Между скалами

–Ну, всё хорошо. Поспи немного, ладно? – врач встал со стула и вышел из палаты.

Я вяло посмотрела на закрывшуюся во второй раз дверь, перевела взгляд в противоположную сторону, к окну… и чуть не вскрикнула: в полумраке у окна стояли те же три пациента и так же неподвижно на меня смотрели.

Трое… или… минутку, нет, один. Они какие-то прозрачные, похоже, троится в глазах.

Нет, они… Я ощутила, что бледнею. Но я же не сошла с ума! Они разные, это три разных человека… Но, гром и молнии, почему они прозрачные?.. Что за бред?!

Может, кажется? Или… так…

Я закрыла правый глаз. Те же трое продолжали смотреть на меня, только я их видела абсолютно явственно.

Я закрыла левый глаз, а правый боялась открыть. Ведь, если они прозрачные, значит, правым глазом я их не увижу… Этого не может быть, конечно, что за ерунда?.. Не могла же я так сильно стукнуться головой, в самом деле…

Но если?..

Нет, надо посмотреть. Конечно, я их снова увижу, разве можно видеть людей только одним глазом? Чёрт, хватит трусить, это же глупости, открой глаз!..

Нет, не могу.

С глубоким вдохом я открыла оба глаза и взглянула на странных пациентов. Они были прозрачные. И на этот раз ошибки быть не могло: левый глаз видел их чётко, а оба – и людей, и то, что находится за их спинами.

Мне кажется, мне просто кажется, их нет. Я резко закрыла ладонью левый глаз.

Всё, проблема решилась сама собой, их нет! Их здесь нет! Я смело открыла оба глаза…

Снова трое.

Гром и молнии, что же со мной происходит…

Это просто галлюцинации. Да, так и есть. Ведь я, кажется, была в бреду? Может быть, даже под наркозом. Так что, конечно же, все эти незнакомцы лишь плод моего посттравматически воспалённого воображения.

Я протёрла левый глаз. Не помогает. Резко села, не обращая внимания на боль, стала яростно тереть виски, лоб, бить себя по щекам… чёрт возьми, они всё ещё здесь!.. Меня затошнило, и я быстро легла. Голова раскалывалась от движений так, что перед глазами пошли круги. Веки захлопнулись, дыхание сбилось…

Их там нет. Тебе просто кажется. От испуга туман в голове быстро рассеялся, как будто его пронзила молния, и стало свежо, как после грозы, как будто в черепной коробке трещал озон.

Сердце стучало, боль в голове постепенно утихала.

Просто глюки…

Я заставила себя открыть глаза. Всё это просто кажется…

В палате никого не было.

Вот так. Просто показалось. Может, они и были, но уже ушли.

Я снова закрыла глаза и ощутила себя в раю. Голова болела уже совсем несильно, сердце успокоилось, а в палате абсолютно точно никого нет… В голову стал возвращаться блаженный дым…

В палате!

Что я вообще делаю в больнице?

Я нахмурилась, разогнала вновь воцарившийся туман в голове и погрузилась в воспоминания.

Вот я сижу в комнате и делаю уроки… читаю книгу… нет, не книгу, комикс… нарисованный карандашом… Не мой. Кого-то, кто мне важен… Что за комикс? О чём? Точно, другие миры. Девочка с бледной кожей, голубыми глазами и выкрашенными в чёрный волосами с двумя розовыми прядями: одна, длинная, слева, вторая, короткая, в чёлке справа. Кто она? Моя подруга. Лучшая. Да… Женя Зайцева…

Что же со мной такое?.. Какого чёрта я здесь делаю?

Почему я не вспомнила Женю? Почему я ничего не могу вспомнить? Как, как, как я оказалась в больнице?!

Что было с того момента, как я читала комикс?.. Кажется, день или два, не больше… Провал небольшой, но что же там было?.. А мама с папой, они знают, что я здесь?..

Я напрягла голову и пристально уставилась в кромешную темноту провала в памяти. Что же ты таишь?..

Проклятие. Я ничего не помню…

От попыток вспомнить голова опять разболелась. Я растерянно перебирала складки одеяла. Туман стремительно расползался по пространству черепа, и у меня уже не было сил вспоминать.

Я стала погружаться в болезненно-крепкий сон…

Уже на краю сна в сознании шевельнулась паника. Что же со мной случилось?..

* * *

В окна палаты бил яркий солнечный свет, на улице так и стояли наполовину жёлтые, наполовину голые деревья, хотя шла уже четвёртая неделя октября.

Капельница сковывала движения, одеяло казалось тяжёлым металлическим пластом.

Я разглядывала палату. Похоже, сейчас середина дня, часов здесь нет. Зеркал тоже. Ещё пара кроватей, железные, даже матрасов нет. Рядом с моей кроватью стул, с другой стороны – тумба.

Открылась дверь, и в палате показался врач, с которым я разговаривала накануне. Он взглянул на меня и подошёл, у него в руке снова поблёскивал градусник.

–Как голова? – отдавая градусник мне, спросил он.

–Вроде, нормально, – хрипло ответила я и чуть-чуть приподняла голову с подушки, чтобы удостовериться, что всё действительно нормально. Голова тут же внутри завибрировала. – Нет, болит…

–Болит, когда двигаешься? – я кивнула. – Не вставай пока.

–А почему я здесь?

Голубые внимательные глаза остановились на моих глазах.

–Ты попала в аварию. Разве не помнишь?

–Нет…

Мы помолчали. Врач достал градусник и посмотрел показатели.

–Следи за моим пальцем, – велел он и принялся, как вчера, водить пальцем перед моими глазами.

–Почему в аварию? Когда?.. – попробовала расспросить я.

–Три дня назад. Ты пока отходишь от наркоза.

–От наркоза? Мне делали операцию?

–Нет. В ране на голове было много осколков.

–А…

Я молчала и пыталась нашарить в памяти эту аварию. Взглянула на руки. Царапины… Почерк Фрака. Мне пробрала дрожь.

Что же было?.. Что с Фраком? Что с родителями?

–Что это была за авария? – произнесла я, обращаясь к самой себе.

–Автокатастрофа, – откликнулся врач, усаживаясь на стул и что-то записывая на бумаге, прикреплённой к планшету. Этот планшет оставался лежать на стуле ещё со вчерашнего вечера.

Меня начало подташнивать.

–А родители? С ними что?

–Твой отец в соседней палате, у него сломано ребро и вывих колена. А в целом, всё в порядке.

На мгновение я успокоилась, но тут же снова заволновалась.

–А мама?

–Она тоже здесь, у твоего отца. К тебе пока никого не пускают.

–Угу…

Я тупо уставилась в пространство.

Значит, мы с папой были одни… Уже кое-что. Куда мы могли ехать? Откровенно говоря, мне редко приходится куда-либо ездить с кем-то из родителей. Но иногда… В голове что-то мелькнуло. Папа учил меня водить летом, тогда мамы в машине не было.

Ага, с чего бы он стал меня за руль садить, ещё и в городе?.. Или… а может, эту мысль мне память подбросила?..

Я закрыла глаза и снова вперила внутренний взгляд в чёрную дыру. Мысленно спросила, впрочем, не надеясь на ответ: «Папа учил меня водить?» Подсознание лукаво помалкивало.

–С какого момента ты всё забыла? – спросил между тем врач.

–Не знаю, – встрепенувшись, сказала я, – возможно, весь день аварии…

–Вас привезли утром.

–Значит, ночь перед аварией… И половину дня ещё…

Утром? Может быть, папа вёз меня в школу?.. Да ну, я пешком хожу, идти-то два шага. Да папа и уезжает на работу, когда я только умываюсь.

Но я ведь должна всё вспомнить?..

–Значит, частичная амнезия.

Я вздрогнула.

–Такое часто бывает после аварий? Это навсегда?

Врач улыбнулся и сунул записи в просторный карман белого халата.

–Я не думаю.

Он встал и направился к выходу, у дверей прибавив:

–Скоро обед будет.

–Подождите! – едва он шагнул за дверь, торопливо позвала я.

–Да?

–Здесь вчера были три пациента, – я пытливо посмотрела на врача.

Он удивлённо моргнул, затем оглядел палату и снова растерянно взглянул на меня.

–Здесь никого не было, – сказал он.

Значит, всё-таки глюк. Со вздохом облегчения я взглянула на дверь – врач всё ещё стоял на пороге и, нахмурившись, разглядывал меня. Затем молча вышел.

Я снова принялась копаться в воспоминаниях. Всё, что у меня есть, единственная зацепка, единственный вариант – папа учил меня водить. Но как мы попали в аварию? Разве папа мог это допустить? Если бы была хоть малейшая опасность, что мы попадём в аварию, он не подпустил бы меня к рулю. Нет, пожалуй, никто ничему меня не учил.

Ещё и утром…

Даже предположений нет.

Я снова закрыла глаза и постаралась ни о чём не думать.

Звуки стали сливаться в гул: пиканье, голоса за дверью, шаги… Сон мелкими шажками наступает на мою голову, проходит по векам, сковывает мысли…

Тут в моём сознании постепенно приоткрылась какая-то дверца, и из-за неё полились звуки, слова, чувства, картинки… глаза резко распахнулись.

Расстроенный папа. Фонари светят в окно. У меня быстро бьётся сердце. Что-то застилает взгляд… слёзы. Машина мчится вперёд чуть быстрее, чем обычно, и свет фар расплывается по асфальту, деревья и дома за окном сливаются в сплошной тёмный фон, слёзы льются ручьями, снова папа…

Почему он такой грустный?.. Почему я хочу извиниться? Да, точно, мои слова, дело в них. Но что такого я могла сказать ему?

Я судорожно цеплялась за неожиданно нахлынувшие воспоминания умом, но они выскальзывали. В последний раз я напрягла память и попыталась вытянуть что-нибудь ещё о том дне, но картинки исчезли. Дверца снова захлопнулась.

Я с досадой ударила кулаком по кровати и вдруг поняла, что сижу. В подтверждение у меня закружилась голова, начало тошнить, и я поспешно улеглась.

Наверное, обед мне лучше не есть.

Через час медсестра привезла железную тележку с тарелкой супа и ещё одной – с гречкой и курицей. В дополнение над тарелками возвышался стеклянный стакан с компотом. Стандартный больничный обед.

Медсестра взяла у меня кровь на анализы и даже попыталась кормить (вставать мне было нельзя), но я наотрез отказалась есть.

Весь день я пыталась вспомнить хоть что-то ещё, несколько раз заходили медсёстры и врач, но больше никого ко мне не пускали.

Один раз появилась пациентка, девушка с рыжими волосами, она тоже казалось прозрачной. Как и трое вчерашних, она молчала. Как и трое вчерашних, повергала меня в ужас. Я даже собиралась позвать кого-нибудь, сказать, что в палате посторонние, но не успела – девушка исчезла, едва я отвернулась. От этого стало ещё неуютнее: это жутко, когда в любой момент может появиться кто-то, кого ты видишь всего лишь одним глазом.

Голова болела уже не так сильно, как до этого; наркоз всё ещё туманил сознание, но я уже могла соображать. И происходящее мне совсем не нравилось.

Глава IV

Прошло 5 дней.

Я продолжала упорно раз за разом штурмовать провал, по ночам видела мутные сны: то снова расстроенный папа, то почему-то Женя с бледным лицом и лихорадочно блестящими глазами, то парк аттракционов, то Фрак в мыле… Все эти картинки казались мне полнейшим бредом, сливались в одну, выстраивались то в один сюжет, то в другой, то в третий и доводили до ручки. Меня мутило при виде машин за окном, кидало в дрожь от слова «наркотики», бил озноб от попыток представить аварию, мучила боль при мыслях об отношении к дружбе…

Вскоре я поняла, что пытаться вспомнить бесполезно, и стала просто ждать тех вспышек, что на меня иногда накатывали. Жить с провалом в памяти было ужасно неуютно и непривычно, словно перед глазами всё время чёрное слепое пятно, скрывающее от зрения нечто важное… Это как если бы я знала, что не в состоянии увидеть предметы или что откуда-то в меня целится снайпер. Мне всё время казалось, будто за моей спиной кто-то стоит.

В придачу я несколько раз увидела тех мужчин-пациентов, и с каждым разом они становились всё более ужасающими. Может быть, это была одна из причин, по которой мне чудилось, будто рядом всё время находится кто-то ещё.

Я уже не могла спокойно есть, пить, спать, я постоянно ждала, что они снова появятся и будут так же неподвижно смотреть на меня, ждать чего-то, чего-то безмолвно требовать, угнетать своим присутствием, молчаливые, бледные и – что самое ужасное – видимые лишь левым глазом.

Сколько бы я ни говорила о них моему врачу, Петру Ивановичу, он только качал головой и повторял: «Нет, сюда больше никто не приходил.» Это пугало ещё сильнее: неужели этих ребят больше никто не видит?..

Если не считать этих двух обстоятельств, мне было намного лучше, уже можно было вставать, но посетителей пока не пускали.

Утром шестого дня Пётр Иванович сообщил, что сегодня ко мне придут родители. Мне уже давно хотелось увидеться с папой, поскольку я поняла из обрывочных воспоминаний, что он был со мной во время аварии, а также что чем-то его очень расстроила, и мне не терпелось убедиться, что он больше не грустит и что с ним всё хорошо. Маму мне тоже ужасно хотелось увидеть, рассказать о пугающих меня людях, ниоткуда появляющихся у окна и молча сверлящих меня стеклянными глазами. И узнать, наконец, что случилось.

Папа пришёл сразу после завтрака. Когда он зашёл, улыбающийся, радостный, с перебинтованным корпусом и хромающий, я едва не закричала от радости. Мне было страшно, что я снова увижу пациентов, и, когда папа пришёл, появилась успокаивающая уверенность, что, даже если они и появятся, то мне ничего не грозит.

–Ну ты как? – едва сев на кровать, спросил папа. – Как самочувствие? Мне врач сказал, ты всё забыла?

Я хотела ответить, и тут внутри что-то дрогнуло, и в памяти неожиданно всплыло:

«-Знаешь что, пап, я не хочу, чтобы моя жизнь была такой же, как у тебя!..»

На заднем плане сознания мелькнула мысль: неужели это я могла говорить?

«-…ты одинок, у тебя есть только семья…»

«-Друзья – это ложный ориентир, и они не стоят того, чтобы из-за них…»

«-Ты ничего не понимаешь!»

«-Ты ещё не в состоянии оценивать своё поведение…»

«-Я так не хочу!»

Прилив раздражения и энергии, рвение сопротивляться, потом страх, сожаление и острая жалость, сильное желание повернуть время вспять и всё исправить… и то, что я всегда испытываю, когда мне плохо – «скорее бы всё это закончилось»…

Боже, ну как я могла сказать такие слова?! Почему?

«-…ты не признаёшь никаких уз без родства…»

«-Вот поэтому их и нет!»

«-ТЫ ОДИНОК!..»

Гром и молнии! Не узнаю саму себя!

Я вздрогнула, зажмурилась, провожая последние слова и картинки обратно в недра памяти, а затем взглянула на озабоченно и взволнованно разглядывающего меня папу и вдруг расплакалась. Папа бросился меня успокаивать. Я тут же прижалась к нему и заскулила:

–Папуля, прости меня, пожалуйста!..

–Ну что ты, дочур, – растерянно бормотал папа, обнимая меня. Конечно, он давно простил.

–Не надо было мне так говорить…

–Ты всё правильно сказала, Ириша (я ненавижу, когда меня называют Иришей, но сейчас мне было глубоко фиолетово). Ты была права.

Я, хлюпнув носом, отстранилась, чтобы увидеть его лицо.

–Права?..

Папа прижал меня к себе и, поставив подбородок мне на макушку, сказал:

–Да. Я подумал над твоими словами и понял, что дружба и впрямь очень… важная составляющая. Ведь, если бы это был пустой звук, разве моя дочь сбежала бы из дома и стала бы рисковать? Теперь я вижу, что друзья тебе необходимы, и, знаешь… я бы хотел тоже иметь такого друга, как ты. И, пожалуй, хотел бы быть таким другом, как ты. Поэтому ты, наверное, права.

Я сидела, прижавшись носом к папиной груди, и проворачивала в голове фразу «сбежала из дома». Я что, правда сбежала?.. Если да, то ясно, почему мы поссорились… Только ведь мы с ним спорили насчёт дружбы. При чём тут это? Почему я не помню из нашего спора ни единого слова о моём побеге? На мгновение в памяти всплыла мутная картинка с Женей. Неужели мы ссорились из-за неё?

–Я на днях помирился с моим бывшим другом, – тем временем продолжал папа. – Он приехал в больнице самый первый, даже маму опередил… я думал, что ему давно безразлично.

–Что? Ты помирился со своим другом? – встрепенулась я. Мысли о том, что случилось, тут же вылетели из головы. Я быстро и с надеждой посмотрела на него, – Ты не шутишь?

–Как ни странно, нет, – сказал папа задумчиво.

–Это же замечательно! – протянула я радостно и вместе с тем удивлённо.

–Да, – он улыбнулся, и в его улыбке было тепло. – Это действительно замечательно… – и он снова привлёк меня к себе и тихо добавил, – Я так горжусь тобой!

Мы посидели немного молча, обнимаясь. Было очень спокойно, уютно и уже совсем не страшно. Весь страх с приходом папы исчез.

–Пап, – наконец, нарушила молчание я, – ты сказал, я сбежала из дома?

Папа отодвинулся и кивнул.

–Да. Ночью тебе позвонила твоя подруга, а мы с мамой отказались везти тебя к ней. Тогда ты просто взяла ключи от моей машины и поехала в общежитие сама.

–Ого… Я? – недоверчиво пробубнила я.

–Не помнишь?

–Нет, ничего… Даже весь день до этого не помню.

–У нас был День Тёплой Осени, – улыбнулся папа.

–Тёплой? – я красноречиво посмотрела в окно. Надо сказать, последние дни только что наступивший ноябрь был полностью в своём репертуаре: холод, ветер, даже снег. Я редко смотрела в окно, потому что боялась увидеть у подоконника людей-не людей, но трёх взглядов на погоду и холода по ночам мне хватило.

Папа засмеялся.

–Да. Мы были в музее, потом в парке аттракционов, не помнишь? Ты даже осмелилась прокатиться пару раз.

–Разве аттракционы ещё работают?

–Сейчас уже нет, но несколько дней назад многие работали, потому что погода стояла очень тёплая.

Из темноты выскочил парк, я стою у какого-то аттракциона и пытаюсь разглядеть родителей.

–Плохо помню.

–И не помнишь, что случилось с Женей?

Вот этого-то я и боялась…

–А с ней что-то случилось? Она в порядке?

–Я не знаю, – папа пожал плечами, – ты не рассказывала. Только сказала, что с ней происходило что-то плохое.

Ах да, в моих репликах из ссоры было что-то такое…

–А сейчас как она?

–Ира, я не знаю! Она звонила на домашний телефон, волновалась, сказала, что твой мобильник не отвечает.

–Она знает, что я здесь?

–Да, мама ей сказала.

Я пожевала губами.

–Пап…

–Да?

–Знаешь что? Сюда всё время какие-то люди приходят, – несмело начала я.

–И?..

–Они меня пугают.

Папа нахмурился.

–Что за люди?

–Вроде пациентов. Иногда трое мужчин, а иногда девочка. Они очень бледные, всё время появляются ниоткуда, – я вспомнила этих пациентов, и меня пробрала дрожь, – всегда вон там, у окна… И никогда ничего не говорят, я не могу заговорить с ними.

–А зачем врач их пускает? – хмурясь, спросил папа.

–Я не знаю… он вообще всегда говорит, что никого сюда не пускали, и никаких пациентов здесь не было. Они иногда прямо за его спиной стоят, а он и не видит.

Папа молча рассматривал меня.

–Ты не веришь мне? – у меня в голове защекотало от страха. А вдруг он правда не поверит?..

–Почему же, верю, – медленно сказал он, продолжая пристально на меня смотреть.

–А ещё я их только левым глазом вижу, – осторожно закончила я.

Повисла тишина.

–Что значит, только левым глазом? – настороженно переспросил папа, когда пауза слишком затянулась.

–Ну, они прозрачные… Бывает, ты лежишь на боку, и один твой глаз видит только подушку, а другой – её край и всё остальное. Когда оба глаза открыты, ты как бы сквозь край подушки смотришь. С одной стороны, ты видишь и подушку, с другой – и то, что находится дальше, что скрыто от одного глаза, но видно другому… Понимаешь?

–Доча, нельзя видеть людей только одним глазом, – мягко заметил папа, глядя на меня так, словно видел впервые. – Может, тебе кажется? Или снится?

–Я же говорю, они появляются иногда одновременно с врачом, не могу же я спать в такие моменты!.. И казаться они мне тоже не могут. Я ведь не сошла с ума! – я повторяла всё то, что часто говорила самой себе и в чём уже сильно сомневалась.

Папины глаза метнулись к ране на моей голове, она была справа.

–Ириш, тебе просто надо отдохнуть и постараться всё вспомнить.

Он считает, что это просто усталость?

–Но, пап… Я же их вижу… Мне уже гораздо лучше, я отошла от наркоза, даже голова почти перестала болеть. Но они как появились в первый день, так и не исчезают!..

–Значит, не исчезают. Ты только не бойся их, и они исчезнут, – неожиданно покладисто сказал папа.

Я смотрела на него, пока не поняла, в чём дело.

–Ты считаешь, я свихнулась?

–Нет, конечно, ты что! Просто не думай о них, ладно? – торопливо ответил он, успокаивающе гладя меня по голове.

–Папа!

–Просто не думай.

–Пап! Я видела их!

–Знаю-знаю…

–Я правда их видела, своими глазами, то есть одним…

–Конечно, видела…

–Папа! Это правда!

–Конечно, правда, тебе просто надо отдохнуть.

У меня перехватило дыхание. Почему он не верит мне?! Баюкает, будто я маленькая или сумасшедшая, успокаивает, соглашается… У меня защипало глаза.

Я-то думала, поделюсь с ним, и он поймёт, я будто была не одна; думала, хотя бы папа защитит от всепоглощающего одиночества и страха, а он… Он решил, что у меня галлюцинации! Или просто капризы больной… Или шизофрения! В горле встал ком. Это было чистое предательство.

–Папа!

–Ну, всё, всё, – он обнял меня и прижал к себе снова.

Я не отстранилась, а наоборот, сама прильнула к нему и разревелась с неосознанным желанием, чтобы его душа услышала крик моей и поняла его, хоть сколько-нибудь…

«А на что ты надеялась? Кто вообще такому бреду поверит?» – злорадно зашуршал в голове тоненький омерзительный голосок.

И ведь действительно, самый логичный вывод в подобной ситуации – это то, что я рехнулась.

Только вот папе я этот логичный вывод простить не могу. Пусть другие крутят у виска пальцем и не верят, но чтобы тебя бросил родной человек… Ведь родители – это те люди, которых зовёшь, когда тебе плохо. К кому ещё обратиться, если не к ним?

Обратилась…

–Ира!

Мама! Вот кто никогда не станет принимать меня за безумную.

–Мама! – радостно воскликнула я, словно утопающий, которому кинули спасительный круг.

«-Что, Фраклик, она тебя обижает?»

«-Сейчас тебя туда никто не повезёт…»

Мы ходим по полумраку краеведческого музея, гуляем по парку…

Мама у плиты с мокрым котом на руках… Ах да, я его мыла, вот откуда царапины!

Ночь «Тебя туда никто не повезёт…».

Мама подошла к кровати, мы обнялись и просидели так довольно долго. Наверное, спокойнее всего человеку именно тогда, когда он обнимает маму или папу.

–Как себя чувствуешь? Что случилось? – увидев мои слёзы, встревожилась мама.

–Мам, прости, пожалуйста, – вспомнив про побег, попросила я.

–Всё хорошо, не извиняйся.

От этой фразы слёзы потекли сильнее. Как можно говорить «не извиняйся» после этой дурацкой ночи, когда я куда-то уехала на папиной машине?

–Ты всё вспомнила? – тем временем расспрашивала мама.

–Не всё, но уже кое-что, – мне захотелось улыбаться. Страх вновь ушёл.

–Ты помнишь, как сбежала из дома?

–Ну… размыто, – я покривила душой: побег у меня вообще не всплывал. Мне просто хотелось поскорее рассказать маме про странных пациентов, в которых папа не поверил.

–Взяла папину машину и уехала… Повезло ещё, что до общежития добралась! Никогда так больше не делай!

–Я знаю, мам, – тихо сказала я. – Знаю… Больше никогда… до 18 лет.

–И после!.. Пока не научишься водить.

–Ладно.

–Да мы сами виноваты. Надо было отвезти. Догадаться, что всё равно не остановим тебя, – мама невесело улыбнулась. – Упрямства тебе всё-таки не занимать…

Я бываю очень настырной, это правда. Но сначала мне нужно сильное желание… что же такого сказала мне Женя, что я так рискнула?

–Тогда в следующий раз отвезите меня.

–В следующий раз у нас выбора не будет, – заметил папа. – Ты начала бунтовать.

Я посмотрела на подушку. Слышать это было почему-то приятно.

–Мама, – начала я, подумав о теме, которая меня тревожила.

–Наверное, надо тебя записать в автошколу, – прибавил папа.

–Да, наверное… Мам…

–Хотя бы просто теория, пока тебе нет 18 лет. Там же не берут несовершеннолетних?

–По-моему, нет, – мама решила поддержать папину тему.

–Мама!

–Да?

–…Хотя чего, практики нам и так уже хватило, – настойчиво продолжал рассуждать папа.

Я чуть не зарычала. Ну нет, он не собьёт меня с толку!

–Мама, я хочу тебе кое-что сказать!

–Ира, – укоризненно произнёс папа, сдавшись.

–В чём дело? – мама заволновалась.

–Сюда приходят какие-то люди, которых почему-то больше никто не замечает, – я внимательно смотрела на маму. Поверит ли она мне?..

–Что за люди такие?

–Я не знаю, мне кажется, это пациенты. Только их больше никто не видит. Никогда ничего не говорят…

–Ира, прекрати сейчас же! – мрачно велел папа.

–…и всегда появляются у окна, просто как будто из воздуха.

Мама слушала очень внимательно, не обращая внимания на папины попытки заставить меня умолкнуть. У меня укрепилась надежда, что она мне поверит.