Заклятие шамана

– А дальше я как-то смутно помню, – заговорил он, глядя в одну точку. – Костёр хорошо помню. Тепло было и по-своему уютно. Это, знаете, когда снаружи хлещет ливень, молнии сверкают, страшно грохочет над самой головой, Байкал совсем рядом шумит так, что уши закладывает, а тут – тепло, покойно, костёр пылает, и голова как-то странно кружится. Мне вдруг стали мерещиться какие-то линии на стенах, будто бы древние рисунки задвигались.

– Там ещё и рисунки были?

– Ну я же вам говорил, наскальная живопись там! Такие, знаете, звери, первобытные люди с копьями. Но всё так по-детски, некрасиво. И вдруг всё это задвигалось! А ещё мне стало казаться, будто вздыхает кто-то рядом. Шаги слышались в глубине, будто кто-то ступал осторожно. Но ведь я знаю, что там не было никого.

– Откуда вы знаете?

– Я проверял. Ползал туда.

– А зачем ползали?

– Да оно как-то само собой получилось. Интересно мне стало, что там дальше. Прошёл несколько метров, а потом потолок низкий стал, и я пригнулся. Потом потолок ещё ниже, и я встал на четвереньки. А потом ползти пришлось.

– Вы могли там застрять. Чего вас туда понесло?

– Я и застрял! Чувствую, ни туда, ни обратно. И что удивительно, страха не было. Я мгновенно потерял все ориентиры. То есть понимал, где перёд, а где зад – чисто логически. Но стоило зажмуриться, как всё мешалось. Меня словно крутило на месте, голова сильно кружилась. Иногда казалось, что я лечу куда-то, падаю.

– Странно, – проговорил я.

– Очень! – согласился Николай Иванович. – Лежишь в каменном гроте, со всех сторон стены давят, а ощущение такое, будто проваливаешься в пустоту. И крутит тебя, и куда-то втягивает. Очень необычное ощущение! И жуткое.

– Гм… И долго это продолжалось?

– Долго. Всю ночь. Я как будто уснул. Но и во сне всё куда-то полз, протискивался. А может, мне это казалось. Не знаю. Меня словно бы душили, толкали в грудь, куда-то звали.

– А кто толкал?

– Откуда я знаю. Я до сих пор не понимаю, что это было. Сон или бред, а может, галлюцинация… Так бывает, когда сильный жар. Я ведь вполне мог и простудиться, когда в ледяной воде барахтался. Любой бы на моём месте занемог.

Мы снова помолчали.

– Ну и чем всё закончилось? – спросил я.

– Так что… проснулся утром. Вижу, свет впереди. Голова не кружится, руки-ноги на месте. Ну я и стал осторожно выползать.

– То есть вперёд?

– Конечно.

– А до этого куда ползли?

– Тоже вперёд.

– Как же это может быть? Ведь вы должны были назад пятиться.

– Я и сам не пойму. Быть может, как-нибудь развернулся ночью, и сам не заметил.

Я хотел возразить, но вовремя спохватился. В такой ситуации спорить – себе дороже. А Николай Иванович продолжил как ни в чём не бывало:

– В общем, прополз несколько метров, потом встал на четвереньки, а затем и на ноги поднялся. Вышел из пещеры – мать честная! Солнце блестит, аж глазам больно. И тихо так! Будто и не было никакой грозы.

– На Байкале всегда так, – заметил я. – Вчера буря, а сегодня – тишь, гладь да божья благодать!

– Короче, выбрался я из пещеры и пошёл вниз по тропинке. Там внизу тропинка, оказывается, была. Спустился к берегу и потопал в сторону Листвянки.

– А как же лодка?

– Так ведь она утонула.

– Достать не пробовали?

Николай Иванович посмотрел на меня с таким видом, что мне сделалось неловко. Я пожал плечами и спросил:

– Ну хорошо, вы направились в посёлок. Что было дальше?

– А дальше натурально начались чудеса! – Глаза у Николая Ивановича заблестели, он как-то сразу приосанился, смотрел так, будто приготовил забавный сюрприз. – Часа через два я был уже в Листвянке. Смотрю, а там всё какое-то необычное. Какие-то странные здания, машины диковинные, и народу – не протолкнуться. И все вокруг такие необычные… я даже оробел чего-то.

– Что значит, необычные?

– Ну, значит, одеты они были не по-нашему. У всех такие пёстрые наряды, аж в глазах рябит. А многие были в шортах, никакого стеснения! И причёски какие-то не наши. И ведут себя вызывающе, шумят, разговаривают на всю улицу. Я просто обалдел! Стою, рот разинул. Ничего не понимаю. Дошёл кое-как до автобусной остановки, хотел билет купить до Иркутска, а у меня деньги в кассе не берут. Говорят, они ненастоящие. А билет, знаете, сколько стоит?

– Ну?

– Сто пятьдесят рублей! Представляете? Это же половина моей зарплаты! Я накануне из города за полтора рубля доехал, а тут – сто пятьдесят рябчиков плати. Я думал, кассирша шутит. А оно взаправду оказалось!

– И как вы до Иркутска добрались?

– Ну как… пустили-таки. Кто-то там заплатил за меня. Пожалели, видать. Сидел всю дорогу как чумной, всё казалось, что вот-вот проснусь и всё станет как надо. Ну а когда в город приехал, уж тут такое началось… да я вам об этом уже рассказывал.

Николай Иванович махнул рукой и отвернулся.

Я с шумом втянул в себя воздух и потихоньку огляделся. Предметы стояли на своих местах, солнце светило в окно, в воздухе плавали пылинки. Ничего необычного. Всё казалось незыблемым, навеки данным.

– Странная история, – молвил я, так ничего и не придумав.

Николай Иванович пристально посмотрел на меня.

– Я понимаю, в это трудно поверить. Поэтому и предлагаю побывать в этой пещере. Сами всё увидите.

– А что я могу увидеть?

Николай Иванович пожал плечами.

– Этого я не знаю. Но что-нибудь обязательно произойдёт. У меня ведь ещё остался этот напиток, от шамана! Сделаете пару глоточков, и что-нибудь обязательно случится!

Я медленно поднялся.

– Знаете что, я, наверное, пойду. Мне ещё работать надо. Рукописи там у меня…

Николай Иванович замер.

– Вы уходите?

– Ухожу. Служба. Я ведь сейчас на работе должен быть.

Мой собеседник казался поражённым.

– Так вы отказываетесь?

– Пока ничего не могу сказать. Я должен подумать.

– И сколько вы будете думать?

– Не знаю. Это будет зависеть от разных обстоятельств.

Николай Иванович с размаху опустился в кресло.

– Вот так номер. А я уже лодку для вас приготовил.

– Какую лодку? Вы же её утопили!

– Правильно, утопил. А домой приехал – там точно такая же лежит. Та же самая модель – «Таймень-2».

– Что вы говорите? И я должен на этом «Таймене» куда-то там плыть?

– Не куда-то, а в пещеру…

Я мотнул головой.

– Всё, достаточно. Мне нужно идти. До свиданья!

Решительно направился к двери. Остановился на пороге. Николай Иванович смотрел на меня с таким видом, будто я уносил с собой его счастье. Брови выгнулись дугой, губы свернулись в трубочку, в глазах – неизбывная печаль. Мне отчего-то стало жаль его.

– Послушайте, – произнёс я уже мягче, – мне действительно нужно всё хорошо обдумать. Я вам обязательно позвоню. Хорошо?

– А когда вы позвоните?

– Сегодня вечером.

Николай Иванович неуверенно кивнул.

– Хорошо, я буду ждать. Но я вас прошу, ради всего святого: не отказывайтесь. Вы не пожалеете!

Я открыл было рот, чтобы возразить, но вовремя спохватился. Поспешно кивнул и вышел вон. Несколько манёвров между столами с громоздящейся на них аппаратурой – и я оказался в пустом гулком коридоре. Убедившись, что меня не преследуют, уже спокойнее двинулся дальше, бормоча про себя: хорошо всё то, что хорошо кончается, а хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. И хотя я не смеялся в ту минуту, но особого горя тоже не чувствовал. Скорее радость, что так легко отделался.

Но однако же рано я радовался. Ничего ещё не кончилось. Всё только начиналось.

* * *

На следующее утро я позвонил Николаю Ивановичу и без долгих предисловий сообщил о согласии на эксперимент. Сказал, что не то чтобы поверил его неправдоподобному рассказу, а просто хочу воспользоваться отличной возможностью отдохнуть на природе, потому что это никому ещё не повредило и всегда на пользу! Вежливо выслушав, он предложил мне встретиться и обсудить детали. На это я ответил, что встречаться нам нет никакой нужды, а просто я приеду на следующее утро на пристань «Ракета», и он тоже пусть туда приезжает и привозит свою байдарку и спальный мешок. Всё остальное у меня есть, пусть не беспокоится.

На том и порешили.

Николай Иванович, видно, не ожидал, что я до Листвянки поплыву на теплоходе. Он, верно, думал, что я от самого Иркутска буду на байдарке 70 километров грести (сам он так и делал). Но мне ведь уже не двадцать лет! Зачем такие крайности? «Ракета» добросит нас до Листвянки за полтора часа, а уж оттуда я буду двигаться как и положено – на вёслах!

В общем, на другой день мы встретились на пристани. Я никуда не спешил и приехал ровно к двум. Николай Иванович заметно нервничал.

– Вы едва не опоздали, – произнёс с укоризной.

– Ну и что? – легко ответил я. – Уеду на следующем пароходе. Делов-то!

– Нам ещё байдарку нужно будет собрать, вещи упаковать. Потом вы до места будете плыть около часа. Нужно засветло успеть.

– Успе-ею! – обещал я. – А вы что, тоже поплывёте? Мы так не договаривались!

– Помогу вам байдарку собрать, а потом вернусь в Иркутск. Вы ведь сами не соберёте.

Я поспешно закивал.

– Ну да, конечно. Это правильно. – И, подумав, спросил: – А палатку взяли?

– Я всё взял! Примус, сухое топливо. Тушёнки пару банок.

– Сухарей мешок… – продолжил я.

Николай Иванович резанул меня взглядом.

– Не надо шутить! После посмеёмся… когда вы вернётесь.

– Да уж надеюсь, – ухмыльнулся я.

Такая приятная беседа была прервана пронзительным свистком. Судно с резкими стремительными формами, раскачиваясь на им же поднятой волне, быстро приближалось к деревянному причалу. Пассажиры на берегу дружно схватились за свои тюки. Я поднял рюкзак за лямку, Николай Иванович могучим движением вскинул на плечи здоровенный брезентовый тюк, в который была упакована разборная байдарка. Я эти байдарки когда-то видел, однажды даже довелось прокатиться. Впечатление довольно среднее. Перевернуться на таком судне – раз плюнуть. Снаружи она резиновая, а изнутри – алюминиевая (составленная из полых трубочек). Длинная, узкая, донельзя вертлявая и страшно ненадёжная! На таких байдарках некоторые любители острых ощущений ходят по периметру вокруг Байкала. И даже берут с собой жён и малых детей! Ничего не боятся! (Вот народ!). Так испугаюсь ли я непродолжительного путешествия? Нет конечно. Зато будет о чём рассказать жене и поведать читателям, для коих я напишу художественный очерк, где будут яростные волны, ураганный ветер и холодные брызги «батюшки-Байкала». Всё будет, дайте только срок!

В общем, мы погрузились на эту самую «Ракету». Устроились в салоне, где не дует и тепло (а на верхней палубе даже и летом так просквозит, что не обрадуешься). За час с небольшим добрались до Листвянки, а там сошли на берег. Ничего необычного. Пришлось, правда, тащить свой груз почти километр туда вдоль берега, где нет туристов. Мы ушли за крайние дома, чтоб никто не подходил и не спрашивал: «А что это у вас такое? Куда это вы собрались? Возьмите нас с собой!» – и так далее. Зеваки всё равно подходили, но не очень часто. Да мы и управились быстро. Видно было, что Николай Иванович имеет большой опыт по этой части. Сперва он собрал из трубочек одну половину байдарки, потом вторую, затем сцепил посередине обе половинки, а уж после мы стали натягивать на этот экзоскелет длинную чёрную шкуру – днище и борта, сделанные из цельного куска толстой и довольно тяжёлой резины. Всё оказалось не таким уж сложным. Управились минут за двадцать. Байдарка была поставлена частью на воду, а частью – на гальку (чтоб не уплыла). Затем началась погрузка.

Погода была ясная, но ветреная. Солнце светило ярко и весело, однако ветер был студёный, пронизывающий насквозь. Издали-то оно всегда весело смотрится, особенно на картинках. А как окажешься на берегу, так сразу ничего не охота. А лучше бы – прямо домой на тёплый диван. Но… делать нечего. Слово дал – нужно выполнять. Да и отдохнуть от города тоже не помешает. Смена обстановки и всё такое. «Проплыву несколько километров вдоль берега, потом пристану и заночую в этой чёртовой пещере. Костёр поярче разведу, буду на звёзды смотреть и тушёнку лопать с сухарями!» – так я себя успокаивал. Но на душе было неспокойно.

В байдарку я забирался с превеликой осторожностью. Ступать нужно было точно посередине. Это тебе не моторная лодка, на которую прыгают с высоты двумя ногами, а она ухает вниз, а потом покачивается на волнах, и всем весело! С байдаркой не так. Просто стоять в ней – это уже готовый цирковой номер. Я сразу же сел на деревянное сиденье. Такое чувство было, что я сижу прямо в воде, то есть в озере! Резиновые борта едва возвышались над водной гладью. Мне вдруг страшно стало: как же я на ней поплыву?

Николай Иванович словно бы читал мои мысли.

– От берега далеко не отплывайте. Тут есть глубокие места.

Не понимаю, зачем он про глубину сказал? Ведь если всё нормально будет, какая мне разница, глубоко тут или мелко?

Между делом он сунул мне глиняный пузатый кувшинчик со странными белыми узорами, будто наклеенными на пористую поверхность. Кувшин был заткнут небольшой деревянной пробочкой.

– Это подарок от шамана. Я вам говорил про него, – произнёс со значительным видом. – Там осталось грамм пятьдесят. Выпьете, когда будете на месте. Если захотите, конечно.

Я молча кивнул. Дают – бери! Выкинуть недолго…

Он зашёл в воду и, пригнувшись, двумя руками толкнул байдарку от берега. Байдарка с неожиданной легкостью заскользила по водной глади. Это было непередаваемое чувство! Краем глаза я смотрел на воду и видел, как вода возле борта темнела и словно бы сгущалась; дно быстро уходило вниз, так что дух захватывало! Взяв поудобнее двухлопастное алюминиевое весло, я примерился и черпанул правой лопастью изумрудную воду. Лодка слегка качнулась. Я тоже покачнулся, но, как говорится, бог миловал. Катастрофы не произошло. Я снова черпанул воду, на этот раз левой лопастью. И снова удачно. Николай Иванович внимательно следил за моими упражнениями. Лицо его было сосредоточенно, он о чём-то напряжённо думал.

– Всё нормально, идём ко дну! – крикнул я, желая развеселить его.

– Не отходите далеко от берега, – отозвался он. – Тут ветры бывают.

– Знаю, – небрежно молвил я.

Байдарка быстро продвигалась вперёд. Я попеременно грёб то правой лопастью, то левой, стараясь сильно не раскачиваться. Это мне удавалось, и я тихо радовался, что прошло уже больше минуты, а я всё ещё на плаву. А плыл я точно на север. Мы договорились с Николаем Ивановичем, что я пройду семь или восемь километров, а когда увижу над берегом нависшую скалу, а в ней – дыру в рост человека, так сразу же пристану и поднимусь к этой дыре. Это и есть та самая пещера, в которой я должен буду заночевать и всё увидеть.

Я, конечно, ни капельки не верил во все эти бредни. Но однако же огромная водная гладь, величественные горы, покрытые непролазным лесом, бездонное синее небо над головой, неземное спокойствие, вселенская ширь, безмолвие и неподвижность – всё это вселяло безотчётную тревогу. Вот тёмная бездна подо мной. Что это такое? Зачем она? Откуда взялась? Когда смотришь в самую глубину, в душу вселяется ужас. Не то что боишься утонуть. Нет, тут другое. Это ужас первобытного хаоса, первозданной стихии. Все мы оттуда (если верить палеонтологам). Были когда-то инфузориями, и даже меньше, чем инфузориями. Мы были пылью, незримыми молекулами, мы плавали в этой воде, а потом размножились и выбрались на сушу. А вода осталась. И рыбы остались. И осьминоги. Хотя осьминогов в Байкале нет. Зато в других водах их превеликое множество. А что же тут?

Я размеренно грёб, толкая лодку вперёд. Берег медленно двигался мимо меня с левой стороны. У самой кромки воды был жёлтый песок, за ним переплетение кустов, изломанные сучья, перекрученные стволы, тёмный камень и снова сучья и стволы. Всё это мрачно и дико, почти зловеще. Так я и плыл. Подо мной за сердце хватающая бездна, с одного боку неприступная тайга, а с другого – необъятный простор, так что дух захватывает. И надо всем этим бездонное синее небо, а на небе, ближе к горизонту, солнце пылает и слепит глаза. Картина чудная и немножко страшная. Как и всё на Байкале.

Байдарка легко скользила над водной бездной. А лучше сказать – парила. Я словно бы висел в пустоте. Вода едва слышно журчала под днищем и убегала назад. Оглянувшись, я увидел крошечную фигурку на берегу. Николай Иванович ждал до последнего. Видно, хотел удостовериться, что я не поверну назад. Но я и не думал поворачивать. Ещё несколько гребков – и фигурка скрылась за береговым выступом. Теперь я был совсем один.

Солнце неспешно клонилось к закату. Я решил прибавить ходу и удвоил усилия. Береговая линия причудливо изгибалась, делала коленца, и мне показалось невыгодным повторять все её изгибы. Наметив далеко впереди одинокий выступ, я взял на него курс точно по прямой. Это не беда (думал я), что немного отойду от берега. Зато время сэкономлю. И силы тоже. Берег стал медленно отдаляться. А выступ почему-то никак не приближался. Я всё грёб и грёб, вода журчала и стремилась мимо бортов, а берег словно бы застыл на месте. Известное дело: вода скрадывает расстояние, и то, что кажется близким, на самом деле очень далеко.

Как бы там ни было, но через полчаса я достиг желаемой точки. И тотчас увидел впереди такой же точно выступ. Смекнув, что до него несколько километров, я перестал грести. Руки с непривычки отяжелели, дыхание сбилось, и мне стало не до красот. С отчаянием поглядел на берег, но не увидел ни скалы, ни загадочной пещеры. Густая зелень покрывала неприступную кручу. Казалось невозможным подняться по этим зарослям, по острым камням, по перекрученным спутавшимся веткам. И я поплыл дальше.

Это повторялось несколько раз. Показывался береговой выступ далеко впереди, затем следовало страшно медленное продвижение к этому выступу, и – вопрошающий взгляд на скалы, покрытые лесом и всякой дичью. Наконец я сообразил, что проплыл не семь километров, а гораздо больше. Нужная мне пещера осталась далеко позади (да и была ли она?). Бросив весло на колени, я стал оглядываться. Лодка тихо покачивалась на волнах, берег был всё так же мрачен и неприступен. Заходившее солнце светило мне в затылок. Близилась ночь. Оказаться в кромешной тьме среди необозримой водной глади я никак не рассчитывал. Решив не искушать более судьбу, я повернул к берегу.

Но однако же плыл я несколько под углом, высматривая удобную площадку. Берег был таков, что высадиться можно было не везде. А уж чтобы палатку поставить – это нужно сильно постараться. Ставить её на песок у воды было нельзя (даже я это понимал). Но уже в двух метрах от прибоя начинались непроходимые заросли кустов, ещё через пару метров стеной стояли деревья. И чем дальше в лес, тем, стало быть, больше веток и дров. Впору было повернуть обратно и грести в Листвянку. Пропади всё пропадом!

Мне стало досадно. Вот она, сибирская природа! Все кричат: Байкал! Байкал! А что – Байкал? Ни искупаться, ни даже позагорать толком нельзя. Захочешь провести ночь на берегу, так и это большая проблема. И холодно, и мокро, и вообще… Повезло же мне родиться здесь, а не в каком-нибудь Кисловодске, где даже зимой тепло и романтично.

Я плыл, уже ни на что не надеясь и вконец расстроившись, утратив веру во всё, во что должен верить всякий разумный человек. Взгляд рассеянно скользил по зелёным зарослям, и вдруг я увидел скалу, в которой виднелось овальное углубление, на верхнем ободе которого были заметны следы чёрной копоти. По всем признакам это была пещера! Сердце радостно забилось. Нашёл! Нашёл! Но… как же? Ведь нужная мне пещера осталась далеко позади! С другой стороны, какая мне разница? Главное, есть укрытие. Вдали от воды и в полной безопасности. Разведу костерок, вскипячу воду в котелке, буду пить горячий сладкий чай и греться у костра, буду смотреть на играющее лунными бликами озеро и на великолепное небо (какого никогда не бывает в городе), на яркие необычайно яркие звёзды и туманности. Если повезёт, увижу НЛО (которых, говорят, здесь много). О-о-о! Как это здорово! Чудесно! Восхитительно!..

От моей хандры не осталось и следа. Через минуту я торопливо вытаскивал байдарку на берег. Бросил её в кусты, вскинул на плечи рюкзак и полез сквозь чащу в гору. На то, чтобы преодолеть по отвесному склону пятьдесят метров, я потратил четверть часа. Подошвы отчаянно скользили, кусты царапались и цеплялись за одежду, насекомые так и норовили укусить побольнее, а рюкзак с ужасной силой тянул назад, так что я едва не улетел обратно к своей байдарке. К счастью, всё обошлось. Отдуваясь словно запаленный конь, я выбрался на небольшую площадку перед входом в пещеру. Каково же было моё разочарование, когда я увидел, что это вовсе не пещера, а обычный «карман» в скале. Издали не видно, что это всего лишь углубление в скале. Как если бы зачерпнули двухметровым ковшиком часть скальной породы – и вот вам небольшая выемка, в которой можно, при желании, расположиться на ночлег. Ежели пойдёт дождь, то, конечно, промочит. И если зверь налетит – прятаться негде. Но и всё равно это лучше, чем ночевать под открытым небом. Тут и готовое кострище, и монолитная стена с одной стороны, а с другой – крутой склон, по которому не очень-то побегаешь. Вряд ли какой-нибудь зверь снизу прыгнет!

Я шагнул к скале и уже собрался бросить рюкзак на землю, но вдруг увидел множество крупных костей возле самой стены в углублении. Кости были белые, чуть сбледна. Лежали они не как попало, а будто кто-то их раскладывал с неким умыслом. Видно, до меня здесь побывала весёлая компания, какие-нибудь студенты-обормоты. Готовили мясо на костре, пили-ели-веселелись, а уходя, решили оставить в память о себе этакий узор из обглоданных костей крупнорогатого животного. Вот вам наша молодёжь! То буквы всякие рисует где ни попадя, то гору бутылок набросает, словно взвод гусар пировал, а то намусорит и нагадит, нисколько не думая о том, что на это место могут прийти приличные воспитанные люди, которым всё это будет жутко неприятно.

Настроение было подпорчено, но я по обыкновению не опустил руки. Живо собрал все кости и побросал их в тут же валявшийся брезентовый мешок; отойдя пару метров, бросил пакет далеко вниз. Потом я заметил, что возле чёрного кострища стояли фарфоровые чашки с дождевой водой и противными букашками; их я тоже забросил подальше в кусты. Пошурудил палкой золу и вытащил оттуда несколько больших круглых камней и обуглившихся костей. Что мне оставалось делать? Я очень не люблю, когда в природе наблюдается беспорядок. Это ведь не твой рабочий кабинет, где можно вести себя по-свински. Тут мать-природа! Божественный храм! И вести себя в этом храме нужно соответственно…

Наведя таким образом относительный порядок, я стал устраиваться на ночлег. Расстелил на земле кусок полиэтилена, бросил на него спальный мешок, тут же разложил немудрящие припасы и занялся костром. Сухие ветки, мох, иссохшая трава – всё пошло в дело. Ловко чиркнул спичкой, и костерок занялся. Белый дымок пополз из самой глубины моха и пожухлой травы, что-то там затрещало и заскворчало… Взяв котелок, я направился к берегу за водой.

Второй раз подъём дался мне полегче. Я почти без потерь донёс воду до места, водрузил её на импровизированный таган и стал ждать.

Быстро темнело. От воды несло холодом. Кусты в пяти шагах стали неразличимы. Жутко остаться одному в ночном лесу! В городе отвыкаешь от этакой первобытности. А когда вдруг очутишься среди неё… Да, не очень-то это здорово. Но я держался. Одну ночь как-нибудь перетерплю. Гоголевский Хома вон три ночи взаперти с ведьмой провёл. А мне – всего-то и делов, начать да кончить… Так я себя успокаивал, но в душе занималась тревога. Это молчаливое пространство, эта тьма, надвигающаяся со всех сторон и делавшаяся почти осязаемой. Всё острее я чувствовал свою беззащитность перед слепыми силами природы. Бедные зверушки, сокрушался я, им-то каково? Всю свою жизнь они мечутся в этой кутерьме, прячутся друг от друга, дерутся и умирают в жестокости и страдании. Зимой в лютый мороз они мёрзнут до костей. Дождь их мочит, ветер продувает их насквозь, и негде им спрятаться и укрыться! Каждый кусок пищи приходится добывать с боем. Бедные! Бедные твари!

Неизвестно, до чего бы дошёл я в своих рассуждениях, но вода в котелке вдруг забурлила и в один миг покрылась пузырями. Я сыпанул прямо на эти пузыри горсть чаю, на секунду утишив бурлящую поверхность, и проворно снял котелок с костра. Эх, если бы каждую бурю можно было погасить простым движением руки!

Банка улан-удэнской тушёнки, ломоть чёрного хлеба и кружка густого сладкого чая – чего ещё желать человеку в моём положении? Я живо расправился с тушёнкой, а потом долго швыркал чаем, с непривычки обжигаясь и смахивая рукавом испарину со лба. Вспомнились вдруг чьи-то строчки:

Пришли и стали тени ночиНа страже у моих дверей!Смелей глядит мне прямо в очиГлубокий мрак ее очей…

Хорошо сказано, чёрт возьми! Именно: пришли и стали. И стоят безмолвно, грозно и пугающе!