bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 8

– Нет.

– Подумай хорошо, Эрбин, я редко предлагаю…

Да-да, заманить хочет. Ещё бы такая добыча – предвечный, добровольно оставшийся здесь, живой среди мёртвых…

– Она не мертва. Её нет здесь.

– Что?! Как это нет!? – вздрогнул я.

– Среди мертвых её нет.

– Я же видел…

– Ты видел то, что тебе показали. Что видели другие.

– Тогда… – сердце забилось сильнее от гнева. – Кто обманул меня?!.. Покажи мне Мокшена…

– Не получится тож… Тухлые ошмётки, что были душами твоих рабов, развеяны вовеки, слава Богам, мне здесь меньше смрада… Не с кого тебе спросить, Эрбин.

– Развеяны? – о таком я слышу впервые. Развеять мёртвые души, кому это могло быть нужно? Да и кто способен на такое? Это ж силу какую надо иметь?..

– Во власти сильного чувства даже обычные люди становятся подобны Богам, что уж говорить о предвечных, – довольная моим удивлением и замешательством, проговорила Она.

И, помедлив, добавила:

– Твой брат развеял их.

– Арий?.. С чего это его обуяли чувства против моих мёртвых рабов?

– Ну… это ты спроси у него. В ваших душах я не чтица.

И я вдохнул, наконец, выходя обратно на белый свет. Галтей в изумлении смотрел на меня, приподнявшись с подушек. Я и забыл, что пришёл сюда, чтобы спасти его от неминуемой мучительной смерти.

– А… Галтей… Год тебе дан на радость самому и твоему сыну. Его благодари, истовое прошение слышит даже Смерть. Прощай!

Я направился к дверям. Слишком странным, удивительным оказалось это путешествие за Завесу, чтобы я сейчас мог думать о чём-то кроме загадок, что вновь посеялись в мою душу.

– Сил!.. – по-прежнему изумлённо позвал Галтей.

Я обернулся.

– Что ж за неугомонный ты человек, Галтей, даже Смерть уступила колготу такую! – пробормотал я. – Спи теперь, желвь твоя к утру рассосётся, здоровый встанешь, любиться, радоваться будешь как молодой… Всё!

С моим словом «всё!», он упал на подушки, уснув. А я подошёл к двери и едва не вышел в неё без стука, совсем забывшись в своих мыслях.

Глава 4. Свой путь

… Эрик вышел странный, почему-то удивлённый, будто что-то чудное увидел там. И рассеянный.

К нему бросились волною все, кто был в покоях, расступившись перед Мареем-царевичем.

– Что скажешь, Сингайл?

– Год ещё ходить в царевичах тебе, Марей, год подарен отцу твоему. Но через год, не обессудь, Смерть заберёт его единым мигом, – сказал Эрик, которого я перед всеми опять представил древним беловолосым старцем. – До утра не беспокойте его, сон сейчас его лечение.

Марей-царевич просиял чудесной улыбкой, молодея сразу на много лет, светлея лицом.

– Сингайл!.. Благодарю тебя! Благодарю! – восторженно воскликнул он. – Чего хочешь, проси у меня!

– Попросил уже, – ответил Эрик, даже не взглянув на него.

– То злато уже отправлено. Но что злато, когда…

– Довольно, Марей-царевич, – Эрик строго взглянул на него, будто на маленького непоседу. – Бывай здрав, и прощай.

Он посмотрел поверх голов и произнёс на всю обширную горницу:

– Все прощайте! Не дай нам Боги опять увидеться, чью-то смерть уговаривать…

После этих слов все расступились перед нами, пропуская к дверям. Мы вышли, уже никем не сопровождаемые и долго шли по коридорам. И как Эрик, который и по сторонам-то не глядел, находил тут дорогу, не пойму… мы вышли с ним на крыльцо, где нам почтительно поклонились стражники, наши лошади уже были готовы, конюшие держали их под уздцы. Ни Эрик, ни я садиться в сёдла не стали, пошли так, ведя коней вповоду, спустились в город, и весь этот путь Эрик проделал молча, сосредоточившись на своих мыслях. И только в гуще леса уже вдруг качнулся и остановился, опираясь на дерево.

– Что с тобой? – я тронул его за плечо, он повернулся ко мне, тут отводить глаза некому, мы уже самими собой глядели друг на друга.

Он очень побледнел, пот выступил у него на лице, Эрик поднял на меня потемневшие глаза.

– Отдохнуть надо, Ар… Силы Та сторона вытягивает как ничто… – и опустился на землю, опуская голову на руки, опершись на колени.

Я сел рядом с ним, протянул ему флягу, наполненную целебным мёдом, придающим сил в таких случаях.

– Ничто… ничто оно и есть ничто, – сказал я.

Он покачал головой.

– Ты ошибаешься, там совсем не ничто… – тихо проговорил он.

Я не стал спорить, я не спешу узнать, каково Там. Мы сидели рядом, прижимая спины к стволу старой берёзы. Кони пощипывали траву в стороне. Сухая трава покалывала лядви сквозь тонкие штаны. Солнце только перешло на вторую половину дня, а мы уже возвращаемся, это славно. Аяя довольна будет, я не люблю оставлять её одну, мы везде ходим вместе все эти два десятка лет…

– Ар… ты… – Эрик снова сделал глоток из фляги. – Ты развеял души моих мёртвых рабов. Чем они достали тебя? Чем эти ничтожные могли тебя достать?

Каких рабов, что он городит?

Эрик, всё ещё бледный, посмотрел на меня, и сказал снова странное:

– Ты не ври зря. То, что ты сделал это, меня не трогает, я убил их своими руками, насладившись тем, как их вонючая кровь текла по моим рукам до самых локтей. Но почему ты встретился с ними? Почему ты развеял их мёртвые души? Где вообще ты мог повстречать их, ежли ты на Ту сторону не ходок?

Вот уж в чём обвиняет меня вовсе не пойму… И ведь говорит серьёзно…

– Али врёшь и таскаешься туда-сюда зачем-то? С тебя, паршивца, станется, вечно какие-то новые знания обретаешь и таишь от меня… Чего ты ходил туда? Откуда Смерть знает тебя так хорошо? – он прожигал меня глазами.

– Эр, я не понимаю ни слова из того, что ты сейчас говоришь, и о чём… Я сроду за Завесой не был! – сказал я, чувствуя, что один из нас сошёл с ума или остался во власти ещё не этого мира.

Но он, прищурившись, смотрел на меня, не веря ни одному моему слову.

– Какая же ты сволочь всё же! – наконец прошипел он. – Вот убеждаюсь в сотый раз, а всё надеюсь на иное, всё иду к тебе, холодная жопа, за братским теплом! Всё… Что ты врёшь мне сейчас? От чего пытаешься мне глаза отвесть? Что прячешь? Новые дары обнаружил в себе и не хочешь открыться, зависти, что ли, моей боишься? Когда научился на Ту сторону ходить?

– Да ты что, Эрик? Обалдел что ли? Что ты там увидел такое? – до чего сложно отвечать за то, в чём не только не виновен, но и не понимаешь даже, в чём винят тебя…

Эрик отвернулся, зло оскалившись, и проговорил, прижимая затылок к толстой коре старого дерева, прикрыв глаза:

– Зубы бы выбил тебе сейчас, да самому тогда шамкать придётся целую вечность, у-у-у… – хрипло выдохнул он.

Я предпочёл промолчать, кто его знает, чего стоит такое избавление от смерти, вот и помешался. Пройдёт… Эрик, действительно, задремал от слабости, соскользнув головой мне на плечо. Так мы просидели довольно долго, я не беспокоил его, позволяя набраться сил, иначе, пожалуй, пришлось бы тащить его на себе до его дома, а это далеко, а мне домой хотелось поскорее…

Проснулся Эрик на закате, выпрямился, выдыхая, огляделся. Я потянулся, расправляя затёкшие члены, и поднялся на ноги. Он посмотрел на меня.

– Долго сидим?

– Порядочно. Ночь скоро, пойдём, Эр.

– Что спешишь? Баба тебя добрая разве дома ждёт? Я не увидал никого… – он тоже поднялся.

Отряхнул зад, расправил рубашку, волосы пригладил и снова посмотрел на меня.

– Да ты и в этом лжёшь, – зло дёрнув губой, сказал он. – Точно ждёт какая-то, мне даже не показал… Боишься, отберу? – он усмехнулся. – Правильно, бойся, даже если кривая карга, назло приду и отберу у тебя, лживого гада!

– Боги! Да что ты взъярился-то?! На что? – не выдержал я.

– Пошёл бы ты к чёрту, лживая сволочь, паршивая дрянь! Вечно за дурака меня держишь! Всю жизнь всё тайком… Я к тебе всем сердцем, а ты всё норовишь кусочек пожирнее оттяпать и тайком проглотить! – прорычал Эрик.

Я разозлился тоже, и меня уже за сердце взяло то, что он обвиняет меня сам даже не пойму в чём, подозрительность какая-то, как у безумца. Только он вовсе не безумен, вот что хуже всего в этом разговоре, в чём-то убедил себя и теперь его не сдвинешь.

– Знаешь, Эр, не я сегодня пришёл к тебе и просил о помощи, ты пришёл и я помог, – весь кипя, но очень тихо сказал я. – Чего ты теперь взбеленился, я не могу понять, сдурел там, на Той стороне… ну так прояснятся мозги, сам придёшь, помиримся. Ну тебя к лешему!..

Я развернулся и пошёл прочь от него до своего коня, вскочил в седло, вызвав недовольный храп Звёздочки, резкостью своих движений, и шлёпнул её по крупу ладонью, хлыстов мы с Аяей не держали. Скорой рысью поспешая домой, потому что хотя и огорчил меня Эрик возвращением своей непонятной неприязни, всё же думать об этом мне было уже недосуг, я хотел поскорее попасть домой, где так тревожно мне оставить мою «добрую бабу», как выразился Эрик. Показать тебе, да щас!..

Я смотрел вслед удаляющемуся Арику, и злился всё больше, чувствуя, что он скрывает значительно больше, чем я мог подумать. Всё же какой гадёныш мой брат! Вечный и непревзойдённый гадёныш! Всегда и во всём хотел быть выше и сильнее меня! Нет, я достану тебя, погоди…


…Да он и не придёт, уж вечер, вон как надолго ушёл и не сказал даже куда и зачем. Конечно, то брат, а кто ты? Кто ты такая? Сколько эдаких перебывало у него за его долгую жизнь? Бесконечную жизнь… Он и счёт давно потерял им…

Им… Не «им», а нам, чем я отличаюсь от всех, такая же временная, как всё у него. Как жёны, семьи… и даже дети.

Уйти пора. Он тяготится, вот и не показывает брату. Про яйцеголового чего-то вспомнил… Нарочно, чтобы уколоть меня, указать моё место. Ведь я… Конечно, считает потаскухой, если боится с братом познакомить, думает, за любым пошла бы только золотым браслетом помани, как вчерашний, как там его звали… Гайнер… А они и верно, липнут, как мухи. Вот только я не мёд, я…

У меня с гудением разболелась голова от слёз, от обиды, от запутанных мыслей, от растрескавшихся вдруг чувств. Я взяла большой платок, тканный из тонкой шерсти, расстелила его, намереваясь в него увязать мои вещи, что на первое время понадобятся. А там… А там видно будет. Когда ещё собиралась к какой вышивальщице податься… настало время. Не надо дожидаться, пока он погонит, потому что тогда не пережить, сердце остановится, ежли он скажет: «иди прочь, постылая»… Мне больно даже думать о том. Самой уйти надоть…

Давно, давно надо было. Что тянула? Думала, любит тебя? Глупая ты! Которая ты по счёту у него? Любит, не смеши! У Марея была первой и то, как поступил он?..

А если и этот вот так продаст кому? Может не за деньги, так за что другое. У него до злата алкоты нет, до знаний есть, как у меня, до могущества… Мало ли, кто разохотиться на мой счёт, что же ждать, пока опять возьмут власть надо мной?.. Меня передёрнуло и замутило от этих мыслей.

Я почти без сил собирала в узелок две пары тёплых чулок, золота пару горстей в отдельный узелок завязала, простит, небось, за кражу, несколько платьев, душегрею… Села, задумавшись, что ещё надо. Ничего не надумала, связала узел. И подошла умыться к рукомою, а над ним зеркало, Арий много лет назад приладил. У нас вообще много зеркал теперь было, и на печи одно висело, и в простенке, и настольное, и ещё одно в серебряной раме с красивой ручкой, украшенное драгоценными каменьями. И вот, когда я распрямилась, умывшись, что-то, нет, кто-то мелькнул у меня за спиной в правдивом стекле, я обернулась, но никого со мной рядом не было. Показалось, должно… хотя, я так ясно видела чьё-то усмехающееся лицо. Или только усмешку?.. В голове мутится, похоже.

От головной боли клонило в сон, но уже вечереет, куда спать? Надо отправляться, тогда до темноты в ближнее село успею, переночую у какой старухи, может, и вовсе у себя оставит…

… Я почти бежал к дому. Не тревога, настоящий страх, что дома неладно, гнал меня всё быстрее. И вот, даже не расседлав Звёздочку, я взбежал на крыльцо, уж вечереет, а в окнах ни огонька…

На пороге мы столкнулись с Аяей, заплаканной, какой-то растрёпанной, и с узлом в руке.

– Что это? – спросил я, отступив на шаг.

Он лохматый и бледный, волосы от пота намокли, пот на лбу, глаза белые, что так бежал? От кого? Не успела я…

Сейчас скажет, любит, руками хватать начнёт, а ты и поверишь, растаешь, потечёшь… Опять поддашься, поверишь, слюнявая слабачка, какая ты предвечная, ты всего лишь тряпка, послушная кукла в его дому. Он заменит тебя на другую за два дня…

… Уйти собиралась? Уйти от меня? Куда? К кому? Кто увлёк её? Почему растрёпанная такая, что тут было? Кто трепал её… Кто он? Где схоронился? Али… в лесу где ждёт?

– Ты… – задыхаясь, проговорил я, не зная, что сказать дальше.

А голос в голове услужливо подсказал: шлюха она, Мареева ещё шлюха! К кому податься намерилась? К Марею? Али к богачу вчерашнему? Конечно, всё золото любой отдаст за красу эдакую… Что ты ей, отшельник замшелый, уху тебе варить, да рубашки шить, опостылел за столько лет…

– Куда… идёшь? – осипнув, проговорил он.

– Не мешай, Арий, нечего мне больше делать здесь.

Он и не подумал мешать, отошёл в сторону, пропуская меня.

– Что ж ты… Тайком уйти хотела? – проговорил он, пока я натягивала постопы. – Одёжи не взяла совсем… Али тебе незачем энту простую брать-то, небось, золотом шитую посулил?

– Посулил? – переспросила я, не понимая, а потом догадалась, что он всё о вчерашнем приставале, и усмехнулась, вот и всё, что надо ещё? Так и считает, что я продаваться пошла. Ах, Огник… А говорил, любишь. Хотя когда и говорил-то… Ужо позабыл про то…

И я промолвила ответно:

– Ну, конечно, что я тут в лесу, как медведиха засела. Я тоже на людей поглядеть хочу. Двадцать с лишком лет торчу хуже кикиморы… – дерзко и даже с вызовом сказала я, задираясь.

– Потому и детей не рожала мне… – шелохнулся он и взялся за дверь в горницу. – Ступай, что ж… скатертью дорога…

Я вышла на крыльцо и пошла на подгибающихся ногах, такая слабость овладела мной. Куда я иду… куда? Как я без него? Я ведь люблю его так, что дышать не могу не видя его лица, не слыша голоса, не касаясь… Как я вечно буду без него?.. Я не могу без него… Даже света нет без него… Всё померкло разом… Огник…

…шажки лёгкие по доскам на крыльце… немедля краска вся с дома облезет без тебя, вся жизнь моя полиняет и кончится без тебя, ни души, ни сердца не было и нет у меня без тебя… куда ты, Аяя, я умру без тебя… жить не стану один…

…Что это? Тьма надо мной… Ты отпустил меня? Огник… всё… я умираю…

И вдруг всё тот же знакомый голос, что говорил во мне весь день, вышел из моей головы и засмеялся рядом.

– Нет, не умираешь, мне дохлятина ни к чему, ты мне нужна живая! – сверкая невыносимо прекрасным сияющим лицом, захохотал Повелитель Тьмы.

Я похолодела, дрожа, я думала, я была уверена, Он давно утратил интерес ко мне…

– Не-ет! Нет, Аяя! Селенга-царица, никогда я не оставлю тебя, не надейся!.. Взбесится полмира из-за тебя, как я могу упустить такое оружие против людишек?! Против душ их слабых?!.. Что, надеялась, любовью своей Арий предвечный убережёт тебя? Как щитом прикроет? Не жди! Он любит одного себя!

Великолепные громадные крылья взмахнули, окончательно погасив дневной свет, будто задули солнце… Он, обнажённый, как всегда, в этой наготе совершенный, победоносно смотрел на меня, приближаясь.

– Он упился уже тобой, как зелёным вином, ты опостылела ему за столько лет, что ему с тебя? Сбыл бы с рук, продал, но хочет самому себе благородным казаться… Галалий Огнь… Так что верно ты вышла от него…

– Нет… Что Ты… Огнь… – бессильно прошептала я, задыхаясь, словно он ногу мне на грудь поставил.

Он опять захохотал, обнажив свои белоснежные зубы.

– Огнь? Да где же он? Хладнее льда твой Огнь, Аяя! Идём со мной, блистать будешь! Блистать так, что затмишь солнце! На троне твоё место!.. С царями царице быть!..

– Не нужны цари мне, окромя моего Огня! – прошептала я, готовая умереть за эти слова, если захочет Он меня убить. Я живу уже давно, можно и умереть, если пришла пора такая…

Но он разозлился, сверкнул глазами, как раскалёнными углями, будто что дунуло на них.

– Упрямая! Какая же ты… – свирепея прорычал он, – глупая, упрямая девка! Что тебе в нём? Он уж забыл тебя, не успела и порога переступить!

– Умру тогда… умру и всё, коли… коли так… коли забыл… – я сжалась, плача.

– Лжёшь всё! Опять лжёшь, Нечистый! Поймать решил нас! Разлучить и…

Это он, он мой Огник! Мой Огник, Арий мой! Как я могла подумать такую глупость о нём, как могла подумать, что он не любит меня?!..

Да, это я был. Я выскочил на крыльцо, услышав её удаляющиеся шаги, надеясь образумить, остановить, и увидел Его. Тут я всё понял, и в моей голове голос, знать и в её был он же, что заставил её собраться уходить от меня. Поймал Он нас, как и обещал в мгновение слабости, учуял и тут же не преминул воспользоваться…

Он обернулся ко мне чудовищной рогатой головой, и огонь двумя струями вырвался у него из ноздрей и потёк между громадных загнутых зубов, как едкая слюна.

– Опомнился… – разочарованно прошипел Он.

А я увидел Аяю, сжавшуюся на земле у крыльца, она зажала рот руками, боясь, что Он услышит её всхлип или даже дыхание и вспомнит о ней, снова обернётся и…

Он и обернулся, Аяя зажмурилась, будто готовая принять на голову сокрушающий удар, но я предупредил его, хотя не думаю, что Он убил бы её, Он сделал бы хуже… И я, взмахнув рукой, линул в него огня, огненным мечом ударил, как делал уже когда-то. Он злобно зарычал, поворачиваясь опять ко мне.

– Что мне твои глупые вспышки, Арий? Подумаешь, кудесы предвечного, кого ты напугаешь ими? – насмехаясь, проговорил он, однако ж, отступил.

И взмахнув подпалёнными мной крыльями, взмыл вверх, крича напоследок:

– Упорствуете, предвечные, подчиниться не хотите!? – его рёв разнёсся по лесу, отразившись от скал вернулся в наш двор. – Так поплатитесь: всё царство ваше утоплю в крови, в огне за мои подожжённые крылья, Арий!..

Но я уже не слушал его ужасных угроз, я бросился к Аяе, она, вздрогнув, оторвала руки от лица и обняла меня, цепляясь, прижимаясь всем телом.

Я поднял её на руки. Узелок так и остался валяться. На скалистый лес накатилась гроза, едва мы вошли в горницу, загремела, загрохотала прямо по крыше просыпанными каменными горошинами. И бушевала всю ночь, так что к утру узелок не просто вымок, он превратился в ком тряпья, перемешанный с грязью, раскисшей под травой на дворе. Тут я и нашёл его, когда вышел на рассвете кормить скотину.

Но то утром, а сейчас под звуки обрушившейся бури, мы с Аяей обнялись покрепче, ввалившись в горницу. И она, и я были виноваты одинаково, оба понимали это, в минуты сомнений Он и ловит нас, и как мы избежали погибели сегодня?..

– Я умер бы, если бы ты и правда ушла, – прошептал я, наконец, глядя в её мокрое от слёз лицо. Пальцами коснулся горячих щёк, стирая слёзы.

Она затрясла головой и сказала:

– Я не прошла бы и ста шагов… Огнь, ты… ты…

– Прости, что ты опять смогла услышать Его, что я… я что-то сделал? Что Яй?

– Мне показалось… Я решила… – она посмотрела мне в лицо. – Ты стыдишься меня?

– Я стыжусь тебя?! – изумился я, отодвигаясь, чтобы лучше разглядеть её лицо. Как такое могло зайти в её мысли?!

– Ты стыдишься, что я… грязная… шваль из самых грязных… что я… что меня… это же…

– Да ты что?! – оборвал я бессвязную глупость её речей. – Что такое говоришь-то?

– И… я ведь… Я… так… с тобой… наслаждаюсь с тобой всегда, всякий раз… ты мог подумать, что я… со всяким так же… Что то, что меня привело к тебе, что я…

Меня кольнуло в сердце. Верно, в ревности своей я почти дошёл до этой мысли. Вот, что ужасные мысли творят…

– Яй… – я прижал её к себе.

– Ты спрятал меня от брата, со стыда, что живёшь с такой… с такой… с такой, кого купить пытаются на каждом шагу, пристают… всякие яйцеголовые…

Боги, какие страшные мысли… Аяя всхлипывала, растирая слёзы по щекам, но они всё лились. Я снова погладил её лицо, горячее, мокрое, поцеловал, снимая слёзы губами, они даже не солёные почти, горячие, как расплавленный металл, будто из самого уязвлённого сердца льются.

– Я тебя из-за ревности спрятал, Яй. Эрик…он обязательно запал бы на тебя, как все, как все и всегда… Да и… – проговорил я, вспомнив сегодняшний наш с ним дурацкий разговор. – Да и не западёт, а непременно к тебе полезет, чтобы только меня уязвить, пообещал уж… И начнёт опять враждовать, опять козни злые строить. И так злится на пустом месте всякий раз.

– Что, поссорились с ним? – спросила она, переставая, наконец, плакать.

– Да ну его, Яй! – сказал я.

И подумал и о Марее, и о Галтее, и о Том, Кто взмыл на чёрных крыльях от нас, обещая вернуться и погубить… что Он погубить хочет?.. чёрт, прослушал я, только и думал, как Аяю из-под его когтистых лап выдернуть.

– Да ну их всех!

И я поцеловал её, её распухшие от слёз губы, и она жарко ответила мне, с желанием и ответным огнём. Вот обещал Ты, Нечистый, что вечно она холодна ко мне будет, а не так всё! Не так!.. много лет уже не так! задыхаясь от счастья, думал я, подхватывая Аяю с собой в давно веданные нам с ней вместе высоты блаженства…

Глава 5. Приход и уход…

Сказать, что злюсь на Арика на этот раз, ничего не сказать! Я к нему со всей душой, распахнулся, как говориться, а он опять всё скрывает, врёт, лицемерит, всё тайны какие-то от меня… меня даже трясло от злости. И ведь рожу гаду не набьёшь…

Чёрт с ним, пусть провалится сам и со всеми своими секретами и враньём!

Я занялся тем, что отправился в Каюм обольщать Игриву. Уже через месяц она просыпалась в моих объятиях в моей долине, и я надолго забыл и об Арике и о моей злости на него.

Переделку терема я успел окончить ещё до того, как Игрива воцарилась в нём со всеми своими сундуками, в которых были богатые наряды, подаренные мной, украшения, ленты, сапожки.

– Теперь я жена тебе? – спросила Игрива.

– Конечно, – улыбнулся я, намереваясь снова опрокинуть её на спину, потому что утро было хмурое, по крыше стучал дождь, и я не видел, чего ради, так рано вставать с постели.

Но у Игривы вовсе не такое было настроение. Она выпросталась из моих рук и, поднявшись, набросила большой платок на плечи, сквозь который просвечивала её прелестная юная нагота, обошла почивальню кругом. Обернулась на меня.

– Ты такой богатый, где же прислужники? Попрятались? Что с хозяйкой не познакомишь? – спросила она.

– Прислужников нет, Игрива.

Она надула капризно ротик и захлопала глазами:

– Как это нет?

– Неужто дочка вдового многодетного кузнеца привыкла к прислужникам? – спросил я, спуская ноги на пол.

Нечего и надеяться, конечно, что она вернётся в постель и позволит мне ещё насладиться её приятной кожей, прохладной и гладкой, своей спокойной манерой, с какой она позволяла мне касаться себя. А досталась она мне, между прочим, не девицей, кто-то успел сорвать её невинность. Впрочем, Игриве двадцать лет, в такие годы у женщин и по трое детей бывает…

Она покраснела немного и сказала, отводя глаза:

– Да не привыкла, конечно, но…

Я надел штаны, и, натягивая рубашку, подошёл к ней.

– Думала, коли я богатый такой, так жить будешь без забот?

Она пожала плечами.

– Только потому и пошла за меня?

– Ну не токмо… – немного всё же смущаясь, сказала она. – Ты вона… какой, красивый, молодой, а мне какой жених мог достаться? С железными пальцами только…

Я засмеялся:

– Не хотела, стало быть, за такого, как отец, за кузнеца?

Она вздохнула смущённо, села на лавку.

– Дак-ить… был жених у меня, как раз из кузнецов, весь будто железный… Да за месяца до назначенной свадьбы угорел он в кузне…

– Как же он в кузне-то? Уснул что ли?

Она пожала плечами:

– А хто же его знат? Холодно было, дверь закрыта оказалась, а там он… Может, выпимший был…

– Позволял себе такую слабость? – я сел рядом, обняв её за плечи.

Она кивнула, притулилась ко мне.

– Бывало, чё же… Но так-то хороший, не злой, не забижал бы. А лапы железные всё ж… У тебя руки-от тёплые, мягкие, – она взяла мою ладонь в свои, погладила и улыбнулась уже мен в лицо.

Я засмеялся, поцеловал её в волосы, потрепал её по плечу ласково:

– Ты не думай, Игрива, упрекать им не стану. И прислужников тебе найду, коли хочешь.

– Да не хочу, что я работы, что ли, боюся, по-твоему?..

Вот в этот час она полюбилась мне, всё же не ошибался я с женщинами ни разу, когда по душе выбирал.

Помощниц я взял для неё, терем стал больше в два раза, уборки одной сколько. К следующей весне Игрива огород завела, а там и за скотину спросила.

– Ты что же, в хлеву охота возиться тебе? – удивился я.

– Дак-ить… своё всё будет, тебе не придётся мотаться по базарам, покупать еды.

– Ты за плуг ещё меня поставишь, – засмеялся я и разрешил только кур и гусей с утками.

На страницу:
4 из 8