Тюрьма мертвых

Кожа моментально покраснела и начала вздуваться пузырями, из глаз потекли слезы.

«Все, на сегодня хватит!»

Я развернулся и уже собирался идти обратно.

– Хыр-хыр-хыр-хы, – раздалось откуда-то вдруг.

Я остановился и прислушался, но звук пропал, пока я снова не взглянул на свою ошпаренную руку.

– Хыр-хыр-хыр-хы-хара-ра-ра-рар, – это был какой-то хрюкающий смех, напоминающий лай гиен, про которых я недавно смотрел передачу по каналу Discovery.

Звук не прекращался, он доносился из-под бойлера, где, судя по всему, и была течь. Там явно кто-то был. Я быстро начал стрелять глазами по сторонам в поисках того, что могло бы помочь мне защититься от неизвестного, но ничего не попадалось. Между тем жуткий смех не прекращался; кажется, тот, кто его издавал, чувствовал мой страх и издевательски продолжал.

– Кто здесь?! – начал я кричать на бочку. Но бочка не ответила мне.

– Смешно тебе?! – Я старался не дрожать голосом, но получалось у меня так себе.

– Э-хы-хы-хыр-хыр, – это не прекращалось, пока я не начал приближаться.

– Слышь, ты чего ржешь-то? Смешно, когда кому-то больно? Вылазь тогда, вместе посмеемся!

Страх полностью овладел мной, но показывать этого не стоило; я старался пересилить себя, даже забыл о больной руке и о сырых ногах. Этот смех или то, что было похоже на смех, раздавался из темноты; больше всего я боялся, что вот-вот гиена выпрыгнет и вцепится зубами в мое горло. Неподалеку из стены торчала арматура; потянув за нее, я смог вытащить весь пруток, но он оказался совсем небольшим. Пальцы сжали холодный металл так сильно, что он начал резать кожу. Я медленно приближался туда, откуда шел звук.

– Эй, ты, урод, я тебе сейчас башку проломлю, а ну вылазь!

Я подошел к бойлеру и, нервно сглотнув, начал нагибаться, чтобы посмотреть, что же там.

– Хыр-хыр-хыр-хыыыррррр, – смех пропал, теперь звук больше напоминал злое рычание.

Все тело судорожно потрясывало, рука горела, я был наготове, смотрел прямо перед собой, как вдруг вдалеке неожиданно хлопнула железная дверь. Я рефлекторно повернул голову в ту сторону, но через полсекунды вернул взгляд обратно, где передо мной из ниоткуда возникло лицо. Оно было так близко, что мы практически касались носами. Бледная, словно бескровная кожа смердела какими-то разложениями и болотиной. Глубокие вертикальные шрамы в виде толстых полос тянулись от того места, где должны были быть брови, и заканчивались на подбородке. Зрачки отсутствовали в опустошенных белых, как туман, глазницах; по сравнению с ними безжизненные колодцы Виктора – зеницы младенца. Лицо не шевелилось, ни одной судороги или вздувающихся от вдоха ноздрей. Это было так мерзко, что я хотел отвернуть взгляд, но боялся сделать это.

Лицо мгновенно отстранилось назад. Передо мной стоял лысый мужчина непонятно какого возраста, раздетый по пояс. Он резко поднял ладони, практически ткнув ими мне в лицо. На них шрамы были еще глубже, словно их выжгли раскаленными прутьями.

Неподалеку раздался голос Вити:

– Ты тут?! Олег! Эй!

Я не отворачивал взгляда, лицо человека исказилось в неестественной гримасе, а через секунду этот тип растаял в воздухе, словно никогда здесь и не стоял. Оцепенев от ужаса, я не мог пошевелиться. Не моргал, не дышал, не отвечал Вите.

– А-у-у, Олег!

Я слышал, как Витя перекрывает воду. Закончив, он начал пробираться ко мне, освещая себе путь фонариком.

– Эй, ты чего тут торчишь? – Он тронул мое плечо, и я отпрыгнул в сторону, замахнувшись прутком.

– Э, а ну, брось! С ума сошел?! – Витя выставил вперед себя рожковый ключ и начал светить мне в лицо фонарем.

Я щурился, оцепенение потихоньку отпускало.

– Что случилось-то? Епрст, что у тебя с лицом?

– Я, я… – Рот отказывался говорить что-то внятное; все, что я смог – это указать пальцем в сторону бойлера, откуда недавно доносился смех.

– Что? Что там? – Витя посветил сначала туда, куда я указывал, а потом снова на меня. – Ну и? Я ничего не вижу.

Я глубоко вдохнул, а затем тяжело выдохнул, ноги вдруг стали ватными и начали подгибаться. Витя подскочил ко мне и, подхватив под руки, помог дойти до бетонного выступа, на который я устало рухнул.

– Еще раз спрашиваю: что произошло?!

Я начал гладить себя по голове.

– Лысый, без волос, тут был, – я снова ткнул пальцем туда, где недавно стоял человек.

– Так, лысый, и где он?

– Исчез.

Я снова вздохнул и, собравшись с силами, рассказал Вите, что видел. Тот внимательно выслушал меня.

– Лысый, значит, такой же лысый, как охранник, который привез тебя сюда?

– Ну наверно.

– И оттуда раздавался странный смех? – Витя направил луч фонаря на бойлер. Я утвердительно кивнул.

Он подошел к этому месту и нагнулся, чтобы посмотреть.

– Это насос.

– Какой еще, к черту, насос?! – Я понял, к чему он клонит.

– Обычный водяной насос, он помогает качать воду в бойлер, вот, смотри сам!

Я подошел ближе и, нагнувшись, увидел старый, проржавевший насос, стоявший именно там, откуда исходил тот самый звук.

– Почему тогда он сейчас не издает тех звуков?!

Витя показательно развернулся и направился туда, откуда недавно пришел. Через некоторое время он открыл воду, и я услышал, как насос запустился, он начал дребезжать и похрюкивать.

– Хочешь сказать, я все это придумал?! – Волна обиды резко окатила меня с ног до головы. Хотелось дать Вите по лицу.

– Хочу сказать, у тебя ожог второй степени и все вытекающие отсюда последствия. – Он отвечал спокойно, несмотря на мое возбужденное поведение.

– Иди ты к черту, понял?! – Я был в ярости.

Встав с выступа и взяв в руки аппарат, я двинулся вперед.

– Эй! Куда собрался?!

– Я сваливаю отсюда.

– Куда ты сваливаешь? Ты же подписал договор, забыл?

Я не слушал его и начал пробираться к выходу. Но тут Витя вцепился мне в предплечье.

– Стой, идиот! Вот, видишь это? – Он сунул мне в лицо свою руку, указывая на отсутствующий безымянный палец. – Это самое меньшее, что может с тобой случиться за непослушание после подписи договора. Я за все время работы здесь ни разу не нарушал правила, а пришел ты, и я сразу остался без двух пальцев.

– Отвали, псих! – отдернул я руку.

– Псих?! Я – псих?! Да пошел ты! – Витя громко харкнул в сторону и направился снова перекрывать воду.

Я почти дошел до выхода, когда злость начала уже отпускать.

«В конце концов, Витя не сделал мне ничего плохого. Может, и правда показалось, темнота, рука, насос. Но я ведь точно знаю, что видел!»

Окончательно успокоившись, я начал пробираться обратно. Рука безнадежно изнывала, требуя скорейшего медицинского вмешательства. На сырые ботинки я уже не обращал внимания и спокойно хлюпал к месту ремонта.

Витя стоял около того места, где прорвало трубу, и зачищал его металлической щеткой.

– Извини, я не прав, – еле слышно пробубнил я. Витя будто не обращал на меня внимания.

– Эй, слышишь, говорю, извини.

– Левой варить сможешь? – спросил он, продолжая скрябать железо.

– Да, да, конечно, без проблем.

Я подключил аппарат к удлинителю, который Витя мне уже подготовил, и принялся за работу.

Мы достаточно быстро справились с трубой, и уже через пятнадцать минут инструмент был погружен в вагонетку, где все это время сидел лысый охранник, даже не изменив позу. Витя приехал сюда на другой вагонетке, но ее, видимо, отослали обратно.

– Давай сюда руку, – скомандовал он.

Я посмотрел на него недоверчивым взглядом, но Витя настойчиво требовал повиноваться.

Он достал откуда-то из внутреннего кармана тюбик с кремом и нанес приятный холодный гель на ожог.

– А мне разве не надо в лазарет? – Такие методы лечения меня не очень вдохновляли. Затем он достал упаковку бинтов и аккуратно перебинтовал кисть, затянув крепкий узел на тыльной стороне ладони.

– К утру будет как новая, – после этих слов Витя залез в вагонетку.

«Что ж ты себе палец-то отсутствующий не намазал? – подумал я про себя, но вслух говорить все же не рискнул. – Завтра половину выходного придется потратить на поход к врачу».

Когда мы приехали обратно, разложили инструмент и я наконец присел, то сразу же почувствовал себя ужасно измотанным. Тело ломило, рука от кисти до локтя горела от боли, перед глазами то и дело мелькало жуткое лицо. Неужели такое может привидеться? Я четко помню эти шрамы, запах, хотя болотной гнилью тут тянет изо всех щелей.

После ужина в мою комнату зашел Сергей Иванович и вручил конверт. Я открыл его, нос моментально защекотал запах купюр.

– Я слышал, вы руку повредили?

Я показал ему перебинтованную кисть.

– Скажите, я, может, чего-то не понимаю, но неужели во всей тюрьме нет больше ни одного сварщика, кроме меня? – Я надеялся, что раздражение в моем голосе даст четкое понимание того, что я не нанимался здесь на роль мальчика на побегушках.

Сергей Иванович взял стул и присел неподалеку. Он устремил взгляд к потолку, будто что-то очень внимательно рассматривал там.

– Вы же в курсе, в какое время мне пришлось за вами приехать? Людей сейчас ничем не замотивировать: ни зарплатой, ни стабильностью, – он сделал задумчивую паузу, как будто наконец нашел на потолке то, что искал, – им на все плевать, на все. Они не хотят считаться с нашими правилами. Пьют, болтают лишнее, не выполняют или некачественно выполняют указания, – он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, – но вы-то, вы же разумный человек, профессионал, видно, как подходите к делу, даже вон собой жертвуете, – он как-то хитро оскалился, отчего у меня мурашки пошли по телу. – Конечно, мы не собираемся вас гонять по всей тюрьме с поручениями. Как только найдем еще достойных людей, вас больше беспокоить по пустякам не будем.

Он встал со стула и направился к выходу.

– Завтра с утра за вами приедет сопровождающий и отвезет в город. Запаситесь всем необходимым и отдохните как следует, чтобы с понедельника с новыми силами, так сказать, в бой. – Он махнул кулаком, отбив неслышимый такт. – В конверте, кстати, компенсация за сегодняшнюю травму, доброй ночи. – Он ушел.

Я открыл конверт и принялся пересчитывать. Деньги приятно шуршали в руках. Их вид, должно быть, способен растопить любое сердце и простить любые неприятные нюансы. Он не обманул, заплатил за эту неделю и бонус за ожог. Я был удивлен щедрой сумме, обычно столько я зарабатывал за месяц. Может, еще раз обжечься?

Боль в руке утихла, я даже начал забывать о ней, предвкушая завтрашний выходной.

«Теперь все будет хорошо, все наконец наладится. – Я лежал на спине с закрытыми глазами и мысленно тратил выручку. – Все-таки мне повезло, хрен с ней, с рукой, и с этой трубой, в конце концов, я же не по клавиатуре щелкаю, такое случается».

С этими мыслями я постепенно уснул и проспал до самого утра.

Разбудил меня звук трезвонившего в коридоре телефона. Часы на телефоне показывали семь утра.

Я не спешил, вразвалочку добрел до телефона и, сняв трубку, прозевал в нее:

– Алло.

– Через пятнадцать минут за вами приедет сопровождающий, будьте готовы. – Трубку положили.

Зевота не отступала, сознание все еще блуждало по бархатистым закоулкам недавно оборванных сновидений, нехотя растворявшихся в угрюмой реальности.

Я потер глаза и вдруг вспомнил, что моя рука перебинтована. Странно, но боль совсем не ощущалась; надавив на место ожога, я ничего не почувствовал. Тогда я начал разматывать бинт, и как я удивился, когда, сняв последний моток, не обнаружил следов ожога, лишь слегка розоватое пятно, напоминавшее о нем.

Это было невероятно. В моей профессии ожоги – частое явление, обычно на их лечение уходит немало времени, а тут все прошло за ночь. Я крутил рукой, пораженный эффективностью странной мази.

«Вот это, блин, чудеса. Надо раздобыть у Вити пару таких тюбиков».

Я почти дошел до своей комнаты, как вдруг телефон снова зазвонил. Я посмотрел в его сторону, надеясь, что абонент на том конце провода все-таки успокоится. Но этого не случилось.

Я подошел и, сняв трубку, решил немного понаглеть:

– У меня вы-ход-ной! – но мне не ответили. Лишь странные звуки доносились из динамика. Я вслушался, но бесконечные помехи мешали мне разобрать хоть что-то.

– Алло, алло, что вы молчите! Я вас слушаю! – Я уже хотел положить трубку, но тут звуки стали чуть сильней и разборчивей, кажется, кто-то плакал. Я слышал тяжелое прерывистое дыхание и всхлипы, сопливый нос то и дело шмыгал.

– Вы, наверное, номером ошиблись, я кладу трубку…

– Нет! Папа, пожалуйста, не уходи, – голос принадлежал маленькой девочке. Она так горько плакала, что сердце екнуло.

– Эй, эй, погоди, не плачь. – Я начал успокаивать девочку, хотя от моих слов было мало толку, она меня не слушала.

– Папа, пожалуйста, – жевала она слова сквозь слезы.

– Послушай, – я старался говорить как можно мягче, – я не твой папа, ты неправильно набрала номер. – В ответ хныканье начало набирать обороты.

– Почему ты ушел? Почему ты бросил нас с мамой? Это все из-за того, что я уронила твой телефон в унитаз? Прости, прости меня, пожалуйста, хочешь, хочешь, забери мой телефон! Забери планшет, телевизор! Забери все, что хочешь, только, пожалуйста, вернись! ВЕРНИСЬ! – Девочка уже не плакала, она рыдала.

Я почему-то чувствовал себя козлом; я не был отцом этой девочки, но я ощущал вину за всех мужчин на земле.

«За что мы так поступаем с бедными детьми? Почему бросаем их?! Так не должно быть, дети не должны звонить своим родителям и умолять их вернуться домой».

Я понимал, что звонок нужно сбрасывать, но перед тем, как повесить трубку, я услышал последние доносившиеся из динамика слова девочки. И только после того, как звонок был сброшен, я понял, что она сказала:

– Зачем ты умер!

Внутри меня все сжалось. Словно вросший в бетонный пол, я стоял, не шевелясь, слезы скопились в уголках глаз и начали стекать по щекам.

«Зачем ты умер!»

Еще и еще, эта фраза кружилась вихрем в голове.

«Как же так, куда она звонила? Просто так? Наобум набрала номер? Или отец действительно сбежал от них и, переехав в другую квартиру, обзавелся телефоном, а потом уже и из живых ушел?! Какой кошмар. Это просто жуть».

Погрузившись в тяжелые раздумья, я не заметил, как прошло мое время на сборы и за мной приехал сопровождающий.

– Вы готовы? – спросил меня роботоподобным голосом лысый охранник.

«На этот раз за мной соизволили прийти?»

Это был не тот тип, что приезжал вчера; правда, я понял это только по форме черепа. Все остальное было один в один: костюм, телосложение, бледная, цвета извести кожа. Эти ребята напоминали агентов из «Матрицы», только бюджетной версии. Абсолютно деревянное лицо с полностью отсутствующим взглядом и минимальным набором каких-либо эмоций. По ходу, они редко покидают здешние стены, так как всю их внешность можно сравнить с видом местных камер: строгие, угловатые, холодные и совершенно бездушные. От него пахло уставом.

– Еще пять минут, – с этими словами я направился в комнату. Неаккуратно запихнув все необходимое в сумку, я выключил свет и двинулся к вагонетке.

«Наконец хоть посмотрю на тюрьму в дневном свете».

Девочка из телефона постепенно умолкала в моей голове, и я снова начал настраиваться на позитивный лад, так как скоро увижу Алину; я так сильно скучал по ней.

Я уже начал привыкать к этим передвижениям по железной дороге, мне даже показалось, что до первого крыла добрались в два раза быстрей, чем в прошлый раз.

Часы на телефоне показывали без пятнадцати восемь, когда перед нами возник лабиринт, ведущий к выходу. Дойдя до первой развилки, мы почему-то свернули направо, хотя я отчетливо помню, что пришли мы сюда с левой стороны. Но я не стал никак реагировать, наблюдая за тем, куда дальше поведет нас дорога. На стене появилась первая цифра 17, это насторожило меня еще больше, потому как такие цифры нам и вовсе не попадались ранее. По всему телу пробежался холодок волнений.

– Я извиняюсь, а мы точно идем к выходу? – обратился я к спине, идущей впереди.

Но охранник словно меня не слышал.

– Эй, друг, не делай вид, что ты не слышал! – Терпеть не могу, когда меня игнорируют, тем более в таких ситуациях.

Но он даже ухом не повел в ответ на мои обращения. Мы продвигались дальше, поворот за поворотом. Все вокруг – стены, лампы на них, – все это выглядело точно так же, как в прошлый раз, но с небольшими различиями.

«Кажется, меня куда-то увозят, но куда?»

Тут мы вышли на тройную развилку, которая показалась мне знакомой, и уже через несколько шагов я увидел на стене цифру 3.

Протяжно выдохнув, я наконец успокоился.

Эти катакомбы с ума меня сведут; я был уверен, что правильный проход только один, а может, все это фигня и нет никаких лабиринтов? Так, всего лишь способ запугать?

Снова я стоял перед этой странной дверью с непонятными словами и символами. Мне было очень любопытно, что это за текст и на каком языке написан, но я понимал, что спрашивать смысл нарисованного у этого «зомби» бесполезно.

«В этой тюрьме никто тебе ничего не расскажет, такие уж у них чертовы правила».

Охранник ввел код, дверь отворилась, и моему взору предстала стена из тумана.

«Эта что, шутка?»

Мы нырнули в густую массу, прошли пару шагов, и туман словно закрыл за нами занавес, потому как дверь я уже не видел. Несмотря на то что на улице было самое начало дня, видимость была еще отвратнее, чем в ту ночь, когда я пришел сюда. Я практически наступал охраннику на пятки, боясь отстать даже на метр.

Судя по звукам, стройка шла полным ходом, но масштабы ее определить по-прежнему было невозможно.

Мы двигались, не останавливаясь; я даже не заметил, как дорога провела нас через лес, спустя немного времени показался купол старой церкви. Чем больше мы отдалялись от тюрьмы, тем теплее становилось вокруг. Пройдя поле и выйдя на проселочную дорогу, я увидел черный автомобиль, дремавший в истомном ожидании. Сопровождающий меня охранник проследил за тем, как я сел в авто, и только после того, как двигатель зажужжал, растворился в белой массе.

И снова запах хвои, кожи и дорогого табака, снова угрюмый, неразговорчивый тип впереди, но мне было плевать, я ехал домой.

Машина тронулась с места и медленно поскакала по кочкам, потихоньку убивая подвеску.

Не знаю, как водитель определял, куда ехать; лично я не видел ничего, словно мы плыли по бескрайнему морю, а у него был компас. Постепенно дорога стала ровней, через минуту мы свернули на асфальт, и туман исчез. Это было так резко и неожиданно, будто мы вынырнули из мутной воды, и все вокруг обрело четкие грани и очертания.

Мы отдалялись от поля, а густая шапка тумана, словно магнитом, удерживалась над ним, не выходя за невидимый барьер, скрывая его. Воздух в автомобиле резко начал тяжелеть. Кажется, за окном настоящая духотища, она постепенно заполняла салон, пока водитель не включил кондиционер. Я хотел попросить его этого не делать – скопившийся за время ходьбы холод по-прежнему жил внутри меня, словно тюрьма со своей сыростью добралась до самых костей, – но решил, что потерплю.

Завидев первые признаки цивилизации, я, как ребенок, начал вертеть головой по сторонам, радуясь машинам, людям, миру, полному цветов и красок.

Добрались быстро, в воскресенье утром дороги и улицы обычно пустые, но мне казалось, все иначе, сказывалось одиночество. Водитель припарковался на том же месте, что и в прошлый раз.

– Завтра в семь, не опаздывайте, – скомандовал тип.

Не люблю, когда со мной разговаривают в подобном тоне, и почему опять нужно вставать в такую рань?! Но все же решив промолчать, я вылез из авто и хлопнул дверью чуть сильней, чем следовало бы.

Глаза защипало, словно в них попало мыло. Кожу приятно ласкало летнее солнце, по которому я очень соскучился; должно быть, я уже загорел.

Поднявшись наверх и зайдя в квартиру, я почувствовал легкое облегчение, словно мне больше не придется возвращаться обратно. Очень этого не хотелось, но плотный конверт в кармане говорил о том, что возвращения не избежать.

– Алин! Родная, ты спишь?

Ответа не последовало.

«Должно быть, опять в берушах дрыхнет».

Я разулся и проследовал в спальню. Мысленно представляя, как забираюсь к ней под одеяло, нежно целую теплую, бархатистую кожу на плече, одновременно поглаживая рукой по бедрам. Постепенно становлюсь чуть жестче – она это любит, и…

Мечты оборвались, меня встретила заправленная постель. Такого я точно не ожидал. Вдруг в кармане завибрировал телефон, я даже сначала испугался, совсем отвык от этого, на экране высветилась надпись «Любимая».

– Ал… – Алина перебила меня, не дав договорить.

– Олег! Ты где? – спросила она не своим, дрожащим от волнения голосом.

– Я дома, а вот ты где?

– Я у твоей матери, мы собирались идти в полицию писать заявление!

– Какое заявление? Что случилось?! – услышав слово «полиция», я почувствовал ведро ледяной воды, вылитое мне на голову и резко затушившее огонь желания.

– Ты куда пропал, почему на связь не выходил?! Мы с твоей матерью места себе не находим, она уже два дня на работу не ходит из-за тебя!

– В смысле, «куда пропал»? Просто в последний раз мы с тобой как-то неважно пообщались, и я подумал, приеду через пару дней, мы помиримся. Погоди, я же тебе сказал, что в воскресенье приеду! Сегодня воскресенье.

– Да, в воскресенье! Только надо было уточнить – в какое, я не думала, что это воскресенье будет через две недели!

– Ты, ты вообще о чем? – я совсем не понимал, что происходит, она несла какой-то бред, – какие, к черту, две недели?

– Обычные, Олег, обычные две недели тебя не было, я уже собиралась идти писать заявление… Ты не звонишь, не пишешь, вечно вне зоны доступа, как прикажешь это понимать?!

– Я… я ничего не понимаю. Пожалуйста, приезжай домой, давай все обсудим. Самое главное, я здесь, и все хорошо, успокой мать, бери такси, я пока позавтракаю.

– Хорошо. – Она положила трубку.

Я стоял посреди комнаты в полном ступоре. В голове все мысли перемешались.

«Я же помню, как менялись числа в телефоне, помню, сколько раз ложился спать и вставал, не мог же я просто взять и потерять неделю – это хрень какая-то».

Я взглянул на дату в телефоне и ужаснулся.

«Вот же бл…, что за?»

Алина говорила правду, две недели прошло с того момента, когда я уехал поздно ночью.

«Этого не может быть, я не верю, что не заметил этого, я точно помню».

Я положил конверт на стол, приготовил завтрак и не спеша принялся жевать. Дома было ужасно душно. Хотя термометр показывал всего двадцать градусов, но как по мне, так ощущались все сорок, словно я провел две недели не за городом, а в другой климатической зоне.

Минут через двадцать послышался звук открывающегося замка, на пороге появилась Алина. Ее лицо выглядело так, словно она отпахала смену в поле. Длинные белые волосы, наспех собранные в хвост, лоснились на свету. Под глазами образовались небольшие мешки.

Я отложил приготовленную наспех яичницу и, подойдя к жене, обнял ее. Она ткнулась носом в мою грудь. От одежды пахло остывшим потом и кофе с корицей – любимым напитком моей матери.

– Эй, ну ты чего? – Я старался говорить как можно тише и ласковее, поглаживая рукой по голове.

– Ничего. Почему ты не звонил? – наконец спросила она дрожащим голосом.

– Я немного обиделся на тебя, просто ты как-то странно отреагировала на мою командировку, словно тебе было все равно.

– Мне все равно? О чем ты говоришь? – Она отстранилась и строго взглянула на меня красными от подступающих слез глазами.

– Ну когда я звонил, помнишь? Ты разговаривала со мной очень холодно, создавалось впечатление, что тебе плевать.

Я еще раз взглянул на нее. Господи, как же она похудела. И эти синяки вокруг глаз. Она заметила это, и теперь краснота распространилась на щеки и нос; кажется, она готова расплакаться.

– Что ты такое говоришь? Мне плевать? Мне? Как, как тебе вообще в голову такое пришло?!

– Ну… – Я чувствовал себя полным ничтожеством в этот момент.

«Может, я действительно погорячился, может, просто мне тогда так казалось, все из-за этого проклятого места?»

– Слушай, я был не прав, прости меня, пожалуйста, я не знаю, что на меня нашло, эта чертова тюрьма. Я, я просто козел, прости, пожалуйста. – Я начал целовать ее лицо, глаза, стараясь успокоить, снять незаслуженную красноту.

– Почему тебя не было так долго?

– Ты не поверишь, еще час назад я был уверен, что отсутствовал всего несколько дней, это какой-то бред! Я не понимаю, что произошло, может, они меняли дату в телефоне, пока я спал, хотя это глупости все… Я точно уверен, что не мог находиться там две недели, точно уверен. – Но я ни в чем не был уверен.

Дни в тюрьме менялись не только на экране телефона. Я также отсчитывал их, когда засыпал и просыпался.