Римские каникулы

Со стороны их разговор, наверное, мог бы показаться приятельским, доброжелательным и спокойным, но обманываться не приходилось: то, что было между ними раньше, ушло. И едва ли когда-нибудь вернется. Просто двое знакомых осматривают вместе красивый европейский город. Двое коллег по работе – так будет точнее всего.

Они пересекли Тибр, оказались на одной стороне с Ватиканом и вновь покатили по набережной. На светофоре пришлось притормозить. Римма заметила рекламный постер в остановочном павильоне и совсем по-детски всплеснула руками:

– Ой, это же Тиволи! И знаменитая вилла д’Эсте!

– Да? Никогда про такую не слышал. И чем именно она знаменита? – поинтересовался Матвей.

– Ну, это, конечно, не Мет и не Лувр… – извиняющимся тоном начала она, но Матвей поощряюще ее перебил:

– Расслабься. Я не был ни там, ни там, и ничуть не жалею. Скажу прямо: я бесконечно далек от классического искусства. Хотя, бесспорно, готов отдавать ему должное. Издалека. Чем дальше – тем лучше, – заявил он и, видимо, чтобы не обескураживать ее окончательно, счел нужным поддержать разговор: – Ну и что с той элитной недвижимостью? Кто там жил? Какой-нибудь римский папа?

– Нет, никакой папа там не жил. Просто это одна из красивейших вилл своей эпохи. Шестнадцатый век! При ней разбит совершенно чудесный парк, а в нем уникальная коллекция камелий, – чувствуя себя школьницей, отвечающей урок, продолжила Римма.

– Камелии – это такие брошки с женским профилем, которые бабушки любят? – вежливо осведомился Матвей.

– Нет, что ты! – Римма невольно улыбнулась. – Брошки – это камеи. А камелии – цветы. Очень красивые. В России они редко встречаются, а здесь, в Италии, их очень много. Я читала, что в саду виллы д’Эсте их десятки, если не сотни сортов! Они как раз сейчас начинают цвести. А еще там замечательные фонтаны…

– Надо же! Кто б мог подумать, – рассеянно протянул Матвей, чье внимание в эту секунду было полностью поглощено маневрами серебристого «Майбаха», который мешал ему перестроиться в левый ряд. Какое-то время они ползли бок в бок, и вдруг, улучив момент, Матвей резко газанул и, крутанув руль, буквально втиснулся перед серебристо-синим капотом. Маневр был рискованным, и, если бы не ремень безопасности, Римма наверняка ткнулась бы носом в обитую светлой кожей панель прямо перед собой. Обставленный «Майбах» возмущенно засигналил. С видом победителя Матвей глянул в зеркало заднего вида и надменно вздернул подбородок. Не проехав и сотни метров, он увел машину направо, в улицу с односторонним движением, вслед за указаниями навигатора и при этом специально замешкался на светофоре, чтобы проехать последним, оставив «Майбах» дожидаться следующего зеленого света.

И это взрослый, самодостаточный, уверенный в себе человек, без каких-либо намеков на комплексы и проблемы с коммуникацией!.. Римма смотрела на столь откровенное мальчишество и не могла понять, как можно вести себя так безрассудно? Если бы они хоть немного зацепили тот «Майбах» или еще кого-нибудь, то вместо обещанной прогулки по городу их ждало бы общение с аварийными комиссарами или того хуже – с римской полицией. А проводить время подобным образом в единственный, внезапно выдавшийся свободный день, в ее планы совершенно не входило.

Матвей, видимо, понял, что в своем желании доминировать над другими участниками уличного движения несколько перебрал, и попытался сгладить ситуацию:

– Так что ты там про фонтаны говорила?

– Я говорила, что в научной среде до сих пор нет единого мнения, считать ли фонтаны виллы д’Эсте объектом, вдохновившим Петра Первого на строительство Петергофа, или это все-таки был версальский парковый комплекс, – отчеканила Римма и отвернулась к окну.

– Ты подумай! В научной, значит, среде… А к единому мнению не пришли. Ну, что ж, теперь мне все ясно, – с видимой озадаченностью забормотал Матвей, но голос его так и дрожал от еле сдерживаемого смеха.

Не выдержала и она: прыснув, шутливо стукнула его по руке.

– Что смешного?

– Ничего совершенно! Я и представить себе не мог, что ты почитываешь академические монографии.

– Вовсе нет. Я просто с детства обожаю Рим и все, что с ним связано. Так получилось. Мама очень хотела здесь побывать, но… но не успела. А теперь вот я. Вроде как вместо нее, – взволнованно призналась Римма и стихла.

– Если хочешь, можем завтра туда съездить, – неожиданно выдал Матвей.

– Куда? – не поняла она.

– Ну, на виллу эту твою. Медичи, Мастроянни… или как их там звали.

– Ох, это было бы просто чудесно! Но, боюсь, после встречи мы вряд ли успеем.

– Какой еще встречи?

– Как «какой»? С партнером. Которая сегодня не состоялась.

– Ах да. Ну, конечно, встреча. Хотя… Видишь ли, тут вообще-то такое дело…

Видя его замешательство, Римма встревоженно переспросила:

– Какое «такое»?

– Ну… – тут он с силой потер подбородок и, бросив на нее короткий взгляд, потом снова повернулся к дороге и вдруг неожиданно сообщил:

– На встречу мы завтра не едем.

– Почему? – не поняла она. – Получается, партнер уехал надолго, не на один день? И сколько же нам его придется ждать?

– Нам вообще не нужно его ждать.

– То есть как? – опешила Римма.

– А так, – ответил Матвей, вновь выруливая из путаницы маленьких улиц на широкий проспект. – И раз уж на то пошло – никаких особых дел у меня в Риме нет.

– Я что-то ничего не понимаю… – совсем растерявшись, пролепетала она.

– Что же тут непонятного? – усмехнулся Матвей. – Мы сюда приехали вовсе не по делам. А из-за тебя. Вся фирма в курсе, что ты от этой Италии сама не своя. Вот я и захотел сделать тебе приятное.

В первый момент Римма просто опешила, настолько противоречивыми оказались охватившие ее чувства. С одной стороны, она была и тронута, и польщена – не каждой девушке делают такие подарки. Но с другой стороны, в этой ситуации имелось и кое-что смущающее, даже неприятное – и этим кое-чем был заказанный на двоих номер с кроватью кинг-сайз.

– И решил, что я буду за это так благодарна, что тут же прыгну к тебе в постель? – не удержалась Римма от язвительного вопроса.

Матвей поморщился и шумно вздохнул.

– Слушай, детка, ну что ты все усложняешь? – недовольно поинтересовался он. – Все же просто, как дважды два. Ты мне нравишься, и, насколько я вижу, это взаимно. Мы оба взрослые современные люди. Мы в твоем любимом Риме и можем отлично провести время вдвоем. Зачем выдумывать какие-то трудности на пустом месте?

– Я не выдумываю трудностей! – возмутилась она. – Просто не имею привычки трахаться с первым встречным, только и всего.

– Это я-то – первый встречный?! – в свою очередь обиделся Матвей и резко крутанул руль, едва-едва вписавшись в поворот. – Да я, между прочим, привез тебя сюда! И оплатил всю поездку.

Услышав такие слова, Римма просто вскипела.

– И что? Ты думаешь, раз ты привез меня в Рим, то есть, с твоей точки зрения, – осчастливил, как крепостную, так можешь теперь позволить себе все что угодно? Да, признаюсь, я всю жизнь мечтала здесь оказаться, а в последние дни – мечтала сделать это с тобой. Но как тебе только в голову могло прийти, что затащить меня сюда обманом – отличная идея? Неужели ты не понимал, что вранье все только испортит?

– Слушай, ну ты даешь! – фыркнул Матвей. Он теперь вообще не смотрел в ее сторону, демонстративно не отрывая взгляда от дороги. – Ты мне еще сцены тут вздумала устраивать за мои же деньги…

– За твои деньги?! – тут же вскинулась она. – А ты не забыл, что деньги ты тут тратишь не свои, а компании? Которая тебе даже не принадлежит и, надеюсь, будет принадлежать еще очень не скоро. Если вообще будет. Так что, детка, – в это слово она постаралась вложить весь отпущенный ей природой сарказм, – для подобных понтов у тебя нет никаких оснований. Можешь засунуть себе свой снобизм куда поглубже, пока папочка не узнал, как ты ловко в этот раз управился с его деньгами!

В этот момент перед ними включился красный сигнал светофора, и Римма решила этим воспользоваться. Выплюнув последнюю фразу и не дожидаясь ответа, она распахнула дверь, пулей вылетела из автомобиля и метнулась в сторону тротуара, лавируя между застывшими машинами. Из окон некоторых высунулись любопытные головы, кто-то засмеялся ей вслед, кто-то протяжно присвистнул, но Римме было все равно. Достигнув тротуара, она сразу же свернула в обратную сторону и, судорожно поправив на плече ремешок сумки, юркнула в узкий пешеходный переулок, так ни разу и не обернувшись.

Рассерженная и взвинченная, поначалу она просто шагала по улицам, глядя лишь себе под ноги. В голове крутились обрывки недавней неприятной сцены. Было даже стыдно, что пришлось стать участницей такого дикого публичного выяснения отношений, да что участницей – инициатором! И в то же время в сердце плескались благородная ярость, остро приправленная чувством собственной правоты: ни одного из сказанных слов она не взяла бы назад. Еще и добавила бы, если б духу хватило.

Всё происшедшее было совершенно не в ее характере – она в жизни так ни с кем не ругалась. Но ощущение справедливости высказанных ею упреков придавало сил, и Римма продолжала нестись вперед, не глядя на вывески и указатели.

Но через некоторое время волнение начало отступать. Она сбавила темп и принялась посматривать по сторонам, пытаясь понять, в каком районе оказалась.

Быстрая ходьба разогнала по жилам кровь. Римма с удовольствием распахнула плащ, а ставший влажным шейный платок и вовсе засунула в сумку. В городе, даже на теневой стороне улиц, было уже совсем тепло, градусов семнадцать, наверное. По московским меркам – настоящая весна, хотя на календаре всего лишь конец февраля. Проходя мимо какой-то витрины, Римма бросила взгляд на свое отражение и невольно замедлила шаг. Удивительно: в этом светлом плаще, в элегантном костюме, в больших «стрекозиных» темных очках она сама себе живо напомнила героиню Одри Хепбёрн из «Римских каникул» – принцессу, сбежавшую из посольского дворца, чтобы открыть для себя Рим. Покрутившись перед витриной так и сяк, она порадовалась этому сходству и решила, что ей тоже вполне по силам исследовать город самостоятельно. Не нужны ей для этого ни машина, ни такая сомнительная компания. Конечно, было ужасно жаль, что отношения с Матвеем завершились именно так, даже толком и не начавшись. Но что уж поделаешь, если они настолько друг друга не поняли? Она-то решила, что он относится к ней серьезно, уже чуть ли не о свадьбе мечтала – а он всего лишь собирался весело провести время вместе или как он там выразился…

К своему удивлению, сориентировалась Римма довольно быстро, даже доставать телефон и заглядывать в навигатор не понадобилось. Едва взглянув на массивную квадратную башню с часами, увенчанную одиноким, позеленевшим от времени бронзовым колоколом, она поняла, куда именно ее занесло. Башня служила колокольней базилики Санта-Мария-ин-Трастевере – одной из старейших римских церквей. Убегая от собственных чувств, она попала в Трастевере – живописнейший римский район, сохранившийся со Средневековья практически неперестроенным.

Римма медленно побрела по узким извилистым улочкам, то и дело поднимая голову вверх, любуясь ажурной решеткой балкона или сияющим первозданными красками мозаичным панно, часто останавливалась, чтобы заглянуть в крошечный дворик или посидеть на скамейке на площади, размером чуть больше красовавшегося на ней фонтана: в некоторых местах прохожим приходилось буквально протискиваться между мраморной чашей и стенами окружавших ее домов.

Ощутив, наконец, что ноги в туфлях на каблуках запросили пощады, Римма наугад выбрала маленькое кафе и присела за столик у входа. Сняла очки, с наслаждением подставила лицо солнцу и прикрыла глаза.

Она просидела так с полминуты, не больше, как вдруг почувствовала, что кто-то закрыл от нее солнечный свет.

– Прошу вас. За счет заведения, – молодой официант аккуратно поставил перед ней чашечку-крошку с ристретто.

Римма улыбнулась и вежливо поблагодарила. Заслышав родной язык, парень с недоуменным восторгом уставился на нее:

– Потрясающе! Синьорина, ваш итальянский столь же прекрасен, сколь прекрасны вы сами!

– Не стоит лукавить, синьор. Мой итальянский – несовременный и книжный. Но ваш комплимент мне приятен, – усмехнулась она и сделала глоток ароматного кофе.

Официант не спешил отойти от столика, видимо, ожидая знака, понравился ли ей напиток, и Римма сообщила, что кофе великолепен, она всегда любила крепкий. Слово за слово – завязался легкий, необременительный разговор. Время для него оказалось удачным: любители поздних завтраков уже схлынули из-за столиков, а ранних обедов – еще не помышляли о еде. Кафе пустовало, и официант с удовольствием болтал с симпатичной туристкой. Узнав, что та из России, радостно заулыбался и сообщил, что очень уважает и ценит русскую культуру хоть и знаком с ней совсем немного: видел гастрольные выступления балета Большого театра да еще в школе читал Толстого и Достоевского в переводе, конечно. Пока он говорил, Римма с любопытством разглядывала его. Парень был молод – на вид ему можно было дать лет двадцать пять или двадцать шесть, вряд ли больше – и очень хорош собой: высокий, худощавого телосложения, темноволосый и темноглазый, с открытой улыбкой и очаровательной ямочкой на подбородке.

Из глубины кафе вышла и застыла в дверях невысокая молодая женщина, вокруг ее выступающего живота был повязан длинный официантский фартук. Заметив ее, парень смущенно улыбнулся Римме, словно извиняясь, и стал собирать на поднос пустые кофейные чашки с соседнего столика.

«Ну вот, такой молодой – и уже женатый. И вот-вот с прибавлением. Как у них тут все по-прежнему быстро», – подумала Римма, наблюдая за его уверенными движениями.

– Вы, наверное, в наших краях по работе? Или как туристка? – поинтересовался молодой человек на прощанье.

– Думала, что по работе, а вышло, что по ошибке, – невесело улыбнулась Римма и вздохнула.

– Так не бывает, – с внезапным пылом вдруг заявил официант. – Если дорога привела вас сюда, значит, это не простая случайность. Рим – это город, способный менять судьбы людей. Уверен, скоро вы сами это поймете.

Глава 7

Внезапный поворот

До поздних сумерек Римма гуляла по городу. Бродила по улочкам, дошла до площади Святого Петра, вдоволь налюбовалась его величественным собором, еще пару раз посидела в кафе.

Но, сколько ни ходи по прекрасному городу, а возвращения в отель все равно было не избежать.

До пьяцца Навона она доехала на метро. Когда поднималась по лестнице, ноги уже почти не держали. Все мысли были лишь об одном: скорее бы в номер. Забраться в эту чертову джакузи, погрузиться в теплую воду по самую шею и замереть в таком положении минимум на полчаса. А лучше – на целый час. Она очень надеялась, что проклятые розовые лепестки из номера уже убрали, и их тяжелый маслянистый дух больше не будет ее преследовать.

Из последних сил, проклиная тех, кто придумал высокие каблуки, Римма поднялась к себе, открыла дверь… и потеряла дар речи.

Её номер превратился в сказочный сад. Повсюду – на столе и столиках, на каминной полке, у зеркала, на прикроватных тумбах, на полу и даже в ванной стояли вазы с цветами. Но не с розами, а с камелиями. Букеты всех размеров, от огромных до совсем крошечных, едва вмещавших миниатюрную бутоньерку. Цветов были сотни, если не тысячи – алых, персиковых, розово-белых, желтых, коралловых и темно-бордовых, казавшихся в искусственном свете ламп почти черными. Две китайские вазы, вмещавшие в себя по целому кусту, усыпанному ярко-красными цветами безукоризненной формы (каждый размером едва не с тарелку), обрамляли вход в ее спальню, точно стражники, застывшие в карауле у опочивальни принцессы.

Растерявшаяся Римма долго разглядывала это феерическое великолепие. Ни в одном самом смелом, самом фантастическом сне ей такое никогда не могло бы присниться. В сумочке тренькнул телефон. Римма посмотрела на экран – пришло сообщение от Матвея, всего два слова: «Прости меня».

Пока она приходила в себя, мобильник зазвонил, и Римма, поколебавшись, все-таки взяла трубку. Матвей звонил по видеосвязи, и она невольно обратила внимание на то, что он переоделся и облачился в элегантный, с иголочки, пиджак модного покроя – в таком не стыдно пойти в самый фешенебельный ресторан.

– Привет… – пробормотал он, и Римма с удовольствием отметила, как неуверенно звучит его голос. – Я хочу… Я должен перед тобой извиниться.

– Вот оно что, – насмешливо протянула она.

– Да, я сегодня погорячился и наговорил тебе лишнего, – признался он, и чувствовалось, что эти слова даются ему с огромным трудом. – Я не хочу, чтобы ты на меня злилась и считала безжалостным разрушителем хрустальной мечты всей твоей жизни. Я привез тебя в Рим, а тебе здесь все теперь ненавистно.

– Ты несколько преувеличиваешь силу собственного влияния на мою жалкую ничтожную жизнь, – усмехнулась она. Перед глазами промелькнул сегодняшний день: празднично-яркий, насыщенный солнцем и новыми впечатлениями. И полный камелий номер был, что греха таить, далеко не самым худшим из них.

– Тебе понравились цветы? – озабоченно поинтересовался, точно подслушав её мысли, Матвей. – Это ведь те самые, которые ты любишь?

– А это уже запрещенный прием, – Римма хотела нахмуриться, но против воли улыбнулась, и он, конечно же, это заметил.

– Значит, ты больше не сердишься? Может, тогда поужинаем вместе? Я заказал столик в отличном ресторане, думаю, тебе должно там понравиться.

Ну уж нет! Она не собиралась так легко отдавать завоеванные позиции.

– Нет, – решительно отрезала Римма. – Я не голодна, но совершенно без сил. У меня был очень насыщенный день.

– Как скажешь, – он примирительно склонил голову. – Но, по крайней мере, я могу надеяться, что завтра мы сможем погулять по городу?

– Я подумаю, – царственно уронила она.

– Значит, мир?

– Скажем так: перемирие, – уточнила Римма. – Отведение войск на исходные рубежи.

– Ну, хорошо, – он примирительно поднял ладонь и улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок. – Тогда не буду больше утомлять тебя своими никчемными разговорами. Спокойной ночи.

– И вам спокойной ночи, коллега.

Оставив его в одиночестве горевать над своим поражением – ведь в этом разговоре, безусловно, она взяла верх, – Римма отправилась наполнять джакузи.

Больше всего на свете сейчас хотелось в ванну, а потом – сразу в постель, оставить над туалетным столиком свет и любоваться камелиями. Но прежде чем нырнуть в соблазнительно пузырящуюся воду, Римма не удержалась и сфотографировала уставленный цветами номер во всех возможных ракурсах. Такое обязательно нужно оставить на память. Скорее всего, никогда в жизни ничего подобного больше не повторится.

* * *

Утром она спустилась в ресторан, приколов на лацкан жакета нежно-розовый цветок. Матвей заметил ее украшение, но ничего не сказал. За столом они мило болтали, тщательно выбирая самые нейтральные и безобидные темы – погода в Риме, погода в Москве, последние скандалы и сплетни из жизни звезд, – а покончив с завтраком, отправились в город, на этот раз пешком.

Видимо, Матвей действительно усвоил вчерашний урок: когда они подошли к Пантеону, он вдруг принялся обстоятельно сравнивать его с парижским, сыпал деталями и замечаниями, почерпнутыми явно не только из интернета – конечно же, он был в Париже, и не один раз. Римма слушала его с интересом и сама не заметила, как увлеклась: стала горячиться и спорить, пытаясь убедить, что нет смысла выбирать один-единственный Пантеон и назначать его главным. А Матвею того и надо было: в пылу спора она подрастеряла свое отчуждение и неприязнь, и дальше прогулка пошла гораздо живее.

Пройдя по длиннющему проспекту Виктора Эммануила II, они перешли Тибр и оказались неподалеку от Ватикана. Еще за несколько кварталов до главного входа им стали попадаться кучки людей, которые все росли и росли, пока не превратились в громадную очередь, змеящуюся под его высоченными стенами. В ней терпеливо стояли тысячи туристов, желающих попасть в ватиканский музей – настоящую сокровищницу предметов искусства всех эпох, народов и стилей.

О том, чтобы присоединиться к ним, не могло быть и речи – билеты покупались заранее, за несколько дней или недель. К тому же на улице по-прежнему ярко светило солнце, и в такую погоду даже Римму музейные залы ничуть к себе не влекли, не говоря уже о Матвее.

По-прежнему беседуя о каких-то отстраненных пустяках, они отправились дальше, и как-то само собой вышло, что забрели в Трастевере, тот самый район, где она гуляла вчера, и полюбовались тихим обжитым Средневековьем. Римма и не заметила, как ноги словно бы сами собой вынесли ее на ту площадь, где располагалось кафе со вчерашним официантом – любителем русской культуры. Он снова был на работе и, заметив, что новые посетители сели за столик, взял со стойки меню и направился к ним. При виде Риммы лицо его вспыхнуло неподдельной радостью. Он поздоровался и улыбнулся ей, как старой знакомой, она тоже кивнула в ответ и вернула улыбку.

Матвей ничего не заметил, углубившись в меню, он стал дотошно расспрашивать по-английски о сезонных и местных блюдах.

– У вас есть артишоки? Март считается месяцем артишоков, а в Риме этот овощ популярен, как нигде больше в Италии, – авторитетно сообщил он по-английски официанту. Тот лишь руками развел: к сожалению, в их небольшом кафе подают, в основном, кофе и выпечку. Еще можно заказать пиццу и…

– Ну, хорошо, – Матвей захлопнул меню и досадливо поджал губы. – Тогда принесите мне кофе. Ты что-нибудь будешь? – обратился он к Римме.

– Нет, – покачала головой она. – Разве что выпью воды, а то в горле пересохло.

Официант ушел, но уже через минуту вернулся, неся на подносе высокий запотевший стакан и чашку эспрессо. Матвей поблагодарил, но, не успел официант отвернуться, как он закатил глаза и произнес тоном страдальца, оскорбленного в лучших чувствах:

– Нет, ты только взгляни! По мнению итальяшек – это кофе! Вот этот наперсток с черным плевком на дне. Вечно я, бывая в Европе, забываю, что нормального кофе у них днем с огнем не найти.

– Если ты хотел американо – надо было сразу так и сказать, – пожала плечами Римма, чувствуя, что настроение у нее начинает портиться.

– И что это было такое: «нет артишоков»? Как это нет? – продолжал разоряться Матвей, с кислой миной оглядывая парочки за соседними столиками, деревянные ставни на окнах, яркие занавески и серебристый ствол старой глицинии, распластавшийся по фасаду вплоть до третьего этажа. Тот был весь усыпан гроздями готовых вот-вот раскрыться лиловых бутонов, их длинные кисти беззвучно покачивались на ветру, словно водоросли в толще прозрачной воды потаенного лесного озера. – Забегаловка какая-то, а не кафе. Просто дыра в стене, без всякого понятия о нормальной кухне. И как только меня угораздило сюда зайти!

Римма бросила на него короткий взгляд и опустила глаза.

Что тут скажешь… Он, похоже, неисправим.

Пока Матвей разглагольствовал, пока пил свой кофе, а Римма смотрела в телефон, официант несколько раз выглядывал из дверей, а потом и вовсе застыл на пороге, то и дело бросая встревоженные взгляды в их сторону.

Наконец Матвей расплатился и встал, демонстративно вглядываясь в уличное меню другого кафе, расположенного напротив. Римма замешкалась – искала, куда положила солнечные очки. И тут официант внезапно склонился к ней и сказал взволнованным шепотом:

– Синьорина, помните, что я вчера говорил? Это чистая правда. Вы прекрасны, как прекрасен мой родной город. Приходите сюда завтра в десять. Я покажу вам настоящий Рим.

* * *

До самого вечера, пока они с Матвеем бродили по городу, Римма размышляла над неожиданным предложением. В сущности, ее позвали на свидание – и кто? Официант из кафе. Абсолютно незнакомый человек, которого она мельком видела два раза в жизни. Хоть и весьма симпатичный… Как он смотрел на нее, думая, что она этого не замечает! Как хмурились его брови, как сжимался красиво очерченный рот, какой нервный ритм выбивали по стойке изящные длинные пальцы. Видно, бедняге было трудно решиться на такой отчаянный шаг, но он все-таки пересилил себя – подошел хоть и в самый последний момент. Своей непринужденной манерой общаться он расположил Римму к себе еще во время вчерашнего разговора – не зря же она сегодня вновь пришла в это кафе, что бы там себе ни думал Матвей насчет «как меня угораздило его выбрать». Парень вел себя так мило, был так откровенно в ней заинтересован, было бы глупо отказываться. Да к тому же и невежливо – могла бы сразу сказать, что не придет. А так он будет ждать, она не явится, получится некрасиво… И потом, что она теряет? Возвращаться в Москву они с Матвеем планировали только послезавтра утром, в пятницу, так что у нее есть еще один день, почему бы не провести его в обществе симпатичного итальянца? К тому же в Риме было полным-полно прекрасных мест, до которых она пока не добралась. И наверняка еще и таких, о которых и вовсе не знала. Было бы здорово, если бы ей их показал местный житель, кому, как не ему, лучше всех знать город? А то обстоятельство, что житель этот дружелюбен и весьма мил, только усиливало ее решимость.