Кладоискатель

Пьяный вечер, звон гитары, здорово играет мошенник Цаплин. Хотел было подсказать ему новую популярную песню: кавалергарда век недолог. Но черт их знает, новые песни, новые, еще не написанные Пушкиным стихи. И ты вдруг, прибывая в родной двадцать первый век, узнаешь, что ты вовсе и не рождался. И в стране сейчас продолжают править Романовы. Нет, попаданцы, меняйте историю без меня. Меня в это дело не впутывайте.

А вы, Цаплин, чур, моим юным девам ничего такого не обещайте, все равно не исполните, знаю я вас. Выдавать замуж еще одну забрюхатевшую дворовую девку, этак денег на приданое не напасешься. Девушку Машу мы уже сосватали. Она поплакала, но быстро утешилась. В конце концов, не старик, собою не урод. Двор богатый, корова и восемь куриц. Будешь девятой Маша!

Я сплю на ходу, в уме мешаются ведьмы, гусары, медведи, поющие русские народные песни и мой заказчик из Белорусской народной республики, не умеющий вовремя оплачивать заказ.

Меня укладывала в постель горничная Наталья. Сама раздевала меня и приговаривала:

– Ишь, как назюзюкался барин. И было бы с кем пить, эти ваши друзья за вашей спиной девок щиплют, плюют, где не положено. Не барское это дело!

Ночью тошнило, и было совсем не до секса.

– Станет ваша Дуняшка так за вами ходить, как я хожу. Бурчала сердитая Наталья. И ведь права, дурында, права.

Прогулки, чтенье, сон глубокой, лесная тень, журчанье струй. Положим, насчет чтения тут хило, как я уже замечал. Французские романы читает одна только бабушка. Но я могу гулять, крепко спать или, если захочется, всю ночь не спать и не дать уснуть своей гостье. С лесной тенью и журчаньем струй тоже почти всё в порядке. Всякая сволочь пытается мешать, комары кусаются, ведьмы качают права. И все же, здесь здорово. Не надо только напиваться по-свински.

Отпив рассола и заглянув к дорогим гостям, они лежали плашмя и жаловались на головную боль, я выполз все-таки на свежий воздух. Благо он везде. Садовник в саду срезает цветочки. Промелькнула Авдотья Ивановна и посмотрела на меня укоризненно. Вместо того, чтобы продлить медовый месяц и продолжить курс сексуального воспитания, её возлюбленный пал жертвой зеленого змия и провел ночь с ужасной старухой, горничной Натальей.

Я пошел на конюшню, сел на моего коня и поехал проветриться. В деревне припахивало навозом, что знаменовало успехи сельского хозяйства, значит, я хороший хозяин и у моих крестьян есть коровы и лошади. В лес, опять в лес. Там, где-то цветет папоротник, и мой знакомый леший охраняет редкостный цветок. Днем будет жара, но в лесной тени мне она не страшна.

– Здравствуйте барин. Что ж вы по лесу то без толку на коне гоняете? Заглянули бы к нам, у нас и ушицы бы свежей попробовали. И воздух свежий у речки.

Опять она. Все та же Анюта.

У милого создания была в руке корзиночка. Сверху вроде лежал грибок. Рядом пучок лесной травки, знаем мы, какие травки собирают ведьмы в своих лесных угодьях. Под травой могло быть всё, что угодно. Говаривали старики, что ведьма может змею в корзинке тащить. И защиты ради и для нападения.

– Неужто Анечка и любимую свою говорящую щуку для ухи не пожалеешь? Какая ты жестокая и коварная.

Спрятанный в ладанке на груди пучок травы, полученный от лешего, придавал мне уверенности в разговоре. Подойти побоится.

– Ждем на ушицу, ждем. Не бойтесь барин, у нас к вам со всем уважением. Щуке в обиду не дадим.

Хихикнула и сгинула за деревьями. Что была Анютка, что не было. Я погнал коня, надо было вернуться домой к обеду. Загулялся я сегодня.

Вот это дорожка на Карбусель, здесь тропою можно покороче к дому выехать. Надежная тропа, все по песочку, мимо ёлочек, прямо так к дому и выеду. А вот эта сосна тут не стояла. Я гнал и гнал, незнакомую сосну сменили ели подозрительной вышины. И мох какой-то на ветках непонятный. А вот этого тут никак не могло быть!

Передо мной было болото. Огромнейшая болотина. Такое было примерно в пяти верстах от усадьбы. Деревенские по осени сюда за клюквой бегали и очень опасались трясины. Что ни год, то одна, то другая увязнет. Дай бог, чтобы друзья вытащили. А бывало, что и увязали с концами.

Объехать по краю? Но как я сюда заехать сумел?! Надо возвращаться. Дав коню немного передохнуть, я пустился в обратный путь. Ни сосен, ни елей на пути уже не попадалось. Сплошной осинник, потом пошла ольха, а под копытами коня такая дрянь, корни какие-то, ямы, рытвины. Если конь упадет, пропаду. Вдруг появилась в голове мысль. Анютка, конечно, Анютка. Отвела глаза, бестия.

Поделился с конем запасенным сахарком. Глюкоза, великое дело и для коня и для всадника. Журчит где-то за кустами ручеек. Вроде и не было в наших краях ручейков. Сова, это днем то сова! Взлетела на сук у березы и пугает коня. Сдайся граф, сойди с коня и пади на колени. Сейчас, разбежался. А вот и просвет впереди, лес кончается.

Лес кончился, я выехал на берег реки. Передо мной была мельница…..

Нет, я не стал паниковать. Я повернул коня, я поскакал по незнакомому лесу. Какие-то странные деревья, их тут никогда не росло. Птицы какие-то свистят за деревьями не птичьими голосами. Может, уже и Соловей Разбойник у нас в лесу завелся? Позвать на помощь лешего я не догадался. Через полчаса бессмысленных скитаний в трех соснах, я выехал, естественно, все туда же. Мельница мелет, водичка журчит. Меня здесь ждут и мне не отвертеться.

Глава 13

А уха была вкуснющая, Анютка не соврала. И где они осетрины да стерляди на ушицу раздобыли. Положим, осетр в наши невские воды в 19 веке заходил и прекрасно себя чувствовал. Но вот насчет стерляди я ничего не слышал. Что же касается щуки, то её не было. И я этому признаться был только рад. Говорящую щуку есть, как-то оно боязно. Говорят, она обладает волшебными свойствами и много чего говорят. Проводить эксперименты не считаю нужным.

– Кушай, батюшка, кушай. Мы к тебе со всем уважением. Потому, вы наши отцы, мы ваши дети. И вольную мне ваш батюшка дал. И все благодеяния ваши. Кланяйся Анютка! В пояс кланяйся. В землю!

И Анютка, смеясь, подливала мне горячего и поила чем-то наивкуснейшим. Так, наверное, Цирцея угощала спутников Одиссея. Так, возможно, Воланд потчевал бедного буфетчика.

Я пил и ел, я был готов ко всему. К самому ужасному и может быть к еще чему-нибудь. Рукою я невольно каждые пять минут трогал висящую на шее ладанку с травкой оберегом. Анюта, наконец, заметила мои движения.

– Да не бойся барин, не стану я к тебе приставать. Я девушка гордая и обидчивая. Соблазнил дурочку, ну и что. Мы с батей и сами воспитаем дитё. Правильно я говорю батя?

– Истинную правду говоришь, дочура. Барин честь тебе оказал, до тела твоего снизошел. Должны гордиться и место свое помнить. Вырастим дитя, скажем, отец твой в бою погиб. Героем был твой папаня.

Это был уже перебор.

– Ну что мне для вас сделать?! Жениться на девице из простых, бабушка меня проклянет. Да если б ты простой девицей была Анечка. Ты же ведьма, какая ж ты жена будешь для верующего человека. Тебя ж святой водой побрызгать, у тебя вся кожа облезет, Анечка.

Этого мне не следовало говорить.

Мельник и дочка покраснели, что-то сразу перестали шутить. И совсем мне перестали нравиться.

– Ну, последнюю рюмашку барин на посошок. Налей ему Анька.

Мне не хотелось пить. Но деваться было некуда.

…………………………………………………………………………….

– Стреляй Сергей Миронович, стреляй!!! Вон он, кабан, в листву зарылся.

Я увидел вспышку за деревьями, и что-то обожгло мне бок. Так и умирают в жизни. Жил я человеком, умер кабаном…..

Вода текла на меня, Анютка опустила мою голову под воду и держала её там.

– Отпусти ведьма. Не смей барина своего убивать.

– Он что пьяный, егерь, или придуривается?

– А надо выяснить, зачем он Сергей Миронович в кусты залез. А не было ли у него умысла на теракт?

– Ну какой теракт? Какой на шестнадцатом году советской власти может быть теракт. Полей его еще водой, может, очухается.

На меня смотрела довольно простонародная морда. Явно охотник. Но одет…. Это не девятнадцатый век! Проклятая Анька. Меня опять перебросило черт знает куда. И что-то мне в разговоре этих охотников не нравится. Советская власть, теракт. Если я попал в период ежовских репрессий, то меня репрессируют и мне будет очень больно.

– Извините, меня выстрелом контузило. Скажите, кто вы? Я на какое-то начальство попал?

– Попал ты парень очень крепко. Попал на первого секретаря ленинградского губкома ВКПб, на товарища Кирова попал!

– Товарищ егерь, к чему такие эпитеты. Проще надо, мы все рабочие люди. Вот гражданин, вы кто будете?

– Вот верно, кто он будет, зачем в кустах прятался?! Надо бы сдать его в органы, товарищ Киров.

– Где я тебе в лесу органы найду. Тут легче медведя встретить. Вы, кстати, чем в лесу занимались? На грибника не похожи, на охотника… Где ж ваше ружье?

Я был одет. Кстати, я только сейчас обратил внимание во что я одет. Никакого графского прогулочного костюма не было и в помине. Какие-то брючонки, пиджачок неведомо из какой ткани. Её, кажется, называли дерюгой. Не для прогулок в лес одежда. Хотя, возможно у моего персонажа другой одежды и не было.

– Я, вообще, травник. Травы тут в лесу собираю. Сам болею, вот травами и лечусь.

Соврал я, как мне показалось, очень удачно.

– А где ж ваша корзинка или туесок? Во что вы их собираете?

Ничего у меня с собой не было. Зато в кармане у меня бдительный егерь обнаружил довольно большой ножик. Остро наточенный, подозрительный предмет.

– Вот я же говорил товарищ Киров. Террорист. Хотел на вас напасть и этим ножом нанести смертельные ранения. Ууу зверюга, агент буржуйский.

– Не буржуй я! Простой честный труженик.

– А документы у тебя есть, честный труженик?

Егерь явно работал по совместительству в ГПУ и охранял Сергея Мироновича по максимуму.

Постой, постой, да ведь Кирова вроде убили. Точно, застрелил его в коридорах Смольного какой-то урод. Вроде на сексуальной почве. Из ревности. Большой ходок был Сергей Миронович.

Я с большей симпатией поглядел на простонародную морду исторического деятеля. Надо же на кого меня судьба вывела. Хорошо, что не на Сталина с Берией. Они ведь тоже охотой баловались. Пристрелили бы меня на месте, не пожалели. Но как мне от этих-то двоих отделаться?

– А какие женщины у нас в Карбуселе. Что вам кабан Сергей Миронович, ну его кабана. Отдохнуть у хорошей бабы, попить чайку, вечерок культурно провести. Самое то для человека напряженной умственной деятельности.

Я действовал нагло, но выбора у меня не было. Егерь тем временем полез ко мне в карман. Хотел бы я знать, что у меня там еще лежит.

– Так, справка о судимости. Он у нас судимый, Сергей Миронович. За кражу сидел. Сейчас работает.

– Где вы работаете, товарищ?

– Где надо, там и работаю.

Хотел бы я знать, где я работаю. Программистов в тридцатые годы двадцатого века еще не существовало. Тогда и компьютеров не было и в помине.

– А у нас в Питере он работает, Сергей Миронович. На Балтийском заводе.

– О как! Чего ж ты, парень стесняешься своего места работы. Достойное место. Работаешь то хорошо?

– Стараюсь вообще Сергей Миронович. Извините, что так неуважительно говорю. Контузило меня вроде.

– Так что ты говорил о местных бабах. Ты, похоже, по местным достопримечательностям большой ходок. Что ж, веди нас в деревню.

– Не бойся, не бойся товарищ егерь. Видишь, товарищ из пролетариев. Что сидел, так не за контрреволюцию же сидел. Ну, украл. Искупил свою вину, честно трудится. Веди нас Сусанин. Если хорошей бабы нам не найдешь, пеняй сам на себя.

При бабушке моей Наталии Николаевне Карбусель была настоящим цветников. Девок и баб видимо невидимо. И параметры у всех самые достойные. Такие бы Кирову понравились. Щекастые и грудастые.

Но что было при царе Николае, вряд ли сохранилось при генсеке Сталине. Надо найти в деревне милиционера и действовать через него. Он власть, разобьется в лепешку, но для ленинградского вождя ресурс изыщет. На худой конец, свою жену уступит.

И мы пошли, и была нам дорога легкая и счастливая. Товарищ Киров стрелял, и дичь сама собой слетала с веток и падала на землю. Надо думать, из уважения к пролетарскому руководителю. Когда мы вышли на опушку ягдташ нашего охотника был битком набит разнообразнейшей птицей. И глухарь, и тетерка, пара уток и редкий теперь гость в местных лесах, рябчик. Вождь, надо отдать ему должное, стрелял отлично, только почему-то с левой руки.

– Вы нам счастье принесли, товарищ рабочий. Редкий сегодня улов. Верно, товарищ егерь.

– Его заслуги тут нет, Сергей Миронович. Всё вы, ваш талант стрелка.

– Подхалимничаете, товарищ егерь? Нехорошо батенька, нехорошо.

– Ну-с, в какую избу нам прикажете идти, уважаемый бывший кабан.

Это так партийный функционер изволил шутить. Я и вправду чувствовал себя кабаном на заклании. И тут из ближайшей избы вышла Анютка. Да, да, она самая, зеленоглазая бестия Анютка.

– Кого привел! Ты кого привел, кобелина?! Шлялся где-то, пьянствовал, нашел собутыльников. И в дом привел?!

Я почувствовал, что Анютка сейчас начнет бить товарища Кирова. Я попытался спасти вождя. Но егерь меня опередил. Он бросился вперед, схватил за руки буйную бабенку и что-то начал ей шептать на ухо. Анютка сперва вырывалась, потом охнула, выпучив глаза. Посмотрела на моего спутника и, видимо сравнив его с портретом в газете, заулыбалась.

– Здравствуйте дорогой вождь! Радость-то сердцу какая, именины души. Пожалуйте в избу, угощу, чем могу.

Егерь ей еще что-то прошептал, она хрюкнула, понимающе повела плечами.

– А что?! Непременно найдем. Да вы пожалуйте в избочку. У меня как раз варево наварено. А вашу дичь мы мигом приготовим. Долгое ли дело. Вот Таньку да Ленку позову, они мне помогут.

– Самогончик у нас найдется. Сами не пьем, запрещено, не гоним. Но для дорогого гостя!!!

– Что, не пьете? И правильно делаете дорогой товарищ Киров. Тысячу лет вам жизни и крепкого здоровья. Пусть наши враги пьют, с горя. А мы здоровые будем и трезвые.

И мы вступили в гостеприимную избу. И был пир горой. И бляди, которых пригласила моя ведьма, оказались для сельской местности вполне и вполне. Почти и не бляди. У одной муж объелся груш, частое заболевание и в нашу эпоху. У другой мужа расстреляли.

– Не за контру, дорогой товарищ Киров! С приятелями чего-то не поделил и в топоры. Мой умелец был, троих зарубил. Пришлось идти в тюрьму. И за что, спрашиваться?!

Киров утешал, обещал разобраться, ел, пил, шутил. Как-то получилось, что Анька с подругами обсели его со всех сторон. То одна погладит, то другая ущипнет. Меня егерь увел на другую половину избы и поил самогоном, приговаривая:

– Ну и что, что за твоей немного поухаживает. Не слиняет. А тебе то какая польза! Она у тебя, слышь, не венерическая?

И я убеждал бдительного егеря, что стервозная ведьма Анька сифилисом не больна, что она проверялась. И что в нашей деревне никто о сифилисе и не слышал. Вот трипак разок был, так съездил один дед в город и привез. Сейчас мается.

Егерь хохотал, потом пытался меня проверить на предмет триппера. Потом мы оба охмелели. Из соседней комнаты слышались охи и стоны.

– Ох, как вы Сергей Миронович!

– А что вы с ней-то, со мной давайте!

И бас партийного вождя.

– Вот так, по-нашему, по-коммунистически. Давайте теперь бабоньки втроем будем.

Что они делали втроем, я естественно не полез подсматривать. Железные люди были коммунисты, во всем были сверху, во всех позициях побеждали.

……………………………………………………………………………

После коньяка то и барских вин самогон. Боже, как низко я пал. А вдруг здесь застряну?

Глава 14

Недолго тебе гулять кобелек. На дворе 1933 год, через год стрельнет тебе в спину в коридоре Смольного ревнивый муж. И останется товарищ Киров в городах и районах, в пароходах, стройках и других добрых делах благодарного советского народа. Лошадь ездока любит, а холоп обожает доброго барина. На фоне прочей сволочи Мироныч был очень даже ничего.

Предупреждать коммунягу я и не думал. Историю нельзя изменить, еще хуже сделаешь. Пристроившись на скамеечке в бане я дрых рядом с бдительным егерем до утра. Стоны и оханье из избы затихли, там тоже притомились и легли спать. Чей-то шепот у меня над ухом, горячее дыхание:

– Кобель наёбся. Пойдем, выйдем, поговорим.

Анюта.

……………………………………………………………………..

– Ты что ж барин со мной делаешь. То туда, то сюда мотаешься, а мне за тобой таскаться. Не можешь в одно место?! Кончай шутить.

– Вот не понял. Это ты надо мною шутки шутишь, ведьма неугомонная. Заманиваешь, отсылаешь невесть куда. Зачем?! Что тебе надо то, Анютка? И вправду жениться на тебе? Но сказал уже, под страхом смерти не женюсь. На ведьмах не женятся.

Она посмотрела на меня и впилась в губы долгим поцелуем. Много могу я насчитать поцелуев, с тех пор, как этим занимаюсь. Но поцелуй ведьмы это нечто. Если они так с чертями целуются, то у чертей в жизни не все так плохо.

– Давай, шептала она. Давай, давай. Обслюнявил меня твой коммуняга, хочу чуток освежиться……

Она ездила на мне до первого крика петуха. У меня ныла не только спина. Самое деликатное место было не только пусто, пустёхонько, но и болело, словно меня кто туда ногой ударил.

– Импотент, думал я. На ближайшие дни, недели импотент.

– Ну, хоть этим тебе отомстила. Не будешь завтра со своими Наташками, Дуняшками в постели кувыркаться.

Заржала лошадью и убежала в избу. Там как раз начали просыпаться Секретарь Ленинградского губкома РКПб, верный ленинец, лучший друг товарища Сталина. Вот кому все впрок идет. И баб попользовал и нажрался дичины. И снова свеж и бодр. Могучей силой обладает партия большевиков ленинцев. Не скоро они передохнут.

– Не проводите нас, товарищ рабочий?

В смысле, иди, провожай и не вздумай пытаться бежать. Сомнения по поводу моей личности, похоже, опять возникли с утра.

Я бы пошел, я бы проводил. Но чем кончатся мои проводы, у меня были серьезные опасения. Хотя, семь бед, один ответ. Раз уж попал, надо выбираться. Все равно куда, хуже этого места и времени разве что война будет.

В этот раз мне еще и пришлось нести рюкзак товарища Кирова. Оне, значит, после ночной смены устали, а я, дескать, не устал. Уходя из гостеприимной избы, Сергей Миронович явно прибарахлился. Любит народ талантливых самцов. В рюкзаке что-то булькало, оттуда пахло домашними заготовками. Три бабы накормят целый взвод солдат, а уж одного то вояку всяко.

– Будете у нас в Ленинграде, товарищ, смело заходите в Смольный. Чем могу, помогу. Хорошие у вас подруги здесь в деревне. Принципиальные девушки.

Это в смысле, что с заглотом не берут? Так научатся, дорогой товарищ Киров. Вы только их поучите, они всему научатся. Что нам завещал дорогой Ильич? Учиться, учиться и еще раз учиться. Во всех позах и всеми способами. Предохраняться не обязательно. Партии нужны новые доблестные воины, партии нужны прекрасные девы. А то всех перезаражаете, дефицит возникнет. Ебите нас дорогой товарищ Киров! Мы согласные.

Это я так не сказал. Это я так подумал. Мы шли, мы кормили комаров. Вот, кажется утро, а комар уже проснулся, комар приступил к работе. Пятилетку не в четыре, в три года выполнит и перевыполнит. Сосет и сосет паразит.

Товарищ Киров хорошо и красиво ругался, егерь вторил ему, добавляя изящные флотские обороты. Не иначе, из моряков. Тропинка вела прямо к линии железной дороги. Железка уже тогда нормально функционировала, и скоро мы услышим гудок паровоза. Только вот дойду ли я до линии? Лучше бы не дойти. Попасть в Ленинград 1933 года, погулять по проспекту 25 октября, заглянуть на Гороховую, а там и прямо, к новостройке, построенной лично вами, дорогой товарищ Киров, в Большой дом на Литейном. Там ждут меня добрые, хорошие парни из ОГПУ.

Я шел, потел и ужасался. Во многая мудрости много печали, о мой читатель. На фиг мне было знать, где находились здание сталинских опричников в эпоху великих сталинских пятилеток и неустанного роста благосостояния советского народа. Начитался я сдуру.

– Ну, товарищ рабочий, спасибо за гостеприимство. За то, что помогли вещички донести, особое. Дальше уж мы сами. Вы что-то хотите сказать, товарищ егерь?

Товарищ егерь хотел что-то сказать, но товарищ Киров с перепою был не в настроении.

– Девочкам еще раз мое пролетарское спасибо. Обязательно еще раз загляну.

И мы разошлись, как в море корабли. И я не пошел ко дну. Бывают же такие добрые и гуманные коммунисты. И совсем не страшно. И комары пели радостно и оптимистически: теперь ты один остался, поработай за троих.

Я бежал, отмахиваясь от комаров. Но куда бежать? В Карбусель? Опять к Анютке? Только не туда. В деревне меня заставят работать, выполнять пятилетний план, собирать колоски, доить коров, если таковые еще сохранились на 16 год советской власти. А вдруг пошлют на Балтийский завод?! Содрогался я на ходу. У меня ж в документах ясно сказано, работает на Балтийском. А за прогулы тогда строго. Очень строго было за прогулы. Еще не расстреливали, но уже брали на карандаш.

Лошадь, пасущаяся на полянке, изменила мои планы. Какой дурак вывел её на лесную поляну и оставил без присмотра, не знаю. Дураков у нас всегда было много и меньше никогда не станет. Я подошел, погладил её по спине, отвязал от веревки. Вскочить на не оседланную лошадь совсем непросто. Но я справился. Верхом я сумею добраться до места, где, возможно, меня ожидает спасение.

Лес, проклятый лес, знакомы уже две сотни лет лес. Еще не прогуляла война, рубки леса здесь не велись. Старой, заросшей травой тропинкой я прискакал к развалинам моего дома. В 1917 и в 1918 поселяне хорошо порезвились. Кирпич стен разобрал и увезен в село. От мебели и следа не осталось. Что не украли, то сожгли. Гнилые зубья остатков стен, трава по пояс и запустение.

– Постой тут лошадка, пощипли травку.

Я привязал коня к стволу черемухи. Негнущимися ногами я прошел внутрь дома. Вот здесь, именно здесь. Два раз меня ждала встреча с хозяином неизвестного мира. Может кротовьей норы, как изощряются остряки ученые. Кто в этот раз, комар, ящерица, где ты мой мир?

Звенели в воздухе обыкновенные комары, вместо ящерицы проскакала по земле маленькая лягушка и с необыкновенно важным видом слопала одного комара. Я стоял и всё больше убеждался, что попал всерьез и надолго. Может быть навсегда.

Рассказывать, как я гонял украденного коня к развалинам старой мельницы. Как я сидел там над заводью и пялился в мутную торфяную воду. Никаких говорящих щук, никаких ведьм и водяных. Мир опустел. Надо ехать в Карбусель и искать там Аньку. Если она там еще есть. Она единственная моя связь с прежним миром.