Детективные повести

Признаюсь, я всё ещё не знал, где и как буду искать исполнителя заказа моего клиента. Не мог же я, приехав в Казахстан, сразу у всех своих знакомых начать спрашивать, кого бы они мне рекомендовали в убийцы. Мне нужен был один единственный отправной пункт, откуда я мог бы начать свой поиск. Его у меня не было. И это тревожило меня больше всего.

В Казахстане моя жена училась в Технологическом техникуме. У неё есть подруга, с которой она училась и потом работала долгое время на одном предприятии, пока не вышла замуж за меня. С мужем подруги я не очень был близок. Ещё там, в Казахстане, они несколько раз приезжали к нам в гости. И мы однажды были у них в гостях. Он мне не нравился сам по себе. Вечно в делах, постоянные разговоры о каких-то аферах и сделках. Он работал снабженцем, и деньги у него водились. Они переехали в Германию сразу, как открыли границу. Георг, или как его друзья и близкие называли, Гоша несколько лет гонял машины в Союз, купил себе два грузовика и теперь возил товар и посылки в Россию и в Казахстан. За рулём он сам теперь не сидел. На него работали шофера. Он занимался ещё страховками и держал небольшой магазин, где за прилавком сидела его жена Соня. Когда мы ещё только переехали в Германию, они приезжали к нам в пересыльный лагерь. Навезли кучу продуктов, сладостей и мелочей на первый случай. С тех пор мы не виделись. По телефону перезваниваемся часто, но в гости друг к другу не ездим. Они давно звали нас к себе, но всегда что-то мешало собраться и поехать к ним. Теперь же я попросил жену позвонить и сказать, что мы приедем к ним в гости. С одной стороны, я хотел сделать перед своим отъездом в Казахстан приятное жене, которая уже давно просила меня свозить её к подруге в гости, с другой стороны, я знал, что Гоша имеет большие связи здесь, в Германии, и там, в Казахстане. Может быть, он мне назовёт какое-нибудь имя, с которого я могу начать свой поиск.

Гоша и Соня встретили нас у порога своего нового, недавно построенного, дома. Выглядели они оба хорошо. Это и понятно. Когда у человека мало проблем, когда всё идет так, как запланировано, тогда не мучают ночные кошмары, тогда в семье всё ладно и настроение прекрасное. Совсем по-другому было у нас. Наверное, на наших лицах можно было прочитать, что мы озабочены отсутствием денег, что у нас куча проблем и что из-за этого напряженная ситуация в семье.

Гоша был в своём репертуаре. Он в открытую хвастался своим домом. Мебель из самого дорогого мебельного магазина, зимняя веранда, полная замысловатых растений, дорогой новый «Мерседес» в гараже. Поздно вечером, когда я и он были уже в хорошем подпитии, мы вышли с ним на зимнюю веранду и присели под незнакомой мне пальмой на плетёные кресла. Он закурил толстую дорогую сигару и с удовольствием затянулся. Дым от неё, смешанный с водочным перегаром, был не очень приятен и вызывал легкую тошноту. Но, скорее всего, тошно было от избытка выпитой водки. Я начал издалека:

– Как ты думаешь, Гоша, кто там, на юге Казахстана, держит теневой бизнес в руках? Раньше был Зият, но его, насколько мне известно, года три, как убили.

Гоша выпустил густой дым через нос и, с сознанием своего превосходства в таких вопросах, ответил:

– Кто его убил, тот и держит там сейчас верхушку. Помнишь Мишу Мануйлова? Он был прорабом в тресте, где ты юристом работал. Вот он и держит там всё в своих руках.

Мишу я знал хорошо. Это был интелигентный мужчина с властным характером. У него были большие связи, и с ним считались все шишки, как в районе, так и в городе. Я не думал, что он способен на убийство и в то, что он убил Зията, мало верил.

– А чем сейчас занимается Баградзе Рено?

Баградзе с французским именем Рено был раньше директором крупного завода в городе.

– Он тоже сейчас крутой. У него два магазина в городе. Я возил ему несколько раз товар отсюда, из Германии. Недавно, новую машину ему перегнал. По-моему, он занимается нелегальным производством водки. Может быть, слухи, кто его знает.

– А кто мог Зията убить? Я не могу поверить, что сам Мануйлов его убивал.

Гоша весело рассмеялся.

– Ну конечно, он сам не убивал. Для этого есть специальные люди.

– Знаешь ты кого-нибудь из них?

Гоша удивлённо посмотрел на меня.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

Я налил по пятьдесят грамм ему и себе в рюмки. Мы выпили.

– Да так, простое любопытство.

Он не стал больше спрашивать, и я тоже перестал приставать к нему с вопросами. Мы ещё посидели под исскуственной пальмой, выпили по рюмочке водки и, когда женщины нас позвали, разошлись спать.

Утром, перед отъездом, когда дочка и жена уже сидели в машине, Гоша отозвал меня в сторону и сказал:

– Найди в городе Губата. Он знает все подробности о смерти Зията.

По-моему, Гоша о чём-то догадывался, но не решался об этом говорить. Я сделал вид, как будто для меня его информация не столь важна.

– Мне это не так важно. Ну, давай, Гоша, прощаться. Вернусь из Казахстана – позвоню. Приезжайте тогда в гости.

Я обнял Гошу и его жену, сел в машину и выехал со двора.

В аэропорт меня отвезла жена. Я быстро прошел все формальности, сдал чемодан в багаж и точно по расписанию вылетел на «Боинге» в сторону Средней Азии. Через несколько часов самолёт приземлился в киргизском столичном аэропорту «Манас». Уже на трапе, при выходе из самолета, я почувствовал, как обжигает меня горячий ветер. Яркое солнце било в лицо и с непривычки было невыносимым. В здании аэропорта было прохладней. Меня встречал Жора. Он был в милицейской форме с капитанскими погонами. Таможенники без досмотра пропустили меня через боковую дверь. Мы обнялись. На самом деле его звали Жандарбеком, но ещё в институте на первом курсе мы перекрестили его в Жору, и с тех пор для друзей и родственников он так и остался Жорой.

– Ну, ты меня удивил, старик – разглядывая меня, сказал Жора. – Так неожиданно собрался ко мне в гости. Почему же без Лиды?

– Лиду на работе не отпустили. Ещё отпуск не заработала. А у меня время свободное появилось – вот и решил навестить своих старых друзей.

– Молодец. Надолго?

– Недели на две. Понравится, дольше останусь, если не прогоните.

– Отдыхай. Моя Алия сейчас не работает, а я возьму отпуск до конца недели. Съездим куда-нибудь. А со следующего понедельника сам управляйся. Мне дольше отпуск не дают. Работы много. Если захочешь куда поехать, можешь располагать моей машиной.

Мы вышли из аэропорта и прошли к его машине. Это была старенькая «Жигули». После шикарных европейских марок, она выглядела убого и старомодно. И внутри всё было просто и дёшево.

– Я думал, что ты уже себе новую машину купил, а ты всё ещё ездишь на своем «жигулёнке», – сказал я.

– Хочу, конечно, купить себе другую машину, но только соберу немного денег, как снова инфляция, цены вырастают, и моих денег не хватает.

– Ты же в милиции работаешь!? Милиционеры всегда жили хорошо.

– Не издевайся, Эдик. Ты отлично знаешь, кто сейчас хорошо живёт, а кто плохо. Я простой инспектор уголовного розыска. Особо не разживёшься.

Я не стал дальше об этом говорить. Эта тема довольно скользкая и лучше её не продолжать. Жора сосредоточился на езде, а я отвернулся к боковому стеклу и стал разглядывать проплывающий мимо ландшафт. Сразу за аэропортом начинался посёлок. Раньше он был ухожен, а теперь центральная улица пестрела глубокими выбоинами. Местами асфальт совсем исчез, и за машиной поднималась и, из-за отсутствия ветра, долго стояла пыль. Начало мая и трава вдоль обочины была ещё зелёной, но на буграх уже выгорела и уныло торчала из серой земли. Там, где когда-то были плантации свеклы, обильно росли курай и камыш. Иногда этот унылый ландшафт освежали зелёные квадратики люцерны и пшеницы. В одном месте дорогу долго переходили бараны. Один старый рогатый баран, обросший шерстью чуть ли не до земли, остановился напротив «Жигулей» и с любопытством разглядывал нас, сидящих в кабине. Через открытое окно влетела поднятая отарой пыль, смешанная с запахом шерсти и овечьего кизяка. За мостом через реку пошла более-менее хорошая дорога. «Жигули» разогнались, свежий воздух выгнал из машины остатки овечьего запаха и под сквознячком стала просыхать взмокшая от пота рубаха.

В дороге мы говорили друг с другом мало. Жора сосредоточился на езде, а я наслаждался окружающей природой. Особой красоты не было, но это были места моего детства. Места, где я родился, вырос, где бегал босиком по жёсткой, выгоревшей от солнца луговой траве, где встретил свою первую любовь, с которой сидел ночами на холмике над рекой и любовался отражением в ней луны и яркими звёздами в небе, где узнал радость первого поцелуя, надежду и первые разочарования. Для меня природа была красивой и родной, и от этого чувства близости к ней входили в душу умиротворение и успокоение. На какое-то время ушли проблемы, забылось, зачем я приехал сюда. Опускавшееся на запад солнце стало красным, и от этого ещё желтее стала трава на склонах. Вода в реке, вдоль которой мы ехали, стала тёмно-синей, прошлогодний камыш качался на ветру, сгоняя со своих мохнатых верхушек нахальных стрекоз, острыми пиками рвался вверх к солнцу молодой камыш, тополя стояли шеренгой вдоль дороги, приветствуя проезжающих. Далеко на лугу торопилось домой стадо домашней скотины, и пыль, поднятая им, долго стояла в воздухе в лучах заходящего солнца. Простор и тишина. Насытившееся зеленью Европы, отсырешее от бесконечных дождей, уставшее от городского шума сознание свернулось во мне, как кошка на коленях своей ласковой хозяйки, и, мурлыча от удовольствия, впитывало в себя этот покой и тишину.

Жора, как будто почувствовав моё состояние, задумчиво смотрел на дорогу. С ним я познакомился, когда сдавал экзамены на юридический факультет. Все пять лет учёбы мы прожили вместе в одной комнате в общежитии университета. Вместе проходили практику в Министерстве внутренних дел, и после окончания университета нас двоих направили работать в районную милицию. Я попал в свой район, а Жора оказался за триста километров от своих родных. На первых порах он жил у моих родителей, где мы снова делили с ним одну комнату, пока он не получил от горсовета место в общежитии. После двух лет работы в милиции я понял, что это не для меня, уволился и перешёл работать юристом в организованный недавно в районе строительный трест. А Жора в милиции нашёл своё место. Он сделал карьеру. Теперь он был начальником уголовного розыска городского отдела милиции. По его словам, через пару месяцев его ожидало повышение в звании, и он должен был перейти работать в областное управление. Время его почти не изменило. На мужественном лице сурово светились тёмные глаза, под толстым мясистым носом торчали чёрные усы, на голове местами уже пробивалась седина, крепкие натренированные руки уверенно сжимали руль. Он был всегда уверен в себе и если что-нибудь задумывал, то доводил до конца.

Когда мы въехали в город, на улицах кое где зажглись редкие фонари. Пару минут ехали по хорошей дороге, а потом свернули в переулок и по грунтовой, не освещённой дороге, подъехали к району новых, только что построенных домов.

– Ты и не обмолвился, что новый дом построил, – сказал я, выходя из машины.

– Я уже забыл, что он новый. Больше года, как переехал сюда.

Он вытащил из багажника мой чемодан, и мы поднялись на крыльцо. В коридоре нас уже ждала жена Жоры, красавица Алия. Мы обнялись. Она была, действительно, по-настоящему красивой. Наполовину узбечка, наполовину казашка, была она высокой и стройной. Толстая коса лежала скрученная на голове. На лице светились огромные чёрные глаза. Я был свидетелем на регистрации их брака. Вместе с ними я радовался рождению их первого и второго ребёнка. Теперь дети были уже большими. Они стояли рядом с матерью и радостно улыбались мне.

– Какие джигиты выросли, – сказал я.

– Газиз третий класс заканчивает, а Болат – первый, – гордо проговорила Алия.

Бывшая учительница, она после рождения первого ребёнка больше не работала и посвятила себя воспитанию детей.

В кухне варилось что-то вкусное. Запах еды напомнил о голоде. Мы прошли в зал. Здесь стояла новая мебель из красного дерева, мягкий гарнитур и длинный стол. Зал был настолько длинным и широким, что вся эта мебель занимала только половину его площади. В другом конце зала на полу лежал большой толстый ковёр. На нём стоял маленький круглый столик, вокруг которого были беспорядочно разбросаны подушки. В одном углу стояли два деревяных, окованных железом, сундука, в другом горкой лежали сложенные атласные одеяла. На вешалке висели два богато разшитых халата и по стене развешаны старинная кривая сабля, камча с нарезной ручкой, конское седло и уздечка, украшенная чеканной медью.

Из зала я вернулся в коридор. Отсюда вела широкая лестница на второй этаж.

– Что там, на втором этаже?

– Спальни детей и наша. Там и тебе комнату приготовили.

Я поднялся по лестнице на второй этаж. Дом был построен добротно и со вкусом. Чувствовался западный стиль. Я оставил свой чемодан в моей комнате и снова спустился вниз. Один недостаток в этом новом доме я всё же обнаружил. На весь дом была всего одна ванная комната, совмещённая с туалетом, и она была на первом этаже возле входа в зал. Но для частных домов в этом городе и это уже был большой шаг вперёд. Как правило, в таких домах все (не) удобства находились в огороде.

Жора пригласил меня к столу. Здесь были расставлены тарелки, стояли бокалы и рюмки, горкой лежали пахучие баурсаки, и две бутылки потели в ожидании, когда их откроют. Алия уже несла бешбармак. Мы выпили за встречу. Давно не ел я свежую баранину и казы. Я уплетал за обе щёки без зазрения совести. Мне стесняться не надо было. В этой семье я был свой, и сейчас, выпивая из пиалы наваристую сорпу и слушая приятный голос прекрасной женщины, сидевшей у самовара, я чувствовал себя больше дома, чем там, в моей тесной квартире, на шумной улице цивилизованного европейского города. Наговорившись досыта, вспомнив всё, что было и чего не было, мы поздно ночью разошлись спать.

Утром я и Жора поехали на базар. Он одел свою милицейскую форму с капитанскими погонами.

– Почему ты не ходишь в свободное от службы время в гражданской одежде? – спросил я его.

– На базар лучше в милицейской форме идти, – засмеялся он, – можно всё намного дешевле купить.

Выйдя во двор, я ещё раз осмотрел дом снаружи. Он выглядел массивным и основательным. Обложенный силикатным кирпичом под расшивку, покрытый медными листами, обрамлённый водосточными трубами, он подчеркивал свою солидность. Во дворе стоял гараж, покрытый также медными листами. Он был закрыт. «Жигули» стояло во дворе, и я удивленно посмотрел на Жору.

– Почему ты не ставишь машину в гараж?

– Гараж занят, – ответил Жора и не стал объяснять, чем занят гараж.

– Откуда у тебя деньги на всё это? Только вчера ты прибеднялся, как плохо живётся работнику милиции.

– У меня богатые родители. Они помогли.

Его родителей я знал. Они всю жизнь провели в степи, на отгонах, и по тем временам были, действительно, богаты.

На базаре, как всегда в воскресный день, было шумно и суетливо. Здесь многое изменилось. Базар разросся и занимал теперь в два раза больше площади, чем раньше. Мы договорились с Жорой встретиться у входа на базар через час и разошлись в разные стороны. Он пошёл к рядам с овощами, а я двинулся вдоль многочисленных маленьких киосков, в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых, кто мог бы меня навести на Губата или Рено. В киосках можно было купить всё. Товары были, в основном, из-за границы. Конфеты разных наименований, тонкое нижнее бельё западных фирм, радиоаппаратура и телевизоры. Многое, что здесь увидел, я ещё не встречал в Германии. В продавце одного киоска я узнал бывшего слесаря завода, где директором был Рено Баградзе. Он меня тоже узнал.

– Вы же работали раньше на железобетонном заводе? – спросил его я.

– Да. А вы в тресте у нас работали?

Я утвердительно кивнул. Задав пару дежурных вопросов, я спросил:

– Вы не знаете, где можно найти Рено?

– Он бывает иногда на своём заводе. Там у него склады. Но лучше спросите в магазине.

Он показал пальцем в сторону большого нового здания в конце ряда. Я распрощался с ним и пошёл к магазину. В нём было прохладно и приятно пахло свежей колбасой и карамелью. За стеклом ровно гудящих холодильников лежала колбаса разных сортов, на стеллажах пестрели разноцветными фантиками карамель и шоколад, одну стену полностью занимали спиртные напитки. Молодая симпатичная девушка выкладывала из картонного ящика в холодильник какие-то продукты. У кассы мужчина кавказского типа обслуживал женщину в цветастом платье и с тяжёлой сумкой в руке. У рядов с водкой стояло двое мужчин и возле стеллажа с конфетами – женщина с ребёнком. Я подождал, пока рассчитается женщина с сумкой и спросил кассира:

– Не знаешь, где я могу сейчас найти Рено?

Продавец задумался на мгновение и ответил:

– Он ещё вчера уехал в Алма-Ату. Приедет в среду или в четверг.

– А Губата ты знаешь?

Кассир удивленно посмотрел на меня и отвёл глаза.

– Нет. Не знаю.

Сзади меня у кассы уже стояли женщина с ребёнком и мужчина с двумя бутылками водки в руках. Я понял, что здесь мне больше ничего не добиться, и вышел из магазина.

На улице становилось жарко. Солнце стояло уже высоко, и его лучи, пробиваясь сквозь плотный материал рубахи, обжигали кожу. В горячем воздухе стояли запахи мант, шашлыка и нафталина. Хотелось пить, и я пошёл к киоску, где продавали газированную воду. Этот киоск стоял на своём месте вечно. Менялись времена и правители. За социализмом наступил развитой социализм, за ним пришла перестройка. Социализм умер и ему на смену пришёл капитализм, но киоск с газированной водой всё время стоял на этом месте, и возле него постоянно толпилась очередь измученных жаждой людей. И продавец, старый еврей, был тот же самый, что и пять, десять или двадцать лет назад. Он стал старше, волосы на голове побелели, но руки его по-прежнему умело ставили кружку под струю газированной воды, ловко подставляли её покупателю, движением фокусника выхватывали деньги у него из рук и, не глядя, на ощупь, отсчитывали сдачу. Наверное, если этот еврей когда-нибудь умрёт, исчезнет киоск и уйдёт в небытиё ещё что-то родное и привычное.

Я с удовольствием выпил газированной воды с малиновым сиропом, вернул кружку и пошёл к рядам, где спекулянты продавали новые и подержанные вещи. Никого из знакомых здесь я не увидел. Нужно было уже идти к месту встречи с Жорой. Он стоял у ворот и разговаривал с каким-то мужчиной. В руках он держал наполненную овощами сумку. Мы прошли к его машине и вернулись домой.

После сытного обеда, Жора отвёз меня и своих сыновей на реку, а сам уехал на работу, куда его срочно вызвали. Боясь с непривычки сгореть на солнце, я старался, выйдя из воды, спрятаться в тени единственного на берегу дерева. Но песок под ним был всё-равно горячим и его тепло приятно согревало остывшее в воде тело. Мальчикам же всё было нипочем. Загоревшие уже до черноты, они часами бультыхались на мелководье, строили на берегу из мокрого песка замысловатые строения, ловили стрекоз и, между делом, задавали мне массу вопросов о жизни в Германии.

– Мой папа тоже несколько раз был за границей, – горделиво заявил мне старший из них.

О том, что он был за границей, Жора мне не говорил.

– Где он был за границей? – спросил я.

– Не знаю. Один раз он приехал оттуда на новом «Мерседесе». Мне привёз фотоаппарат, а Болату электронный вездеход.

Я задумался. Жора ещё ни разу не обмолвился, что он бывал за границей. Надо бы у него об этом спросить.

Вечером, когда мы уже изрядно выпили, я спросил Жору:

– Газиз мне сказал, что ты несколько раз был за границей. Где ты был? Почему ты мне об этом ничего не сказал?

– Это были служебные командировки. Ничего особенного. Мелкие задания от Интерполо.

Странно, подумал я, какое отношение имеет инспектор уголовного розыска какого-то безвестного городка в Средней Азии к европейской организации «Интерпол». Видно, на эту тему Жора не очень был расположен говорить и поэтому я не стал его больше распрашивать.

Два следующих дня я на машине Жоры навещал моих бывших знакомых. Не каждому я мог задать вопрос о Губате. Чем занимается Рено Баградзе и где его найти, тоже мало кто знал. Оставалась одна возможность – поехать к заводу и там, может быть, его встретить.

Завод выглядел заброшенным. Там, где раньше были ворота, остались только две бетонные колонны. Здание заводоуправления смотрело пустыми окнами на проезжую часть. Я остановился напротив въезда на территорию завода, так, чтобы мне видны были сам завод и вход в управление. Видневшаяся поодаль котельная завода выглядела тоже заброшенной. К ней тянулись заржавленные железнодорожные рельсы. Территория заросла кураем и перекати полем. Я засомневался, что могу здесь встретить Рено, но всё же решил с час подождать. Ярко светившее солнце начало нагревать кабину «Жигулей», и я опустил боковое стекло. Стало легче дышать. Легкий ветерок, хоть и был горячим, но всё равно немного освежал вспотевшее тело.

Примерно через полчаса из дверей конторы вдруг вышел мужчина. Издалека его национальность нельзя было узнать. Мужчина был высоким и когда выходил из конторы, ему пришлось пригнуться. Он минут пять смотрел в мою сторону и опять исчез. «Значит, здесь всё-таки кто-то есть», – подумал я и вышел из машины. Послышался шум работающего мотора. На улицу въехал крытый тентом «Камаз». Он обдал меня вонью подгоревшего сцепления, запахом солярки и выхлопными газами. Из-за поднятой машиной пыли стало тяжело дышать. Я закашлялся. «Камаз», не сбавляя скорость, влетел на территорию завода и по разбитой колее скрылся за цехами. Если мне память не изменяет, там были заводские склады.

Я сел в «Жигули» и проехал к заводским цехам. Припарковав машину в тени, я вошёл в цех. Здесь было прохладно, и из-за открытых ворот и разбитых окон гулял сквозняк. Толстый слой пыли покрывал пол, заржавленные стальные конструкции машин и вибраторные столы. Кое-где по пыли через цех цепочкой тянулись следы от чьих-то ботинок. Под стекляным фонарём по центру цеха из конца в конец тянулась ровная горка птичьего помёта. И сейчас голуби и вороны сидели на крыше по краю фонаря и вели свои птичьи разговоры. На противоположной стороне цеха от ворот остался только стальной каркас, который криво висел на лопнувших навесах, угрожая в любую минуту упасть.

«Камаз» я нашёл у складов. От мотора ещё шло тепло. Из левого бензобака капала в пыль солярка. Ни одной живой души не было видно. Я открыл кабину «Камаза». Оттуда понесло запахом пива и вонючими носками. В одном месте тент на кузове машины не был прикреплён к борту. Я приподнял его. «Камаз» был битком загружен ящиками с водкой. Всё время, пока я крутился вокруг «Камаза», меня не покидало чувство, что за мной кто-то наблюдает.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?! – крикнул я.

В цехах эхо повторило мои слова. Никто не отозвался. Длинные склады тянулись вдоль всего заводского здания. Три железные двери были недавно покрашены, и на двух из них висели массивные замки. Напротив того места, где стоял «Камаз», дверь была слегка приоткрыта, и замок висел в проушине, поскрипывая на ветру. Я вошёл в открытую дверь. Здесь было темно. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел перед собой мужчину метра в два ростом. Он ударил меня чем-то, отчего у меня вдруг лопнуло в голове, заискрилось в глазах, и я провалился в беспамятство.

Как долго я был без памяти, не знаю. Очнулся от боли. Тонкий шнур, стягивающий сзади мои руки, врезался в кожу, голова тупо болела, и в правое плечо била колющая боль. Сырая, неоштукатуренная комната освещалась тусклой лампочкой. Окон не было, и только через чуть приоткрытую дверь пробивался дневной свет. Из дальнего от меня угла слышалась какая-то возня. Я с усилием повернулся в ту сторону. Боль в голове от этого стала ещё сильнее, и плечо пульсирующе заныло. В углу, стоя на одном колене, возился верзила. Он вытащил из кучи хлама старый, разорванный мешок и ещё какую-то тряпку.

– Послушайте, товарищ, отвяжите меня, – с усилием выговорил я.

Он встал с колена, подошёл ко мне, бросил на пол мешок и тряпку и ударил меня в левый висок. От удара я повалился на бок, как раз на то место, где лежали тряпки.

– Заткнись, мусор!

Он говорил с чеченским акцентом. Я теперь лежал на полу, на больном плече и от удара голова наполнялась гулом, уходило сознание, и подкатывала тошнота. Снизу верзила выглядел великаном. От его ног, обутых в стоптанные сандалии, несло вонью. Он ударил меня ногой в живот и, выключив свет, вышел. Дверь закрылась, щёлкнул замок и комната погрузилась в темноту. Как ни пытался, я не мог обнаружить даже маленький проблеск света вокруг меня. Я вращал широко открытыми глазами в разные стороны, но, кроме усиления боли в голове, это ни к чему не привело. В меня медленно вползал страх. То ли от страха, то ли от холодного пола, меня начало трясти. Непроизвольно потекли из глаз слёзы. Так я пролежал ещё неизвестно сколько. Связанные руки онемели, и я их уже не чувствовал.