Детективные повести

Вдруг со стороны дверей послышался слабый шорох. Где-то хлопнула дверь. Тонкими ниточками заискрились лучики света. Дверь неожиданно открылась, и в её проеме вырисовались две фигуры. Один был поменьше ростом, а у второго голова чуть ли не упиралась в верхний косяк. Разглядеть я их не мог. Мешал свет за дверью. Смотреть в их сторону было больно. Я зажмурил глаза. Что-то сказать сил не было. Во рту у меня пересохло и, казалось, язык присох к нёбу.

– Ты кто такой? – спросил тот, что пониже.

Я собирался с силами, чтобы ответить, но верзила меня опередил:

– Да мусор он, шеф. Я его на базаре с Жорой видел. Что с ним чикаться. Давай, я его в мешок запихаю и в реку выкину. Пусть сдыхает.

Тот, который пониже ростом, подошел ко мне и наклонился.

– Эдик! – удивлённо вскрикнул он. – Ты что тут делаешь?!

Я узнал его голос. Это был Рено.

– Я тебя искал, – с трудом выдавил я из себя.

Глаза меня не слушались, устало закрывались, и я проваливался то ли в беспамятство, то ли в сон. Издалека доносился чей-то крик: «Дурак! Осёл!». Кто-то тормошил меня. Я чувствовал, что куда-то лечу и этот полёт был бесконечен и приятен.

Очнулся на диване в комнате, обклеенной светлыми обоями. Нагнетая в комнату прохладу, равномерно гудел кондиционер. Какая-то женщина сидела возле меня на корточках и массировала кисти моих рук. В них постепенно возвращалась циркуляция крови, и от этого пальцы слегка покалывало. Увидев, что я очнулся, женщина поднесла к моим губам стакан холодной воды. Я жадно и торопливо выпил воду.

– Ну, отошёл? – послышалось из дальнего угла.

Там в кресле у письменного стола сидел Рено и курил сигарету. Её голубоватый дым слоисто распределялся по комнате и, дойдя до меня, вызывал лёгкое щекотание в носу.

– Что ты тут потерял, Эдик? Жора знает, где меня найти. Я бы сам к тебе приехал.

– Ты знаешь Жору? – спросил я.

– Жора свой человек. Коньяк будешь?

Я кивнул. Мне стало лучше, головокружение и боль в голове ушли. Продолжало еще болеть плечо и по-прежнему покалывало в пальцах. Рено подал мне наполовину наполненный стакан с коньяком, себе плеснул на донышко. Мы выпили и закусили ванильными пряниками, лежавшими горкой в тарелке на тумбочке возле дивана.

– Хорошо, что я приехал. Этот идиот прибил бы тебя без зазрения совести. Для него все, кто каким-то образом связан с милицией – кровные враги.

– Он твой телохранитель?

– Нет. Завскладом.

– У тебя здесь склады? А завод – что с ним?

– То, что выпускалось на заводе раньше, сейчас никому не нужно. Я его уже лет пять, как закрыл. Оборудование и всё, что можно было, снял и продал. Кое-что здесь ещё на складах лежит. Занимаюсь теперь торговлей. У меня здесь в городе два магазина и ресторан в Алма-Ате.

– Водку сам производишь?

– Нет. Раньше, года три назад, у меня был подпольный цех, а сейчас с братом построили в Бишкеке маленький заводик и делаем водку разных марок абсолютно законно.

Рено открыл холодильник, достал оттуда три красиво оформленные бутылки Посольской водки, сложил их в полиэтиленовый пакет и положил возле меня.

– Тебе с Жорой. Пейте. Хорошая водка. Зачем ты искал меня?

– Мне нужен Губат. Ты знаешь его?

– Знаю. Почему ты его ищешь?

– У меня к нему деловой разговор.

– Что у тебя может быть общего с этим мафиози?

Я засмеялся. От смеха снова запульсировало в затылке.

– Да, так. Есть одно дело.

Рено опять налил коньяк в стаканы. В комнату вошла женщина. Она несла поднос, на котором лежали нарезанная кружочками колбаса, хлеб, редиска и несколько хвостиков зелёного лука.

– Закусывай, – сказал Рено и выпил из своего стакана. – Я попытаюсь найти Губата.

Мы допили остатки коньяка и вышли на улицу.

– Ехать сможешь? – спросил Рено.

– Да.

Подошёл верзила. Он издевательски улыбался.

– Шеф, водку выгрузили. Отправить водителя отдыхать?

– Да. Пусть сегодня отдыхает.

Во мне зрела злость. Этот скот хотел меня убить. За что?! И ведь убил бы! Гад!

– Эй, идиот, иди сюда, – позвал я верзилу.

Его улыбка тут же сошла с лица.

– Чё те нада, мусор.

Рено сказал ему что-то по-азербайджански. Верзила повернулся ко мне спиной и стал уходить.

– Стой!

То ли от выпитого, то ли от накопившейся злости, но для драки я уже созрел. Я догнал его и с силой рванул за рубаху, отчего она неожиданно разошлась по шву. Он развернулся и хотел меня ударить, но я опередил его и, так, как меня учили на занятиях по каратэ, ударил его ногой в пах. Лицо его исказилось от боли, и он начал медленно опускаться на пыльную землю. От второго удара в лицо он повалился на бок. По-моему, он потерял сознание. Рено схватил меня сзади и оттащил от верзилы.

– Ты же убьёшь его. Ну и дурак же ты, Эдик! – он толкнул меня в сторону «Жигулей». – Езжай отсюда. Скажи Жоре, я приеду к нему сегодня вечером.

Верзила очнулся и пытался встать с земли. Его налитые кровью глаза зло смотрели на меня.

– Я тебя, мусор, зарежу или пристрелю, клянусь матерью, – выдавил он из себя.

– Смотри, как бы я тебя сам не прибил, козел, – прокричал я в ярости.

Водитель «Камаза» и Рено взяли чеченца под руки и повели в склад. Женщина у дверей склада одобрительно улыбалась мне. Видимо, чеченец и ей был поперёк горла.

«Жигули» стояли теперь на солнце, внутри всё нагрелось, и воздух был горячим. Я открыл все окна, сел за руль, завёл мотор и выехал с территории завода. От жары внутри машины меня ещё сильней развезло, и я почти ничего не соображал. Выпитое вместе с закуской подкатывало к горлу, вызывая тошноту. Надо бы остановиться, но я сейчас хотел только одного: добраться до дома Жандарбека, облиться под душем холодной водой, лечь в прохладной комнате на мягкую постель и отключиться.

Алия была дома. Я, еле ворочая языком, сказал, что пойду под душ, и исчез в ванной комнате. Холодная вода била в моё тело, вызывая дрожь. В мозгах прояснилось, но усталость и желание спать остались. Мне по-прежнему было тошно. Я тут же вырвал на унитаз. Стало немного легче. Наверное, от удара по голове я получил лёгкое сотрясение. Не могло же мне так быть плохо от выпитого коньяка. Прихватив свою одежду, я в трусах поднялся на второй этаж, вошёл в спальню и свалился на кровать. Засыпая, слышал, как меня о чём-то спрашивала Алия, но ничего не понял, и отвечать желания не было.

Проснулся, когда за окнами было уже совсем темно. Через щели прикрытой двери пробивался свет из коридора. За стенкой, в комнате детей, была слышна музыка. Мой мочевой пузырь должен был вот-вот лопнуть. Я не стал ждать этого момента, быстро влез в брюки и спустился в туалет. Из зала слышны были голоса. Я заглянул на кухню. Алия как раз бросала широко нарезанную лапшу в кастрюлю. Приятно пахло свежей бараниной и бульоном.

– Проснулся? – улыбнулась она мне.

– Кто в зале?

– Рено и Жора. Кушать хочешь? Иди в зал, сейчас принесу бешпармак.

Я поднялся снова наверх, надел на себя футболку и спустился в зал.

Жора и Рено пили водку. В бутылке оставалось еще грам двести. Жора налил сто грамм в бокал и подвинул ко мне.

– Нет, спасибо, я пить не буду. Что за праздник у вас, что вы в будний день пьёте?

– Я-то пью вечером, – засмеялся Жора, – а вы с утра уже заквашенные.

– Мы стресс снимали, – сказал Рено.

– Меня сегодня один идиот чуть не убил. Если Рено случайно не объявился бы на складах, кто его знает, что со мной сейчас было бы.

– В следующий раз на случай лучше не полагаться, – сказал Жора и спросил у Рено, – Это опять твой чеченец был? Он уже всем изрядно надоел.

– Мне тоже. Уволю я его. По-моему, он какими-то махинациями за моей спиной занимается. Вечно возле него какие-то подозрительные лица крутятся.

– Я знаю, чем он занимается, – задумчиво проговорил Жора. – Я таких типов сразу бы к стенке ставил. Без суда и следствия.

– Жора, ты же служитель власти, – засмеялся Рено. – Хорошо, что не ты законы придумываешь. По тебе, каждого второго надо бы растрелять и меня в том числе. Может быть, чеченец ничем тёмным не занимается. Просто у него характер такой паршивый.

– Я знаю, что говорю, – с какой-то злобой в голосе проговорил Жора. – Этот твой идиот плохо кончит. Я в этом уверен.

Я в их дискуссию не вмешивался, но мне странно было слышать эти слова от Жоры. Раньше он был много терпимей к людям. После его слов на душе стало неспокойно. Если бы Жора знал, зачем я здесь, то, наверное, я был бы один из первых кандидатов на место у стенки для расстрела. Или, согласно его теории, мне нужно памятник поставить? Кто я на самом деле? Заурядный убийца или рука правосудия? Ни тем, ни другим я не хотел быть, и самое большое желание во мне было – бросить всё, уехать обратно в Германию и навсегда забыть эту историю. Но что-то удерживало меня. Где-то в самом углу моей совести сидело ещё маленькое сомнение, которое оправдывало меня и мешало сделать тот единственный правильный шаг. Это как у утопающего в океане: он видит вдалеке парус и изо всех сил держится на плаву, в надежде, что скоро придёт его спасение, но парус исчезает всё дальше за горизонтом и единственное, что ждёт пловца – это дно океана.

Я так замкнулся в своих мыслях, что не слышал, как Жора о чём-то спрашивал меня. Только когда он толкнул меня в плечо, я пришёл в себя.

– О чём задумался, детина?

– Да, так, ничего особенного.

– Что с тобой? Пить не пьёшь и не кушаешь.

– Спасибо, Жора, что-то аппетита нет.

Мне действительно не хотелось есть. Чтобы не обидеть хозяйку, я выпил пиалу сорпы и этого мне хватило. Рено выглядел усталым и бесцельно тыкал вилкой в бешпармак, пытаясь зацепить лапшу.

– Позвони, пожалуйста, брату, – сказал он Жоре, – пусть приедет и заберёт меня.

Жора пошел к телефону звонить. Мы ещё минут десять говорили на разные темы, и когда на улице просигналила машина, с облегчением встали из-за стола.

– Проводи меня на улицу, – сказал мне Рено.

Я вышел вместе с ним к машине. За рулём сидел его младший брат. Он из машины не выходил.

– Я говорил с Губатом, – сказал Рено. – Приходи послезавтра вечером к восьми часам в ресторан на Западе. Я вас познакомлю.

Рено сел в машину и уехал. Я вернулся в дом. Жора ещё сидел за столом. Вторая бутылка водки была наполовину пуста. Я знал, что ему надо было много выпить, чтобы опьянеть. Вот и сейчас он не был пьян, но таким я его ещё не видел. Он смотрел отсутствующим взглядом куда-то в одну точку на стене, и мыслями был совсем далеко. Я оставил его одного и прошёл в кухню. Алия домывала посуду. Она тоже о чём-то думала и, когда я вошёл, испуганно вздрогнула.

– Что это с Жорой, – спросил я, – сидит в зале какой-то потерянный.

– Устал, наверное.

Она проговорила эти слова с напряжением, и видно было, что ей ни о чём не хотелось говорить.

– Уже поздно. Пойду, лягу.

Мне, собственно, спать не хотелось, но и здесь я был в этот момент лишний. Я поднялся наверх, лёг в свою постель и стал читать начатую раньше книгу.

До встречи с Губатом было ещё два дня. Червь сомнения продолжал грызть меня. Их было даже два. Один вгрызался в меня, требуя свернуть мою сомнительную миссию, другой ставил мне вопрос за вопросом. И главный вопрос был, тот ли это человек, с которым я должен встретиться в ресторане. Как мне с ним говорить? Как начать разговор? Сомнения, сомнения…

Май был прекрасен. Давно не испытывал я такого тепла. Термометр в тени показывал больше тридцати градусов. После апрельских дождей отовсюду лезла зелень. Маки окрасили в красный цвет поля и обочины дорог. Цвела сирень, вызывая в груди тоску и желание любви и ласки. Вода в реке была тёплой, и горячий песок прогревал тело до последней косточки. Каникулы ещё не наступили, на берегу было тихо. Лишь иногда пролетит сорока, пробежит мимо, забыв об осторожности, степная куропатка, в лощинах, где после весеннего разлива реки стояла ещё вода, важно вышагивали цапли, вылавливая головастиков и неопытных лягушат. Ласточки, предвещая и в дальнейшем хорошую погоду, суетливо летали высоко в небе. Вдалеке, на другом берегу, виднелась чабанская юрта. Оттуда приносило ветром запах горелого кизяка и кислого молока. После весеннего паводка вода в реке упала до нормального уровня, и теперь течение было не таким быстрым, но все равно там, где берега круто обрывались вниз к реке, нет-нет, да было слышно, как вдруг с громким всплеском падал в воду кусок подмытого берега. От этого звука, как после сигнала, просыпалось всё живое вокруг. Тяжело поднимались перепёлки с земли, испуганно верещали воробьи, суслики спасались в своих норах, собаки на другом берегу начинали громко лаять в эту сторону, цапли замирали на тощих ногах, вытягивали свои длинные шеи и удивлённо смотрели в сторону всплеска. Было жарко, но терпимо. Моё тело почти не ощущало эту жару. Это, наверное, потому, что родился в этих местах и мой организм с рождения был приспособлен к такому жаркому климату. Лёжа на берегу, я наслаждался тишиной и окружающей природой и старался отключиться от мрачных мыслей. И, когда мне это удавалось, был по-настоящему счастлив.

Я пришёл в ресторан к восьми часам. Людей в нём было ещё мало. Через затемнённые шторами окна пробивались лучи заходящего солнца. В гардеробе перед входом в главный зал уже зажгли настенные плафоны. Я прошёл в зал. Здесь было тихо. Несколько пар сидели в затемнённых и огороженных барьерами углах. Два молодых официанта скучали у стойки бара. Из кухни слышен был оживлённый разговор двух женщин. Я занял место в одной из кабин и стал изучать меню. Тут же подскочил официант и в ожидании остановился напротив меня. Честно говоря, кушать мне не хотелось. Алия нажарила к обеду беляшей и я в охотку съел их с десяток. Под вечер я напился чая с баурсаками и теперь был сыт. Увидев, что в меню стоит окрошка, я решил всё же заказать себе тарелочку. От жирной еды сушило во рту, и окрошка была бы кстати.

– Порцию окрошки и бутылку пепси, пожалуйста, – заказал я официанту.

Тот быстро что-то черкнул в своем узком блокнотике и тут же исчез.

До отъезда в Германию я несколько раз бывал в этом ресторане. Он был не очень популярен. Серые стены, бедная обстановка, назойливый запах протухшего мяса из кухни, мухи, крошки на полу – так выглядел этот ресторан раньше. Типичная столовая. Теперь же из кухни пахло чем-то вкусным. Вдоль стен главного зала распологались отдельные кабины для гостей. Их деревянные перегородки были украшены резьбой на мотивы казахских сказаний. Мебель из красного дерева, стулья, обитые зелёным плюшем, хрустальные люстры, свисавшие с потолка, еле слышное жужжание кондиционера, праздничная одежда официантов и чистота создавали уют и вызывали доверие.

Официант принёс окрошку в глинянном горшке и деревянную ложку. Вместо хлеба в плетёной корзиночке лежали свежие, только что из тандыра, лепёшки.

Рено задерживался. Зал постепенно наполнялся людьми. В дальнем от меня углу на маленькой сцене появились музыканты, неспеша начавшие расставлять свою аппаратуру. К двум прежним официантам добавились две новые официантки. Они обслуживали столики в зале. Одну из них я знал. Она училась со мной в одной школе. Одно время я ухаживал за ней, но ей в то время нравились другие мальчики. Я с интересом наблюдал за ней из своей кабины. Плотно прилегающая белая блузка красиво обтягивала полную упругую грудь, синяя мини-юбка подчёркивала её грациозную фигуру и приглашала любоваться стройными ногами. Она дежурно улыбалась, принимая заказы, и от улыбки вздергивался нос, а по углам губ появлялись две симпатичные складочки. Когда она, получив очередной заказ, спешила на кухню, я окликнул её.

– Тоня, привет.

Она удивлённо глянула в мою сторону и радостно улыбнулась.

– Не уходи, Эдик, будет посвободней, поговорим.

Рено пришёл на целый час позже назначенного времени. В зале уже играла музыка и несколько пар танцевали. На улице становилось темно и в зале зажглись люстры, но в кабине оставался полумрак. Я задумчиво слушал мелодию старинного танго и не заметил, как пришёл Рено. Он остановился в дверях кабины.

– Эдик, привет. Заждался? Знакомся, Губат.

Я приподнялся и пожал протянутую через стол ладонь. Она была тонкой и мягкой. Её пожатия я почти не ощутил. Молодой человек сел за стол. Ему было не больше тридцати лет. На тонком продолговатом лице сидели модные очки, через которые задумчиво смотрели карие глаза. Чёрные волосы были смазаны какой-то мазью и аккуратно уложены. Лицо гладко выбрито, только над верхней тонкой губой пробивалась двухдневная щетина. В ресторане его хорошо знали. Официант сразу объявился в нашей кабине. Губат что-то сказал ему по-казахски, тот черкнул ручкой в своём блокнотике. Рено заказал гуляш и бутылку коньяка. Я попросил принести мне бутылку пива. Губат всё время молчал. Говорил, в основном, Рено. Он спросил, как мне отдыхается, чем занимается Жора, пожаловался на жару, посмеялся над тем, что меня чуть не убил его завскладом.

Принесли заказанное. Рено разлил коньяк по рюмкам. Мы молча выпили. Они оба ели сосредоточенно, так, как-будто в этом был весь смысл нашей встречи. Я пил холодное пиво и наблюдал, как работает в зале Тоня. Мы выпили ещё по одному разу, после чего Рено встал и ушёл в сторону выхода, где был бар и туалеты. Губат отложил вилку и нож и вопросительно уставился на меня. Я подождал мгновение, вытащил из нагрудного кармана фотографию и положил её возле его рюмки.

– Я частный детектив. Этот человек живёт в городе Н. Мой заказчик попросил найти человека, кто смог бы выполнить одну опасную работу.

Слово «убить» я выговорить не мог. Губат скептически посмотрел на меня.

– Его надо убрать? – вопрос прозвучал так буднично, как будто речь шла о чём-то обыденном.

Я кивнул. Он взял двумя пальцами фотографию и долго смотрел на неё.

– Что у тебя есть о нём?

– Всё. Адрес, привычки, где он бывает ночью, какой дорогой уходит из дома и какой возвращается, время ухода, и время прихода домой.

Губат ткнул пальцем в сторону бара, где обслуживал посетителей пожилой узбек.

– Завтра отдашь ему конверт.

– Сколько это будет стоить?

– Двадцать пять тысяч долларов.

Он поймал мой недоумённый взгляд, неожиданно улыбнулся и сказал по-немецки:

– Sonderangebot.

Губат налил себе и мне по полрюмке коньяку, выпил, поднялся из-за стола, вытащил из бумажника несколько долларовых бумажек, положил их под свою тарелку и сказал:

– Оставь свой германский телефон у бармена. Через три-четыре недели тебе позвонят.

Рено он не стал ждать, а сразу ушёл. Когда он проходил мимо столиков в зале, мужчины, сидевшие за ними, приподнимались, уважительно здороваясь с ним. Он слегка кивал в ответ и, нигде не задерживаясь, вышел из ресторана. Когда Рено вернулся из туалета, он даже не удивился отсутствию Губата. Мы выпили ещё по полной рюмке и стали вспоминать времена, когда существовал ещё наш трест, когда мы были заняты, казалось, настоящей работой, когда мы ещё верили в полезность того, что мы делали. Сейчас, с высоты прошедших лет, мы стали понимать, до какой степени наивны мы были раньше.

В этот раз я снова напился. Может быть, во мне всё больше просыпалась совесть, сопротивлявшаяся тому, что я делал. Чем ближе я был к своей цели, тем сильнее рос во мне внутренний протест. Единственным способом уйти от этого был алкоголь. Я никогда не был пьяницей, но теперь вливал в себя пиво, коньяк или водку без счёта, не думая о завтрашней головной боле, о приступах язвы в желудке и об удивлённых и осуждающих взглядах жены Жандарбека.

К двум часам ночи Рено уже был не в состоянии что-то говорить. Бармен с помощью официанта вывели его на улицу, и кто-то знакомый увёз его домой. Я сидел в своей затемнённой кабине и пьяно наблюдал, как Тоня рассчитывалась с последними посетителями ресторана. Она выглядела устало. Белая блузка местами плотно прилегала к потному телу и когда она, подпрыгивая на своих голенастых ногах, шла к буфету, соски её грудей мелко подрагивали. Во мне просыпалось желание. Мне хотелось потрогать эти упругие соски, целовать их, гладить её бёдра и обнимать узкую талию. Мне казалось, я снова в девятом классе стою у стены в коридоре и завистливо смотрю, как десятиклассник Петя, лучший футболист школы, обнимает в укромном месте, за гардеробом, первую красавицу школы.

Она пришла ко мне, когда музыканты собрали уже свои инструменты. В зале никого не было. Бармен у стойки буфета подсчитывал выручку. Из кухни слышался стук посуды. Я выглядел, наверное, смешно, потому что Тоня с улыбкой смотрела на меня. С трудом ворачая языком, я спросил:

– Закончила работу?

– Да. Ты всегда так пьёшь, Эдик?

Я не ответил, а попытался встать из-за стола. У меня это плохо получалось. Она, продолжая улыбаться, подхватила меня под локоть и, с трудом удерживая, повела к выходу.

– Вызвать тебе такси?

– Нет. Пойдем к тебе.

Самым трезвым во мне было желание, и оно было сильнее алкоголя, головной боли и усталости. Я готов был раздеть Тоню здесь, прямо на крыльце ресторана. Мои руки шарили по её телу. Она молча терпела моё хамство. Иногда только, когда я доходил до слишком интимных мест, перехватывала и убирала мою руку. Я не задумывался почему-то над тем, что она может быть замужем, что дома ждёт её семья, и что у меня могут быть неприятности. Желание заполняло меня всего, так, как будто у меня не было других чувств, других понятий, и в мозгу была только одна извилина, как у животного во время гона.

Я не помнил, как очутился в доме Тони. Запомнились только какие-то отрывки. Включившийся и выключившийся свет в прихожей, стук двери, одежда, оказавшаяся на полу и слова Тони: «Ну ты и идиот, ну ты и идиот!». Она говорила их почему-то совсем тихо, еле слышно, но в моей голове они отдавались громкоголосым эхом. И потом наступила тяжёлая, давящая тишина.

Проснулся я под утро. Где-то за окном, радуясь наступающему рассвету, пел соловей. Какие-то другие птицы пытались с ним соревноваться, но их пение было блеклым и невыразительным. В голове пульсировала боль, и язык присох к нёбу. Рядом спокойно дышала женщина. Её левая нога до самого бедра была открыта, короткие волосы были взлохмачены, и левая рука упиралась мне в плечо. Ночью я, кажется, эту женщину изнасиловал, но было ли это в действительности, сомневался. Я сомневался, – был ли я вообще в эту ночь на что-то способен. Осторожно встав с постели, я стал собирать разбросанную по комнате одежду. Женщина проснулась. Стыдясь, она прикрыла голую ногу и бедро.

– Уже уходишь?

– Да. Прости меня, Тоня, я был пьян.

– Ничего. Свои же. Приходи сегодня, я работаю только до десяти часов вечера.

Собрав одежду, я оделся.

– Ты хочешь, чтобы я пришёл?

– Да.

– Ты не замужем?

– Была. Два раза. Вон, в соседней комнате ребёнок спит.

– Ты знаешь, я через неделю уеду.

– Ну и что? Ты мне всегда нравился. Только раньше слишком несмелый был.

Она засмеялась.

– Хорошо. Я приду к десяти в ресторан.

– Захлопни дверь за собой.

Тоня повернулась ко мне спиной и ровно задышала. Я вышел, стараясь не шуметь. Во дворе у колонки стояло ведро с водой. Я жадно припал к ведру и, когда почувствовал, как изнутри уходит жар, окунул всю голову в ведро. До дома Жоры надо было пройти почти полгорода. Я был рад этому. Прохладное утро, тишина и размеренная ходьба распологали к размышлениям. А подумать было о чём. Например, о том, что я впервые в жизни изменял жене. Дело даже не в том, было ли у меня что-то в эту ночь с Тоней или нет. Дело в том, что я по-настоящему хочу её. И сегодня я пойду к ней. Я уже теперь с нетерпением ждал вечера и встречи с Тоней. Совесть моя в данном случае не сопротивлялась и была спокойной. Другое дело – мой заказ, который был почти выполнен. Мне оставалось только всё, что касается Косинского, вложить в конверт и отнести бармену в ресторан. И тут моя совесть по-настоящему засопротивлялась. Хотелось бросить всё, уехать в аэропорт и улететь домой. Я знал, что если доведу дело до конца, то в будущем меня будут постоянно преследовать холодные глаза Косинского. Но бросить всё и уехать я не мог. Однажды в юности я случайно оказался у мясокомбината в Караганде. С той стороны, где принимают скот на убой. Стадо двухгодовалых бычков входило в огороженный досками проход. Он сначала был широким, потом всё больше сужался, и в конце хватало места для прохода только одного бычка. Скотина чувствовала, наверное, что её ждёт впереди. Бычки искали с двух сторон выход, пытались повернуть назад, но сзади напирали другие, справа и слева был забор, и идти можно было только вперёд, где их ждал неизбежный конец. Я чувствовал себя одним из этих бычков. Назад и в сторону уйти я не мог, и путь для меня был только вперёд.

В доме Жоры все, кроме него, ещё спали. Он сидел на кухне и ел булочку с маслом, запивая чаем. Мы поздоровались. Он налил мне свежего чая и подвинул ко мне тарелочку с булочками. Внимательно всмотревшись в меня, он поднялся со стула и ушёл в зал. Оттуда он вернулся с пачкой аспирина.