Большая охота

«Интересно, – думал шотландец, пытаясь устроиться поудобнее среди мусорных куч и отгоняя навязчивое видение большого дымящегося куска мяса вкупе с наполненной элем кружкой, – что сейчас поделывает Железный Бертран? Наш побег он, конечно же, обнаружил, потому и закрыл город. Ох, не завидую я тем, кому доведется попасть под его горячую руку…»

* * *

– …Что значит «пусты»?! Да ты понимаешь, что говоришь?!

На здоровенного детину по имени Гвиго, начальника стражи в замке Ренн, жалко было смотреть. Потупив взгляд, он переминался с ноги на ногу перед разъяренным Транкавелем, и его грубо слепленная физиономия попеременно то наливалась жарким багрянцем стыда, то стремительно белела от невыносимого ужаса. Железный Бертран мог нагнать страху на любого смельчака. Ну, или почти любого.

– Не извольте гневаться, ваша милость… – в очередной раз промямлил стражник. – Говорю, как есть, не прячу ж я их, в самом-то деле… Пусты их комнаты, как есть пусты, и сами они пропали, и трех коней с конюшни свели, только барахло кой-какое осталось… Не иначе, сбежали гости…

– Молчать, идиот! Из Ренна они могли бежать только в одном случае – если им помогли, и клянусь Богом, я дознаюсь, кто это был! – рявкнул Железный Бертран. – Поднять гарнизон по тревоге, обыскать в замке каждый уголок! Заменить стражу у обоих ворот, караул удвоить, лучников – на стены! Всех, кто стоял в карауле нынешней ночью, согнать во дворе, обыскать до нитки, их имущество перетряхнуть. У кого сыщется лишнее золото – тут же в кандалы и в допросную. Комнаты наших гостей запереть, приставить охрану, к имуществу не прикасаться! Гонцы пусть седлают коней. Кастеляна и библиотекаря немедленно сюда. Да, и отправь людей – пусть позовут ко мне Рамона и Тьерри, чем быстрее, тем лучше. Все понял?

– Понял, ваша милость! – радостно громыхнул Гвиго, украдкой переведя дух – раз отдают приказы, значит, прямо сейчас казнить не станут. – Осмелюсь спросить… а ваша дочь?

– Ее тоже ко мне. Выполняй, черт тебя подери!..

Гвиго исчез за дверью.

Бертран де Транкавель, проводив его мрачным взглядом, заложил руки за спину и принялся нервно расхаживать из угла в угол, время от времени останавливаясь у окна, выходящего в замковый двор. Над Ренн-ле-Шато занимался ясный рассвет, обещая погожий осенний день. В окно было видно, как суетятся стражники, понукаемые разъяренным Гвиго, как перепуганная челядь, побросав привычные ежеутренние хлопоты, прячется по своим каморкам – замок стал похож на разворошенный муравейник.

В дверь боязливо постучались, однако то был не мэтр Ансельмо, не кастелян и не один из отпрысков. Транкавель-старший недоуменно приподнял бровь, увидев вошедшего – Гиллем де Бланшфор был бледен, под глазами синюшные круги, голова неумело замотана окровавленной тряпицей.

– Ты почему здесь? – рыкнул Железный Бертран вместо приветствия. Общество «мужа женовидного» граф де Транкавель терпел исключительно по необходимости. Какой ни есть, а все-таки родственник, братец супруги Рамона. Мессир Бертран, конечно, предпочел бы выставить эдакого родича за дверь и сталкиваться с ним раз в год по праздникам. Но Рамон, избравший Бланшфора-младшего в задушевные приятели, упрямился, и Бертран махнул рукой – пес с вами, пусть душка Гиллем околачивается в Ренне, только на глаза попадается пореже. Относиться же к отпрыску семейства Бланшфоров сколько-нибудь уважительно у графа де Транкавеля не было ни желания, ни оснований. – Какого черта с тобой случилось?

– Ваша милость, выслушайте меня, – потрепанный красавчик начал разговор без обычного жеманства и лишних предисловий, что само по себе было удивления достойно. – Вчера после вечерни я и двое моих приятелей, Кристиан де Ланме и Монтеро д'А-Ниор, находились в Санктуарии. Признаюсь, мы сглупили – сцапали этого итальяшку, Франческо…

По мере того, как Гиллем де Бланшфор продолжал свой рассказ, излагая на диво коротко и ясно – не иначе, вследствие пережитого ночью шока – Бертран де Транкавель сперва присел на край стола, потом ощупью нашарил кресло и опустился в него, ни на миг не отводя глаз от бледной, как мел, физиономии рамонова прихвостня. Он ни разу не перебил и не задал ни одного вопроса. Все и так было ясно как божий день.

Наконец де Бланшфор окончил свою речь. И, словно это послужило сигналом, стукнула дверь комнаты, пропуская Тьерри и Бланку, за которыми в коридоре маячили взволнованные лица. Начальник стражи, кастелян, мэтр Ансельмо. Все – кроме старшего сына, Рамона де Транкавеля.

Тьерри, завидев стоящего посреди комнаты Гиллема де Бланшфора, остановился, будто налетев на стену.

– Гвиго, – страшным, ледяным голосом сказал граф, – ты послал за моим старшим сыном?

– Так точно, ваша милость! – отозвался Гвиго. – Но он заперся у себя и не отвечает…

– Ломайте дверь! – Железный Бертран сорвался на крик. – Все вон отсюда! Я должен… – его лицо на мгновение передернулось, – должен побеседовать с моими детьми.

Призванные к ответу толпой вывалились в коридор, испытывая несказанное облегчение – расправа пока откладывалась. Старый хранитель книг даже осмелился пробормотать себе под нос нечто укоризненное – мол, дергают дряхлого человека спозаранку то туда, то сюда, а переходы-то в замке немалые…

Стоявшие бок о бок братец и сестрица виновными себя явно не ощущали и каяться в грехах не спешили. Скуластая физиономия Тьерри надежным щитом скрывала любые эмоции и переживания. Бланка выглядела удивленной и несколько встревоженной, но не более того. Она и заговорила первой, беззастенчиво пользуясь правом отцовской любимицы:

– Грядет война с де Фуа? Иначе зачем наша гвардия носится по стенам, словно курицы с отрубленными головами?

– Она еще имеет нахальство спрашивать, что случилось, – процедил сквозь зубы Бертран и, не давая любимым отпрыскам опомниться, загромыхал: – Это я должен у вас спрашивать, что случилось! О чем вы там шушукаетесь за моей спиной? Тьерри, будь любезен немедленно, внятно и честно объяснить, чем ты занимался вчера в подвалах! И, если твое объяснение мне не понравится, пеняй на себя! Я жду ответа!

– Я всего лишь помешал друзьям моего брата совершить очередную глупость, – даже напряженная обстановка не заставила Тьерри избавиться от привычки говорить медленно, растягивая каждое слово. – В конце концов, эта заезжая компания пока еще считалась нашими гостями, а не пленниками. Если при этом кое-кто пострадал, моей вины тут нет. К сожалению, и заслуги тоже. Я должен был проучить прихвостней Рамона гораздо раньше.

– Что ты делал потом? – с нажимом осведомился мессир Бертран. – И, кстати, чем ты, моя дорогая дочь, занималась минувшей ночью?

– Проводил гостей до их комнат, убедился, что они заперли за собой двери и пошел к себе, – с безмятежностью честного человека, коему нечего скрывать, ответствовал любящий отпрыск. – Где и оставался до самого утра, когда ко мне с воплями ворвался перепуганный Гвиго.

– А я весь вечер безвылазно сидела у Тьерри, читала его книги, – добавила Бланка. – Мне было скучно одной. И ночевала там же. Слуги могут подтвердить, если уж моему слову тут более не доверяют, – она оскорбленно вскинула подбородок, в точности копируя манеру старшего брата и отца.

– Так что все-таки стряслось? – повторил недавний вопрос сестры Тьерри де Транкавель.

Если бы взглядом можно было испепелять, от отпрысков Железного Бертрана остались бы только две кучки праха на чисто выскобленном полу. Весь жизненный опыт, все многолетнее знание людей господина Редэ вопияли о том, что сын и дочь преспокойно лгут ему прямо в глаза. Лгут – и не боятся, ибо ему не в чем их обвинить. Внезапно он пожалел, что уже не в силах сорвать с лиц своих детей маски, за которыми они наловчились прятать от него свои мысли. А ведь он был уверен, что ему известен каждый шаг его отпрысков, каждое их слово и замысел… Кого он взрастил? Неужели настал тот день, когда собственная кровь осмелилась подняться против него?

Ну уж нет! Напрасно его детки надеются, что уверения в непричастности спасут их. Он вытряхнет из них правду. Любым способом. И начнет прямо сейчас.

– Тьерри, твоя лаконичность меня не устраивает, – мессир де Транкавель сумел взять себя в руки и успокоиться. – Попробуй еще раз, но подробнее. Можешь начать с твоего визита в Санктуарий.

Дверь распахнулась без стука. Ввалившийся Гвиго, чья физиономия теперь приобрела интересный зеленоватый оттенок, с порога рухнул на колени, заблажив:

– Помилуйте, ваша светлость! Откуда мне было знать, что там творится!

– А теперь-то еще что? – с бесконечным терпением осведомился Тьерри, опередив недовольно нахмурившегося отца.

– Так мессир Рамон… – выдохнул начальник стражи, зажмурившись в ожидании карающей молнии с небес. – Мы дверь взломали, как было велено, а он там… Лежит и вроде как не дышит, а на полу повсюду кровь и блевотина… Мадам Идуанна, как заглянула, так сразу в обморок хлопнулась…

– Я ведь предупреждала, когда-нибудь он доиграется со своими алхимическими настоями да ведьминскими отварами, – прозвенела в наступившей тишине Бланка. Граф Редэ с такой силой стиснул пальцы на подлокотниках кресла, что твердое дерево жалобно затрещало.

– Под замок обоих, – свистящим полушепотом распорядился он. – Запереть в Старой башне, приставить охрану, глаз не спускать… Молчать! – взревел он, увидев, что Бланка открывает рот.

Упрямую девицу гнев мессира Бертрана ничуть не испугал.

– Меня-то за что? – шумно возмущалась она всю дорогу до Старой башни. – Я ведь вообще не при чем!

Тьерри молчал. Не оправдывался, не пытался взывать к отцовской справедливости. Просто молчал, глядя себе под ноги и крутя на пальце тяжелый старый перстень с ярким желтым камнем. Только когда за братом и сестрой захлопнулась толстая дверь, он соизволил разомкнуть уста:

– Тише, дорогая. Наша партия еще не закончена. Если я все верно рассчитал, наше заключение будет весьма недолгим.

* * *

После полуночи огни в окнах постоялого двора начали меркнуть один за другим. Из дверей, голося, вывалилась засидевшаяся допоздна компания местной молодежи и направилась вниз по улице. Еще с полчаса ходили туда-сюда слуги, прибиравшееся в общей нижней зале. Наконец все затихло. Для верности Мак-Лауд выждал еще немного и поковылял в обход дома, ища плохо запертую дверь или перекосившуюся на петле ставню. Ужасно недоставало ножа. Свой собственный, с рукоятью оленьего рога, он потерял еще при попытке убить оборотня; заимствованный в Ренне отобрали паршивые мародеры Джейля. У ограбленного виллана нож, конечно же, имелся – кто ж выходит из дому без ножа? – но брать эту зазубренную полоску скверной стали на грубом деревянном черенке Мак-Лауд побрезговал, понадеявшись, что вскоре разживется где-нибудь клинком получше. Не разжился.

Владелец постоялого двора, похоже, держал слуг и домочадцев в строгости. Двери надежно заложены изнутри засовами, обе половинки ставень заперты на крюки, а что хуже всего – вдоль улицы то и дело топотали патрули ночной стражи, числом не менее шести-семи человек, размахивая факелами и изображая неусыпную бдительность. Должно быть, Бертран Транкавель распорядился усилить дозоры.

Дугал мысленно пожелал всему без исключения Бешеному Семейству передохнуть от песьей водобоязни – и довольно хмыкнул, оценив внезапно возникшую идею. Волкодлака, значит, изловить собрались? Так будет вам волкодлак! Во всей красе! С клыками из пасти и железной шерстью на загривке!

…Нет ничего более раздражающего для человеческого уха, нежели занудливое тявканье скучающей собаки, перемежаемое тонким надрывным воем. Псу нечем заняться, он сидит под окнами и выводит удручающую руладу, задрав лохматую морду к ночному небу… За долгие годы, проведенные в небезопасных странствиях и скитаниях, Дугал научился в совершенстве подражать кое-каким «голосам живой природы». Время от времени это умение оказывалось полезным: подать сигнал, например. Или выманить из надежного укрытия караульщика. Вот как сейчас.

В доме заскрипели половицы, послышались недовольные голоса разбуженных собачьим лаем людей. Лязгнул отпираемый замок – этого звука шотландец ждал более всего. По двору заметались отблески: неся фонарь, вышел спотыкающийся в полусне мальчишка-служка. Вполголоса проклиная четвероногую тварь, принялся светить вокруг, разыскивая животное. Судя по невнятному бормотанию, бедной псине грозило немедленное утопление в навозной яме с предварительным обдиранием шкуры и четвертованием.

Гостиничный служка слишком поздно заметил выросшую рядом тень. Хозяйственно погасив упавшую на землю лампу, Дугал сгреб поверженного бедолагу за шиворот и отволок подальше, на задворки гостиницы. На поясе у мальчишки болтался короткий нож, и Мак-Лауд на миг заколебался – как поступить? Прислуга «Белого быка» не сделала ему ничего дурного, просто случайно оказалась на дороге. Ладно, пусть валяется. Треснул он парня от души, и тот нескоро придет в себя. А опомнится, все равно ничего толком рассказать не сможет.

Переступив через порог и прикрыв за собой толстую дубовую дверь, шотландец угодил в мир привычных звуков и запахов. Дым очага, подгоревшее масло, хруст соломы под ногами… Ступеньки наверх, к комнатам постояльцев. Тускло освещенный чадящей лампой коридор, куда выходят четыре двери. Возле последней в тупике стоит скамья, на ней сидит и вполглаза дремлет, привалившись плечом к бревенчатой стене, некий коренастый лысоватый тип с короткой рыжей бородой, обрамляющей бульдожью челюсть. Меч в ножнах прислонен к стене – только руку протянуть. На поясе длинный кинжал.

Дугал не знал имени караульного, зато с необыкновенной резкостью и точностью вспомнил иное. Сегодняшнее утро, свист арбалетного болта. Тьма, стиснутое огненной петлей горло. Именно этот человек из отряда Джейля стрелял в него. И, вероятно, именно он потом, обшарив мертвое тело, закидал его комьями земли.

Ну, я ж тебя, подумал Мак-Лауд, чувствуя, как в груди поднимается волна холодной ярости. А что – он его? С голыми руками на меч? До тупичка шагов десять, беззвучно не подберешься, стоит ступеньке скрипнуть – пиши пропало… Тут в голову шотландца пришла мысль, от которой Мак-Лауд, несмотря на драматическую ситуацию, едва не заржал в голос – и, единственно усилием воли сдерживая гнусное хихиканье, потянул через голову вонючий крестьянский балахон…

Одна из ступенек, конечно же, скрипнула – негромко, едва слышно, но стрелок Ральфа провел немало времени в военных походах и опасных делах, научившись моментально пробуждаться от любого шороха. Лысый вскинулся, правой рукой нашаривая рукоять лежавшего рядом клинка… и оцепенел, хрипя и вытаращив глаза так, что они походили на два сваренных вкрутую яйца.

К нему беззвучно приближался убитый сегодня утром лохматый верзила – в той же изодранной в клочья рубахе, заскорузлой от крови по вороту и на боку, вокруг дыры, пробитой тяжелым болтом. В ямке под кадыком бугрился жуткий багрово-фиолетовый шрам, ноги были босы и окровавлены, а давешний мертвец шел себе и шел не спеша, вытянув перед собой руки со скрюченными пальцами. Шел и ухмылялся от уха до уха. Почему-то жизнерадостный оскал выглядел гораздо страшнее, чем если бы явившийся из небытия призрак завывал, грозя живьем забрать погубителя в адское пламя.

Стражник обратился в недвижную мраморную статую, в особенности напоминая оное изваяние цветом лица. Когда же Дугалу оставалось до него всего пара шагов, злосчастный арбалетчик издал странный утробный стон, похожий на гулкое «хооу-умм», с которым в болоте всплывает особенно крупный пузырь, и мешковато свалился с лавки. Дугал едва успел подхватить сомлевшего подручного Джейля прежде, чем тот грянулся на пол – и скривился от шибанувшей в нос вони.

– Ах, бедненький, весь испачкался… – брезгливо буркнул шотландец. – Надеюсь, попомнишь ты эту ночку и свою лихую стрельбу… Может, прирезать тебя, как ты того заслуживаешь? Да неохота руки марать… Черт с тобой, авось так свихнешься…

Мак-Лауд пристроил обмякшее тело в углу и сунулся к створке, охранявшейся лихим стрелком из арбалета. Она открывалась наружу и была для верности подперта поленом. Пленникам все равно некуда деться: через окно не вылезти, ибо крепкие ставни заперты снаружи, а ежели начнут звать на помощь либо попытаются вышибить дверь – подчиненные мессира Ральфа быстро призовут их к спокойствию.

Уже шагнув внутрь, Дугал сообразил – как бы сейчас верные соратники не испортили так удачно начатое дело своими воплями. Они ведь тоже справедливо полагают его усопшим. Если с перепугу рехнется лысый арбалетчик, то и поделом ему, а вот если подвинется умом ни в чем не повинный Гисборн или бедняга Франческо…

В комнате пленников еле тлел плавающий в плошке с жиром фитиль. Заслышав скрип открывающейся двери, прикорнувший у стола человек поднял голову. Лежавшая то ли на сундуке, то ли на широкой лавке фигура, с головой накрытая дорожным плащом, тоже зашевелилась – в темноте светлым овалом мелькнуло острое личико Изабель, вспыхнули отраженным светом две яркие точки глаз.

– Dolce Madonna, – потрясенный дрожащий голос, раздавшийся откуда-то снизу, принадлежал Франческо – оказывается, мальчишка устроился на полу. – Мессир Дугал?..

– Скорее, его воскресший неугомонный дух, – надежда Мак-Лауда на то, что сейчас он наконец впервые узрит испуганную мистрисс Уэстмор, не оправдалась. Самообладание рыжей девицы выковали из лучшей дамасской стали, закалив в крови сотен поверженных врагов. Если она и была ошеломлена явлением вроде бы сгинувшего навеки шотландца, то на ее внешнем виде это никак не отразилась. Изабель бодро вскочила со своей лежанки, деловито осведомившись:

– Делаем ноги?

Единственным пораженным до глубины души человеком был милорд Гай Гисборн. Он так и остался сидеть, деревянно выпрямившись и уставившись на воскресшего из мертвых сотоварища. Когда же англичанин сумел заговорить, то прохрипел, заикаясь:

– Кх… ка-а… как?.. Я ведь своими глазами видел…

– Ничего ты не видел, – отрезал Мак-Лауд. Ему пока что не хотелось обсуждать события сегодняшнего утра. Он бы предпочел все забыть – и молнии во мраке, и видение горящего дворца. – Идем. Добро, что у вас отобрали, придется пока оставить на память Джейлю. Надо побыстрее убираться отсюда – и из трактира, и из Безье. Бертран Транкавель в городе. Он ищет нас. Гай, давай ты потом всласть поудивляешься, а?

– Без денег, лошадей и оружия мы далеко не уйдем, – как всегда случалось в моменты волнения, усилившийся акцент Франческо превратил его речь в мешанину бессмысленных звуков. С трудом взяв себя в руки, итальянец повторил фразу – теперь уже более разборчиво.

– Верно, – закивал Дугал, затаскивая в комнату бесчувственного стрелка. – Не уйдем. Но все равно попытаемся. Иначе, уж поверь, никто из вас не доживет до завтрашнего полудня. Кроме разве что мистрисс Изабель.

Упомянутая дама нетерпеливо топталась подле дверей, выглядывая в опустевший коридор. Шотландец, склонившись над благоухающим ароматами отхожего места арбалетчиком, принялся стаскивать с поверженного врага добротные сапоги воловьей кожи и потрепанный колет.

– Малы, чтоб тебя вспучило…

– Дугал, что ты делаешь? – примороженным голосом поинтересовался Гай.

– Собираю трофеи, – обувшись и одевшись, Мак-Лауд позаимствовал у не справившегося с обязанностями стража меч и кинжал – швырнув последний сэру Гисборну. – Пошли. Только очень, очень тихо.

Четыре человека поочередно выскользнули в коридор. Спустились по лестнице, тщетно стараясь прикинуться бестелесными призраками и не скрипеть ступеньками. У более легких на ногу Франческо и Изабель это получилось, у Гая и Мак-Лауда – не очень. Притворенную дверь во двор никто не запер – стало быть, оглушенный шотландцем служка по-прежнему валялся под стеной конюшни.

– Давайте хоть лошадей сведем! – зашипела Изабель, оказавшись на улице и переведя дух.

– Как? – сиплым полушепотом откликнулся Дугал. – Нет уж, топайте за мной и не спорьте.

– Куда, собственно, ты нас тащишь? – Гай окончательно смирился с присутствием ожившего Мак-Лауда, задав вполне разумный, хотя и несколько несвоевременный вопрос.

– К друзьям, – пропыхтел шотландец, труся через обширный двор к воротам. Спасенные торопились следом, косясь по сторонам в ожидании внезапной напасти. – К таким друзьям, что молятся кошельку заместо креста… Шепнешь им нужное словечко, и тоже станешь их верным приятелем до скончания времен… А, чтоб вам всем провалиться!

Судьба, как известно, обожает злые шутки. Именно в этот момент, не раньше и не позже, напротив «Белого быка» остановился ночной патруль. Факелы в руках стражников выхватили из темноты группку крадущихся через двор людей. С наступлением темноты, как известно, все добрые горожане сидят по домам, а шастают только воры, разбойники да ночная стража. Посему старшина патруля с сознанием честно выполненного долга оглушительно гаркнул:

– А ну, стоять на месте! Стоять, кому сказано!

Изабель, державшаяся позади, немедленно попятилась в полосу густой тени, таща за собой Франческо. Сэру Гисборну, всегда уповавшему на защиту закона, на мгновение показалось, что сдаться городской страже – не самый плохой выход. Рассказать о происках Ральфа Джейля и Транкавелей, попросить убежища…

Разумные планы ноттингамского рыцаря оказались в мгновение ока порушены его лихим компаньоном, оскалившимся навроде озлобленного пса и без лишних раздумий кинувшегося на ближайшего стражника. Прежде чем Гай успел вмешаться, шотландец уже сбил с ног двоих или троих дозорных, вырвал из чьих-то рук копье и завертел его смертоносным колесом. Охранители покоя мирного города Безье, привыкшие ловить обычных домушников и никак не ожидавшие столкновения с полоумным убийцей, в ужасе попятились. Двое, забывшие поглядывать по сторонам, оказались затылками к Гаю. Со вздохом сожаления англичанин сгреб блюстителей за отвороты колетов и как следует столкнул головами.

«Долго не продержимся», – в окнах гостиницы, как краем глаза отметил Гай, заметались тусклые огоньки свечей. Что самое досадное, вспыхнули они и на втором этаже, в комнатах, занятых отрядом Джейля. Хлопнула распахнувшаяся дверь – привлеченные шумом и криками во дворе, наружу выбегали постояльцы. Еще немного, и вокруг будет не протолкнуться от зевак и доброхотов, желающих принять участие в поимке злоумышленников. К стражникам непременно пожалует подкрепление, и что тогда?

Конец стычке положило неожиданное вмешательство со стороны. Двустворчатая дверь конюшен распахнулась, и во двор с топотом и ржанием ворвались напуганные чем-то лошади постояльцев. В мельтешении людей и животных Гай потерял шотландца, зато рядом неизвестно откуда возник Франческо, мертвой хваткой вцепившийся ему в рукав и завопивший:

– Бежим!

«Я не могу бросить соратника в беде», – хотел было сказать Гай. Но тут живой, хоть и еле держащийся на ногах Мак-Лауд вывалился на него из общей суматохи, хрипло бормоча:

– Сматываемся, сматываемся!

Они юркнули в узкий темный лаз между двумя соседствующими стенками, едва не сбив с ног притаившуюся там Изабель. Замыкавший тактическое отступление Гай бросил прощальный взгляд за плечо – и ему показалось, что в охватившей гостиничный двор сумятице он заметил шевалье Джейля. Стоя у крыльца «Белого быка», тот с яростной досадой выговаривал что-то троице своих подчиненных. Потом их загородила брыкающаяся лошадь, а сэр Гисборн кинулся вслед сотоварищам, карабкавшимся на невысокую каменную стену постоялого двора.

Глава вторая

Вопросы и ответы

12 октября.

В косо падающем сквозь прохудившуюся крышу солнечном луче кружили пылинки. Гай уже с четверть часа бездумно созерцал танец крохотных частиц сенной трухи, в который раз устало поражаясь переменчивости людской судьбы. Как, оказывается, просто сделать из посвященного рыцаря, наследника не самых бедных владений, побирающегося бродягу без единого пенни в кармане! Единственная ценная вещь, коей обладает этот нищий – ворованный кинжал. Можно попытаться продать в оружейную лавку. Если хозяин впустит. Ах да, еще болтающаяся на шее серебряная ладанка, якобы с частицей Истинного Креста, в незапамятные времена купленная кем-то из предков и передаваемая владельцами манора Локсли по наследству. Гай стал ее обладателем года три назад, когда покинул домашние владения и перебрался в Лондон, ко двору принца Джона. Нет, талисман он продавать не станет – разве что уж совсем припрет и другого выхода не останется.

Внизу затопталась и шумно вздохнула лошадь. Гай прислушался – не идет ли хозяин конюшни, на чьем сеновале они обосновались без всякого на то дозволения. Мысль спрятаться где-нибудь и дождаться утра пришла в головы беглецам сразу же, как только они оказались на улице, соседней с недоброй памяти «Белым быком». Во-первых, немедленно выяснилось, что Мак-Лауд с трудом передвигает ноги и вот-вот потеряет сознание – весь остаток его сил ушел на драку с ночной стражей. Во-вторых, беготня по ночным улицам незнакомого города не приведет ни к чему хорошему. Еще одной стычки с патрулем или, не приведи Господь, людьми Бертрана Транкавеля им не пережить.