестать думать, преодолеть расстояние от стола к телефону и позвонить. Вместо этого я подобрал несколько разбросанных листов бумаги со своими записками и бросил их в мусорное ведро.

Сначала нужно сделать то, что нужно было сделать давно.

Немного подумав, я понял, что смогу позвонить Кэтрин только, когда обрету ясность мыслей. А сейчас мне было слишком трудно, – нет, невозможно – мыслить ясно о чем-либо с таким беспорядком на письменном столе. Мой письменный стол напоминал мне мой кухонный в 2009 году до того, как я смахнул с него весь хлам на пол трейлера. В другой части комнаты, где обитал Гарри, письменный стол блистал таким же идеальным порядком, как и его ум. Может, если я приберу на своем столе, то в мозгах моих тоже появится порядок, и я смогу позвонить Кэтрин после того, как приведу в порядок стол?

Через час я пристально посмотрел на свой чистый, хорошо отполированный стол: старая настольная лампа с гибкой ножкой стояла в левом углу и отбрасывала круг света на зеленый журнал для записей. Из контейнера для ручек торчали две шариковые ручки, которыми, насколько я помнил, я почти не пользовался. А на маленькой подставке лежал жетон железной дороги «Лонг Айленд Рейлвей» с отпечатанным на нем спешащим на поезд пассажиром. Этот сувенир я привез из Нью-Йорка в 1964 году с «Всемирной ярмарки». Это был единственный раз, когда моя семья провела отпуск вместе. Этот жетон я потерял в 80-х.

И, кажется, другие вещи растерялись тоже. Я изучал комнату беспокойным взглядом в поисках подсказок, пока не остановил его на телефоне на стене. Большой черный ящик со старомодным диском и громоздкой трубкой выглядел бы совершенно нелепо, если бы висел у меня на поясе, как мой мобильный. На моем письменном столе не хватало монитора компьютера, мышки и принтера, а под столешницей на книжной полке – процессора. А на комоде должен был стоять DVD-проигрыватель и телевизор с жидкокристаллическим экраном. Но так как эти технологии еще не были изобретены, то на самом деле я ничего не потерял. Так как в 1971 люди всё еще контролировали технику, а не наоборот.

Я сходил в кладовку уборщика в коридоре и нашел швабру, ведро, баночки с мылом для пола и воск. Принеся воду из ванной комнаты, я помыл пол и остальную часть комнаты.

В 11:00 этого утра фотограф из университетской студенческой газеты «Дейли Иджипшн» мог бы сделать снимки комнаты 108 корпуса «Бейли» для конкурса «Лучшая комната кампуса». Единственным недостатком в идеально чистой комнате была просыпанная щепотка табака на столе Гарри.

Пора звонить Кэтрин.

Трясущимся пальцем я прокрутил диск, набрав ее номер. Подождав несколько секунд, я услышал какие-то щелчки, потом смешные сигналы, а затем голос на записи сообщил, что этот номер больше не обслуживается. Я позвонил в справочную, но оператор ответил мне, что в Мёрфисборо не зарегистрирован абонент с фамилией Манчини. Испытывая невероятное отчаяние, я сел на безупречно заправленную кровать и стал снова листать телефонный справочник. В нем был номер, зарегистрированный на фамилию Манчини, и я не помнил, чтобы они переезжали.

Может, я вернулся в другое прошлое?

Сидя на кровати я провел полчаса, уставившись на свои скучные кожаные ботинки в бесплодной попытке игнорировать 20-е столетие. В конце концов, ручка двери в коридор провернулась, и в комнату ворвался Гарри, едва заметно кивнув.

Вместо обычных четырех-пяти книг под рукой, сегодня он появился с единственной коробкой в руках. Я вспомнил, что мой сосед по комнате был человеком с устойчивыми привычками, поэтому эта перемена меня заинтриговала. Он сел за свой стол, открыл коробку так, словно в ней хранилась ваза времен династии Минг, которую он украл из какого-то музея, и вытащил из нее сияющую новизной настольную лампу.

Включив ее в розетку, он щелкнул выключателем в верхней части абажура. Стол тут же осветился мощным теплым потоком света.

– Эй, это просто крутяк, Федерсон, – сказал он. – Смотри, чувак, тут есть три уровня настройки... слабый...

Клик.

– средний...

Клик.

– и мощный.

Клик.

Гарри передвигал лампу с одного места на другое, крутил гибкую ножку и постоянно переключал режимы освещения от среднего к мощному.

Я помнил этот момент!

Я помнил, как Гарри купил новую лампу. А если подумать, то я помнил множество событий из 70-х.

– Никсон уйдет в отставку в 1974! – пробормотал я.

– Что ты сказал, Федерсон? – пробурчал Гарри, не отрываясь от книги.

– Я сказал... классная лампа и...

Я безжалостно сжимал тот 38-летний блок моей памяти, пока, наконец, что-то не просочилось наружу.

– Гарри, пристегивай ремень безопасности, когда будешь ехать в машине.

– Что? Что там насчет ремня, Федерсон? – Гарри поднял взгляд от книги.

– Ты скоро попадешь в ДТП. Белка, или что-то подобное, выскочит перед машиной и, если ты не будешь пристегнут, ты попадешь больницу с сотрясением мозга и огромной шишкой на лбу. С правой стороны, кажется.

Гарри смотрел на меня в шоке.

– Федерсон, что за жуткие вещи ты несешь? – он потянулся за трубкой.

– Гарри, пообещай мне. Пообещай мне, что будешь пристегивать этот чертов ремень безопасности.

– Ладно, Федерсон, буду.

Но я ему не верил.

С ошеломленным выражением лица Гарри установил средний режим освещения на своей лампе, закурил трубку, после чего вернулся к занятиям, очевидно, даже не заметив сияющий, только что натертый воском, пол.

Я четко помнил все исторические события будущего вплоть до 2009 года, но чем дальше я возвращался назад в прошлое, тем более смутными становились мои воспоминания о мировых событиях. Бордовый механический карандаш, оставленный мне солдатом в поезде, лежал у меня под рукой. Я взял его. Казалось, он идеально подходил моей руке. Не задумываясь, я начал делать записи аккуратным красивым почерком, – нечто, чего я не делал на протяжении десятилетий.

1 Никсон уйдет в отставку в 1974 из-за его роли в прикрытии несанкционированного проникновения в штаб демократов в отеле «Уотергейт».

2 Джеральд Форд станет президентом. После него должность президента будут занимать Джимми Картер, Рональд Рейган, Джордж Буш Старший, Билл Клинтон, Джордж В. Буш младший и Барак Обама.

3 Инфляция достигнет двузначного числа в 70-х.

4 В 1975 фильм «Полет над гнездом кукушки» получит премию «Оскар» за лучший фильм.

5. Космический шаттл «Челленджер» взорвется в воздухе вскоре после запуска в 1984 году (кажется).

6. ПК будет изобретен в 70-х годах и станет массово использоваться в 90-х, также, как и интернет.

7. Холодная война закончится в 1991.

8. 9/11

8. «Чикаго Уайт Сокс» выиграет в Мировой серии в 2005, впервые за 88 лет.

10. Великая рецессия начнется в 2007 году.

11. Барак Обама, первый президент афроамериканец, будет избран на пост в 2008 году.

12. В мае 2009 внутриматериковый ураган пронесется по Южному Иллинойсу, став причиной значительных разрушений.

13. В октябре 2009 Питер Федерсон будет выдернут назад в 1971.

Я нашел красный маркер в ящике своего стола и написал печатными буквами в верхней части:

ЧТО Я ЗНАЮ

А потом приклеил скотчем этот список на стену над столом.

На страницу:
5 из 6